Через трёхлетние поиски на Прозе, открытие.
Александр Стародубцев - "Лён". Коллектив деревенский, в труде слившийся с городским. Скрепившийся жилами совместных действий, сросшийся усилиями общей заботы, единым зрением, пульсом. Превратившийся в огромного человека, на полях без-крайних, под небом Божиим.
Прочитайте, не пожалеете. http://www.proza.ru/2012/10/30/2074
Посвящаю Александру индивидуальное творение.
Насыпная, каменистая дамба.
С одной её стороны озеро, завиток былой поймы. За гладью озера, деревня.
С другой стороны горная река с быстрым течением. Весной - уровнем почти до гребня, стремительный жёлтый зверь, ломающий деревья на затопленных островках. Сейчас спокойная.
Разговор, спор, поиск в тишине приподнятого, насыпного тоннеля оформленного древесными кронами.
---
- Интересно предположение в фильме "Сталкер" Тарковского...
"Когда человек родится, он слаб и гибок, когда умирает, он крепок и чёрств. Когда дерево растет, оно нежно и гибко, а когда оно сухо и жестко, оно умирает. Черствость и сила спутники смерти, гибкость и слабость выражают свежесть бытия".
Но как слабость может быть сильной, как? Пожалуй, лишь провоцируя силу на действия?
Иду мимо церкви, старушка поднимается по ступенькам. Чем выше, тем с большей опаской, страшась потерять равновесие. Оглядывается. Подхватываю под руку.
- Бабуля, как же вы одна в поход опасный?
Она ухватывается и второй рукой... Идём, подымаемся.
Улыбается запыхавшись, - Спасибо тебе, сыночек. Приболела сегодня. А так я ещё вовсю сама хожу.
Трогательный подвиг в её возрасте. Кольнуло в сердце необъяснимым, нежным.
Приехал со службы в отпуск.
Пошли с мамой к её сестре, моей тёте, у которой перемучивала угасание моя же бабушка - Александра Егоровна. Вынесшая детей из полымя раскулачивания, проводившая на расстрел мужа, девчонок вырастившая, потеряв сына - купался.
Раньше, маленькие ещё, мы с двоюродным братом, без-страшно ходили в морозы на ноябрьские демонстрации, поглазеть на праздничные колонны, на флаги, марши послушать. Не опасаясь закоченеть, ибо в конце весёлого и многолюдного шествия, проживала бабушка.
Заиндивев ресницами, гримасничая, чтобы не обморозить щёки, мы бегом мчали в конечный, желанный пункт нашего праздничного назначения.
Она развязывала нас, расстёгивала, похвалами приглаживала. На столе под полотенчиком с вышивками ожидало, прямо с печи, угощение - пирожки и шанежки. Усаживались за столом почётными гостями.
- Ну давайте, рассказывайте.
Брат мой кричал громко, вспоминал отрывками, но начинал всегда первым. Насмеявшись его воплям, она просила меня - А теперь, Володя ты, по порядку.
И вот, постанывая, с трудом, одолевая боль в распухших суставах, но спеша - внук приехал на побывку, перво-наперво целует меня, пригнувшегося пониже, в чёрной морской форме с просинью - тельняшкой.
Вторым делом, осторожно присаживается - стоять трудно, сесть больно. Пока разговоры, рассказы, не спускает с меня своих утомлённых, выцветших, но радостных на изморщенном лике, глаз.
Заторопилась вдруг, с трудом поковыляла к постели, поискала, развязала узелок сокровенный... Приобняв меня ласково, положила в ладонь плотно два рублика, трубочкой свёрнутые.
- Володя, сходи до магазина, принеси "Тамянки", будь молодцом.
- Да бабушка, я сам куплю, зачем ты деньги.
- Внучек, это как бы я тебя угощу.
Дошло до меня, проникло.
Китайский рассказ вспомнился.
Торговец Ли, частенько поколачиваем был своей бойкой, худенькой, престарелой мамашей. Она била его какой-то подручной колотушкой и ругала... а он, словно надсмеиваясь - Вот так, вот молодец, давай-давай ещё.
Но однажды во время привычной уже экзекуции он вдруг заплакал.
- Чего так? - удивились вокруг?
- Сегодня я почувствовал, как сильно она ослабла.
---
- Есть в слабости этакое нечто. Неуловимый шёпот.
Но он выводит из равновесия и подталкивает, порождает силу.
Вот представь маятник, но не в обычном его положении, а вверх маховиком. И так уравновешенным. Удержаться сложно.
А ведь человек родившийся, подобен ему, в неопределившемся ещё положении, чутком для самых неощутимых воздействий... в любом направлении.
Трудный путь начинается с первого шажка. Первый шаг инициируется волевым решением. Решение провоцируется выбором. Уловимо ли духовное побуждение, которое влияет на выбор?
"Сначала будет гром, но это не я, затем ураганный ветер, но и в нём меня нет. А вот когда всё утихнет, останется едва уловимый ветерок - Это я", - так, по моему, открывал себя Бог человеку.
Одно можно утвердить ясно - Именно добровольное решение определяет курс жизни.
Причём добровольное решение вызывается не испугом, не принуждением, ибо тогда оно паника, рефлекс... слабость.
Вызывается оно именно слабостью. Слабость рождает желание прижать к сердцу, помочь, поддержать, укрыть от опасности и подчиняет такой ответственности всю жизнь.
Но вот фантастическая история.
Военный отряд приземлился за околицей деревни. Щёлкали ремни, клацали затворы, застёгивались прикрывающие грудь щитки... Отряд собирался внезапно сломить сопротивление.
- Разворачивайся лавой, пошли!
Жители грудью встретили, с хлебом... с солью. Рушниками накрытыми. С улыбками приветливыми.
- Устали сыночки, рассаживайтесь. Мы путникам рады. Накормим, попарим. Наши вот где-то тоже, так же?
Переглянулись напружиненные...
Не врезались со свистом в хлебы, в фартуки девичьи, в улыбки... кроша их в фарш, кровью обрызгивая, пули.
- Да полноте, бывает ли такое?
- Едва ли, нет спору. Но главное, что парадоксально, что удивительно - внутреннее сопротивление такому спасительному сюжету исходит от стороны слабой - силе не улыбаются. Более того - слабые защищают даже силу, когда она сминается и становится беззащитной.
Первые годы своей жизни, я рос над высоким речным обрывом... в бывшей купеческой конюшне. Двухэтажное прочное, бревенчатое строение с сеновалом. Хомутовку превратили в кухню с комнатой, сеновал - в веранду.
Вид вокруг изумительный. Река - сияние издали, вблизи глубина, прозрачными чайными переливами, рядом хлопотливая пристань.
На пристани дебаркадер, огромная притопленная деревянная баржа. Палуба - толстыми досками, смоляной и речной запах. К ней причаливают пассажирские пароходы. В такие моменты много народу.
Стоит у её люка, над темнотой внутри, мужик. Старается поймать меня за рукав - Слышь, шкет... загляни в люк, а я тебя подержу за ноги и спущу пониже. Дотянись, там плавает моя шапка, уронил.
Другой мимоходом - Не вздумай мальчик, он пьяный, утопит тебя. Шёл бы ты лучше домой...
Ух, эти взрослые.
Здесь я свой. Глядел на чаек, на волны, вдыхал плещущий ветер... любовался на шмыганье катеров.
Вон, повыше один отчаливает, подав гудок. Матрос багром отталкивает нос катера от причала. Багор цепляется и падает в воду. Упал с плеском и дяденька. Течение быстрое, несёт его в мою сторону, катер маневрирует судорожно. Матрос, сильный, огромный по сравнению со мной... но сейчас видно лишь его лицо. Лицо затягивается под воду, руки взмахивают... он появляется вновь, как бы силясь закричать из под брызг... снова исчезает, уже приблизившись... и больше не всплывает.
Я растеряно поглядел на рулевого в рубке катера, тот растеряно - на меня... подождал, перекрестился, снял с головы фуражку.
Унесло обоих течением, одного - со скорбно рыдающей сиреной, второго - скрыв под волны.
Большого и сильного, взрослого... но побеждённого, мне было очень жалко.
Есть примеры другие.
Пред-семнадцатый год. Угнетённый люд калился мщением. Увидели выходящего из калитки городового. Прижали к забору, окружили... в руках камни, отбирать шашку начали... И вдруг из калитки выбежал, лет пяти, мальчик. Он закрыл своей спиной городового, вернее - лишь низ шинели, чуть возвышаясь над его коленями. Он глядел на чужих сквозь слёзы, дрожа телом.
- Не трогайте его. Это мой папа! - крикнул он.
Попадали камни, ушли пристыженные.
В слабости сила. Сильный уступает только слабости. Но как можно влиять слабостью преднамеренно?
- Само получается.
Один мой хороший знакомый, ещё в голодных времён детском садике, был приведён мамой на ёлку. Впервые.
Утренники и раньше организовывались, да денег на подарок у мамы не было. Не было их всё ещё, и она упросила воспитателей...
- Ну, пусть он только поиграет вокруг ёлки.
Напрыгался он с друзьями, и вот - заслужив выступлениями и хороводами подарки, все бросились под ёлочку, где сладкие наборы были прикрыты ветками и ватой.
Знакомого в этот момент, отвечая на обеспокоенные жесты воспитателей, мама подхватила на руки.
Глядела на него, бодро подбрасывая, улыбаясь неискренне, призывая улыбаться тоже. Видя его подрагивающий подбородок, удерживая дрожь его устремлений к общему, но недоступному счастью... вдруг заторопилась домой.
По морозу добирались... Светилась, созвездием уютных Плеяд, жёлтыми фонарями улица. Снег колюче скрипел под ногами. Шли, паря дыханием.
Только взрослым став, он сердцем проник в ту неестественность её улыбки... неудачную, без-помощную попытку устроить ему... и ему тоже... праздник.
---
Слабость, словно язык колокола, коротким толчком возбуждает долгое звучание.
Идёт деревенская активистка по дамбе вдоль речки.
Навстречу ей тоже деревенский, тот самый, бывший маленьким на ёлке. Высокий.
За руку его ухватился малец. Настолько уже выросший, что взрослому и нагибаться почти не нужно к его доверчивой хватке. Кружит вокруг мальчишка постарше, потемнее чубчиком.
Всей троицей, загорелые. Взрослый босиком, всегда здесь так ходит. О чём-то беседуют с маленьким, издали почти не слышно.
Тот пищит уважительно - А тебе не больно босыми ногами по камням?
- Попробуй, ты тоже сможешь. Давай сюда сандалии.
Ступает боязливо, ёжится, ойкает, недоумевает.
- А ты не напрягай ноги, ты их расслабь, пусть будут ступни мягкими, тогда они облягут камни. Больно и не станет...
Пробует, докладывает обрадовано, широко раскрытыми, изумлёнными глазами: - И, правда.
Приближаются.
- Ты разве не слышал, как отблагодарил нас наш Приблуда? Мой прилепился к нему. Пацаны приревновали - Чего папка всё с ним, да с ним. Пусть уходит. Долго старались примирить... Ну что, своих выгонять?
Пришёл через недельку, ночью, с мужиками чужими, весь погреб и вынесли.
Знаешь, жалко-то их, жалко, да я теперь лучше пару лишних коров стану держать, чем такого "телёночка".
Прижал к себе, крепко надеясь, своего старшего.
Малый на время разговоров отвлёкся, кидал в речку камушки. Белобрысинка его светилась солнышком, коленки, плечи, щёки порозовели на воле. С нетерпением оглядывался - купаться ведь собирались.
Тополя - тенисто, берёзы - салатно. Солнышко - ласково. Речка тёплая...
Обрывы каменные, закруглясь поворотом плавным... нити небесные, шатром, золотом...
Поднебесной сферой - отзывчивой, гулкой, звонкой.
- Я понимаю, маленькие они трогательные. А ты видел отца его, или мать? Скорее всего из тех, что спят под заборами. Сейчас их не отыщешь, и, слава Богу.
Но они придут к тебе, они вылезут в мальчике этом, из него... телом его уже сильным, лет в 13 - 17.
Ты их в дом впустил, сам своим решением.
Тишина... ожидание выбора.
Глядел на неё, слушая совет обжёгшейся женщины... Поглядывал на плечики мальчишечьи, на ручки тоненькие...
Теплилось в нём то, мамино ещё желание подарить радость... без-сильное, не оправданное возможностями... тогда не сбывшееся. Сейчас даже слившееся со слабостью этого пацанчика.
Неудовлетворенное, голодное желание... Нищие блаженны, ибо насытятся.
"Путь, истина и жизнь". "К своим пришел, и не приняли". "Милости прошу, не жертвы"... Не только библейское это - очень, очень жизненное.
- Знаете, я рискну, постараюсь всё-таки.
---
- Он наш, наш он! - прошумело в тополях ветром, пронеслось по деревне вдохом... отразилось от обрывов каменных. Ответило паровозу. Воплю его... тоскливому или радостному - зависит от слушателя. Камушками из под ног хрустнуло... колюче или ласково - зависит от путника...
Недообъяснённое - перехватило дыхание.
Долетел из садов голос Розенбаума...
"Чёрт с ними... За столом сидим - поём, пляшем.
Поднимем, эту чашу за детей наших.
И скинем с головы иней -
Поднимем, поднииимем.
За утро, и за свежий из полей ветер.
За друга, не дожившего до дней этих.
За память, что живёт с нами -
Затянем, затяааанем".
Вступил гитарный басовый ритм, разнёсшийся над водами озера... Колонки мощные, интересно, у кого это?
"Бог в помощь, всем живущим на Земле людям.
Мир дому, где собак и лошадей любят.
За силу, что несут волныыы -
По полной, по полно-о-о-о-й.
Родные, нас в живых ещё не так мало.
Поднимем за удачу на тропе шалоййй.
Чтооб ворон, да не по нас каркал -
По чарке, по чарке-е-еее..."
Убавили звук, возможно, прикрыли окна.
Но подхватилась, понеслась, продолжилась в душе волной горячей, песня самозабвенная... отчаянно зовущая во вредную для организма, пьянку... не пьянку, нет - на терпкое наше веселье.
Да и солнце, не сгорает ли радостью, спозаранку?
Шумит предночно коллектив деревенский, истомивши спины за день. Баньки дымят кой где. Дети о своём кричат, взрослые в рассуждениях.
Все, все тут, вместе. Хотя и по отдельным оградам.
Сбывшиеся и неудавшиеся, уже опалённые и ещё только собравшиеся.
Умереть сладко, ибо сбылось - мечтать не о чем.
Остывает над горизонтом солнце. Утихомириваются кузнечики. Прохладная пыль торопит последних купальщиков. Молодёжь - "вечером не укладёшь - утром не подымешь"... переходит на шёпот, уединяется.
Затихает деревня в блаженстве.
Звонит неспешным колоколом.