Найти вторую половину Главы будущего романа

        НАЙТИ «ВТОРУЮ ПОЛОВИНУ»
        Главы будущего романа               
«Чувство Любви есть состояние творчества Тонкого мира в Материальном мире… Чувство Любви раздвигает горизонты возможностей человека, заставляя Материю быть рядом с Духом и, объединяя усилия, переводить человека в четвёртое измерение (пространство)! Четвёртое измерение или пространство, с которым людям вскоре придётся столкнуться при Квантовом переходе, есть пространство Любви и Гармонии… Это значит, что чувство Любви есть великая Гармония чувств, формирующая новое пространство восприятия Мира…»
        «Откровения Людям Нового века»               

                ГЛАВА ПЕРВАЯ
                ЛЮБОВЬ ИЛИ СТРАСТЬ ОГНЕННАЯ?
      
   Теремрин приехал в дом отдыха под вечер, быстро разместился в номере, и, прежде чем отправиться на прогулку, открыл ящик письменного стола, чтобы положить блокнот с зарисовками. В ящике лежал пакет. Поначалу  Теремрин подумал, что его забыл предыдущий отдыхающий, но потом вспомнил, что вселился в номер после ремонта. Неужели же коридорные не заметили. Пакет был не запечатан. Из него, словно специально, торчали листки, исписанные аккуратным почерком. Привлекли внимание первые строки:      
   
    «Время нашего знакомства исчислялось днями. Чудо… Я давно уже так не увлекался…
    В тот день спешил на свидание с предметом старого и всё ещё как-то вяло тянувшегося романа. И вдруг встреча, почти случайная. Я заходил за дочкой в музыкальную школу и там увидел ЕЁ.
   Подруги поздравляли ЕЁ с днём рождения, она взяла какой-то свёрток, повернулась, чтобы положить на стол, слегка изогнулась, и я увидел столько изящества, гармонии, я увидел столько грации в этом движении, что всё это буквально впечаталось в моё сознание сразу и как выяснилось потом – на долгие годы. И я произнёс, обращаясь к НЕЙ:
   – Не знал, не знал… подарок за мной… Необычный подарок.
   – Наши глаза встретились.
   – Что вы?! – проговорила ОНА, смущённо: – Не нужно. Зачем?
   – Да, да, да! Причём, необычный подарок, – твёрдо заявил я и поспешно вышел из комнаты.
   В этот день я рассеянно слушал о том, что говорила дочь о школе, как рассказывала о каких-то своих маленьких, но очень важных делах, о разученной только что новой песенке. Я же думал о той, которую только что увидел, и даже не спросил имени – не успел. Всё произошло мгновенно.
   Я решил подписать ЕЙ свою книгу, причём книгу о любви… И не просто о любви. Только что вышел в свет мой сборник стихов. Безошибочный приём! Подаренная автором книга, да ещё про любовь располагает к размышлениям, должна расположить.
   Мне ещё нужно было побывать в журнале, где часто печатался, а потом идти на свидание. В кармане у меня лежали ключи от квартиры приятеля, а, следовательно, ожидали приятные развлечения. Нельзя сказать, чтобы я очень спешил на подобные встречи, но они стали регулярными, размеренными и привычными, сделались неотъемлемой частью жизни. Человек всегда стремится получить то, чего не хватает в семье. Мне, видно, тоже чего-то не хватало, или так казалось тогда. Тем не менее, ещё накануне я думал о той встрече действительно, как о чём-то приятном.
   И вот теперь, спустя совсем немного времени случилось событие, пронзившее меня, мои чувства и мысли – я уже как-то равнодушно размышлял о предстоящем.
   В редакции пришлось задержаться. Я поглядывал на часы, но не нервничал, как прежде, боясь опоздать, а совершенно безразлично наблюдал за тем, как стрелки часов отсчитывают последний отрезок времени до намеченного часа. Я уже опаздывал, но по-прежнему не торопился. Пробежали ещё минуты, и я уже опоздал, но и это не взволновало меня. Тем не менее, я всё же отправился на условленное место. Зачем? Было ясно, что уже опоздал. Потом вернул ключи товарищу, поблагодарил и сказал, что вряд ли они скоро понадобятся. Почему так сказал? Ведь каждое новое знакомство в итоге своём приводит к одному и тому же результату, хоть и различному по своему значению, по важности для каждого. И всё же результат один. Но в данном случае я почему-то не слишком надеялся на скорый результат, хотя для себя уже выбор сделал – недаром опоздал на свидание.
   Выбор-то выбором… Но как подступиться к предмету этого своего выбора, совсем не представлял. Я не знал, с чего начать разговор, как назначить встречу? Да и не сразу попал в школу, а лишь спустя несколько дней – и вот тогда вручил книгу с тёплой, содержащий весьма осторожный намёк, но ни к чему не обязывающей подписью.
   ОНА была в восторге:
   – Как, вы писатель?
   И тут же прочла четверостишие, раскрыв наугад:
…Мне всё чудится: знаю тебя я давно,
И с тобою в мечтах я повенчан,
Неужели мне лучшую встретить дано
Из созвездья Тургеневских Женщин!
   
   – Это кому же посвящено? – спросила ОНА с игривым прищуром.
   – Пока никому… Но возможно я писал о ВАС, предрекая встречу. Ведь каждый поэт немножечко пророк…
   – Вы меня интригуете… Так сразу…
   Удивительное это дело – подпись автора. Авторов книг сейчас хоть пруд пруди, хотя писателей нет совсем. Тем не менее, человеку, впервые встречающемуся с тем, чьё имя стоит на обложке книги, всегда интересно, удивительно, необычно.
   Первые мимолётные встречи всё в той же школе, где ОНА учила детей
музыке, ничего мне не дали. Я под разными предлогами задерживался там, чтобы как-то с НЕЙ поговорить, я придумывал множество предлогов, я даже
выступал перед учениками с беседами на поэтические темы – ведь многие из них мечтали стать композиторами. Я рассказывал ученикам, но говорил для НЕЁ. Я ловил ЕЁ внимательный взгляд, я ощущал неподдельный интерес к тому, что рассказывал.
   Я много выступал и много видел слушателей, заинтересованных и безразличных, внимательных и невнимательных. ОНА умела слушать как-то по-особенному – всей душой. ОНА не спускала глаз с меня и словно повторяла в мыслях то, что я говорил. Иногда даже кивала головой в такт моим словам, и в этот момент, казалось, одними губами ОНА повторяет мои слова. ОНА сидела возле окна и смотрела на меня, а я, прохаживаясь по классу, нет-нет да поглядывал на НЕЁ украдкой. И всё более манило меня ЕЁ милое личика с улыбкой, которая иногда становилась озорной. Всё более притягивали кудряшки и собранные в пучок волосы с вплетённым в них зелёным бантиком.
   Когда я смотрел на неё, как-то очень тепло становилось на сердце и хотелось говорить ещё ярче, рассказывать ещё интереснее – недаром под взглядом любимой женщины появляются у человека неведомые силы, проявляется особенное красноречие.
   Но как же, как перенести наши встречи за пределы школы?
   Удивительно, что я думал об этом словно о чём-то несбыточном. Казалось бы, чего проще – назначить свидание, да и всё. Но… это представлялось делом невероятно трудным, почти невозможным. Как переступить грань, которую прежде не раз переступал легко и просто? Сейчас всё представлялось не таким, как раньше. Просто казалось, что вот предложу сейчас встречу и разорву ту хрупкую ниточку, которая едва протянулась между нами. Глазами мы уже говорили друг другу много больше, чем решались сказать словами.
   Я искал и думал, думал и искал.
   Наконец, я даже пригласил весь ЕЁ класс на интересный литературный вечер. На том вечере впервые сел с нею рядом. Сидели молча, слушали, что говорили выступающие, а точнее, слушала ОНА – я ничего не слушал и не слышал. Близость ЕЁ волновала и будоражила меня, мысли путались.
   Мы вышли на улицу, остановились у подъезда. ОНА сказала несколько слов школьникам и вдруг подошла ко мне и крепко взяла под руку…
   …А потом я затевал разные встречи, чтобы только видеть ЕЁ. Мы проводили поэтические вечера, мы собирались, чтобы попеть песни, сочинённые моими друзьями и знакомыми.
   И однажды ОНА, сильно смущаясь, взяла гитару и сказала, что хочет спеть песню на мои стихи, которые ЕЙ очень понравились…
   И запела…
   Заключительные слова были трогательны… ОНА пела, и по щеке катилась слеза… ОНА пела так, что у меня тоже защипало в глазах:

И гаснет на устах печальная молитва,
И слышит только Бог тоску в моих стихах!..

   Тогда же я пытался начать поэму о НЕЙ, но… что-то не получалось. Впрочем, так уж выходило, что всеми своими значительными (на мой взгляд) стихотворениями и поэмами о любви отмечены завершения моих романов. Получалось, что «выписавшись» по данной теме полностью, я как бы выплёскивал из себя чувство, как бы разряжался – всё, что было в сердце, уходило в бумагу, а дальше в реальном мире оставалась лишь пустота.       
   Мне не хотелось, чтобы это случилось теперь. Но я не знал, отчего так сильно тянет к чистому листу бумаги. Всё начиналось необычно. И необычность эта заставляла меня волноваться: нет, не тревожило, а именно волновало сердце. Постепенно мне удалось сузить круг участников наших встреч, но долго ещё не удавалось найти причину, чтобы встретиться с НЕЮ наедине.
   Прошёл месяц, а мы ещё даже ни разу не поцеловались – так ведь нам-то уже не 15 лет… В зрелом возрасте всё происходит значительно быстрее, особенно когда тебе за сорок, а ей тридцать пять. ОНА была моложе на десяток лет.
   Отличная разница – отличная для тех лет! Впрочем, дело даже не в этом. В НЕЙ сохранился девичий задор, сохранилось озорство, которое редко встречается в наш безумный век. Впрочем, мы были в значительной степени людьми иного времени, времени доперестроечного, когда ещё существовали иные естественные идеалы, когда существовали понятия о чести и достоинстве, когда всё измерялось не только не долларом, но даже и не рублём… Но уже тогда такие как ОНА женщины, были редкостью. Вот так как-то сразу я стал думать о НЕЙ, как о человеке со сложившимися нравственными нормами, с твёрдыми, устоявшимися нормами, с твёрдыми, устоявшимися взглядами и привычками.
   Долгое время ОНА без стеснения рассказывала о реакции мужа на ЕЁ увлечения литературой, на попытки писать песни.
   – Мой говорит: «Ну, мать, ты скоро совсем композиторшей станешь».
    «Неужели ОНА не понимает, – думал я, – что всё это просто прелюдия к тому, что я задумал?»
   А собственно, что я задумал? Как ответить на этот вопрос?
   Я женат, у меня дети… ОНА замужем. И тоже дети…
   Как ЕЙ объяснить, что мне нужно, если и сам ещё толком не знаю, что хочу? Да, я привык к своему ритму жизни. Семья семьей, но обязательно любовница – одна на какой-то определённый период, иногда короткий, но яркий и насыщенный, иногда длинный и довольно спокойный. Однажды весь роман продолжался ровно два месяца, причём, всё началось с близости в первый день. Потом были приключения самые разнообразные, путешествия яркие, встречи горячие. И весьма романтичное завершение. Я поставил точку в романе вместе с точкой, поставленной в большом стихотворении о нём! То стихотворение я написал в последнюю ночь встречи, причём накрутил всё так, что поверил во многие из того, чего не было..
   Но там с первых минут было всё ясно нам обоим. Едва разомкнулись первые объятия, как я услышал:
   – Я знала, что либо сегодня, либо никогда….
   Правда, к той встрече мы шли 7 лет, не упуская друг друга из виду, подозревая о взаимной симпатии, но ничего не предпринимая, чтобы как-то реализовать её.
   Теперь было иное. В ЕЁ серые школьные будни ворвалось что-то новое, привлекательное. Школа, семья, музыка, отпуск, иногда – театр. И опять школа, семья, музыка… И вдруг, уже не иногда, а постоянно интересные встречи, занимательные беседы – новое, новое, новое… И думал я: вот сейчас откроюсь, скажу, что просто хочу особых, более чем дружеских отношений, и рухнет хрустальный замок, который ОНА уже, наверное,  построила в мыслях после первых встреч…  Думала ли ОНА, подозревала ли, что я хочу сделать ЕЁ своей любимой. Собственно, конечно, это не делается, это происходит само собой, но ведь в случае ЕЁ противления, ничего невозможно. Я хотел, чтобы ОНА стала не любовницей, нет, а именно любимой! Любимой с большой буквы, а там уже как судьба положит, уж как выйдет – недаром в песне поётся: «любовница, невеста и жена». Впрочем, конечно, столь далеко мои замыслы не простирались. Меня просто влекло к НЕЙ.
   А думать надо было. У НЕЁ семья, и как мне поначалу казалось – семейный покой, ничем ещё не нарушенный. И о муже, и о детях ОНА упоминала довольно часто, причём упоминания о муже были вполне уважительными.
   Что будет, если я ворвусь в ЕЁ мир со своей любовью? Нет, наверное, я всё-таки об этом не думал. С той минуты, как увидел ЕЁ, ритм моей жизни уже нарушился. Ни с кем из своих старых знакомых я уже не встречался, да и вообще не помышлял о встречах.
   Я думал только о НЕЙ, и по-прежнему не решался разрушить тот воздушный замок, который, как был убеждён, ОНА построила, хранила и лелеяла. Неужели же ОНА не догадывалась, к чему я всё веду? Я ощущал неуверенность, давно забытый трепет, ощущал неловкость, назначая ЕЙ первую встречу наедине, причём в той самой квартире друга, от которой ещё не так давно отказался. Теперь ключ снова лежал у меня в кармане.
   Мы встретились на платформе в метро, я был с букетом цветов, а там, дома, уже был накрыт стол с Шампанским. Трепет не проходил, и я удивлялся снова и снова этому своему состоянию. Может, ещё рано, может, тороплю события? Но ведь мы были знакомы уже больше месяца. ОНА же оставалась загадкой.
   Мы встретились, и я смущённо объяснил, куда направляемся. За небольшим кухонным столиком мы были совсем рядом – я усадил ЕЁ в уголке и сел, почти касаясь ЕЁ колен. Открыл шампанское. До сих пор мы звали друг друга на «вы», а потому предложил выпить на брудершафт. Нервная дрожь била меня, когда касался ЕЁ губ. Поцелуй показался мне волшебным. Ещё один – второй, и очень долгий третий.
   Я не могу вспомнить, о чём говорил тогда, хотя обычно запоминал всё до мельчайших деталей, до отдельных, наиболее значимых фраз. Но в тот момент взволнованное состояние помешало запомнить все детали. ОНА показалась мне в тот вечер особенно яркой, особенно пленительной. Меня будоражили ноги в чёрных колготках, я видел начала пленительных холмиков под чёрным бюстгальтером, видневшимся через разрез кофточки.    
   ОНА отломила кусочки от плитки шоколада, взяла в рот и сама потянулась ко мне для поцелуя. Мне казалось, что одно неловкое, дерзкое движение и переломится стебелёк какого-то райского цветка, вырастающего на глазах.
   Как мне хотелось заключить ЕЁ в объятия, как хотелось! С невероятным трудом подавлял я свои желания. Каких сил стоило мне сохранять спокойствие! Что-то подсказывало мне, что передо мной не просто женщина, не просто предмет сиюминутного увлечения, не предмет мимолётной страсти. Это что-то загадочное, что-то нестерпимо желанное, что-то выворачивающее наизнанку всю душу. Я опять-таки не помню, что говорил, я радовался, что ОНА не отвергла первых моих попыток сближения, но нестерпимо хотелось идти дальше, хотя и не знал, как это сделать.
   Что-то было в НЕЙ столь пленительно загадочным, и одновременно доступным и недоступным. Вот ОНА, рядом, я дотрагиваюсь до НЕЁ, я целую ЕЁ… И не решаюсь двинуться дальше. Повинуясь порыву, я встал на колено и поцеловал ЕЁ ноги, выступающие из-под обтягивающей юбки. Я просто приник к ним губами, держал их в своих руках, а ОНА гладила мою шевелюру, гладила нежно, и от рук ЕЁ ток пробегал по всему моему телу. Всё казалось волшебным, сказочным, словно бы каким-то нереальным, всё казалось чудным сном. И я боялся пробуждения, но сон продолжался к моему восторгу.
   Я до сих пор не назвал ЕЁ имени. И не назову. Придумывать вымышленное не хочу и не могу – с этим именем вошла ОНА в мою жизнь, ворвалась в душу, заполнила сердце, этим именем я зову её в мыслях и не могу назвать иным.  Я пишу истинную вправду, правду и только правду. ОНА узнает себя, а стоит ли давать возможность узнать другим? Я пишу исповедь перед самим собой, а исповедь – дело личное, деликатное. И в то же время моя исповедь особенная. Я хочу поделиться тем, как можно любить, обожать, боготворить женщину, как может эта любовь изменить и перевернуть всё в жизни. Итак, любимая моя для рукописи ли, книги ли «ОНА» и только «ОНА». Пусть и остаётся таковой для всех.
   Пишу и тревожусь – прежде точки в рассказах означали точки в отношениях. Но не будем торопить время. Точка тоже может быть разной – к чему приведёт сюжет, к чему приведёт жизнь. Сколько крутых поворотов!? Сколько разных эпилогов может быть у одного произведения! Кем была ОНА мне, кем становится, кем станет?
   Увы, героини прежних стихов и поэм становились чужими. Но ведь ещё не было среди них такой, которая могла стать тем, что обозначено в  известной песне: «любовница, невеста и жена». Отбросим первое – то, что мне всегда не нравилось. Что останется? Пусть рассудит нас жизнь, пусть решит время. А я отрываюсь от этого отступления и продолжаю свою исповедь любящего, и, быть может, даже любимого…
   Не слишком ли самонадеянно считать себя любимым? Пусть читатель рассудит, опираясь на услышанное, а я продолжаю, не желая ничего утаивать, вплоть до самых интимных подробностей.
   Правда, одна только правда, кроме лишь нескольких, незначительных деталей, маскирующих место, время действий и, главное, героиню, которая пока ещё не стала тем, кем должна стать, исходя из чисто эмоциональных факторов.
   Маскировать же нужно от ищеек, от сереньких тварей, которых, к сожалению, так много вокруг. Так много сплетниц, которые, не гнушаясь, шпионят, чтобы разоблачить, чтобы помешать, нагадить. И одно желание – разрушить то, чему завидуют. Но не всё можно сломать и разбить. Большое, сильное и настоящее превосходит любых ищеек, любых сплетниц.
   У нас ещё будет возможность показать их и высмеять в ответ на их потуги совать нос в замочную скважину, чтобы не только посмотреть тайком на любовь, им неведомую, но и попытаться причинить ей зло. И пусть они себя сами узнают, и сами собою «потешатся».
   Итак. Я продолжаю.
   О чём я пишу? О прошлом? Нет, мысль моя, за которой едва успевает рука, хоть и стремительна, но в какой-то мене необычна. Словно по волшебству, я переживаю сейчас именно то, о чём пишу, словно всё с начала, словно вот сейчас я сижу за маленьким столиком на кухне, взяв для того ключ от квартиры друга, и вижу ЕЁ перед собой, отчего трепещу, как юноша – кадет или курсант – кем был когда-то. С тех пор я не испытывал подобного трепета от всех своих «побед», вместе взятых…
   Да, простят меня героини моих прежних произведений. Не они плохи, а я не умел любить так, как люблю теперь… Но люблю ли? Вопрос сложный. Решить это, ответить на него можно одним путём. Есть простой ключик. Если хочешь узнать, любишь ли ты женщину, попробуй сказать ей самые нежные, самые ласковые, самые сокровенные слова. Наговорить можно с три короба: люблю, обожаю, жить не могу – много известно дежурных слов и выражений. Но не о тех слова и фразах я говорю. Это другие слова и другие фразы. Если сможешь сказать такое, что никогда раньше не говорил, то сам почувствуешь… Ведь при неискренних или не до конца искренних признаниях стыдишься подобных слов.
Если внутренне не стыдишься, значит, любишь. Ещё вернее – попробуй это доверить бумаге.
   Сегодня, спеша за мыслью своею с зажатой в руке авторучкой, я не чувствую стыда, что адресую именно ЕЙ и только ЕЙ такие слова, которые никогда не ложились с такою лёгкостью в мои стихи, да и были ли они вообще? Срабатывал внутренний тормоз, потому что я стыдился их доверить бумаге. Все слова известны, но их сочетания могут быть разными. Как передать свои чувства не речью, когда действуют тон, горячность, а расположив их в определённом порядке на бумаге? Бумага стерпит всё, но что она потом передаст людям? Смогу ли я?
   Итак, ОНА передо мной, передо мной ЕЁ глаза. Какие? Любящие? Озорные? Любопытные? Нет, не совсем так. Они внимательные. Они очень тёплые. Они не восторженные, нет, но они уже близкие к тому, что называется восторгом. Они счастливые. Конечно, это надо видеть! Но как это показать? ЕЁ руки, нежные, мягкие, ЕЁ пальцы в моей шевелюре, очень чуткие. ЕЁ колени под чёрными колготками – высшая точка наслаждения на этом, именно на этом этапе отношений, когда будущее ещё очень туманно, но полно надежд.
   Я решился продолжить свой путь в неизведанное. Я встал и поднял ЕЁ со стула, обняв и прижав к себе. Поцеловал в губы, ОНА ответила, тесно прильнув ко мне. Я отнёс ЕЁ в другую комнату, где был диван. ОНА не сопротивлялась, но в комнате осторожно освободилась от моих объятий и огляделась. Я усадил ЕЁ с собою рядом, обнял, стал целовать, пытаясь добраться до груди. ОНА не то чтоб сопротивлялась, но осторожно и в то же время настойчиво не давала рукам моим вольничать. Свет я не включал, но казалось мне, что даже в темноте вижу чуть-чуть встревоженный, но не испуганный взгляд.
   Провёл рукой по ЕЁ ножке, пытаясь снять сапоги, но ОНА не дала этого сделать. Я положил ЕЁ на диван и слегка навалился сверху, продолжая целовать в губы. Эта борьба, видимо, не была ей неприятной, но ОНА не отступала и не давала мне никаких надежд.
   – Зачем это? Не надо… Не надо, – говорила ОНА, но я заставил поцелуями замолчать.
   Моя рука упрямо и настойчиво коснулась плеча и начала свой поиск под кофточкой. ОНА вырывалась, стараясь помешать мне, и всё же я почувствовал кончиками пальцев маленький камешек на груди. Я стал нежно теребить его, ожидая реакции. Мы полулежали на диване – я не был слишком дерзок, я стремился не упустить и не перейти ту грань, переход которой мог навредить тому, что уже начиналось.
   – Нет, не надо, не сейчас. Я не могу. Ну, зачем всё это? Почему обязательно это? – повторяла ОНА.
   И вдруг я почувствовал дрожь во всём ЕЁ теле. ОНА отстранилась, попросив:
   – Подожди, дай отдохнуть.
   Я ведь даже не коснулся ничего запретного – только объятия, только ласки. Неужели?..
   ОНА встала и оказалась у стены. Глаза ЕЁ были на уровне моих глаз.
   – Нет, не сейчас, не могу, не надо.
   – Но ты моя?
   ОНА молчала.
   – Ты будешь моей?
   – Да, – прошептала ОНА.
   Я устал от своих атак. Осторожно обнял ЕЁ, и мы вернулись на кухню, где в бокалах, наполненных шампанским, кувыркались кусочки шоколада. ОНА как будто бы не была обижена, и в то же время я ощущал некоторую неловкость. В каком состоянии воздушный замок? Что думает ОНА?
   Тихо сказал:
   – За всё, что между нами произойдёт, и ещё может произойти, я полностью беру ответственность. Полностью за все последствия. Ты должна это знать.
   – Я понимаю, – ответила ОНА.
   Утром я увидел ЕЁ в школе. ОНА подошла, тепло приласкала мою дочку, похвалила за успехи. Стояла возле меня какая-то новая, не такая как раньше. Румянец волнения, тепло в глазах, мягкий голос. Что-то сказала, я что-то ответил, удивляясь и радуясь перемене в НЕЙ. ОНА вряд ли осознала сама, что произошло с НЕЙ – вся была наполнена каким-то чудным внутренним светом, таким светом наполняются женщины, которые любят – это свет любви, искренней, чистой, всепобеждающей. Да, так может светиться лицо женщины, сердце которой наполнено большими, светлыми, яркими чувствами – это свет любящей, но не только любящей, это свет любимой и сознающей то, что она любима. Сознание этого возвышает, заставляет расправить плечи, выше поднять голову. Меняется всё – осанка, походка. И такая женщина уже не ходит – она парит над землёй, парит величаво и гордо, ведь она и любящая и любимая.
   Только взаимные чувства, только взаимный восторг и взаимное притяжение могут принести подлинную радость, подлинное счастье.    
   Я подумал: «ОНА любит. ОНА умеет любить!»
   Пробежали в мыслях строчки:
«Дай Бог, чтоб мы в жестоком этом мире
Имели редкий чудный дар любить!»
   Теремрин прервал чтение, задумался: «Странно, автор взял строки из моего стихотворения?! Значит, он знает меня? Ведь легко бы мог сам что-что сочинить. Странно?!»
   Вспомнил это своё стихотворение:

Не зря нас Бог карает знойным летом,
Во зле и фальши люди стали жить,
Благословен, кто в грозном мире этом
Имеет чудный Божий дар любить.
   
К добру иль злу путь выбираем сами,
Любовь – к добру, а ненависть – ко злу,
В любви всегда Всевышний будет с нами,
Так обратись, моя родная, в слух,
И ты поймешь: коль запылает пламя,
Мы в Вечный Мир путь проторим сквозь мглу.

   Теремрин некоторое время сидел без движения. Он думал о другой необыкновенной женщине, о той, которая встретилась ему и с которой отношения только развивались. Читая рукопись неизвестного автора, случайно (а может не случайно) попавшую к нему в руки, он уже начинал, отчасти, завидовать описанному в ней удивительному чувству, чувству яркому, всепобеждающему. И он с надеждою подумал, что его может ожидать что-то ещё более сильное, ещё более яркое, потому что, хотя неведомый автор и упоминал несколько раз о духовности отношений, но этой духовности в рукописи пока не было видно. Скорее в ней была описана невероятная по силе всепобеждающая страсть, именно страсть… Любовь! Любовь – это что-то совсем другое. Он понял это с Татьяной, но… Так всё неожиданно глупо оборвалось. Впрочем, он стал теперь понимать, что, конечно, оборвалось всё совсем не случайно.
   Посмотрел на часы. Было уже поздно. И всё-таки он продолжил чтение, отыскав место, где описывалась встреча в школе…
   "Мы стояли рядом уже довольно долго. Пора было, вероятно, собираться домой и ЕЙ, да и мне. Но я не мог сделать и шага. И ОНА не спешила. Всё смотрела на меня и говорила мягко и ласково что-то приятное. Я не понимал что, я только слушал ЕЁ голос, который был для меня сейчас дороже самой чудной и совершенной мелодии.
   Окрылённым я вышел на улицу. Я верил в будущее, был полон надежд. Надо было срочно повторить встречу, причём как можно быстрее.
   …Но очередная встреча оказалась безрезультатной. ОНА шла на ласки, но кроме поцелуев, не позволяла ничего – сразу становилась холоднее, настороженнее и напряжённее, чем в прошлый раз, когда я почувствовал, даже не знаю почему, что ОНА очень, очень и очень подходит мне по темпераменту. В НЕЙ был огонь, а сейчас он, если и не погас, то фитилёк ОНА привернула умышленно.
   Снова пили шампанское, снова я пытался добиться чего-то большего, чем поцелуи и снова слышал «не надо», «не могу я».
   Что-то очень сильно сдерживало ЕЁ. Я не мог понять что. После этой встречи мы некоторое время не виделись – ОНА ссылалась на занятость.
   Отношения наши переживали весьма опасный период и, конечно, двусмысленный. Ведь не было ещё никаких особых признаний, ничего не было. И в то же время меня к НЕЙ уже словно привязала неведомая нить. Разрывать её не хотелось, а продолжения отношений не получалось.
   Мог ли я тогда заставить себя забыть ЕЁ? Нет, уже не мог. И потому решил сделать ещё одну попытку.
   Не скоро удалось, однако, назначить новую встречу. Наши отношения на всём их протяжении испытывали и взлёты и падения. После первого взлёта – первое падение. Я терпеливо ждал, я был полон решимости добиться того, чего всегда стремится добиться мужчина от женщины, особенно если покорён ею, если чувства его высоки и сильны. Разве возникнет подлинная любовь, если не приведёт она к наивысшей точке отношений, если люди не узнают друг друга полностью, без остатка.
   Я был настолько истомлён ожиданием, что понял – случись неудача, не перенесу более, лучше завершу всё сразу. Вежливо откланяюсь и принесу извинения за причинённые волнения и беспокойства.
   Более двух месяцев прошло уже со дня первой нашей встречи, а всё ещё ничего, абсолютно ничего не решилось. А ведь на вопрос: «моя ли?», ответила «да!», но так и не стала моей. Надо было искать повод для встречи. И тут как раз один приятель пригласил меня на свадьбу. Кстати заметил, что у невесты его много подруг, и время проведу более чем весело. Но я сказал, что приду не один.
   …Мы опаздывали, и никак не могли найти цветы.
   – Боже мой, я ведь все цветочные точки в метро знаю, – машинально сказал я и тут же услышал глухое, обиженное:
   – Иди один, я никуда не пойду.
   – Почему?
   – Очень много дарил цветов. Мне это не нужно…   
   Ревность! Боже мой, ревность прорвалась-таки сквозь завесу туч, как долгожданный лучик, обнажила ЕЁ отношение ко мне. Ревность бывает всякой. Иногда она очень приятна, да и ничего в ней страшного нет, если всё в меру. Я поспешил уверить, что цветочные точки знаю не потому, что много дарил цветов… Успокоил…Наконец, мы нашли хороший букет.
   В тот вечер что-то незримо продвинулось дальше в наших отношениях. Мы много танцевали – и только друг с другом. Когда обстановка стала вольной, ОНА прижалась ко мне как-то очень по-свойски и очень доверительно. По пути домой не спешили в метро. Прошли одну остановку по улице. Через каждые пять-шесть шагов останавливались и целовались.
   Я снова попросил о встрече. Хоть и неловко было звать в ту же квартиру, но я хотел всё довести до логического завершения. Боялся отказа, но отказа не последовало. Была пятница. Выходные отпадали. Встречу назначили на понедельник. Я запомнил эту дату – 28 января!
   Я решил твёрдо – если между нами ничего не произойдёт, поставлю точку. Далее надеяться на что-то было просто нелепо. Может быть, чего-то недопонимал, может быть, торопил события? ОНА говорила «зачем это?», «почему нельзя без этого?». Это что же? ОНА за дружеские отношения? Но могут ли быть таковые? Да ОНИ уже и не таковые по определению. Дружеские – значит, без горячих и нежных поцелуев, без весьма откровенных ласок. Дружеские отношения не могут быть на фоне тех пронзительных объятий, которые доводили до трепета, до страсти… Нет, наши отношения уже не были дружескими, но и не стали близкими… Незаконченность, недоговоренность, незавершённость!
   С утра был в волнении. Всё боялся, что сорвётся встреча – помешает какой-то пустяк или не пустяк. Решил твёрдо. Не сломлю стойкость – извинюсь за причинённые беспокойства, за свою назойливость, подам пальто, провожу до метро, чинно щёлкну каблуками и откланяюсь навсегда….
   И вот опять всё началось по старому сценарию…
   Шампанское, объятия, поцелуи… Снова увлёк ЕЁ в комнату, уже в третий раз. И неловко было. Неловкость не проходила, была какая-то дрожь. Я положил её на диван, но она снова не давала даже снять обувь. Полулежала. Конечно, ОНА могла не только сегодня, но уже давно грубо прервать мои попытки – тогда бы я отступил безропотно. Но ОНА ничего не прерывала. Правда, теперь, на третий раз, это уже не вселяло больших надежд.
   Я подумал, что это, вероятно, потому, что не хочет обидеть. Ведь ничего дурного-то я ей не сделал.
   Ухаживал, стараясь ухаживать красиво, устраивал для НЕЁ всякие встречи, вечера. Наверное, был интересным собеседником.
   Сомнения были: прав ли? Не переборщил ли со своей настойчивостью? С другой стороны – если ОНА не готова со мною ни на что, если ОНА ничего не хочет, на что же мне надеяться?
   – Ну, зачем же обязательно «это»? Неужели без «этого» нельзя? – повторяла ОНА неоднократно прежде, повторила и теперь.
   Я в ответ молчал, не зная, что сказать.
   – Я думала: мы будем друзьями. Я хочу, чтобы мы были друзьями.             
   И тут я вспомнил тот мгновенный лучик свет, что пробился сквозь тучи в виде ревности. Я решил сыграть, причём сыграть безобидно, но, как мне представлялось, действенно.
   – Ах, друзьями?! Друзьями быть хорошо, – сказал я, словно бы увидев выход. – С друзьями можно поделиться, рассказать об увлечениях, о романах, попросить совета. Ты хочешь? Изволь. Вот однажды…
   – Нет! – испуганно воскликнула ОНА и закрыла мне рот своей ладошкой.
   – Почему же? Ведь сама сказала, что мы друзья…       
   Ответа не дожидался. Стал целовать ЕЁ, ставшую несколько более податливой. Моя рука скользнула по ЕЁ ноге вверх… И тут снова резкое торможение.
   – Не надо, не надо. Я же сказала, что не надо. Ничего не хочу…
   Я взял себя в руки, у меня сам собой изменился голос. Вот тот печальный миг, вот тот момент, когда я должен сыграть так, как решил, и гордо щелкнуть каблуками.
   – Извини. Если не хочешь, это другое дело. Но, признайся, что тебе мешает? Может быть, последствия летнего романа?
    ОНА как-то мельком сказала, что летом отдыхала на море у родственников или знакомых в Гаграх. Правда, никаких намёков на роман в ЕЁ рассказах не было. Но женщины – есть женщины. В этом они едины – спросишь заведомую глупость, да ещё с этакой вольностью – получишь ответный удар. И я его получил:
  – Да…
   – Ну, что же. Я привык уважать чувства. Если они не перегорели, мне делать нечего.
   Встал, вышел в прихожую, взял с вешалки ЕЁ пальто и сказал:
   – Пойдём, провожу тебя до метро… Потом вернусь, наведу здесь порядок.
   ОНА решительно встала. Ещё несколько мгновений длилось что-то вроде раздражения. Подошла к зеркалу, стала надевать шапку, заправляя под неё непокорные кудряшки, так полюбившиеся мне. Было нестерпимо больно расставаться с ними, со всей ЕЁ ладной и стройной фигурой, с теми первыми признаками близости, с надеждами, с мыслями о НЕЙ. И так хотелось стиснуть ЕЁ в объятиях! Но зачем? Всё напрасно, всё напрасно…
   Я не изменил выражения лица. ОНА только теперь начала понимать, что не шучу. Сначала хмурилась, пытаясь справиться с шапкой и умышленно не справляясь с ней. А потом я увидел в зеркале её глаза. Они смеялись. ОНА игриво закусила нижнюю губку и показала мне кончик язычка. Хорошая разрядка после столь сильного напряжения. Я бросил пальто и подхватил её на руки. Прямо в шапке отнёс на диван, положил, быстро снял с НЕЁ сапоги, и ОНА распласталась на диване. Я поцеловал ЕЁ и уже решительно двинул руку к заветному месту. Там, где заканчивались колготки, рука нащупала ЕЁ трепещущее тело, и опять прильнул губами к ЕЁ губам.
   Мы были одеты, что создавало неудобства. Но я боялся останавливаться, боялся сдать уже захваченные позиции. Осторожно запустил руку со спины подо все столь приятно осязаемые преграды, провёл дальше, сдвигая их вниз. ОНА почти лежала на моей ладони. Я едва справлялся с волнением. Ещё не верилось в то, что вот сейчас, в следующий миг не разразится буря.
   – Подожди, подожди… Слышишь? Я хочу сказать, – говорила ОНА, – Ну, подожди…
   Рука моя на миг замерла, но я снова закрыл губы поцелуем… ОНА была такою близкою уже, но и такою ещё далёкою.
   И сейчас у меня замирает сердце, когда пишу эти строки, и сейчас волнуюсь – а вдруг… Словно переживаю все эти удивительные и неповторимые моменты. Мне нужно было отдышаться, унять нервную дрожь, чтобы двинуться дальше. Нервозность не лучший помощник. Я боялся перегореть до времени – прежде подобных напряжений – и нравственных и физических – испытывать не приходилось.
   И вот перед глазами мелькнула частичка тела, чуть смуглого, завораживающего. От одного прикосновения к НЕЙ я уже горел, а сейчас пылал вдвойне, втройне…
   ОНА всё ещё повторяла своё «подожди», а, я, напротив, спешил, опасаясь, что снова будет вспышка. Я неловко расстегнул и полуснял свои брюки, одновременно ниже опустив и все её преграды. Они были уже у колен. Ноги чуть разведены – я готов был задохнуться от невероятного напряжения. Я не решался раздеть до конца ни ЕЁ, ни себя. Опасался, что в какой-то момент ОНА вырвется и наговорит резкостей. Я видел её глаза, её губы, я снова сжал их поцелуем, прильнул к ним и, наконец, почувствовал то важнейшее соприкосновение с НЕЮ, ради которого всё делал. ОНА вцепилась в меня, подаваясь вперед и полностью прекращая сопротивление. ОНА сразу стала другой, послушной в моих руках, податливой, и пронзительная близость соединила нас в едином порыве.
   После столь длительной и изнурительной подготовки, всё продолжалось недолго. ЕЁ полураскрытые губы, ЕЁ руки, обнимающие меня, ЕЁ великолепные смуглые ноги, оттенённые чёрным атласом колготок – всё мгновенно впечаталось в моё сознание и осталось в памяти, будоража меня. Всё, всё, до мельчайших мгновений.
   И прикосновение моих ног к её ногам, и пушок под моими пальцами, и под этим пушком нежная и влажная плоть, которая – я отчётливо ощущал это – трепетала, и мой рывок вперёд… Скорее, скорее… И волшебное прикосновение к этой плоти, пронзившее всё моё существо. И ощущение, что я уже там, в ней, весь в ней, весь без остатка. Никогда, ни у одного литератора не хватало слов, чтобы описать этот момент, да и может ли их хватить, даже если отбросить всякую ложную стыдливость. Иногда кажется, что если отбросить стыдливость, останется пошлость. И я ищу, ищу ту грань и пока не могу найти.
   Трудно поддаётся описанию этот волшебный момент, но тем сильнее хочется попробовать его описать, не натурализуя, а скорее идеализируя его.
   Потом, когда прошло время, и между нами установилась особая доверительность, когда мы могли поделиться тем, что чувствовали в тот миг, ОНА мне сказала, что до самого последнего момента хотела сохранить отношения без близости, но наступил момент, когда сама, в какой-то степени потеряла контроль над собой. В те минуты лезли к НЕЙ в голову бестолковые мысли: «Интересно, что же он всегда занимается «этим», не снимая брюк?»
   А потом прибавила, что «главное» моё прикосновение показалось ей таким нежным, тёплым и волшебным, коего она не испытывала в своей жизни.
   Ещё весь с НЕЙ и весь в НЕЙ, затихший и истомлённый, я замер, прильнув губами к телу повыше кофточки. Я почувствовал, что все силы покинули меня. Не хотелось даже шевелиться. А в виске стучало, ещё полностью не овладев сознанием: «Моя! Моя! Моя!»
   Я с неохотой выпустил ЕЁ из своих объятий, и ОНА упорхнула «чистить пёрышки». Быть может, надо было теперь раздеться и повторить всё уже более цивилизованно. Но… Не то, чтобы не было сил – силы бы скоро восстановились. Я был настолько эмоционально переполнен случившимся, что не представлял, как начинать всё сызнова.
   Пока ОНА отсутствовала, я тоже привёл себя в порядок. ОНА села рядышком. Я обнял ЕЁ ещё более осторожно, чем прежде, поцеловал ещё более робко, чем прежде, заботясь лишь о том, чтобы не расплескать те чудные мгновения, которые уже стали нашим общим достоянием и которые теперь хотелось сберечь и сберечь навсегда.
   Всё во мне ликовало. Но это не было ликованием, вызванным очередной победой. Нет… Это не было победой… Это было вторжением во что-то столь необыкновенно прекрасное и яркое, чего ранее я не понимал и, возможно, не ощущал с такою силой.
    «ОНА моя, ОНА моя, ОНА моя!...», – снова и снова повторял я, глядя не НЕЁ с восторгом.
   Теперь бы вот только закрепить достигнутое, теперь бы вот только ещё одну подобную встречу, чтобы понять и ощутить ЕЁ всю…
   Не помню, как провожал ЕЁ в тот день, не помню, о чём говорили. Слишком переполнен был случившимся, оказавшимся столь невероятным по ощущениям.
   Отношения продолжались.
   Снова было много интересного, много такого, о чём хотелось бы рассказать, да не сейчас.
   Сейчас о том, о чём пишется. И пока есть надежда, пока настрой, пока не лопнула натянутая струна… Ведь о том, что пишу сейчас, потом уже не напишу. Я думал снова и снова о том, что свершилось, что ОНА моя…. Но как же мне теперь хотелось видеть ЕЁ ещё, ещё и ещё, видеть обнажённой, любоваться всеми прелестями, подарить ласки, на которые только был способен.
   И новая встреча состоялась. Теперь и ОНА знала, зачем и куда идёт. И шла, к великому моему счастью.    
   К этому дню я подготовился особо…
   Я даже заранее застелил постель, чего раньше не мог сделать – уж слишком бы нарочито выглядело.
   ОНА немного стеснялась, пока я медленно обнажал ЕЁ прелести, уже и близкие мне, но и незнакомые одновременно. Чарующая, захватывающая близость ожидала меня, и я предчувствовал, что эта встреча будет шагом к ещё более сильному очарованию. Мы сливались в объятиях, мы катались по этому нашему не слишком удобному ложу. ОНА трепетала, я чувствовал ЕЁ всю, прижимая к себя, ощущая пронзительную прелесть ЕЁ бёдер, ЕЁ вздорных холмиков. ОНА страстно целовала меня в губы… всё у нас с ней было впервые и – горячие поцелуи и первые импровизации…
   Я опустился между ЕЁ разведёнными ногами, касаясь бедёр, дрожащих мелкой дрожью. Левая рука моя, опираясь на локоть, обвила ЕЁ шею,
правая скользнула вверх по ноге, нащупала пушок, а под ним влажную, встрепенувшуюся от моего прикосновения плоть. Я провёл пальцами по этой дрожащей плоти – нет, не плоти – это была огненная плазма вулкана, готового к извержению – она дышала, она реагировала на каждое моё прикосновение. На миг я сжал ЕЁ крепко и услышал слабый томный вздох.
   Всё ещё боясь, что не успею, рванулся вперёд своим главным органом, более чем я сам ожидающим встречи с новым, неизведанным, желанным. Я освободил пальцами дорогу ему, и, казалось не он, а весь я окунулся в обвораживающую, тепло обволакивающую и нежно вздрагивающую плазму.
   Я весь прижался к НЕЙ, будто хотел всем существом окунуться в эту плазму… Я по-прежнему, зачем-то спешил, боясь, что отнимут у меня это невероятное сокровище… ЕЁ дыхание, чуть учащённое, ЕЁ руки, крепко меня обнимающие, ЕЁ тело – живой огонь!!! ОНА извивалась в моих объятиях, подаваясь навстречу каждому моему движению. ОНА стонала от страсти, а мне хотелось кричать от восторга… Последняя конвульсия, последний всплеск восторга, и я приник губами к ЕЁ плечу.
   Я просунул руку под ЕЁ колени и прижал к щеке ЕЁ ногу, ещё сильнее вжимаясь в НЕЁ. Я ухитрился поднести к губам ЕЁ стопу, стал целовать пальчики ног, слегка покусывая их. Стон вырвался из ЕЁ уст, стон восторга. Ещё мгновение, ещё и… мне показалось, что я весь вливаюсь в НЕЁ и растворяюсь в НЕЙ.
   …Мы лежали молча, отдыхали, целовались нежно, вяло, истомлённо, но очень ласково. Я осторожно гладил ЕЁ животик, ЕЁ ноги, ЕЁ грудь. Стоило коснуться вершины, и ОНА вся вздрагивала. И вдруг я с шутливой весёлостью вспомнил, как теребил пальцами «камешек», а это была большая, тёмная родинка чуть повыше левой груди.
    Я тогда ещё удивлялся, почему нашёл, что искал, очень высоко.
   Я сказал ей об этом, ОНА прикрыла мне рот рукой.
   Отдых не мог быть долгим. Едва я оглядел ЕЁ всю, лежавшую на спине, вытянувшуюся расслабленно, как почувствовал в себе тот радостный задор, то бешеное возбуждение, которое не может оставлять в покое ту главную часть тела, на которую в такие минуты работает всё – и зрение, и осязание, и обоняние… Да, да и обоняние, ибо чарующий аромат ЕЁ тела я ощутил и полюбил с первых встреч.
   Я коснулся кончиком носа ЕЁ плеча, вдыхая будоражащий аромат, и снова прильнул к НЕЙ всем своим существом, чувствуя, как медленно расходятся ЕЁ ноги, подрагивающие мелкой дрожью, как ОНА вся подаётся навстречу мне. Я опёрся на локти, обнимая ЕЁ и растягивая удовольствие. Я не торопился, медленно укладываясь между ЕЁ ног. И вдруг почувствовал там, внизу, под собою лёгкое прикосновение ЕЁ пальцев. Так мягко и нежно коснулись они, что у меня закружилась голова. Другой рукой ОНА обняла меня и притянула к себе…
   Дрожь в ЕЁ горячем, мягком и податливом теле усилилась. Ещё мгновение, и всё изменилось – мышцы ЕЁ напряглись, животик стал твёрдым, холмик, покрытый пушком, на раздвоении ЕЁ ног подался вперёд, и я погрузил чуть ниже его то, что ОНА столь нежно привлекала к себе…
   И опять были ласки до исступления, ласки опять до темноты в глазах. Я ласкал ЕЁ ноги, прижимая к щекам своим ЕЁ колени, я целовал их все от основания до кончиков пальцев, ухитряясь при этом с неистовством продолжать то, что плоть в плоть соединяло нас. И снова стон вырвался из ЕЁ уст, а ноги ЕЁ обняли меня, соединяясь на спине моей.
   – Любимая моя, родная, – зашептал я горячо и нежно. – Ты счастье моё, ты радость моя единственная.
   Я сам не ожидал, что могу говорить такие слова, да ещё в подобные мгновения.
   А поток красноречия не иссякал:
   – Красавица моя, волшебница моя…
   Я говорил, говорил. ОНА же только постанывала и крутила головой, слегка прикусывая нижнюю губу. На высшей точке нашего слияния ОНА задрожала вся, и когда я тяжело рухнул рядом, всё тело ещё продолжало дрожать мелкой дрожью. Я смотрел на эту дрожь с немым восторгом…
   В те первые встречи нам было мало одного, двух, даже трёх таких волшебных моментов. Я снова и снова прижимался к НЕЙ, я снова и снова искал что-то новое, необычное, что могло доставить ЕЙ ещё большее удовольствие, вызвать ещё больший восторг.
   Я брал ЕЁ на руки, вставал с нею, обвивающей меня руками и ногами.
   – Не урони! – воскликнула ОНА.
   Я ответил невнятно, и ОНА, чуть не вырвавшись из рук, переспросила в гневе:
   – Никого не ронял!?
   – Ты не поняла, – едва оправдался я, а затем осторожно положил ЕЁ на краешек дивана и опустился на колени, стараясь проникнуть на всю глубину ЕЁ неиссякаемого плазменного кратера…
   Что-то было необыкновенно притягательное в ЕЁ теле. Мне хотелось ласкать и ласкать его. ЕЁ нежные руки тоже не знали покоя. Стоило мне хоть на миг оторваться от НЕЁ, и они снова звали, увлекали назад, в пламень, в плазму, в кратер незатухающего вулкана. Я ощущал обволакивающую нежность и снова испытывал высшую точку напряжения, а затем полное расслабление.
   Притяжение ЕЁ было столь сильным, что вызывало неизъяснимую тоску то, как ОНА одевалась, как скрывались под сеткой колготок ноги, как вытянув вверх руки, ОНА надевала юбку, как застёгивала кофточку.
   Казалось, куда уж больше, а мне всё было мало, мало, мало. Хотелось заполучить ЕЁ не на какие-то два-три часа, а на ночь, на сутки, на два-три дня. Тогда ЕЁ ещё не раздражало моё желание быть постоянно с НЕЮ. Тогда ещё за нами никто не шпионил, и ОНА была спокойна.
   Как-то товарищ мой, книгу которого я издал, пригласил нас с НЕЙ в ресторан. Приглашены были мы и ещё одна молодая женщина – редактор издательства «Молодая гвардия». Ресторан, как ресторан. Мы пили за вышедшую и будущие книги. Но вот заиграла музыка. Первый наш танец! Моя рука на ЕЁ гибкой талии. Я вёл ЕЁ легко и чувствовал, как послушна ОНА, как грациозна в танце. Мы не топтались на месте, а выбирали свободное пространство, и я водил ЕЁ по залу. Скоро заметил, что наша пара привлекает внимание. Я видел перед собою ЕЁ счастливые глаза. Всё ново и всё так хорошо.
   Потом, когда уже возвращались домой, ОНА вскользь заметила:
   – Сегодня годовщина моей свадьбы, – и невесело вздохнула.
   Я промолчал, но понял, что в семье у НЕЁ всё не очень просто. Да, собственно, потому, наверное, мы в такой день вместе с НЕЙ… Потому ещё, что не только у НЕЁ, но и у меня дома не всё просто.
   Мы тогда этой темы в разговорах вообще не касались.
   Тогда я еще не знал, сколько волшебных минут ОНА мне подарит в ближайшем будущем, ещё не знал, сколько дней или месяцев… мне суждено гореть в ЕЁ испепеляющем огне, и как близко, как проникновенно сольёмся мы во всём – не только в мгновения наслаждений, но в жизни, в судьбе – во всём.
   Я не знал, что не будет у меня в жизни минуты, когда бы я не думал о НЕЙ, когда бы не вспоминал о НЕЙ, я не знал, что и у НЕЁ не будет такой минуты, когда бы ОНА не думала обо мне. Не было дня, что бы мы не говорили по телефону, не было недели, чтобы не встречались.
   Как-то ОНА сказала: «Я тебе больше, чем жена. Я тебе всегда буду больше, чем женой».
   Впрочем, чтобы не случилось, я всегда буду благодарить судьбу за то, что ОНА подарила мне эту встречу – не будь её, я никогда бы не решился на то, что решился сейчас – на исповедь без утаек и многоточий….
   И не сделал бы важного шага в своём творчестве!
   Обстоятельства заставили бросить писать на этапе, когда я уже достиг чего-то. Начинать снова было трудно и не хотелось бы начинать так, как до встречи с нею. И вот словно судьба – подтолкнула скорая развязка.
   Всё это зрело долго, и стрелка весов колебалась из одной стороны – радостной, в другую – печальную. Сейчас стрелка снова замерла. Плохое это время – равноденствие – пора штормов и бурь. И бури проносятся надо мною всё чаще и чаще. Я пока не сломался, но натянулась струна, и вот-вот лопнет с печальным звоном…"
   На этом первая часть рукописи заканчивалась.
   Теремрин, дочитав её до последней строчки, долго сидел, глядя вдаль. За окном ночь. Свет фонарей освещает аллею.
   Вот и ещё одна судьба, ещё один пример для размышлений. Так что же это? Любовь или просто страсть, если не сказать более грубо? К чему ведут подобные отношения? Какова их цель? Прочему вообще возникают они? Неужели это грех? Но, собственно, кто же безгрешен в нашем грешном мире?
   Рукопись не отпускала, она притягивала магнетически. Теремрин открыл новую страницу…
   "Каждая встреча была непохожа на предыдущую и каждая встреча давала что-то новое. Я по-прежнему стремился куда-то увезти ЕЁ на день-другой. Предложил съездить в Ленинград…
   Была ранняя весна. Погода ещё не установилась. На улице зябко, а в купе тепло, уютно, тем более, мы устроились в «СВ».
   ОНА накинула красный халат, распушила свои чудные каштановые волосы. Я встал со своего дивана и обнял ЕЁ, глядя в зеркало. Зеркала над нашими диванами отражали другу друга и отражения в них, которые словно убегали вдаль, уменьшаясь в размерах. И ОНА, оставаясь в моих объятиях, убегала вдаль, в бесконечность. И столь же бесконечны и праздничны, как эти яркие отражения, были мои чувства к НЕЙ.
   Поезд отошёл от перрона настолько плавно, что мы даже не почувствовали. Сели за столик. ОНА тут же накрыла его, появились всякие вкусности, приготовленные ЕЮ в дорогу.
   Я поставил на столик бутылку хорошей водки и, вопросительно глядя на НЕЁ, пояснил:
   – На улице такая мерзкая погода, что на какие-то вина даже смотреть не хотелось. Давай понемножечку.
   Совсем не любитель выпить, да тем более, не любитель водки, я и предположить не мог, что мы справимся с бутылкой с невероятной лёгкостью.
   – За нас, – сказала ОНА, поднимая дорожный бокальчик, и потянулась ко мне через стол для поцелуя.
   ОНА всегда начинала с этого тоста.
   Водка есть водка. Хмель ударил в наши и без того хмельные от чувств головы. ОНА стала освобождаться от лишних одеяний, я последовал её примеру. ОНА была возбуждена и раскована, как никогда.
   Диван купе был узок и тесен. Мы едва бы поместились на нём, если бы я не приподнял и не положил на свои плечи ЕЁ ноги, прижав их к своей шее. И тут же все мои ощущения собрались в один комок, собрались на кончике той части тела, которая давно уже рвалась в бой. ОНА тихо смеялась, что-то шептала, а я осторожно, не спеша подался вперёд, погружая, казалось, всего себя в тот манящий родник, который ОНА открыла для меня, и который с трепетом ожидал моего прикосновения. ОНА вцепилась в меня, и, словно отвечая ЕЁ требовательному желанию, мои движения стали сильными, резкими. ОНА застонала и схватила зубами моё плечо. И вдруг произошло чудо – до того времени она всегда молчала – теперь же я услышал ЕЁ горячий, жаркий шёпот:
   – Ты мой, слышишь, мой. Никому тебя не отдам. Ты мой, только мой!
   Голос прерывался сладким, истомлённым стоном, но тут же шёпот возобновлялся:
   – Я хочу родить тебе дочку. Слышишь! Я хочу родить тебе дочку. Мне так хорошо никогда не было.
   Одна ЕЁ нога свесилась с дивана, вторая упёрлась в его спинку. А я, казалось, летал над НЕЙ, ощущая, как уходят в НЕЁ, в недра ЕЁ существа все мои силы…
   Потом я стал целовать ЕЁ грудь, ЕЁ животик, опускаясь всё ниже и ниже…
   – Подожди, – взмолилась ОНА. – Я устала, дай отдохнуть…
   Я перебрался на свой диван, сел, глядя на НЕЁ. ОНА продолжала всё так же лежать в полумраке купе. Темнёл манящий пушёк, манили смуглые бёдра – загар долго держался на ЕЁ теле. Я не шевелился, снова и снова вслушиваясь в музыку её слов: «Мой, никому не отдам, хочу родить тебе дочку!»
   Тогда мы впервые заговорили о будущем, о том, что мы уже неразделимы, и можно ли нас разделить?
   Хмель совершенно прошёл – он выплеснулся вместе с той, невероятною страстью, которая вырвалась из меня… А утром, после совершенно бессонной ночи, мы были бодрыми и свежими. Нас ждал Ленинград со всеми его достопримечательностями и историческими ценностями. Уже были заказаны билеты в «Мариинку» и в «Золотую Кладовую», мы намеревались побывать в Эрмитаже и Русском музее, но у нас были ещё и две ночи, волшебные ночи, о которых я думал больше, чем о чудесах культуры, которые посещал и прежде. Но вот такой попутчицы у меня прежде не было. В ту первую пору знакомства для нас  стало обычным, что все путешествия и приключения мы начинали с волшебных ночей в поезде, в вагоне «СВ».
   Приехали в гостиницу, оформили номер, вошли в него и, не разобрав вещей, бросились на кровать, на ходу срывая одежды.
   Мы целовались, замирая от восторга. ОНА расстегнула кофточку, я стал снимать в НЕЁ юбку, а ОНА, подняв ноги, и оглашая номер тонким, мелодичным колокольчиком смеха, стала снимать колготки, вместе со всем тем, что было под ними. И я, словно боясь опоздать куда-то, сбрасывал с себя ботинки, брюки, рубашку…
   Кровать оказалась уже достаточно расшатанной, и это отвлекало и даже раздражало ЕЁ. Я снял матрас и бросил его на пол. И снова мы слились в тесном сплетении рук и ног. А ОНА шептала:
   – Теперь я понимаю, почему тебя любят женщины… Нет, теперь только мой, только мой. Никому не отдам. Я заберу тебя у жены, заберу…
   Сколько раз она повторяла эту фразу!.
   Мы побывали везде, где хотели побывать, восхищались бесценными сокровищами «Золотой кладовой», великолепным зрительным залом и декорациями «Мариинки», но более всего мы во время той поездки восторгались близостью, хотя и в Москве наши встречи были не такими уж редкими.
   Походы по театрам и музеям чередовались с ласками в гостинице. Для нас стиралось различие между днями и ночами. Нам не мешал свет, ничто не мешало нашей раскованности. Скрипящие кровати нам заменял ковёр с наброшенным на него одеялом или сброшенным на пол матрацем.
   Катаясь по матрацу, я положил её на себя, приподнял и посадил верхом. Невесомой была обворожительная моя наездница. ОНА поняла, что от НЕЁ нужно и стала утюжить меня настолько, чтобы не потерять живую связь между нами. Я резко подвинул ЕЁ к себе, и она от неожиданности села мне на лицо, ойкнула, попыталась оторваться, но я держал ЕЁ, ощущая невероятную восторженную сладость происходящего. Гибкое, крепкое тело, ровные стройные ножки, смуглый животик… Я ласкал всё, что было доступно моим рукам. ОНА  вырвалась и, переползая, коснулась своим самым нежным местом моей шеи, моей груди. Это ЕЁ место рвалось туда, где ожидали новые приливы наслаждения.
   В моём возрасте мои сверстники занимались так называемой любовью два три раза в неделю. Может, с какой-то другой женщиной я бы вошёл в такую норму, но не с НЕЙ. ОНА была вулканом, снабжённым невероятным кратером. Не два три раза в неделю, а три четыре раза в день! И это вовсе не означало предела. Достичь предела не позволяло время.
   Сколько радостных минут, сколько сумасшедшего счастья, сколько неповторимых мгновений! Близость нашу мы чувствовали всегда и везде, порою, прохожие обращали на нас внимание. Помню, старичок не поленился перейти переулочек, где мы ждали кого-то у машины, чтобы сказать:
   – Какая же ласковая у вас спутница!
   А мы ведь, казалось бы, просто стояли на тротуаре. ОНА поправляла мне воротничок рубашки, ЕЁ пальцы касались моей шевелюры. И за какое-то очень короткое время ОНА успела несколько раз поцеловать меня в щеку, в висок, в шею.
   Стоило нам где-то остановиться, даже на самом людном месте, мы словно бы оказывались наедине, мы не видели никого вокруг. Исчезало всё, кроме нас двоих. Мы вели себя вполне пристойно, ибо нескрываемые нами нежности были настолько естественны, деликатны и искренни, что никого не раздражали.
   Если мы куда-то с кем-то ехали, то оказывались на заднем сиденье и ни на миг не отлипали друг от друга.
   Близость, близость, близость…
   Можно подумать, что мы и не покидали постель – и только одно это сближало и роднило нас. Но нет, нашим ложем – небрачным, но более чем брачным – были удивительные места, куда нас доставляли спальные вагоны скорых поездов.
   Осенью нас встретил Северный Кавказ со всей его чарующей природой, со всем волшебством золотой осени! Мои друзья успели ещё более украсить наше путешествие выпуском моей новой книги. Едва захлопнулась дверь купе, я попросил ЕЁ отвернуться и быстро разложил на столе всякие съедобные мелочи, а к поставленной в центре бутылке хорошего вина, приложил сигнальный экземпляр, полученный за несколько часов до отъезда.
   Радость ЕЁ была неподдельной и искренней.
   Вагон был «горбатым» – полка над полкой и кресло. На верхней полке за всю дорогу до Кисловодска никто из нас так и не побывал. Это было время, когда нам казалось невероятным выпускать друг друга из объятий хотя бы на минуту.
   Мой приятель, журналист из Пятигорска, сотрудник краевой газеты «Кавказская Здравница», пообещал устроить нас в Кисловодске в необычайном месте. Он жил в Ессентуках, там и сел к нам в купе, чтобы проехать последний перегон, а затем передать нас своему товарищу, гостями и друзьями которого нам суждено было стать.
   И вот Кисловодск! Встреча, знакомство… Белая, ухоженная и оттого великолепная «Волга» нового нашего знакомого помчала нас в горы. Виток за витком, всё выше и выше…
   Мы устроились на заднем сиденье и, стесняясь делать это открыто, тайком ласкали друг друга с помощью коротких, как бы случайных прикосновений. Всё украдкой, но так замечательно…
   Целый городок в горах встретил нас. «Волга» остановилась у подъезда двухэтажного здания гостиницы спортивного центра. Минуты ушли на оформление, и перед нами открылась дверь люкса. Поразила непривычно широкая кровать, удобная обстановка. Именно кровать тогда занимала далеко не последнее место в наших мыслях и ощущениях.
   Гостеприимный хозяин, кавказец, повёл нас в столовую, затем показал территорию. Мы дошли до станции канатной дороги, он подозвал хозяина шашлычной и велел, если будем заходить, встречать как его самых лучших друзей, как его самого.
   Шашлык нас не интересовал. Мы замерли заворожённые великолепием Кавказских гор, тронутых дыханием осени. Палитра красок была неповторима. Сквозь зелень вырывалось, где золото, где серебро, где янтарь лесов, среди уже позолоченного этого покрывала белели квадратики зданий здравниц, придававшие пейзажу обжитой вид. Нет, это не заводские трубы, нарушающие праздничность природы – это аккуратные коробочки санаторских зданий.
   Мы ходили за своим «гидом». ОНА обхватила обеими руками мою левую руку, вся вжалась в мое плечо и ухитрилась так прирасти ко мне, что точно попадала нога в ногу. А я как всегда пьянел оттого, что ОНА рядом, от ЕЁ податливой нежности.
   Конец сентября. Но солнце пекло нещадно, и всё же от природы веяло успокоением и умиротворением.
   Ликовала душа. Вот удивительно: если бы окунулся во всё это великолепие один, разве бы мог сравнить впечатление с нынешним?! Особое очарование наступает тогда, когда смотришь на мир глазами любимого человека, находящегося рядом с тобой.
   Близость духовная, ещё более усиленная близостью физической, соединяет в одно целое так, что кажется и видишь глазами, и мыслишь, и чувствуешь сердцем, сердцем своим, соединённым с сердцем любимой.
   Наконец, нас оставили наедине в нашем чудном номере с великолепным ложем, которое мы не заставили долго себя ждать.
   Покой, удивительный покой после бурной столичной жизни. Волшебство близости, очарование природы, неповторимая радость уединения.
   Кто-то жил в соседних номерах, кто-то занимался спортивными тренировками, кто-то поблизости от нас сидел в столовой, за соседним столиком. Но едва ли мы кого-то замечали?!
   Взаимное поглощение было неизмеримо выше всего того, что происходило вокруг.
   Вечерами мы гуляли в свете фонарей по дорожкам, вьющимся между причудливыми горными растениями.
   Днём забирались в заросли облепихи или загорали на лужайках под горным солнцем. Раза два спускались в город, окунались в суету ошеломляющего изобилием рынка. Пили воду в грациозном и строгом нарзанном источнике, фотографировались у кисловодского орла, у солнечных часов, летели над зелёной массой леса в вагончике канатной дороги, то жутко раскачивающемся над пропастью высокогорья, то, казалось, касающемся верхушек стройных сосен и елей, которые представлялись с высоты не такими высокими. Зачарованно смотрели на Долину Роз, обедали в ресторане «Храм Воздуха», гуляли по запутанным тропинкам терренкура, по которому деловито проходили отдыхающие, совершавшие свой ежедневный моцион.
   Я и прежде бывал в тех местах, но один. А оттого, что бывал один, не видел и не ощущал и сотой доли того, что ощутил теперь, не осознавал прелести гор, горного воздуха, величавого покоя золотой осени на Северном Кавказе. Звенящая тишина, прозрачная дымка над позолоченными всецветьем осени долинами, ручные белочки, которые без всякого опасения берут из рук орешки.
   Вот с каких краёв надо начинать отдых, отдых, при котором никуда не спешишь, и при котором никто тебе не мешает.
   Лишь однажды был нарушен наш покой приглашением на большой праздник в семье нашего нового товарища, когда у горного ручья под открытым небом собралась многочисленная его родня от мала до велика у скатерти, расстеленной на траве. Она вполне могла соперничать со скатертью-самобранкой.
   Необыкновенная широта души, завидное гостеприимство хозяев, местные обычаи, песни, великолепные тосты!.. Без счёта выпивки, без счёта закуски и поразительная стойкость против хмеля – вот, что поражает на праздниках истых кавказцев, впитавших дух предков, отважных и гостеприимных горцев. Бесшабашность и удаль соседствовали с чинностью и церемонностью.
   Когда солнце коснулось вершин дальних горных хребтов, и пробежал свежий ветерок, женщины засуетились – не простудить бы детей. Пора домой. Но ни одна не решилась сказать о том мужчинам. И тогда моя озорница разудало стала командовать:
   – Всё! Пора… Детям надо спать!
   Хозяин, обращаясь ко мне, молвил:
   – Видишь! Видишь, как тебя встречаем!? В любое время приезжай, когда пожелаешь и с кем пожелаешь!
   Моя озорница схватила шампур и приставила его к животу хозяина, с шутливой грозностью переспросив:
   – С кем приезжать?
   – Только с вами, только с вами, – поспешно заверил он.
   – То-то же…
   …По вечерам мы гуляли по небольшой, уютной территории. Говорили, говорили, и наговориться не могли. Останавливались под мерцающим светом фонарей, целовались, как юные влюблённые. Мы не торопились в номер, как бы растягивая удовольствие, как бы истомляя друг друга перед теми мгновениями волшебства, которые сливались в часы, которые растягивались на все ночи. Наконец, словно по молчаливому уговору, направлялись к парадному подъезду, поднимались по ступенькам и через просторный холл попадали в полукруглый коридор с ковровой дорожкой. Мы шли, обнявшись, и чем ближе было то волшебное место, которое соединяло нас, тем большее волнение охватывало всё моё существо. Еще немного, и словно бы вся сила моя, покидая все другие части тела, сосредоточивалось на одной частичке, что бы в одном порыве вырваться наружу и проникнуть в то невероятное естество моей озорницы, которое ожидало с нетерпением этой силы.
   Едва закрывалась за нами дверь, мы сливались в объятиях, и я через одежду чувствовал всю её трепетную нежность, ощущал, как рвутся навстречу те частички наших существ, которые уже давно истомлены ожиданием своего соединения. Одежда мгновенно слетала с нас, и мы падали на широкое ложе, чтобы, соединяясь в восторге, не разъединяться до самого утра.
   ЕЁ уже украсил лёгкий загар, он казался ещё более сильным в полумраке
комнаты, и я, замирая от счастья и бесшабашной радости, подхватывал ЕЁ на руки, нёс к манящему ложу, чтобы снова и снова растворяться в НЕЙ, тонуть в НЕЙ как в бездонной пропасти блаженства. Ночи сливались с днями, и трудно было отделить реальный сон от чудных сновидений. Утром я будил ЕЁ, осыпая нежными поцелуями, относил на руках умываться, помогал одеться к завтраку, подавая самые притягательные элементы одежды… И вот ОНА во всей своей грации, во всем своём великолепии, опираясь на мою руку гордо шествовала под взглядами горничных и жителей нашего высокогорного приюта.
   Я не мог не замечать, что ОНА привлекает внимание, и мне было радостно оттого, что ОНА моя, моя и только моя. Мы не наблюдали часов, но они бежали с неимоверной быстротой, складываясь в дни. Пришла пора продолжить наш путь, намеченный заранее. Нас ждал Пятигорск, с его поющим фонтаном и таинственной Эоловой арфой, с великолепным парком «Цветник», выводящим к каскаду лестниц, которые поднимались на отроги зелёной громады Машука, нас ждали «Провал» и старинные галереи, нас ждали прогулки по терренкуру и, конечно, нас ждали горячие ночи…
   Мы обошли всё, что успели обойти за три дня, продолжая любоваться живописными видами и самого Машука, и пятиглавой горы Бештау и города.
   Однажды, во время прогулки, я услышал восклицание, вырвавшееся из уст аборигена:
   – Мужик, подари девку!
   Сказано грубо, но беззлобно, причём, сказано с искренней завистью и без надежд, а потому и не обидно. Шутка… Конечно, шутка. Но ведь действительно хорошо, очень хороша была моя «девка».
   В другой раз я услышал совет:
    – С такой женщиной и по городу ходишь?! С такой женщиной в номер идти надо, в номер… Бутылочку вина и…
   – Спасибо, – весело ответил я. – Обязательно воспользуюсь вашим советом.
   ОНА действительно была невероятно хороша, просто неотразима в ту нашу первую столь долгую поездку, вполне походящую на прекрасное свадебное путешествие.
   Оторвавшись от мира на Малом Седле в Кисловодске, мы снова возвращались в этот мир. Мы отдохнули, успокоились, ещё глубже проникли друг в друга  наши души – теперь хотелось побыть на людях, потанцевать, послушать музыку поющего фонтана…
   Ночи были также прекрасны. Всё настраивало на нежность – и чудная погода и разливавшаяся по вечерам над городом музыка. В обычном двухместном номере мы сдвинули кровати, поскольку уже не могли спать не обнявшись и не прижавшись друг к другу. Иногда даже в полном утомлении, вдруг прерывали сон и сплетались ещё и ещё теснее…
   А дороги звали дальше и дальше. В планах были Сочи.
   Чёрная «Волга» начальника санатория доставила нас на железнодорожную станцию Минеральные Воды. Из Кисловодска (через Пятигорск) поезда в Сочи не ходили.
   Я сожалел, что, как сказали мне в кассе, в поезде не было спального вагона. И вдруг… Когда состав уже катился вдоль платформы, постепенно замедляя ход, я увидел заветный «горбатый» вагон. Когда мы заняли свои места в купе, и поезд тронулся, я поспешил в тот самый спальный вагон.
   Как смотрели на меня проводницы – то ли с завистью, то ли с раздражением, но, наверное, отчасти и с восхищением! Им было удивительно, что можно вот этак выложить кругленькую сумму, уже имея билеты, не куда-нибудь, а в купе, которые, естественно, пропадали, и заново заплатить за билеты, чтобы проехать всего лишь ночь, короткую ночь в спальном вагоне. Когда мы пришли в спальный вагон, проводницы специально собрались, чтобы взглянуть на ту, ради которой всё это делалось.
   Ночь была коротка и прекрасна, но какой же длинной она могла быть, если бы мы остались купейном вагоне и провели её на разных полках!
   Мы снова были не просто вместе, мы были растворены друг в друге.
   …Под утро у НЕЁ разболелся низ живота – последствия ожидания поезда на лавочке в Минеральных Водах. Ведь было уже не лето. А Минеральные Воды – за пределами микроклимата курортных городов.
   – Я тебя вылечу, – сказал ЕЙ. – Вылечу любовью своей и нежностью! Лёг с НЕЮ рядом, просунул под спину левую руку, а правую положил на обычно трепетную, но теперь сжавшуюся от боли частичку ЕЁ существа. Ладонью ощутил слабую реакцию, которая постепенно нарастала. Но сейчас я держал себя в руках, сейчас я собрал все силы для того, чтобы направить против недуга всю свою энергию – так как это обычно делают экстрасенсы. Я никогда не принадлежал к их числу, но замечал, что, если старался помочь близкому человеку избавиться от боли, это получалось.
   Я слегка массировал больное место, невольно пробуждая кратер уснувшего вулкана, мои пальцы словно искали болевые точки и устраняли боль. Я весь сосредоточился, я думал о ней, стремясь мысленно прогнать боль. И рука моя словно направляла добрую энергию туда, где обычно ожидали ЕЁ восхитительные прелести отнюдь не руку, а другого предмета. Но сейчас ОНА почти не реагировала на прикосновения, лежала молча, пытаясь справиться с болью. Я шептал нежные слова, всем сердцем разделяя ЕЁ боль.
   И вдруг внезапно посветлело в купе – поезд вырвался из очередного туннеля, и за вагонным окном открылось море… Внизу, под откосом, набегали на волнорезы серовато-синие буруны, разбиваясь, дробясь, вспениваясь. Море слегка волновалось, и шум прибоя перебивал даже шум поезда.
   – Смотри, смотри! – воскликнул я.
   Но ЕЁ в эти минуты даже великолепный вид морских далей не мог взволновать, хотя и появилась улыбка на лице, хотя ОНА и прошептала:
   – Да, красиво. Но я уже откупалась. Как же не во время застудилась.
   – Нет-нет. Сейчас всё пройдёт!
   И я снова, с ещё большей энергией стал гладить правой рукой болевые точки…
   ОНА замерла, немножечко напряглась, и неожиданно потянулась ко мне. ОНА вновь вся трепетала. ОНА ожила на глазах. Вот уже дрожь пробежала по всему ЕЁ телу, вот уже руки ЕЁ привычно сомкнулись у меня на шее, вот уже вся ОНА зажглась. Боль отступила, мы победили её, победили всепобеждающей любовью. ОНА уже сгорала от желания, а обо мне и говорить нечего.
   – Скорее, скорее, – шептала ОНА. – Я хочу тебя!
   И я не заставил себя долго ждать. Я не рассчитывал на такой поворот, я готов был потерпеть, учитывая ЕЁ состояние, но ОНА сама рвалась к тому, что мы так любили с НЕЮ вместе…
   Раннее утро было уже жарким, несмотря на то, что наступил октябрь. Мы прошли по туннелю и оказались в большом, полуоткрытом зале с пальмами. Вот они… Сочи! Прежде мне довелось побывать здесь лишь однажды, когда участвовал во Всеармейском семинаре военных писателей, проходившем в Пицунде. Приезжал за билетами к военному коменданту, поскольку билеты в спальный вагон можно было взять только в Сочи. Тогда я прошёл немножко по городу, побывал на высоком берегу, с которого открывался вид на Морской вокзал. И всё…
   Теперь нас ожидала центральная гостиница «Москва», где были заказаны номера: для меня – одноместный, для НЕЁ – место в обычном двухместном номере, которое нужно было лишь для того, чтобы беспрепятственно проходить в здание.
   ОНА ожила окончательно. ЕЁ переполнял восторг, будоражила близость моря, на котором, как я понял, ЕЙ побывать прежде приходилось всего лишь раз и недолго. Мы поставили на пол свою дорожную кладь, обнялись и повалились на кровать. Нам даже было некогда раздеться. ОНА лишь приподняла платье, я тоже лишь наполовину освободился от предметов своего туалета, и получившее свободу моё существо, рвущаяся в бой, мгновенно оказалось за ажурной полоской, лишь слегка сдвинутой вниз. Запомнились бретельки ЕЁ платья, которые были перед глазами. Почти не обнажённая, но столь же раскрытая для нежностей, ОНА приводила меня в неописуемый восторг. От боли не осталось и следа, волшебными казались прикосновения ЕЁ загоревших стройных ног, которые я ощущал, опускаясь между ними. И снова я был весь с НЕЮ и в НЕЙ, даже мысленно сопровождая каждое движение своего атакующего органа, окунувшегося в бездну наслаждений, столь уже знакомую и открываемую всякий раз по-новому.
   Отдыхали недолго. Не сговариваясь вскочили, вспомнив, что мы в Сочи, и весело, со взаимными подтруниваниями, стали собираться в город.
   Пробежали по магазинам, побывали на рынке, набили полные сумки всякой всячиной и вернулись в гостиницу. Пора было отправляться на море.
   Море в октябре спокойное, величавое и очень тёплое. Жара спадает уже вскоре после обеда, шум прибоя едва слышен, песок не горячий, как в летний зной, а тёплый и приятный.
   Взявшись за руки, мы ступили в лазурную гладь, и покатились нам навстречу бархатные барашки.
   – Как же хорошо! – вырвалось у НЕЁ. – Даже не верится… Ещё вчера Северный Кавказ, Пятигорск, Машук, а сегодня – новая сказка. В Москве уже холод, дожди, а здесь!..
   Мы вошли по пояс в воду, я взял ЕЁ на руки, ОНА крепко обняла меня и прижалась щекой к моей щеке. Быстро поцеловала, потом, встала на ноги, оттолкнулась и легла на волну, поддерживаемая мною.
   Начался новый этап нашего путешествия. Мы лежали на пляже до вечера, потом возвращались в гостиницу, по пути набирая себе на вечер разнообразные дары юга. В холодильнике всегда стояла бутылка освежающего красного «Мориона».
   Вечерами по городу гуляли мало. Нам хотелось быть вдвоём, только вдвоём в небольшом уютном номере. С каждым днём ЕЁ тело и без того привлекательнее, становилось всё более и более завораживающим от загара. ОНО словно наливалось и намагничивалось солнцем, морем. Я припадал к ЕЁ груди, чуть солёной от морской воды, гладил упругие плечи и, доведённый до исступления взаимными ласками, снова бросался в волшебную бездну, в которую словно приглашали, раскрывая объятия, ЕЁ стройные загорелые и удивительно привлекательные ноги.
   Замирая от восторга, я осыпал поцелуями ЕЁ всю, до кончиков пальцев.
   Утром, едва открыв глаза, мы снова предавались ласкам, затем пили полюбившийся нам «Морион» и спешили на пляж, чтобы снова вбирать в себя лучи уже не такого жаркого, а по-осеннему мягкого солнца.
   Природа, измученная летним зноем, тихо отдыхала, и мы вместе с нею отдыхали на полупустынном берегу от своих знойных ночей.
   В полдень, когда лежать даже на таком мягком солнце было слишком жарко, мы поднимались по серпантину дорог к небольшому и очень уютному ресторанчику «Катюша». Не торопясь, обедали и снова спускались к морю. И с каждым днём ОНА становилась всё более обворожительной, желанной и пленительной не только от загара…
   Горьким было прощание с морем, горьким не столько оттого, что ожидала нас дома непогода поздней для Москвы осени. Разлука с морем предвещала дорогу, дорога – нашу разлуку. В Москве мы жили близко, но не вместе. Мы так привыкли засыпать во взаимных объятиях, всю ночь ощущая горячие прикосновения, и просыпаться с радостным чувством близости, что с трудом уже представляли себе, как жить иначе.
   И вот последний всплеск волны под ногами, последние шаги по пляжу… Солнце медленно опускалось в море. Мы остановились на крутом склоне, и перед глазами побежала оранжевая солнечная дорожка. Долго стояли, обнявшись. ОНА смотрела на солнечную дорожку, прижавшись ко мне и капельки слёз набухали на кончиках ресниц.
   Впереди ожидали дождливая осень, суровая зима, бесконечные повседневные хлопоты. Праздник, чудный трехнедельный праздник, подходил к концу, и неведомо было, когда он повторится вновь. Сможем ли мы совершить такое путешествие? Милая моя озорница, как я мог тогда высушить твои слёзки, если моя душа трепетала от печали?! Мы простились с морем. Недолго оставалось нам быть вместе. Вечер в гостинице и чуть более суток в спальном вагоне.
   Вокзал был окутан туманом, который я сразу почему-то назвал сиреневым, вспомнив известную песню. С той поры, слушая её, я представляю вечерний Сочинский вокзал, вспоминаю ту печаль… Нет, мы прощались не навсегда и не на вокзале. Но грустно оттого, что так и не пришли за эту сказочную поездку к какому-то определённому решению.
   На вокзале вдруг погас свет – случилась какая-то поломка. И вот из сумрака ранней южной ночи выкатился под стихающий перестук колёс скорый поезд «Адлер-Москва».
   Он быстро погасил скорость, и поползли перед нами кажущиеся особенно яркими на фоне тёмного вокзала вагоны. Мы вошли в купе, разложили вещи. Вагон качнулся, скрипнули пружины, и снова заговорили колёса на стыках. Я обнял ЕЁ, прижал к себе… Ещё минута – и мы снова слились в объятиях. Я сжимал ЕЁ сильно, чувствуя каждое движение ЕЁ тела, каждое прикосновение таких ласковых и знакомых рук, обвивавших шею, ЕЁ волшебных ног, всего ЕЁ существа, сливающегося с моим существом… И снова всё было так как прежде, и одновременно, всё было как будто бы ново и по новому волшебно. Каждый раз, прикасаясь к НЕЙ, каждый раз обнимая ЕЁ, я ощущал какое-то неведомое чувство, чувство полёта, которому не было конца и края. Но время, время неумолимо – две ночи оставалось нам на этот полёт, две ночи и один день после долгих и прекрасных дней и ночей, когда мы безраздельно принадлежали только друг другу.
   В эти оставшиеся две ночи мы почти не размыкали объятий. Я едва замечал, что было вокруг. Лишь на крупных станциях мы выходили прогуляться по платформе, но и там гуляли, обнявшись. Мы что-то покупали, что-то ели, пили полюбившийся «Морион», большую бутылку которого предусмотрительно взяли с собой. И снова жаркие объятия связывали нас в единое целое. Мы были неистощимы и неутомимы…
   ОНА старалась держаться, старался и я, хотя на душе кошки скребли. Уже потом ОНА сказала мне, что понимала моё состояние и старалась отвлечь от невесёлых мыслей, развеять их. Да, мужчине во сто крат труднее провожать предмет своей любви, своей страсти в объятия другого человека, пусть даже законного мужа.
   Впервые тогда за всё время нашего знакомства я с ужасом подумал о том, что вот уже скоро, совсем скоро ОНА будет в объятиях мужа, который будет обнимать и целовать ЕЁ… Прежде, встречаясь с замужними женщинами, как-то вовсе не задумывался об этом. А теперь эти мысли трудно было прогнать.
   Но что я мог сделать? Как избежать этого? Как остаться с нею навсегда, а не пользоваться ворованным на короткое время счастьем?
   Успокаивая свои чувства, утоляя свою боль, обманывая себя, мы с НЕЮ намечали множество поездок, мы решили и в Москве встречаться чаще, чем встречались до той поездки, хотя, казалось, чаще уж и некуда. Ведь легче перенести боль предстоящего расставания, когда мечтаешь о чём-то светлом в будущем.
   И будущему нашему ещё не раз суждено было быть прекрасным.
   Последние объятия, последние поцелуи, последние ласки и вот… Поплыли за окном корпуса завода «Серп и Молот», простучали колеса по мосту через Яузу и потянулся перрон Курского вокзала.
   Я с неизъяснимой болью вспоминал его другим, вечерним, тёплым, залитым светом, когда мы садились в поезд «Москва-Кисловодск», возбуждённые и слегка опьяневшие от счастья, в которое ещё верили с трудом: всё-таки вырвались, и впереди столько неизвестного, но таинственного, радостного, манящего.
   Да, всё оказалось прекраснее, нежели ожидалось, но всё теперь было позади. Всё проходит – прошло и наше путешествие, которое было великолепнее любого свадебного…
   Впереди была суета серых будней. Впереди было томительное ожидание редких встреч, впереди были и муки ревности, от которых удалось избавиться очень не скоро.
   Никогда и никого прежде не ревновал я к мужьям. Теперь ревновал, хотя ревновал, конечно же, напрасно. Как-то в минуту близости (а в такие минуты ОНА была особенно искренней, раскованной и откровенной) призналась:
   – Я должна тебе сказать странную вещь.   
   Я замер, ожидая услышать что-то, может, для себя убийственное.
   – Я теперь ничего не чувствую с мужем… Ничего. Противно, да и только. Мне отвратительно любое его прикосновение.
   Мгновение я оторопело смотрел на НЕЁ, ещё не веря в то, что услышал, а потом стал осыпать поцелуями ЕЁ всю – грудь, животик, спускаясь всё ниже и ниже и ощущая, как всё ЕЁ тело извивается и трепещет от этих моих поцелуев. ОНА нервно ласкала меня, взъерошивала мою голову…
   И снова я слышал:
   – Мне никогда так хорошо не было. Ты мой, ты мой, только мой. Не хочу тебя терять. Никому не отдам…
   ОНА рыдала от радости, от наслаждения, от счастья – и слёзы, натуральные тёплые слёзы стекали по щекам. ЕЁ состояние не поддавалось никаким описаниям и определениям, даже тем, что сухо даются в эротической литературе. Это было какое-то исступлённое ликование, это было неизмеримое чувство восторга, который уже ничем невозможно было выразить. И она выражала этот восторг именно слезами, слезами и истомлёнными рыданиями.
   А потом ОНА лежала на спине, и, лаская ЕЁ, я чувствовал мелкую дрожь волшебного тела, долго не проходившую.
   – Ты доведёшь меня до сумасшествия, – наконец проговорила ОНА, всё ещё всхлипывая. – Мне так хорошо, мне так хорошо… Родной, слышишь меня, родной.
   Немного успокоившись и уняв дрожь, ОНА повернулась ко мне и стала ласкать, несмотря на то, что была уже едва живая.
   – Не могу, больше не могу. Ложись на меня, ложись на меня, – шептала ОНА, но я никак не мог оторваться, теребя языком бесконечно нежные ткани ЕЁ бушующего кратера. Волшебная влага окутывала меня. Я совсем не чувствовал ЕЁ тяжести, хотя ОНА сидела на мне всем своим телом.
   – Хочу, хочу… Не могу, – повторяла ОНА обрывки фраз. – Хочу, чтобы лёг на меня…
   ОНА врывалась, повернулась на спину, я повернулся к НЕЙ и упал между согнутыми в коленях ЕЁ чудными ногами.
   А потом, всё также горячо, страстно, пронзительно:
   – Я хочу испытать с тобой всё, всё, всё…
   И снова близость до изнеможения. И снова волшебная дрожь во всём ЕЁ теле, и снова слёзы иступленного блаженства.
   – Всё. Я отдала тебе всё. Все силы, – шептала ОНА, едва шевеля языком, и снова требовательно повторяя, – Ты мой, только мой, никому тебя не отдам.
   Что сотворила со мною эта женщина?! Вот уже казалось бы мы отдали друг другу всё без остатка, вот уже и сил, казалось бы, нет. Но прошло с десяток минут, мы вышли на улицу, хлебнули бодрящий морозный воздух, и я снова до сумасшествия хотел обнять ЕЁ, прижать к себе, не в шубе, не в кофточке, а в том совершенном наряде, которым является само ЕЁ волшебное тело.
   Это желание не только не проходило, но нарастало день ото дня, становясь всё более всеохватывающим, всепоглощающим.
   Мне было всё дорого и мило в НЕЙ. Я любил целовать ЕЁ всю, до кончиков пальцев, я любил смотреть на НЕЁ, утомлённую, расслабленную, молчаливую, я любил восхищаться ЕЮ задорной, радостной, даже задиристой. Я любил ЕЁ бросающуюся в мои объятия после даже недолгой разлуки, я любил ЕЁ за то, что ОНА не сдерживала своих чувств и не ведала жеманства, за то, что всем своим существом, каждым словом и каждым жестом демонстрировала со всею искренностью то, что только я один – один во всём мире существую для неё. Любил слушать, когда ОНА шептала жарким шёпотом: «Я хочу испытать с тобой всё, всё, всё…»
   А в Сочи нам довелось побывать ещё раз…
   Это было в разгар нашего романа… Нет, не хочу назвать это просто романом – в разгар нашей искрометной, нашей всеохватывающей и всепобеждающей любви.
   Как-то в первых числа мая Она позвонила мне и сообщила, что ей дали путёвку в санаторий Ставрополье, в Сочи.
   – А теперь думай сам! – заключила ОНА.
   – О чём я должен думать?
   – Я бы хотела отдыхать с тобой!
   По тону разговора я понял, что, хоть и хочет ОНА отдыхать со мной, но если не получится, укатит, а скорее, улетит одна.
   Что было делать? Просить путёвку в военный санаторий поздно. Заранее-то в знаменитый Ворошиловский трудно выбить путёвку, а вот этак, внезапно? Просто невозможно.
   И тут вспомнил давнего своего друга. Он уже уволился в запас и работал заместителем генерального директора санатория имени Мориса Тореза, который располагался в самом центре Сочи.
   Я позвонил ему и рассказал о своих планах. Тут же и получил заверения, что у меня будет хороший номер в его здравнице.
   Вылетая в Сочи, ОНА ещё этого не знала. Я просто обещал постараться вылететь следом. А ведь получилось: вылетел за нею, дня через три. Помню волнения перед полётом, помню, как чуть было не опоздал на самолёт. И вот, наконец, я был уже близок к цели путешествия…
   Самолет заложил вираж… И сверкнуло отражение солнца в гребне морских волн. Всё ближе, ближе, ближе золотые гребешки. И вот уже проступили из дымки очертания строений, жёлтая полоска пляжей, бархатистые склоны гор.
   В последний раз взревели двигатели, самолёт затрясло, словно по кочкам телегу, и через минуту он покатился по бетонной полосе, резко снижая скорость.
   Самолёт – не поезд. Сразу и осознать трудно, что перенёс он тебя за многие сотни вёрст в другой край, даже, отчасти, в другой мир. И в том другом краю, другом мире, беззаботном мире отдыха, ожидало меня… нет, пока не знаю что: счастье или разочарование. Не знаю даже, с чего это вдруг появились подобные мысли? Да, она сказала, что хочет, чтобы я ехал за нею следом, но ведь она не знала, еду ли. А прошло уже несколько дней. А была она не где-то, а в Сочи, на море. Морской воздух, напоенный любовью, чего он только не может сотворить с отдыхающими!?
   Я был точно в полусне, всё происходило, словно не со мной. Дорога до города, незначащий разговор с водителем такси… А в подсознании: «Что она?», «Как она?», «Как встретит?»… Всё отчаянней бьётся сердце, но мысль опережает этот бой…. Лёгкий озноб от волнения.
   Разместился я в санатории имени Мориса Тореза, действительно, в самом центре – минут пять-десять ходьбы до знаменитого Сочинского Морского вокзала и столько же – до уже знакомой мне гостиницы «Москва».
   Разместился и сразу к ней. Путь до «Ставрополья» оказался не близким. Ну да что поделать? Но вот я вышел из автобуса, и нашёл попутчика, который согласился показать дорогу до санатория, собственно, уже видневшегося с шоссе.
   Он едва успевал за мной, когда мы поднимались по крутым тропинкам на склон, где нелепо торчал среди мелких построек корпус санатория, кем-то метко названный «кукурузным початком».
   Приёмное отделение… Называю ЕЁ фамилию, спрашиваю, где разместили?
   – А, помним, помним. Такая симпатичная. Поселили корпусе, что на пляже.
   И опять неблизкий путь под палящим солнцем, путь, по каким- то закоулкам и переулком прибрежного селения. Наконец, шлагбаум и будка с охранником. А впереди длинный трёхэтажный корпус, из-за которого доносится шум моря.
   Я обошёл корпус, поднял глаза и увидел ЕЁ на балконе. Боже, что не передумал за минувшие минуты. И вот ОНА, передо мною… Кажется, развешивала сушиться купальник и даже не смотрела вниз, а потому не заметила меня. Я замер лишь на мгновение и стремглав поднялся на второй этаж. С волнением шёл по коридору. Сердце учащённо билось. Вот и ЕЁ номер. Остановился, постучал…
   – Кто? – донеслось из-за двери.
   – Это я…
   ОНА выскочила в коридор. Именно выскочила, а не вышла и даже не выбежала, потому что я едва успел поймать и поднять на руки ЕЁ, бросившуюся на меня, обвившую руками шею и поджавшую ноги. ОНА стала целовать меня как-то особенно, по-своему, как только ОНА одна и могла целовать… И с каждым поцелуем рассеивались сомнения, каждый поцелуй звал к счастью…
   Потом мы сидели на балконе, и ОНА переживала, что меня надо чем-то покормить.
   Мы пошли вдоль берега мелководной, быстрой горной речушки, здесь, в своём устье, одетой в каменное русло с парапетами и живописными мостиками. Шли, обнявшись, и ОНА тесно прижималась ко мне, да так, как давно уже не прижималась. Уж не знаю, как мы смотрелись со стороны, но когда подошли к только что закрывшемуся магазину, нас без звука пустили в него и дали купить всё, что нам хотелось.
   После похода пили шампанское в её маленьком номере, а вечером танцевали, и я с замиранием сердца ждал, когда же мы останемся одни.
   ОНА всё время повторяла:
   – Как я ждала тебя… Как ждала! Я всем говорила, что приедет муж, что только с тобой мне хорошо, только с тобой мне интересно.
   – А я шёл к твоему корпусу и думал… Вот сейчас постучу в дверь, а тебя нет.
   – Да почему же нет? Куда же я могла деться?
   – На экскурсию уехала, – нашёлся я, сам устыдившись своих сомнений.
   – Что ты, что ты, я даже когда на массаж уходила, записку оставляла… Какая экскурсия?! Я же тебя ждала.
   – Думал ещё… Как мальчишка думал и боялся: вот скажешь, что припозднился… Всё… Я уже нашла, – всё же уже полушутя, прибавил я.
   ОНА ладонью прикрыла мне рот.
   – Не говори так. Как ты можешь так говорить!?
   И мысли мои казались мне смешными и нелепыми.
   И снова мы были на море, снова вдвоём… Словно по волшебной спирали раскручивались события. Давно, а может быть, и вовсе не испытывал я такого восторга, такого радостного возбуждения, такого влечения к ней.
   Мы не дождались вечера… Когда ЕЁ соседка куда-то ушла, ОНА бросила матрас между койками и, ложась на него, горячо прошептала:
   – Как я соскучилась, как соскучилась…   
   ЕЁ стройные ноги сверкнули перед моими глазами… Они нетерпеливо расходились, открывая… Нет, этого, наверное, не передать словами… Моему взору открылся удивительный, яркий, светлый, манящий разрез подрагивающей от ожидания плоти. Я погрузился в эту манящую, в эту необыкновенно родную мне бездну и почувствовал, как действительно сильно истосковалось по нашим объятиям её горячее существо.
   Когда отдыхали, истомлённые, ОНА шептала:       
   – Любимый! Я ждала тебя, а как увидела, так захотела!.. А так ничего бы и не хотела – здесь не на кого посмотреть.
   И всё выше и выше полёт чувств, всё ближе и ближе отношения – близость, от которой всё замирает в груди. Давно я не слышал столько нежных, приятных, доверительно-тёплых слов.
   Следующую ночь мы провели уже в моём люксе, в санатории Мориса Тореза. Едва накрыли стол и немного выпили, как она бросилась на кровать и воскликнула:
   – Скорей, я хочу… Вчера не могла расслабиться!
   Такие откровенные и горячие признания всегда особенно будоражат. Я не заставил себя долго ждать. И снова непередаваемые ощущения охватили всё моё существо.
   А утром, сидя на пляже под зонтиком с круговой лавочкой и некоторым подобием столика для того, чтобы можно было поставить бутылку воды или стаканчик мороженого, я писал дневник:
    «Смотрю на НЕЁ, такую милую, такую ладную, такую желанную и схожу с ума от стремления быть рядом, от желания обнять, прижать к себе, задушить в объятиях. Смотрю и думаю, если бы можно было всё начать сначала, пусть даже не с рождения, а хотя бы с возраста юного, с возраста начала возмужания, я бы, не задумываясь, отказался бы от всех иных встреч, от всех своих знакомств и побед. Я бы пошел с НЕЮ рука об руку, не петляя и не кося глазами в сторону, от первой встречи, и до последнего вздоха.   
   Бывают ли идеальные пары? Редко, но встречаются. Быть может, подари нам судьба такую встречу лет двадцать назад, мы стали бы такою парой!.. Но, быть может, отсутствия опыта и понимания жизни помешало бы сделать это. Быть может… Сейчас я смотрю на НЕЁ с позиций нынешних и с позиций нынешнего опыта…ЕЁ тело тронуло солнце, ласковые весенние лучи лишь коснулось его, и от этого лёгкого, волшебного прикосновения оно стало неподражаемым, неповторимым, неотразимым, неописуемым…»
   Когда вернулись в номер, заметили, что ОНА чуть подгорела. Разделась донага и стала натирать себя. Капельки влаги застыли на её покрасневшем животике, на смуглых ногах..., а между ними – зовущий и манящий хохолок. Я даже зажмурился, ток пробежал по всему моему телу, и я едва сдержался, чтобы не броситься к НЕЙ, обнять и ощутить всем своим существом ЕЁ волшебное прикосновение.
   Я попытался представить ЕЁ себе в подвенечном платье. Если суждено, то только венчаться. Страшно даже подумать, что опять придётся расставаться и снова украдкой искать встреч. Возможно ли это? Зачем? Какой в этом смысл? И что это даст в жизни? Оттяжка того, что рано или поздно случится неминуемо?
   Я стремился увезти ЕЁ в свой санаторий, ведь там никто не мешал. Но ЕЁ корпус был практически на пляже, да и процедуры…
   – Не сердись! Не хочу туда... Обещаю сделать всё, что хочешь. Сегодня соседки не будет, поэтому... Но сначала танцы. Я хочу танцевать с тобой.
   ЕЁ глаза, напоенные внутренним светом, огнём, будоражащим меня, воспламеняли чувства, мысли, желания.
   А как легко было скользить с НЕЮ по залу, как приятно держать ЕЁ за гибкую талию, чувствовать ЕЁ горячее тело, видеть возле себя милые кудряшки, непокорно спадающие на глаза. Мы не пропускали медленных танцев, я водил, я крутил, я носил ЕЁ по залу и не мог оторвать восхищённого, восторженного взгляда. ОНА смотрела на меня нежно, ласково и старалась сделать что-то приятное. Даже быстрые танцы нас не разъединяли – мы танцевали, взявшись за руки.
   Мы привлекали внимание. На НЕЁ смотрели с завистью. Я это видел отчётливо и был горд этим.
   – Если бы ты не приехал, сейчас это были бы мои подруги… Хочешь, попрыгай с ними, а я посижу, отдохну.
   – Это нехорошо по отношению к тебе, потом это просто не культурно.
   – Ну, ладно, ладно. Всё. Сдаюсь!..
   Потом сидели на берегу.
   – Как хорошо, как хорошо, – повторяла ОНА.
   ОНА сняла туфли и положила ноги мне на колени. Я гладил и теребил пальчики ЕЁ ног, ласкал блестящие в вечернем свете ноги в колготках.
   Потом ОНА мылась под душем, раздевшись донага и любуясь своим загорелым телом, натиралась кремом, который блестел на животике и груди. Мы легли, и ОНА тихо сказала:
   – Давай здесь быстро, а завтра там, у тебя, хорошо.
   – Я хочу целовать тебя.
   – Я тоже, но не сейчас, не здесь. Завтра. Давай положим на пол одеяло.
   Я с трепетом опустился между разведёнными и слегка согнутыми в коленях ЕЁ ногами, ОНА прикрыла глаза, обвила мою шею руками, мы буквальное слились в одно целое, ощущая невероятную радость…
   В один из тех незабываемых дней мы записались на поездку в ресторан Кон-Колонель, расположенный в пригороде Сочи, в горах.
   Автобус ждал у ворот. Это был красный, ухоженный «Икарус». Мы стали первыми пассажирами. Ещё час назад, лёжа на пляже, сомневались: ехать – не ехать. Жалко море, солнце… Но хотелось ещё чего-то, каких-то ощущений, тем более, обещан был какой-то особый элитный ресторан, в который так просто не попадёшь.
   В тот день записавшихся на эту поездку оказалось немного. Экскурсовод начал рассказ о здравницах Сочи, о причудах нынешней жизни, о гостиницах и тех, кто отдыхает в шикарных люксах, о городе и его районах.
   Миновали Мацесту, где утром были на процедурах и где ОНА мне сказала:
   – Сегодня, когда принимала ванну, так захотелось…
   – Значит, вечером есть что ждать…
   – Если дождёмся вечера. Может, до поездки?
   В последнее время ЕЙ, видимо, было так неспокойно, что желания подавлялись мыслями, переживаниями. Я радовался тому, что возвращается былое, постепенно возвращаются те отношения, когда ничто не сдерживало от близости, едва, даже на какие-то минуты, оставались одни. Всё отчётливее я начинал понимать и осознавать именно свою вину в том, что где-то уже наметились трещинки.
   Теперь я знал, как ликвидировать их. Заботой, нежностью, лаской. И ещё – ещё обеспечением душевного покоя.
   "Икарус" легко катился по широкой дороге, оставляя позади бесчисленные здравницы. Наконец мы свернули на узкое шоссе, которое вело на подъём, и, повиляв по нему, остановились на площадке перед горбатым мостиком.
   Мы уже знали, что приехали в ресторанчик, сооружённый в испанском стиле, который открыт офицерами запаса, проходившими службу на Кубе и сделавшими его по подобию полюбившегося им тамошнего заведения.
   Мы перешли по горбатому мостику, на котором принято загадывать желания. Под ним неистовствовали лягушки. Ступили на танцплощадку с небольшой эстрадой. Справа была веранда со столиками, слева – вход в ресторан. Он оказался очень уютным и строгим своей чистотой и завершённостью интерьера. Выбрали столик вместе с милой парой отдыхающей в военном санатории «Адлер».
   Прекрасный стол, внимательный официанты, хорошая музыка… Мы танцевали долгое время одни, и никто не мешал кружиться по залу. И снова ОНА была самой грациозной, самой обворожительной, самой, самой из всех женщин, что присутствовали в этом небольшом зале.
   Нас доставили к воротам санатория, и наконец, мы оказались в своём люксе, наконец, снова одни, снова принадлежали друг другу. Хмель прошёл, но мы были хмельны от новых впечатлений, которые снова переживали вместе.
   – Зажги там свет, а здесь погаси, – сказала ОНА.
   Я сделал так, как она хотела, и встал на одно колено возле ЕЁ кровати. Я стал нежно и ласково гладить ЕЁ тело и вдруг услышал:
   – Хочешь? Только быстро… Сегодня ещё можно.
    В мгновение я оказался в сплетении ЕЁ рук и ног. Мы шептали друг другу нежные слова, наши губы не отрывались друг от друга. Так заканчивалось каждое приятное путешествие, так заканчивалась каждая поездка. ЕЁ пронзительное прекрасное от загара тело притягивало как магнит. Находясь на пляже, я боялся прикасаться к нему, чтобы не будоражить свои чувства, чтобы не устраивать себе испытания. Находясь рядом с НЕЙ, я всегда испытывал неистовое желание, желание до боли в той части тела, которая призвана его утолять. Это была какая-то сладкая каторга – видеть ЕЁ и постоянно, со всею страстью желать слиться с нею. Никогда и никто не вызывал во мне чувств, даже отдалённо приближавшихся к этому.
   Давно забросив поэзию, я вдруг снова стал складывать рифмы:
 
Я к коленкам твоим прикоснусь, чуть дыша,
Ощущая губами море,
А над нами горит солнца огненный шар,
И плывёт в голубом просторе.

Перед нами сияет лазурная даль,
Что-то шепчет волна морская,
Твоё смуглое тело упруго как сталь
Я глазами его ласкаю…

Я рассею туман и печаль растоплю
И от всех тебя бед укрою,
И в объятьях своих я тебя утоплю,
И своей назову мечтою.

Я мечтаю тебя отвести под венец
Он к лицу тебе будет, знаю.
И откроется счастье – тревогам конец,
И сольются сердца, сгорая.

Полыхнут в унисон, словно огненный шар,
Что плывёт, в синеве купаясь,
Мы возьмём у судьбы сей великий дар…
День и ночь об этом мечтаю!..

   Вечером ОНА всплакнула чуть-чуть, прощаясь со своей соседкой по комнате. Потом мы долго сидели на берегу, прощаясь с морем, которое едва шелестело в сгущающихся сумерках. Зажглись фонари, засветились разноцветные фонарики, расставленные вокруг цветочных клумб на дорожке перед корпусом. Санаторий несколько опустел на рубеже отъездов и заездов, и было немного печально.
   А утром ОНА не спеша собрала свои вещи. Мы переезжали в мой санаторий, в мой люкс, и нам оставалось провести на море ещё один день. Добрались на электричке до вокзала, сдали её сумку в камеру хранения, потом долго бродили по рынку, по торговым рядам, искали для НЕЁ удобные шлёпки, затем ехали на автобусе мимо гостиницы «Москва», где четыре года назад провели незабываемые десять дней.
   Обедом меня уже не кормили, и мы легко перекусили с неизменным сухим вином с зеленью и огромными красными помидорами. Потом ОНА захотела
отдохнуть, но разделась полностью, а когда я склонился над ней, игриво молвила:
   – Выбирай, сейчас или вечером.
   – И сейчас, и вечером, – сказал я, – укладываясь между её загорелыми ногами.
   – Нет, нет, нет, – сказала ОНА, но тут же задохнулась от наслаждения.
   Я же не дал договорить поцелуями….
   Потом мы отправились на пляж. ЕЙ уже не хотелось ни загорать, ни купаться, а нам ещё предстояло побывать на творческом вечере у местного поэта, нашего давнего знакомого.
   И вот вечер… И снова было всё, всё, всё… Последний день на земле Сочи…
   – Хочу медленно, хочу чувствовать тебя… Хочу долго, – говорила ОНА.
   Свет от настенной лампы над моей кроватью падал на ЕЁ загорелые ноги, и я, когда ОНА останавливала: «Подожди, не спеши», приподнимался на руках, чтобы полюбоваться изгибом колен, складкой возле пушка волос и тем местом, коричневым от загара, которое сейчас заполнял выделяющийся белизной орган. Я сдерживался, я хотел как можно дольше быть в НЕЙ, наслаждаясь сумасшедшей близостью, ощущать ЕЁ горячее, податливое и упругое тело. Я сжимал ЕЁ плечи, я сгребал в ладонь ЕЁ грудь, ощущая в самом центре ладони упругий камешек, я проводил рукой по ЕЁ ноге, поднимаясь всё выше, путаясь пальцами в волосиках, и пробирался дальше, к уже занятому пространству. ОНА слегка покачивала головой из стороны в сторону, лишь изредка приоткрывая глаза и повторяя:
   – Ты мой, мне хорошо, мне так хорошо.
   А потом вдруг:
   – Всё, я устала, я отдала тебе всё… Хочу быстро…
   А на следующий день нас ждал спальный вагон, ждала дорога…
   Я не назвал ЕЁ имени ещё и потому, что уже и без того напитались сплетнями так называемые подружки, открыто желающие уничтожить то светлое, волшебное, чистое и высокое, что не дано им постичь. Довольно вкусившие дешёвой похоти, они не могли ей простить того, что не любили, как она, и не были любимы и боготворимы, как она. Моя любовь к НЕЙ возвысила её над ними, её любовь ко мне возмутила их скудные, подленькие умишки. Злобно бросились они терзать и рвать то, что так недоступно и непонятно им. Но все их мерзости бессильны против всесильной и горячей любви, против нашего взаимного восторга, против нашей взаимной веры и безмерного взаимного притяжения.
   А потом было разоблачение!..
   Двадцать долгих, мучительных, тревожных дней пребывал я в тёмной и мрачной бездне. Надежды истаивали, иссякала вера в грядущее.
   Я метался, и сердце металось моё, не ведая покоя. Я брал себя в руки, но тут же чувства мои вырывали меня из этих рук.
   Казалось, всё кончено, не будет больше и никогда, никогда не увижу свою любимую. За эти двадцать дней я лишь раз, только один раз видел ЕЁ. Но лучше бы не видел – это доставило мне нестерпимую боль.
   ЕЁ пронзительная красота, ЕЁ волшебное, загорелое тело настолько манили и возбуждали меня, что не было сил терпеть. Дрожь, неуёмная дрожь во всём теле, непреодолимое желание и распираемая сила на кончике моего истосковавшегося по ЕЁ прелестям клинка.
   ОНА, подавленная и раздавленная подлостью и предательством подруг, не хотела встречаться, ОНА казалась мне чужой, когда садилась в машину. Я отвёз её по каким-то неотложным делам. Мы остановились в самом центре микрорайона. Я перебрался на заднее сиденье, крепко сжал ЕЁ ногу, всё напряглось во мне, я водил рукой между ног, не поднимаясь выше дозволенного… Как я хотел слиться с НЕЮ в те минуты….
   ОНА оставалась холодна. Я вернулся в дом отдыха и вышел на пляж, убитый ЕЁ холодом. Я хотел найти, я искал ЕЙ замену – клин, которым вышибают клин, вбитый в моё сердце. Искал и не находил.
   И тогда я вновь обратился к блокноту и стал писать, затем привёз машинку и начал перепечатывать написанное.
   Шли дни, один мучительнее другого. Гасли надежды. Я уже решил не звонить ЕЙ более, заставить себя забыть ЕЁ…
   И позвонил… Прочитал ЕЙ стихи. А потом попросил о встрече. ОНА согласилась, и буря восторга, буря нежности и благодарности захлестнула моё сердце…
   Я знал, что буду сгорать теперь от нетерпения, буду тревожиться до самой той минуты, когда закроется за нею дверь и ОНА упадёт в мои объятия.
   Почему же люди столь злобны? Почему им так хочется выследить, разоблачить, домыслить, а потом в утрированном виде преподать всему свету, а в первую очередь жене того, кто вдруг оторвался от серых будней и взлетел в облака любви, и мужу той, что отправилась в этот полёт?
   Они грешны? Допустим. Но это их личный грех, до которого не должно быть дела посторонним. Как удивительно прав был Бердяев, написав: «Когда мне рассказывали о романах знакомых мне людей, я всегда защищал право их на любовь, никогда не осуждал их, но часто испытывал инстинктивное отталкивание и предпочитал ничего не знать об этом». В этом – добропорядочность, в этом, если хотите, благочестие! Но не в том, чтобы выследить и сообщить мужу возлюбленной и жене возлюбленного. А цель? Разве она может быть благой? Ведь всё это доставляет одним муки ревности, другим – неприятности. Разоблачение разрушает семьи, разрушает покой в этих семьях. Мне скажут, что, мол, разрушают те, кто пошёл на измену. Но ведь ими руководили чувства. Искренние и бескорыстные чувства. А какие чувства руководят соглядатаями, сплетниками, которые не останавливаются даже перед клеветой.
   И вот что важно заметить. Сами влюблённые, пусть даже и грешат супружеской неверностью, во всяком случае, даже если и осуждаются частью окружающих, ни у кого омерзения не вызывают. Но какое же омерзение и презрение вызывают все эти бабки Алки и бабки Людки, которые похотливо потирая потные от волнения ручонки, спешат обрушить горькие известия на и без того уже претерпевших волнения и боль супругов, которым изменяют эти вот влюблённые.
   Да, настоящая любовь – редкий цветок.
   Я заканчиваю на едином вздохе эту свою исповедь, я весь в ожидании, весь в огне желания. Я и сейчас, более чем когда-либо неистово хочу погрузиться в волшебный пламень, испепеляющий меня.
   Что принесёт мне грядущее? Оно туманно, наши отношения переживают взлёты и падения, но я верю в новый взлёт, и тогда из поднебесья счастья вылью из восторженной души новые строки пламенной исповеди.
   Такую прозу принято считать хулиганской, даже пошлой, принято обходить интимные сцены отточиями, словно они кому-то ранят слух. Кому
они кажутся такими, тот не любил, а лишь играл в любовь. Да, интим сугубо личное дело, дело только двоих, и об этом очень хорошо сказал в своё время Бердяев.
   Но как быть, если ты немножечко поэт? Поэт вправе вторгаться во все стороны человеческих отношений, вправе сгорать в огне своих чувств, мыслей, воспоминаний и ощущений, и тогда он сможет написать ярко, неистово и неповторимо, написать так, быть может, только раз в своей жизни! Продолжение ещё не прожито, ещё не написано, но оно следует!"
   Теремрин прочитал всё за ночь. А через два дня он получил записку:
   
   Уважаемый Дмитрий Николаевич!
   Смею надеяться, что Вы уже прочитали «случайно забытую» кем-то в номере рукопись. Забыта она не случайно. Я знал, что вы заезжаете в этот номер и попросил положить рукопись в письменный стол.
   Всё описанное действительно случилось со мною. Я описал, как мог. Но опубликовать сам не смогу, ведь тогда, прочитав всё это, от меня уйдёт жена, а дети перестанут со мною здороваться.
   И тут я подумал, что моя история может стать основой для повести, или хотя бы рассказа, если к ней прикоснётся рука такого мастера лирической прозы, каким в моём понимании, являетесь Вы.
   Вам ведь известен авторский приём, который использовал Константин Симонов в поэме «Пять страниц»… В Ленинградской гостинице, там где сегодня пишу я, между шкафом стенным и гостиничным тусклым трюмо, я случайно заметил, лежавшую там небольшую пачку старых листков, позабытое кем-то письмо… Без начала и адреса помню письмо это было…»
   Вот и представьте себе, что нашли не за гостиничным тусклым трюмо, а в письменном столе позабытую кем-то неизвестным исповедь. Дайте герою любое имя, а героине – героине, если это будет как-то соответствовать замыслу, не давайте никакого имени. Просто «она», просто «моя озорница», как называл я её. Я слежу за Вашим творчеством, и буду ждать свою «исповедь», облечённую в художественную форму в одной из Ваших книг. Мне бы не хотелось встретить иное имя, а её имя давать нельзя по соображениям безопасности. Она ведь замужем! А у нас с ней было лишь волшебное свадебное путешествие. Но, может, оно заслуживает внимания? Ведь такие чувства редкость! Николай Александрович Бердяев точно подметил: «Настоящая любовь – редкий цветок». Судя по Вашим произведениям, Вы понимаете это…
   С уважением. Полковник… (и неразборчиво подпись)
   Теремрин закрыл рукопись и долго сидел в задумчивости. Использовать в своих замыслах? Нет, это заявка на хорошее произведение. Его надо печатать, но предварительно всё-таки завершить. Автор постоянно намекает на сложности во взаимоотношениях. Что за сложности? Теремрину самому уже стало интересно. Такие чувства! Такие отношения! Разве они могут закончиться просто так, бесследно растаяв?
       И действительно, через несколько дней администратор передал письмо. Теремрин удивлённо взял конверт, пришёл в номер и прочитал:
      «Не удержался я, Дмитрий Николаевич, не удержался потому, что волнует меня не столько оценка рукописи, сколько ваше мнение о перспективах вот этаких отношений.      
       Теперь, когда всё лучшее в прошлом, когда обстоятельства подорвали наши чувства, а, если точнее, мы не сумели сберечь их, до боли жалко тех минут, и я, измываясь над собою и своими ощущениями, пишу о них, чтобы оставили они свой след не только в моей жизни.
    ОНА уже не волшебный огонь. И гаснет, гаснет, гаснет то чудное пламя, которое вспыхнуло столь всесильно и всевластно в наших сердцах. Я сопротивляюсь, я борюсь, борюсь отчаянно и в этом отчаянии делаю всё новые и новые ошибки. ЕЁ раздражение входит в привычку, ЕЁ резкость становится нормой, но я ловлю те немногие солнечные блики былой любви. Я ловлю те солнечные зайчики, которые всё реже и реже прорываются сквозь грозовые тучи, предвещающие печальную развязку и разрыв натянувшейся струны наших чувств. Теперь, когда ОНА иногда ещё предстаёт передо мной во всём своём великолепии, мне особенно больно понимать, что всё это ещё моё и уже не моё. Нависла угроза. Как её отвести? Я готов стонать от боли сердечной и вылить эту боль на бумагу. Я спешу вылить на бумагу былой восторг и нынешнюю боль, потому что не ведаю, что ждёт уже совсем скоро. Исчезнут солнечные блики, разбегутся последние зайчики и стрелою пронзит боль… и всё… всё померкнет. Тогда уже не возьмусь за перо и не смогу поверить бумаге то, что ещё недавно чувствовал столь отчётливо и сильно. Я ещё не теряю надежд, я не спешу прогнозировать, каков будет итог моей исповеди…»
       Теремрин ответил сразу:
       «Где найти слова, чтобы показать, что такое Любовь?  Как показать Любовь, ничем не омрачённую, сильную, взаимную, переходящую в неистовый взаимный восторг? Вы смогли это показать. Смогли показать, что чувствует человек и как чувствует? Любящий ничего не видит и ни о чём не думает. Он готов на всё. Он пьян… Нет, «пьян» старо и плохо. Головокружение – тоже не ново. И всё-таки, что же? Смотреть, слушать… Быть рядом, да так, чтобы сердце рвалось на части от счастье, когда рядом и болело, когда врозь… И стремиться к высшему, к самому пику! А что есть этот пик? Вы показали, что такое любовь практически, ибо Ваша любовь достойна восхищения и самой доброй светлой зависти. Вам надо показать теперь, как сохранить любовь. И я чувствую, что этого-то как раз Вы и не знаете. Перестаньте играть в прятки. Назовитесь. Вам надо делать книгу, которую мы непременно издадим. Но скажу сразу. Какими бы высокими и светлыми не были чувства, какой бы искромётной и сумасшедшей не была любовь, она никогда не будет прочна, если опирается на одну составляющую, поддерживающую её в Мироздании. Советую Вам прочитать всё, что говорится о Любви в «Откровения людям Нового Века». Пока же процитирую лишь несколько наиболее важных положений из этих уникальных Диктовок, которых удостоил нас, людей, Сам Создатель: «…Любовь – это Гармония высшей пробы, и случается это только тогда, когда мужчина и женщина, дополняя друг друга, создают ячейку высшей Гармонии Вселенной. Всё остальное – только условия, создающие не Гармонию отношений мужчины и женщины, а примитивные сексуальные отношения разных полов. Нет в этом случае Гармонии, и нет в этом случае Любви высшей пробы, а есть просто секс – бледное подобие Любви. Гармония сексуальных отношений двух полов возможна, но это гармония телесных отношений, а не Гармония Духа и Любви».
        Окиньте строгим взором всю историю своей любви. Что было в ней? Испепеляющий огонь страсти? Да, он налицо. Это не заслуживает сурового порицания, ибо не было в ваших отношениях пошлости и похоти, ибо ваши сердца горели чистым огнём, по крайней мере, так думаю я. Но пламя страсти слабеет с годами. Что же остаётся? Должна оставаться вторая составляющая – духовная связь! Вот создатель и говорит: «Идеальная пара, идеальный брак достигается только при гармонии Духа и Гармонии сексуальных отношений, – одно без другого невозможно». Как видим, только духовные отношения без отношений, столь блестяще описанных Вами, тоже не могут быть полными и соответствовать Вселенским Законам. Одно без другого невозможно, хотя и уточняет Создатель: «Для Меня важнее, для Меня первостепеннее – Гармония Духа, а не Гармония сексуальных отношений, но выбор остаётся за человеком».
        Так была ли ваша пара идеальной? На этот вопрос ответ Вы можете дать только сами.
        Дмитрий Теремрин.»

                ГЛАВА ВТОРАЯ
                ВРЕМЯ ЛЮБВИ!
               
       Теремрин гулял долго. Он не спешил за письменный стол, понимая, что стоят последние похожие деньки поздней осени. Вот закрутит, завернёт зима, нанося первые свои студёные удары, тогда и можно будет окунуться в работу.
       Вернувшись в номер, Теремрин снова открыл рукопись и долго сидел в задумчивости. Использовать в своих замыслах? Нет, это заявка на хорошее произведение. Его надо печатать, но предварительно всё-таки завершить. Автор постоянно намекает на сложности во взаимоотношениях. Что за сложности? Теремрину самому уже стало интересно. Такие чувства! Такие отношения! Разве они могут закончиться просто так, бесследно растаяв?
       «Но кто автор? И как его найти?» – об этом в письме не сообщалось.
       От размышлений оторвал телефонный звонок. Звонил Данников.
       – Тут один мой пациент дал мне почитать свою рукопись, – сказал он. Меня она взволновала. Он написал о своей любви, но опубликовать написанное не может, потому что, во-первых, считает себя недостаточно подготовленным для этой темы, а во-вторых… Ты же знаешь, что останавливает иногда от подобных публикаций: жена уйдёт, ну а дети здороваться перестанут, – пояснил Данников.
       – Ну и что же? – заинтересовался Теремрин, уже чувствуя разгадку того, что читал он всю ночь.
       – Там воспоминания. Этот мой пациент говорит, что всё описал с документальной точностью: время, место, события… И не хотел бы изменять текст. Дорога ему та история, а точнее особа, с которой вся эта история связана. Вот так-то, мой дорогой соотечественник.
        – Но я то причём?
        – Я ему посоветовал обратиться к тебе. Могут, получатся своего рода «повести Белкина», ну или сделаешь главу в романе о любви. Посмотри… Написано здорово. Кстати, упоминает много знакомых тебе мест – и Пятигорск, и Кисловодск, и даже гостиница на Малом Седле. То есть, он частенько отдыхал примерно там же, где и ты. Он обращался к тебе?
       – Нет, ко мне никто не обращался. Но вчера я, заселившись в номер, нашёл в столе пакет с рукописью.
       – Значит, не решился передать лично. Ну, ты прочти.
       – Я уже прочёл и разделяю твоё мнение. Написано здорово. Но где же автор? Ему надо продолжать работу и делать книгу. Самому делать, а не прятаться в чужом романе. Так кто он?
       – Просил, чтобы я не открывал его имя, пока ты не прочтешь рукопись. Если не понравится, просил сжечь. Ну а если понравится, то он бы хотел с тобой поговорить потом. Кстати, вы знакомы – встречались с ним на Всеармейских семинарах молодых военных писателей, да несколько раз он бывал на твоих встречах с читателями.
       – Так я прочитал. Пусть объявится. Что за детство…
       – Ты хочешь издать? – переспросил Данников.
       – Да, но, конечно, не в таком виде, – сказал Теремрин. – Это пока лишь заявка на хорошее, как у нас любят говорить, добротное произведение. Меня подкупила пронзительная искренность повествования. Но оно не завершено. Мы как раз готовим альманах. Вот я и хотел бы предложить автору поработать. Думаю, успеет. Мы только начали подборку материалов.
       – Я же тебе говорил, почему он не хочет сам всё это публиковать, – напомнил Данников.    
      – Насколько я понял, он не хочет публиковать в подобном виде, поскольку боится, что слишком велика узнаваемость. Этот поправимо. Нужно сделать повесть – хорошую повесть о любви, причём такую, каковых сейчас днём с огнём не сыщешь.
       – И тебя не смущают весьма и весьма откровенные сцены, из которых более чем на две трети состоит рукопись? – удивился Данников.
       Теремрин пояснил:
       – Ну, во-первых, при развитии сюжетной линии, процент этаких сцен сам собою уменьшится. Но и не это главное. Сейчас подобная литература в моде, но качество её обставляет желать лучшего. Ведь как пишут!? Сплошной натурализм, да ещё сдобренный матерщиной. Читал тут у одного такого претендента на художественность. Пишет: «Беру… (далее известная буква и соответствующее количество точек), кладу в… (то же самое) и начинаю… (в том же духе – буква и точки)». Догадаться не трудно, что имеется в виду. Сплошная смесь блатного жаргона и медицинских терминов. Как с этим бороться?
       – Бесполезно, – сказал Данников.
       – А может быть, и нет, – возразил Теремрин. – Я тут недавно в Интернете зашёл на один сайт поэзии. И о, ужас! Зарифмованная матерщина, похабщина!.. Читать противно… А ещё отзывы требуют. Так я выбрал несколько своих стихотворений, мягких, лиричных, которые – как не раз проверял на встречах с читателями – нравятся, особенно женщинам. Ну и разместил там. Неделю никто похабщину на сайт не присылал. Притихли… Видно, всё-таки соображают, что не гармонируют их поделки с традиционным для русской поэзии стилем. Так вот подумал я: а что если с похабщиной в прозе бороться подобными методами? Опубликовать повесть с весьма откровенными с ценами, но только выписанными красиво, деликатно, без натурализма. И, разумеется, без самого малейшего налёта пошлости.
       – У тебя это получается, – сказал Данников.
       – Но один в поле не воин. Нужно, чтобы так писали многие. Вспомни, как писал Бунин? Но в его времена не было такого разгула откровенной пошлости. Его блестящие сцены, славившиеся удивительными, точными, понятными недомолвками, конечно, сражали пошляков. Но нынешних нужно сражать описаниями открытыми, причём выполненными так, как им, пошлякам этим, никогда не написать.
       – Хорошая задумка, дорогой мой соотечественник, – сказал Данников. –
Очень хорошая. Ну что ж, придётся свести вас с автором рукописи.
       – Ты, прежде, расскажи о нём, хотя бы коротко.
       – Изволь. Он, как и ты, кадет. Службу закончил в военном журнале. Познакомились мы с ним, когда приехал очерк обо мне писать. Давно это было – очерк в то время так и не напечатали. Но мы подружились. Он мне даже с изданиями книг помог. А потом попался он на крючок той самой болезни, которой я занимаюсь. Не случайно попался… Но об этом он сам расскажет.
      – И как он?
       – Да, ничего… Жив и здоров. И знаешь, бодрости духа не теряет. Работает в нашей газетке, пишет и издаёт книжки по истории. Его ведь в госпитале месяца три-четыре держали. Всё пытались ногу спасти. И ведь поначалу, как он мне рассказывал, получалось. Убрали бяку, что была на ноге, через пару недель убрали лимфатические узлы. Ну и стали готовить к сеансам химиотерапии и радиологии, чтобы потом выписать. И вот он что мне рассказал. Сидели они с хирургом как-то вечерком за рюмочкой чая. Ну и хирург предупредил, что, мол, поскольку больной этот неугомонный большой любитель танцев, надо продумать, как прикрыть ногу, где удалена надкостница. Ведь любой случайный, самый лёгкий удар – и кровотечение. Решили, что приобретёт наш герой футбольные гетры, и будет на оперированную ногу под брюки одевать. А наутро хирург определил начало рецидива. Мне герой наш потом признался, что уже в первые дни в госпитале многое понял, многое пересмотрел. И вовсе не надеялся выйти на двух ногах… Потом были и все методики лечения и консилиум… Там он сразу сказал, что на ампутацию согласен. Мало того, на предложение выписать его недельки на две, чтоб отдохнул, ответил, что чем раньше пройдёт операция, тем раньше встанет на протез.
       – Мужественный парень! И ни разу не дрогнул?
       – Тебе скажу… Редкий день он мне не звонил из госпиталя. Начальник отделения, когда уходил с работы, ключ от кабинета ему отдавал, чтоб поработать мог, ну он, конечно, работал, писал что-то. И обязательно мне звонил – был я как громоотвод для него. И хотя отрывали меня, конечно, от дел долгие разговоры, я терпеливо выслушивал его сомнения, переживания и подбадривал, как мог. Главное – уверенность в победе. Ну, да ты знаешь сам!
       – А эта женщина? Ну, которой он посвятил столько яркое и пронзительное повествование? Она то как? Забыла его сразу? – вдруг спросил Теремрин.
       – О ней он тебе сам всё расскажет. Просто, видимо, описать те события ещё не успел.
       – И всё же? Не томи! Не случайно спрашиваю, – сказал Теремрин.
       – Знаю, что не случайно. Помню твою любовь. Что я тебе могу сказать? Закон парных случаев!
       – А конкретнее? – не сдавался Теремрин.
       – Конкретнее расскажет сам. А может и напишет, если ты его убедишь. Извини, мне сегодня ещё нужно по делам съездить кое-куда. Так что разговаривать более не могу. Ну а он тебе сам позвонит. Я телефон с твоего позволения дам?
       – Конечно, конечно!
       Теремрин вышел на балкон. Громко шурша, падал дождь… Именно не шёл, а падал с затянутых тучами Небес, и иногда крупные капли его разбивались о металлические обрамления лоджии. Ветра не было, и шуршание дождя заполняло монотонным глухим звучанием всё вокруг. На ровных дорожках, где не было выбоин для лужиц, плясали увесистые капли, разбиваясь в мелкие брызги. Иногда подрагивали листочки на берёзках… Капали, капали на них капли, собирались, а потом сбрасывались вниз и освобождённые от груза листочки распрямлялись и трепетали.
       Прохожих почти не было. Не так уж и много отдыхающих в эту пору межсезонья. Никто же не предполагал, что только начало сентября выдастся ненастным, а потом установится благодатная погода, как награда за летние испытания огнём, смогом, духотою.
       Теремрин думал о том, что рассказал ему Данников. Краток был рассказ, но он своим писательским чутьём чувствовал, что перед ним целая повесть о жизни. Даже мелькнула мысль: а не взяться ли, да написать всё самому. И тут же прогнал её: это было бы нечестно. То, что прочитал он в рукописи, было написано настолько пронзительно, настолько откровенно и ярко, что не могло иметь другого автора. Автором мог быть только тот, кто всё это вылил из своего взволнованного сердца.
       «Но кто же, кто автор? И как мне близка судьба его! Да, закон парных случаев! – размышлял он, снова листая рукопись. – Собственно, пока в неё только любовь, горячая любовь, страсть… Автор кое-где говорит о духовности, но духовности-то как раз и не видно. Нет-нет, пока только страсть. Быть может, духовность в отношениях пришла позднее? И о каком времени речь?»
       Осенью дома отдыха обычно пустеют, но этой осенью отдыхающих было особенно мало. Хотя, казалось бы, после огненного лета люди должны бы рваться на природу, чтобы вдохнуть свежий воздух, опомниться после удушающего смога.
       Когда дождик кончился, Теремрин вышел на прогулку, с интересом посматривая на отдыхающих и пытаясь определить, кто же всё-таки передал ему столь странную рукопись. Данников предупредил, что он знает этого человека. Но… Знакомых на этот раз он вообще не встретил.
        В пятницу после ужина он вышел прогуляться на берег залива. Шёл, не спеша, размышляя над новыми сюжетными построениями книги, которую рассчитывал написать за время отдыха.
       Неожиданно его окликнули, назвав по имени и отчеству.
       Он резко обернулся и увидел мужчину, который, чуть прихрамывая, и опираясь на трость, шёл к нему. Лицо было знакомо. Да, они определённо где-то встречали, где-то пересекались их жизненные дороги, но где, он сразу припомнить не мог.
       – Добрый вечер, Дмитрий Николаевич, – сказал, казалось бы знакомый незнакомец.
       – Добрый вечер.
       – Вы меня не помните? Мы встречались в Пицунде, в Ялте, Дубултах на Всеармейских семинарах молодых военных писателей…
       – О, как давно это было! – сказал Теремрин. – Славные восьмидесятые, точнее, начало и середина восьмидесятых… Да, конечно, помню. Вы занимались у Бор. Леонова? Так кажется?
       – Да… А вы у Кузьмина и Евдокимова, – он сделал паузу и продолжил, – Получил известие о весьма лестной оценке рукописи. Ну и решился отыскать вас. Так вы меня не узнаёте?
       – Николай Масленников! – уверенно сказал Теремрин. – Как не узнать… Вы ж одно время даже старостой у нас были. Ну и к чему игра в прятки? Почему сразу рукопись не принесли? Кстати, давайте сразу на «ты». Я постарше – мне и предлагать.
       – Согласен. Совершенно, согласен, – сказал Масленников. – Ну, а игра в прятки… Я ведь давно отошёл от художественной прозы. Всё занимался публицистикой, да и книги писал документальные. А тут вдруг этим ужасным летом, когда не работалось, когда думать-то было жарко, наткнулся на свой старый дневник. Полистал, полистал, да и решил набрать на компьютере. Потом вывел на бумагу – так читается лучше. И сам поразился, что смог написать такое… И заметь… Печатал без правки, только потом, когда пришла мысль показать его кому-то, кое-что особенно откровенное убрал.
       – Ну что ж, есть о чём поговорить. Прогуляемся по берегу. Берёзовую аллею перекопали, – сказал Теремрин. – Впервые с шестьдесят восьмого года труды меняют. Так что пойдём в сторону пляжа, мимо стоянки…
       Но когда подошли к входу на пляж, не удержались чтобы зайти туда, чтобы полюбоваться заливом. Пляж был перегорожен глухим бетонным забором, за которым возвышались громады дач «бывших людей». Там, за забором, тоже был пляж, гораздо больший по размеру, но предназначенный для горстки «бывших людей».
       – А ведь вся эта территория могла быть сейчас нашей, то есть, принадлежать дома отдыха, – сказал Теремрин.
      – Слышал я эту историю. Да что там слышал – сам видел уже почти готовые корпуса, оборудованные корты и котлован для бассейна, – с горечью сказал Масленников. – Но уж так не везло нам с министрами обороны после развала Советского Союза. Советские министры строили, демократические – расхищали. После посещения известного деятеля, по кличке «мерседес» в течение двух недель снесли корпуса, а корты сбросили в котлован. Ну и, конечно, продали тем, кто по их мнению, достойнее – своим, так сказать, собратьям, ельциноидам
       – Недолго им осталось. Грядёт Судный День, – сказал Теремрин. – Слышал о Квантовом, а точнее, о Божественном переходе?
       – Очень немного.
       – Впрочем, это разговор долгий. Мы же встретились по иному поводу. Поговорим о твоей книге, дружище.
       – Да какай уж там книга? Всего-то с полсотни страниц, – усмехнулся Масленников.
       – Но каких страниц! – возразил Теремрин. – Кстати, что ты там убрал, ведь и без того, что исключил из текста, сильно получилось и откровенно. Могу представить, что было ещё… Кстати, читается залпом, на одном вздохе. Вроде бы и сюжет непритязателен, но заставляет задуматься над многим и, что важно, над своими поступками тоже.
       – Вот и используй в своих романах.
       – Нет, это не годится, – возразил Теремрин. – Ты должен сам довести эту рукопись до рассказа, повести, может, даже романа и выпустить книгу. Там такой заряд…
       – А нужно это кому-нибудь?
       – Нужно! – убеждённо сказал Теремрин. – Нужно хотя бы для борьбы с тем суррогатом эротической литературы, которая более напоминает нецензурную. Нужно для того, чтобы показать, как надо писать на подобные темы. Нужно, чтобы показать, как надо любить женщину во всеобъемлющем смысле. В середине девяностых, когда появились произведения о так называемой любви, состоящие сплошь из нецензурных оборотов, я как-то довольно резко отозвался о них. Это было, кстати, здесь. В то время дом отдыха был забит битком. Были танцевальные вечера, складывались компании. Отдыхающие ходили друг к другу в гости, собирались вечерами. Ну, вот во время такой встречи мне кто-то сказал, мол, напиши лучше, чем те, кого критикуешь. Тогда и критикуй. И я написал рассказ, откровенный рассказ. И стал давать его ещё в рукописи читать товарищам с единственной просьбой, вычёркивать всё, что режет слух, что неприятно звучит. Уж не помню, что там мне вычёркивали, но читатели помогли – написал я рассказ, который потом обошёл многие сборники.
       – Кажется, я догадываюсь, о каком рассказе речь, – сказал Масленников.
       – Он назывался…            
       – Верно! – подтвердил Теремрин, услышав название рассказа. – И вот что я хочу предложить… У тебя ещё есть экземпляры твоего произведения?
       – Есть два экземпляра. Взял с собой, чтобы поработать, а если сложится, то и показать кому-то.
       – Вот и покажи.
       – Кому же?
       – Да вот хоть администраторам нашим… Девушки, я тебе скажу, непростые. С ними всегда есть о чём поговорить. Начитаны. Вот и дай им почитать.
       – Девушки…
       – Для нас они всегда молодые, потому что, когда мы впервые здесь оказались, они совсем юными были… Я уж лет двадцать пять здесь отдыхаю, – сказал Теремрин.
       – Да я и не меньше. Странно, что не встречались. Впрочем, прежде столько народу было! И всё знакомые лица. Дом отдыха-то генштабовским был. Точнее, пансионат Генштабовский был при нём.
       – Вот и дай им почитать.
       – А не возмутятся. Ведь там такое…
       – Главное, что там нет пошлости… А Любовь! Любовь – это всегда прекрасно. Лично я читал и немножко завидовал доброй тёплой завистью. Удивительные отношения, удивительные чувства. Читал и думал, а было ли у меня когда-нибудь подобное? Ты умеешь любить. Это подкупает, особенно читательниц. Так что дерзай…
       – Действительно, что-то получилось? – с недоверием переспросил Масленников.
       – Ну, скажем так: может получиться… Задел есть и хороший задел. Ведь тебе ж известно, что, к примеру, в Литинститут принимают по конкурсному рассказу, присланному заранее, да по этюду, написанному на экзамене. Там ещё может самое, самое начало – а ведь уже видно, что за автор. Так и тут. С блеском написано, хотя я бы кое-что аккуратно и осторожно поправил, чтобы убрать, хоть и незначительный, но натурализм. Ну, там название некоторых предметов туалета, или через чур откровенное описание ласок. Впрочем, это моё личное мнение.
       – Ты издатель – тебе решать!
       – Хорошо, когда издатель ещё и редактор, да не просто редактор, а редактор весьма деликатный. Но это частности. Главное в ином. Описаны яркие сцены, показан роман – его начало, развитие. Но… Потом всё обрывается, и неясно, что же станет или стало с героями? Сюжетная линия не завершена. «Догадайся, мол, сама» здесь не годится. Главное, что получилось – свет любви на страницах… Но произведение не завершено, потому что роман не окончен… Можно ли его завершить?
       Масленников задумался, тихо сказал:
       – Порой не знаю и сам, как завершить?
       – А если взять из жизни? Насколько понимаю, всё происходило с тобой? – уточнил Теремрин.
       – Происходило? – переспросил Масленников, – Нет, пожалуй, не происходило, а происходит. Так вернее будет сказать. Вырван кусок из жизни… Вот, к примеру, принято говорить об историках – специалист по тому-то веку или по тому-то. И толком не поймёшь, что подобный специалист пишет. Он ведь вырывает факты, а их надо, напротив, показывать как органичную часть целого. Вот и здесь – разве ж можно понять поступки героев, если вырвать из жизни лишь несколько эпизодов. Я ведь и не собирался ничего такого писать. Просто обработал дневник, да показал Николаю Данникову. А он посоветовал обратиться к тебе.   
       – И правильно сделал! У тебя большие задатки…
       – Но я не знаю, что делать с этим отрывком дальше, как развивать сюжет? Как, наконец, показать своих героев?
       – Одним из которых сам и являешься, – сказал Теремрин.
       – В том-то и дело!
       – Ну и «скалывай» с себя. Помнишь, как учили на семинарах?
       – Да что «скалывать»? Известная судьба. Сколько таких судеб у нашего брата?
       – И всё же…
       Они остановились на берегу залива. Необыкновенно ясный, солнечный день буквально поражал воображение. Зеркало воды без единой рябинки отражало золотистые шапки деревьев, закрывавших противоположный берег, когда-то, в Советские времена, принадлежавший пансионату ЦК КПСС, а ныне – тоже пансионату, но уже администрации Президента Российской Федерации. Прежде берег был люден и весел – ныне пустынен и угрюм. Лишь одна какая-то парочка случайно забрела на пустынный пляж. Конечно, не сезон. Но прежде прогуливавшихся по берегу было больше. Правда, теперь в летнее время танцплощадка, врезанная в залив, грохотала неистовыми мелодиями джунглей в ночь с пятницы на субботу до самого рассвета и в ночь с субботы на воскресенье – тоже. Так что в номерах военного дома отдыха, обращенных окнами на залив, спать было совершенно невозможно – ещё одно «достижение» и «преимущество» победившей демократии.
       Поговорили немного и об этом. Масленников неожиданно заключил:
       – Да, родились мы на Советской Земле, а живём невесть где, в клоаке какой-то. Была у меня мысль написать нечто вроде воспоминаний что ли. И назвать: «Я родился на Советской Земле!»
       – Живём мы на Русской Земле, дорогой мой, на Русской! Впрочем, что касается названия книги, то оно вполне оправдано. Есть даже песня такая, которая начинается словами: «Я родился на Советской Земле, и Советский я оканчивал ВУЗ». Ну а у нас только букву добавить нужно «ВВУЗ» – высшее военное учебное заведение. Кстати, знаешь, как теперь наши кадетские остряки расшифровывают СВУ?
        – Ну и как же?
        – Сердюковские воспитательные учреждения… Или ещё сердюковские внеармейские учреждения, – с горькой иронией сказал Теремрин.
      – Что верно, то верно: суворовского в них ничего не осталось, – согласился Масленников и тут же прибавил: – Институт благородных девиц… Впрочем, это будет неправильно – зачем оскорблять столь благородные заведения, на которые сейчас вон вовсю клевету на телевидении разводят. Впрочем, верю… Зло торжествует временно – недолго осталось. Снова будут «суворовцы» суворовцами, снова будут радовать глаз на парадах. Мы с тобой сколько отходили!
       – Я в Калининском суворовском четыре и в кремлёвке нашей шесть! Тогда ещё майские парады были, – сказал Теремрин и пояснил: – Это теперь, когда демократия показала своё нечеловеческое лицо, продемонстрировала свой пошлый оскал, возникла необходимость оклеветать и опорочить всё, что было прежде – и Православное Самодержавие, и Социализм. Мол, там тоже все эти пороки были…
       – Ан – нет! – твёрдо заявил Масленников. – Мои бабушки и сёстры моих бабушек окончили вот этакие заведения до революции. Дома много книг с дарственными надписями: «За благонравие и успехи в науках». И сохранили они благочестие и благонравие на всю жизнь. А то, что в сериалах нынешние отбросы человечества изображают себя любимых, это не есть правда.
       – Ну, зачем так грубо – «отбросы человечества»? – усмехнулся Теремрин. – В «Откровениях людям Нового Века» такие вот клеветники и им подобные особи названы «бывшими людьми». Кстати, там говорится, что при Квантовом.., а в последнее время Создатель всё чаще употребляет словосочетание «Божественный Переход», так вот при этом Переходе, «потери будут ощутимыми только среди атеистов и «черных» людей. Эти люди порока и грехов, люди низких вибраций – есть изгои общества. По собственной вине или по убеждению, они уже не смогут «оторваться» от Мира материи и поэтому погибнут».
       – А ведь Двенадцатый год не за горами… И кому нужна моя книга? – спросил Андрей. – Да и успею ли написать? Впрочем, если и успею, кому нужны те излияния Любви, которыми она полна?
       – Во-первых, Божественный Переход будет достаточно плавным, достаточно продолжительным, поэтому успеешь написать книгу, и она поможет очень многим, обязательно поможет.
       – Чем же? Там ведь секс…
       – Там не секс. Там Всепобеждающая Любовь! – возразил Теремрин.
       – Но ведь эта Любовь не в семье, – сказал Масленников. – В своё время я не задумывался об этом…
       – В своё время все мы не задумывались – перебил Теремрин, сделав предупреждающий жест. – Но винить себя не надо понапрасну. А нужно просто пристально взглянуть, почему, да как всё это получалось.         
В «Откровениях людям Нового Века» Создатель прямо заявляет: «Космосу и Мне необходима от человека или человечества психическая энергия Любви и Гармонии. Вот здесь для вас и есть самый главный экзамен: как найти свою половину, соединение с которой и даёт импульс Любви и Гармонии, необходимый не только этой паре, но и Вселенной?»
       – Что же это такое – Любовь и Гармония? – вздохнув, проговорил Масленников.
       – Тебе ли спрашивать после того, что столь ярко описал? Ты был два раза женат?
       – Я и сейчас женат в этот самый второй раз! Ну и что же?
       – Да ничего… От перестановки мест слагаемых сумма не меняется, – махнул рукой Масленников.
       – Причина первого развода? – поинтересовался Теремрин и тут же уточнил: – Если, конечно, не секрет?
       – Сам не знаю. Поначалу думал, что супружеская неверность. Она даже призналась кое в чём… Потом, уже после развода, сказала, что и как было – одним словом, и изменой то не назовёшь. Отомстить мне хотела. Ну и отомстила, да неудачно.
       – А за что мстила?
       – Известно за что… За то, что я ей изменил, – признался Масленников.
       – А ты по какой причине изменил? – снова спросил Теремрин и прибавил, – Не думай, не из любопытства спрашиваю. Сам не могу разобраться в том, что совершал. Но у меня была одна и самая главная причина. Если по-научному – сексуальная неудовлетворённость. Постоянная, изматывающая.
        – Как ты сказал? Сексуальная неудовлетворённость?! – воскликнул Масленников.
       – Не понимаю твоего удивления? – переспросил Теремрин.
       – Вот он, вот ответ на твой вопрос относительно моих дел. Знаешь, мы ведь в ту пору, как правило, женились несмышлёнышами. Что мы понимали в отношениях между женщиной и мужчиной? Ровным счётом ничего. Встретились, полюбили, или, по крайней мере, показалось, что полюбили, постепенно пришли к тем отношениям, которые называют близкими. Ну и далее вроде всё как у всех. Поначалу привлекала новизна ощущений, в любом случае весьма приятных. И понятия никто не имел, что может быть всё это как-то иначе…
       – Совсем иначе, – вставил Теремрин. – Ещё как иначе!..
       – Кто-то «иначе» и за всю жизнь не испытывал, а кто-то уже вскоре познавал. Ну и тогда начиналось… Я ведь развёлся ещё и потому, что жена моя, как однажды, выяснил, мне по темпераменту совершенно не подходила. Да, выяснил путём измены. Но ей-то зачем понадобилось платить тем же? Ведь её особенно и не нужно всё это было. Вот что меня возмутило. Мужа с лихвой хватало, ещё и пищала, что много, а когда муж нашёл, так сказать, доппаёк, оказалось, что и её он надобен – так, назло…
       – Ну а второй-то раз, почему не выбрал то, что надо?
       – Вот тут и не знаю, что ответить. Совсем не знаю.
       – А ты напиши! – сказал Теремрин. – Возьми и напиши. В повести или, может, даже в романе ответишь сам себе на свой вопрос, а, ответив себе, дашь ответ многим очень многим страждущим. Ведь дефицит знаний велик, очень велик. Люди даже не понимают, откуда берутся несчастливые браки, почему столько разводов, число которых непрерывно умножается, отчего мало, до обидного мало хороших, настоящих, гармоничных семей.
       – Разве ж можно ответить на этот вопрос? – удивился Масленников.
       – Ещё как можно. И сделать это в состоянии только писатель, именно писатель. Даже не философ, а именно писатель. И сделать это теперь неизмеримо легче, когда у нас есть необыкновенный кладезь знаний, необыкновенный родник… Я имею в виду «Откровения людям Нового Века». Опираясь на них, многое можно объяснить из того, что прежде казалось совершенно необъяснимым.
       – А как ты думаешь, Дима, возможна ли вообще идеальная пара, возможно ли идеальная семья?
        – Вопрос закономерен. Но как на него ответить? Надо подумать…
       Они шли по берегу залива. Уже стемнело, и берёзовая аллея осветилась таинственным светом фонарей. Вечер был тёплым, и Теремрин с грустью вспоминал иные времена, когда гулял здесь… Впрочем, наверное, и Масленникову было, что вспомнить. Теремрин не удержался от вопроса:
       – Так что сейчас у вас с этой таинственной женщиной, имя которой ты так и не назвал ни разу?
       – Не знаю…
       – Странный ответ, – проговорил Теремрин.
       – Тем не менее, это так. Ничего не могу ответить. Столько всего произошло, что пером не описать…
       – Как раз пером и надо описать. Чувствую, чувствую, что получится сильная книга.
       Масленников ответил после паузы:
       – Тогда действительно получится, если и не роман, то, по крайней мере, повесть, потому что начинать надо издалека. Ведь встреча с этой женщиной не случайно. Не было бы целой цепи событий, предшествующей этой встречи, не было бы и самой встречи.
       – Тогда тем более нужно немедленно садиться за книгу, – с  уверенностью сказал Теремрин. – И поверь, ответ на тот вопрос или на те вопросы, которые тебя волнуют, ты найдёшь, только вылив на бумагу всё, всё, всё, что томило и томит сейчас.
       – Возможно.
       – Ну, так что, даёшь читать? Можешь и у меня экземпляр взять.
       – Дам. Но только в воскресенье. Перед самым отъездом. Я ведь на выходные приехал. А ты потом сообщишь, какая реакция.
       Так и порешили. Уже по пути к корпусу Теремрин спросил:
       – А что с ногой?
       – Ногу потерял. Уж скоро полтора десятка лет как на протезе. Хотел сказать, что это уже другая история, но, наверное, это не так. Есть какая-то связь, которую и отсечь невозможно и уловить трудно.
       – Горячая точка? Авария?
       – Не то и не другое, – возразил Масленников. – И не обрезание на почве диабета. Тут, знаешь, что-то мистическое. Травма действительно была и была во время учений, что зафиксировано, а потому и официальное заключение есть: патология получена во время прохождения службы. Но так это было давно, ещё до перевода в журналистику. Кстати, я даже в повести этот случай упомянул, подарив его герою. Кстати, с этой травмой и на семинары ездил, но тогда она не беспокоила. И на вот тебе – через годы так ударила… Сколько думаю, всё более убеждаюсь, что не случайно. Но это хоть и не другая, но очень длинная история.
        – Извини, если вопрос неприятен.
        – Отчего ж!? Многие спрашивают. Не многим отвечаю. А вот читателям ответить на этот вопрос мне придётся.
        Масленников сделал паузу и с улыбкой сказал:
        – Вот уж и о читателях заговорил. А справлюсь ли, не знаю.
        – Бери сюда путёвку. Садись за стол и пиши… Лучше места не найдёшь для работы, – посоветовал Теремрин. – Дома творчества Союза Писателей опохабили и развратили. Там теперь другие «творцы» «творят». Слышал, небось, что ресторан в Центральном Доме литераторов стал одним из самых дорогих в Москве. Князи из грязи в нём к литературе приобщаются с помощью горячительных напитков. А здесь последний островок, где сохранился дух добрых времён.
         – Вот и страшно за него, за этот островок. Ведь как только демократы что-то доброе и вечное узреют, сразу под топор…
         Отдыхающих было немного. Иногда им встречались парочки – муж с женой, или даже семья: муж, жена, сын и дочь… Каковы они, эти семьи? Ведь и Теремрин когда-то прогуливался вот так с женою, сыном и дочерью, и Масленников, вероятно, тоже. Внешне – всё гладко. Но какие противоречия бушуют внутри каждой семьи? Чем живут они: муж, жена, дети? Разве кого-то и когда-то здесь, на Земле, в Плотном Мире, это волновало. Теремрин поймал себя на мысли, что всё чаще начинает мыслить новыми категориями. «Плотный Мир», «Тонкие Миры»…
        – Стремление к идеалу необходимо, – сказал он, вспомнив одну из недавних Диктовок. – Но возможно ли достижение идеала? В годы ельцинизма появилась водка «Абсолют». Создатели её, если конечно, они не сделали это специально, просто не представляют сколь кощунственно это название – они, двуногие козявки, изобретая напиток для отравления себе подобных, даже и представить себе не могли, сколь осторожно нужно относиться к этому понятии.
        Теремрин сделал паузу и задумчиво проговорил:
       – Самое главное в жизни не материальное благосостояние, не «общественно-полезный труд», самое главное в жизни это постижение её смысла и постоянное самосовершенствование до возможно более высокого уровня, как сказано в «Откровениях людям Нового века», до уровня СоТворца! Конечно, принять сразу эту формулировку очень сложно. Ведь мы привыкли к другому пониманию порядка вещей, к выполнению иных задач. А между тем, из «общественно-полезного» остаётся на проверку необходимым лишь одно – защита Отечества. Ведь, если не защищать Отечество от омерзительных племён нелюдей, то и самую главную в жизни задачу выполнить будет невозможно. Ну а спасение зависит не только от этого, не только даже от защиты Отечества. В Диктовке от 26.11.09. «Спасение людей заложено в них самих и в Создателе!», которая начинается словами: «ВЕРИТ тот, кто ВЕРИТ, а кто не ВЕРИТ – тому и не дано! Я ничего не могу сказать тому, кто упорно не ВЕРИТ и даже не хочет замечать того, что Мир ваш на грани катастрофы!» А далее говорится: «Я вам не ставил задачи строить заводы или корабли, Я вас не заставлял менять Природу Планеты Земля, такие лозунги не были никогда Моими, ибо Я точно знал и знаю, что научный и технический прогресс Материи, а не Духа, пагубно отразится на эволюции человека! Подмена понятий или цели жизни никогда не приводила к совершенствованию Со-Знания, а значит, всегда вела к инволюции человека!»
        – Интересно – вставил Масленников, – а ведь выдающиеся мыслители, порою, высказывали мнение о том, что научно-технический прогресс пагубен для человечества. Об этом, в частности, размышлял Константин Николаевич Леонтьев, ссылаясь на точку зрения одного из деятелей Церкви. Значит, научные достижения не всегда хорошо, скорее даже всегда нехороши?
        – В цитируемой Диктовке говорится: «Вы всегда развивались «не в том направлении», ибо не ДУМАЛИ, а повторяли «прописные истины», сформированные тысячелетними догмами, и даже если вам говорили НЕПРАВДУ, то в этой «накатанной» системе образования это воспринималось нормативом по принципу «как все»! Но не может быть никогда «как все», ибо этот принцип противоречит не только Моему Промыслу, но и реальному строению Пространства с его бесконечным многообразием форм и видов проявлений! Я повторяю, что Мне не нужны люди с одинаковым МЫШЛЕНИЕМ, Мне не нужны люди, которые не ДУМАЮТ и не ТВОРЯТ, а тем более, Мне не нужны Духовные рабы! Мне нужны не рабы, а СОТВОРЦЫ, и если вы не готовы Ими стать, то в этом есть ваш выбор, поэтому ваша (некоторых из вас) агрессивная позиция как раз и подтверждает ваше «окаменелое» Со-Знание раба, ибо для раба всё, что непривычно, то вносит сумятицу в умы, провоцируя появление СТРАХА!»
       Масленников слушал внимательно. Не всё сразу воспринималось, но, зная Теремрина, он прекрасно понимал, что тот не возьмётся за чтение, тем более, за изучение, а уж особенно за пропаганду того, что не принял сердцем.   
       А Теремрин продолжал:
       – В «Откровениях людям Нового века» и в Толкованиях этих откровений раскрыты те главные задачи, которые поставлены перед человеком на Земле, раскрыт смысл его жизни. И вот об этом необходимо поговорить… Диктовки продолжаются вот уже шесть с лишним лет. Представляешь, шесть с половиной лет.
       – В чём же их смысл? – задал вопрос Масленников.
       – Создатель Сам говорит, что считает необходимым дать людям знания, которые не только уберегут их от катастрофы, от гибели цивилизации, но и настроят на деяния во имя собственного самосовершенствования, что и является основной целью воплощения (скажем привычнее – рождения) человека и его Земного пути. Причём каждый человек 21 декабря 2012 года должен пройти испытания, названные Квантовым или Божественным переходом, и переход этот неизбежен, ибо он не зависит от желания человека. Создатель предупреждает: «Всё дело в том, что сдавать экзамен придётся всё равно и всем, и каждому, ведь только сдача экзамена даёт право продолжать эволюцию Со-Знания до уровня СоТворца. Но если результат будет печальным, то придётся перейти на более низкий уровень вибрации и вновь через тернии попробовать себя ещё раз в роли человека-животного. Поверьте Мне, во второй раз эти испытания уже будут, мягко говоря, построже, ибо Моего Участия уже не будет, а значит, не будет и Моей Поддержки, а значит, не будет Моей Защиты! В этом случае Тёмные силы ужесточат условия испытаний по Их правилам и уже в Их интересах, поэтому о последствиях такого пребывания на Тёмной стороне для людей, которые были СОТВОРЕНЫ в условиях (и для) Света, можно только догадываться!»
       – Это, каким же образом?
       – Неверующие и не принимающие Создателя, в конце концов, будут отправлены обживать другие планеты, где развитие цивилизаций находится в зачаточном состоянии. Ну, скажем, к примеру, окажутся они в каменном веке, – пояснил Теремрин, но Масленников понял не сразу, а потом поинтересовался:
       – Как это, на другие планеты? На космических кораблях? Каким образом их туда доставят? Сколько ж это надо кораблей?
       – Всё это совсем не так. Они попадут туда через смерть, по законам реинкарнации. Это произойдёт вовсе не в день, указанный вы календаре Майя. Людям будет дано время осознать своё место в жизни, на Планете Земля, во Вселенной. Многих всё это забавляет, а напрасно. Чтобы рассуждать о столь важном предмете, необходимо его знать. Я с этакими хулителями не раз начинал спорить, а потом задавал только один вопрос: «Читали Диктовки?» Ответ: «Ещё чего!» Ну а как же рассуждать? Так что, судя по всему, в двенадцатом году будет важный рубеж, но рубеж незримый. И не все сразу осознают, что время зла закончено, что настало время единственного пути – Пути к Истине, к Свету!!!
       – И что же делать людям? – спросил Масленников.
       – Следовать тому, что говорит Создатель в «Откровениях людям Нового века».
      – Предположим, я готов следовать, но не знаю, что делать – сказал Масленников.
        – Перед человеком поставлены определённые задачи…  Ещё в самом начале Диктовок 31.08.04 Создатель указал: «Человек есть частичка Вечности, занесённая на Землю. Человек сдаёт экзамен на зрелость  и способность самостоятельного движения в Вечности при принятии им Божественных Начал». И далее: «Я даю каждому своё Задание, в зависимости от его предназначения и возможностей…Человек был создан для того, чтобы на этой Планете пройти Школу ЗНАНИЙ, или Школу ПОСТИЖЕНИЯ энергии ТВОРЕНИЯ для распространения Её на других Планетах, а также на других уровнях ТВОРЯЩЕГО СОЗНАНИЯ! Вы должны понимать, что ВСЁ вокруг вас, и вы сами есть проявление ТВОРЯЩЕЙ ЭНЕРГИИ разных уровней, где высшим уровнем ТВОРЯЩЕГО ПЕРВОСОЗНАНИЯ является АБСОЛЮТ, демонстрирующий собой ВЫСШЕЕ НАЧАЛО НАЧАЛ! Вдумайтесь: ВСЁ вокруг вас есть ПРОСТРАНСТВО ТВОРЯЩЕГО НАЧАЛА, которое не вмещается в рамки вашего сегодняшнего Со-Знания! Поверьте, не только звёздное небо, но и не видимое вами бесконечное множество Миров и Существ за пределами этого трёхмерного Мира представляют собой Великую Вечность, основным принципом существования которой является ВЕЧНОЕ СОВЕРШЕНСТВОВАНИЕ! В этом, пока непонятном для вас, БЕСКОНЕЧНОМ ПРОСТРАНСТВЕ вы – всего лишь малые частицы Творца, пытающиеся пройти Школу Знаний и научиться ТВОРИТЬ, но пока совершенно не представляющие себе последствий собственной Духовной эволюции».
         Всё это Теремрин прочитал из книги, которую держал в руках, а затем прибавил от себя:
        – Мне представляется замысел (Промысел) Создателя в том, человек должен «идти по пути становления, совершенствования Личности, наполненной Божественным Началом и твёрдо уверенный в правоте дел Божественных». Но Создатель указывает на важнейшее условие: «Только с Любовью и в Гармонии происходит движение вверх по спирали совершенствования личности человека!» Вот мы и вернулись к главному вопросу нашего разговора. Без Любви и вне Гармонии движение к Богу невозможно, напротив, движение без Бога в сердце – это движение по спирали вниз, в беспредел власти, это разложение сознания, это алчность а «алчность порождает желание стать богаче, чем сосед, любой ценой, и при этом принимается принцип жизни: чем я богаче, тем более счастлив!» Создатель с укором указывает: «Вот двигатель сегодняшнего «прогресса» Человека – стать богаче, чем сосед, быть более свободным в выборе уровня и условий жизни… Основа такого «прогресса» – иметь больше, чем сосед. Иметь больше, чем соседний род; а если не получается иметь это честным трудом или способностями, то оказывается, что можно просто отнять или создать условия существования соседнего рода более трудными, чем для своего рода. Вот основа движения (жизни) на Земле, в Мире, созданном не по Моим Заповедям, и где все книги, кроме Моих, так или иначе учат этому каждое новое поколение». Разве всё это не так? Разве не так построена сейчас наша жизнь?
       – Не все так живут, – заметил Масленников.
      – Согласен: не все – кивнул Теремрин. – А нужно, чтобы никто так не жил, нужно, чтобы все жили иначе.
      – Это невозможно.
      – Возможно, – возразил Теремрин. – Возможно. Просто надо достучаться до людей, до их сердец. Вот и причина обращения Создателя к людям Земли: «Нельзя допускать такой путь развития человечества, всё должно быть по-другому, – по-Моему, и, прежде всего, должны быть приняты главные принципы жизни на Земле: Вера, Любовь, Гармония и строгое соблюдение Законов Вечности. Наступило время показать людям, куда идти вперёд, как развиваться, и показать им единственно правильный путь, взяв Откровения, как карту или маршрут движения вперёд. Я хочу показать людям, что обычный человек, получивший Божественный промысел, меняется, и у него открываются новые творческие возможности, и раскрываются новые грани таланта человека, готового в обычных рутинных условиях делать необычные вещи, неподвластные рядовому обывателю. Нужно показать, что способности человека, его работоспособность и, самое главное, непоколебимый Дух Веры в Бога, Веры в своё предначертание от Бога, открывают безграничные просторы человеческого творчества...»
       После паузы Теремрин заметил:
       – Мы снова отвлеклись от разговора о любви, отвлеклись от разговора о важности такой книги, которую ты способен выпустить. А ты попробуй ответить на вопрос, что помогает человеку раскрыть свои возможности и грани таланта?
       – Любовь? – не очень уверенно сказал Масленников.
       – Почему так неуверенно? Да, действительно, Любовь.
       – И о любви тоже есть в Откровениях?
       – Они буквально пронизаны размышлениями о Любви. К примеру, в Диктовке от 8.08.06 наименованной «Ответ на вопрос о «второй половине», Создатель говорит: «…Эта жизнь предназначена вам, прежде всего, для совершенствования каждого из вас, независимо от того, какую ступень общества вы занимаете. …Я подтверждаю их, что, кроме совершенствования Души, или как раз ради совершенствования Души, вам дано право найти или выбрать «вторую половину» для гармонизации жизни на Земле, для совершенствования собственной личности и Души». В другой Диктовке уточняет: «Глубокий же смысл соединения мужчин и женщин заключается в том, чтобы, подбирая себе вторую половину, человек стремился стать Целым, компенсируя собственную (природную) Дуальность… Я говорил вам и повторяю, что Мир ваш и все Миры держатся на Гармонии (балансе), поэтому Гармония, наряду с Любовью, определяет порядок и соотношения Миров. Люди выделяют психическую энергию в Космос; человек, даже самый совершенный, с точки зрения Знаний; иными словами, даже самый светлый, образованный, но одинокий человек не способен передать Космосу позитивный импульс энергии в потенциально полном объёме, и только оттого, что эта энергия Знаний не включает в себя энергию Любви, Гармонии и Покоя! Какую энергию Любви и Гармонии может излучать светлый, но одинокий человек? Энергия, конечно, будет со знаком «плюс», но объём её не будет соответствовать потенциалу этого человека! Хотите, не хотите, но так устроен Мир: каждому человеку, и не только, нужна пара для создания Гармонии, которой живёт Мир! Космосу и Мне необходима от человека или человечества психическая энергия Любви и Гармонии. Вот здесь для вас и есть самый главный экзамен: как найти свою половину, соединение с которой и даёт импульс Любви и Гармонии, необходимый не только этой паре, но и Вселенной?»
       – Да, недаром Конфуций писал: «Любовь – начало и конец нашего существования. Без любви нет жизни. Поэтому-то любовь есть то, перед чем преклоняется мудрый человек», – вставил Масленников и продолжил – Но для любви необходим предмет этой самой любви.
       Теремрин поддержал:
       – Да, действительно, для любви мужчины к женщине необходима женщина, которую можно полюбить, то есть вторая половина, о которой и говорит Создатель! И вот тут возникает вопрос вопросов: как найти, как правильно выбрать эту свою вторую половину, от которой зависит не только радость существования на земле, не только радость жизни, не только счастье. От правильного выбора зависит успех самосовершенствования, успех тех деяний человеческих, во имя которых он находится на Земле, успех Божественного перехода из пятой в шестую расу. Таким образом, от правильного выбора второй половины и правильных отношений с нею зависит всё самое главное, для чего существует человек.
        – Но отчего же тогда столько несчастных браков, столько разводов, отчего отношения между мужчиной и женщиной очень и очень далеки от совершенства? – спросил Масленников.
        – Всё оттого, что человек не сумел правильно распорядиться теми дарами Божьими, которые даны ему были для Земной жизни. Важнейший из этих даров – свобода, полная свобода выбора человека между добром и злом… Вот как трактуется этот вопрос в «Откровениях».
               
                ГЛАВА ТРЕТЬЯ
                ПОИСК, ДЛИНОЮ В ЖИЗНЬ
       Теремрин приехал в дом отдыха писать книгу, но никак не мог сесть за работу. Возможно, в какой-то мере, подействовала рукопись Масленникова, прочитанная в первый же день, а точнее ночь отдыха.
       С такими мыслями он прогуливался по берегу залива, когда его окликнул Масленников.
       – Ну что, – спросил Теремрин. – Начал работу?
       – Вчерашний наш разговор породил столько вопросов, что я никак не мог сосредоточиться. Преображение! Самосовершенствование! Это ведь во всём? Значит, и писать надо по-иному?
       – Работать над новой книгой в любом случае надо не так, как над той, что уже вышла, – сказал Теремрин.   
      – Да, да. Понимаю. Я думал над этим. И ещё думал вод над чем. Иногда мне кажется, что всё предопределено судьбою. Что кем-то расписана вся моя жизнь, – проговорил Масленников.
       – Человеку дана свободная воля, – возразил Теремрин.
       – Дано право выбора между добром и злом, – уточнил Масленников. – Ты мне вчера это цитировал из Откровений. А если речь идёт, скажем, о встрече с той, с которой суждено связать жизнь?
       – В своё время мы не знали об этом, а потому наделали множество ошибок, а ведь и здесь всё расписано Создателем, Который в одной из диктовок указывает прямо: «кроме совершенствования Души, или как раз ради совершенствования Души, вам дано право найти или выбрать «вторую половину» для гармонизации жизни на Земле, для совершенствования собственной личности и Души».
       – Ты говорил. Помню. Так эта вторая половина предопределена судьбой?
       – Отчасти. Но без насилия над волей. Космосу и Создателю просто необходимо, чтобы мы здесь, на Земле, вели гармоничную жизнь, чтобы у каждого была вторая половина.
       – Но кто она? Нам дана свобода выбора?
       – Свобода выбора, безусловно, дана. Однако, Создателя заботит, чтобы мы делали правильный выбор и далее в Диктовке он указывает: «Вот здесь для вас и есть самый главный экзамен: как найти свою половину, соединение с которой и даёт импульс Любви и Гармонии, необходимый не только этой паре, но и Вселенной?»
       Он даже напоминает: «Помните выражение «браки свершаются на небесах»? Так это как раз про вас, про ваш, порой бесполезный, поиск «второй половины» длиной в целую жизнь! Когда Я говорил фразу «первая жена от Бога, а вторая – от Лукавого», Я не имел в виду прямое понимание текста. Идея была другая, и Я подчёркивал, что при выборе своей половины вам следовало бы воспользоваться Моей подсказкой (внутренним голосом), а не полагаться на физиологические инстинкты или мнение окружающих».
       – Подсказкой? Это интересно. Очень интересно. Я начинаю припоминать несколько таких подсказок, – сказал Масленников.
       – Нет. Подсказка может быть только одна. Во всяком случае, так говорит Создатель: «Жизненный путь каждого из вас Мне известен, и Я знаю предначертание ваше и знаю, какого спутника жизни вам необходимо встретить, но, в соответствии с Законом Космоса, Я не вмешиваюсь в ваш выбор, и никто не может вмешаться. Но Я всё же подсказываю и даю образ возможной гармоничной половины».
       – Образ возможной второй половины. Н-да, – задумчиво проговорил Масленников. – Видимо, нужно вспомнить юность. Гармоничная половина! Да, могла быть у меня такая вот гармоничная половина. Но… Значит, подсказка была. А я не понял.
       Теремрин горько усмехнулся и проговорил:
       – Не ты один не понял. Не сумели многие распорядиться правом свободного выбора, а ведь Создатель говорит: «…ваша «вторая половина» есть ваше собственное решение, но Я подталкиваю вас и на подсознании даю свои предложения или советы. Но если они не легли в Душу и не прозвучали на подсознании, то, значит, вы не «услышали» Меня! В этом случае без Моей Помощи ваш самостоятельный выбор есть ошибка, есть отсутствие достижения Гармонии. Но вы живёте на Земле, в поле низких вибраций Лукавого, поэтому ваш постоянный поиск Гармонии, к тому же, ещё и сопровождается искусами и посылами Лукавого, капканами грехов и пороков! В этом выборе, в этой лотерее Я уже не участвую, а лишь поддерживаю вас от полного падения в грехи и пороки, выводя вас на цель вашей жизни, которая «записана» в вашем предназначении. Ещё раз повторяю: выбор «второй половины» есть и должен быть вашим стремлением к Любви и Гармонии!!!» При первом выборе Я всегда рядом, но все остальные выборы человек делает сам, и выражение «...вторая жена от Лукавого» есть лишь констатация вашего пребывания в Мире низких вибраций, где хозяйничает Лукавый!»
       – А как ты думаешь, могут быть исключения? – спросил Масленников, морща лоб и пытаясь что-то вспомнить. – Мне кажется, даже после ошибки, после того как я её исправил путём развода, были подсказки. Но я и ими не воспользовался. Но вот что интересно… Да, сейчас у меня всё наперекосяк в семейной жизни. Но, если отбросить то, что отношения странные, что гармонии в отношениях нет, я не могу назвать свою жену человеком недостойным. Она всю жизнь была верна мне, несмотря на то, что я вот вёл себя не слишком праведно. Она самоотверженна в семейных делах – для семьи, для детей она ничего не жалеет.
       – В плане материальном?
       – Да, можно именно так сказать. Впрочем, не только в материальном. Она не жалеет ни времени, ни сил, забывает о себе, о своих недугах, о возможности отдохнуть…
       – Помнишь, что говорит Создатель? Он говорит: «Идеальная пара, идеальный брак достигается только при гармонии Духа и Гармонии сексуальных отношений, – одно без другого невозможно». Теперь посмотрим. Как у вас обстоят дела с гармонией Духа?
       – Никакой гармонии Духа у нас, к сожалению, нет. Она об Откровениях даже слышать не хочет, в пример ставит мне мужчин, добившихся высокого материального, положения, ну и всё остальное в том же плане. Нет гармонии и в сексуальных отношениях. Сейчас нет. Но я всё чаще задумываюсь о том, что и прежде полной гармонии не было, – сказал Масленников.
       – Значит и то второе из того, что названо Создателем сексуальными отношениями и названо важнейшим в отношениях, хотя духовность он и ценит выше, тоже отсутствует, – задумчиво сказал Теремрин. – Что же тогда заставило тебя жениться?
       – Здесь, по её словам, оказывается, я виноват. По её словам, всё убил в ней, ноги об неё вытирал и прочее. Ну и не устаёт повторять то, что вдалбливала церковь: соединение мужчины и женщины необходимо только для деторождения. Всё остальное она называет нехорошими словами.
       – А ведь это всё не так. В Откровениях столь животрепещущий вопрос раскрывается очень тонко, но одновременно ясно и твёрдо! Во-первых, напомню: «Для Меня важнее, для Меня первостепеннее – Гармония Духа, а не Гармония сексуальных отношений, но выбор остаётся за человеком». И всё же главное Любовь, великое чувство Любви, дарованное Богом. Создатель указывает: «Чувство Любви есть состояние творчества Тонкого мира в Материальном мире, потому что творящая Душа, как вы помните, находится в постоянном «Там», в Тонких мирах. Чувство Любви раздвигает горизонты возможностей человека, заставляя Материю быть рядом с Духом и, объединяя усилия, переводить человека в четвёртое измерение (пространство)! Четвёртое измерение или пространство, с которым людям вскоре придётся столкнуться при Квантовом переходе, есть пространство Любви и Гармонии Баланса сил (энергий)! Это значит, что чувство Любви есть великая Гармония чувств, формирующая новое пространство восприятия Мира, когда возможности чувств позволят увидеть те, пока виртуальные, грани Мира, которые раздвигают возможности восприятия Мира человеком».
       – Ну а как быть с продолжением рода? – задал резонный вопрос Масленников.
       – Это, представь, вторично. Первично вот что: «Но, самое главное, чувство Любви, всё же есть чувство Гармонии двух начал (мужского и женского), есть чувство Гармонии Душ!!! Человек может сколько угодно влюбляться, но это чувство влюблённости и радость жизни нельзя путать с великим чувством Любви, когда (Я уже говорил) Душа или Души ликуют от радости встречи, когда человеческие проблемы Материального мира уходят на второй план. Человек (или Душе человека), которому посчастливилось найти свою вторую половину, что, поверьте, происходит крайне редко, выделяется из толпы, хотя бы тем, что воспринимает этот Мир как Рай, в котором всё подчинено этому чувству взаимопроникновения Душ! Души людей, нашедшие друг дуга, формируют идеального человека будущего для Тонких миров, а это значит и для Тонких, звенящих энергий высокого полёта». И вот что особенно важно: «Любовь есть Тонкий мир в вас, который не даётся каждому всуе, а даётся только тому, кто подготовлен для Любви годами страданий, падений, когда человек открывает в себе (и в своей половине) Огонь, Свет Великой Гармонии и Счастья!» Ну и всё остальное тоже, конечно важно…
       – Что именно?
       – В Диктовке от 05.06.08, наименованной «О смысле отношений между мужчиной и женщиной…» Создатель говорит: «Нельзя раздельно и примитивно рассматривать мужчину и женщину, ибо человек был сотворён как гармоничная часть Целого, несущая обязанность сохранения и распространения Пространства Разума в иных Мирах! Человек был разделён на две составляющие только в силу условий Мира плотной энергии, когда необходимость размножения человека потребовала включения механизма деления клетки, что способствовало увеличению этноса и, как следствие, Пространства Разума в Материальном мире, Мире первого порядка». И далее: «Могу вам сказать, что не только продолжение рода было основой создания двух полов человеческого этноса, а достижение Гармонии, исходя из Канона дополнительности, есть главная задача испытаний Материального мира. Если с первой задачей вы справились успешно, то со второй задачей вы не только не справились, но и превратили необходимость достижения Гармонии полов в вечные баталии за право управления своей второй половиной. Должен вам сказать, что право управлять Душами людей на Земле не имеет никто, а тем более право управления своей второй, Духовной, половиной! Более того, Я предполагал, что две Гармоничные половины одного человека при слиянии будут давать в Космос огромный импульс Любви, который должен достигать максимума в момент половых отношений, когда обе половины человека «улетают» в Тонкие планы!»
       – Боже мой, да разве мы когда-то задумывались над этим? – проговорил Масленников. – Значит, не такой уж и грех любить женщину?!.
       – Не только не грех, но, напротив, дело Богоугодное. Правда, Создатель предупреждает, что «этот импульс счастья, импульс Любви и Гармонии, люди превратили в бытовое удовлетворение похоти, не утруждая себя пониманием смысла этого энергетического слияния двух половин для Космоса и для Меня! – и очень метко говорит: – Не будьте ханжами, ведь Мир держится на Любви при слиянии двух энергий в Духовной Гармонии!» Так что, как видишь: «Слияние двух половин Единой Божественной Сущности есть Богоугодное дело, ибо оно включено в общий энергообмен человека и Целого, но нельзя смешивать примитивный быт и похоть с моментом достижения Гармонии двух начал человека в Тонком плане!!» А чтобы иные толкователи не объяснили всё так, как им выгодно, Создатель предостерегает: «Я не призываю к нарушению моральных устоев вашего Мира, Я призываю к достижению Любви и Гармонии двух начал, которые пока трудно реализуются в силу условностей вашего несовершенного Мира!» То есть, на первом месте Любовь! Лишь истинная Любовь даёт тот необходимый эффект, который и требуется Космосу. А то ведь кое-кто сразу заявит, мол, пора разводиться и искать вторую половину. Найдёт оправдание для того, чтобы бросить семью и уйти к другой женщине.
       – А если в браке гармонии нет ни в духовном плане, ни в ином, интимном?
        – Создатель говорит: «Я не призываю к разрушению социальных ячеек, Я, наоборот, прошу вас взглянуть на своего партнёра с Духовной стороны, а Я создам условия достижения вашей Гармонии, ибо только с Любовью в Душе можно надеяться на прохождение испытаний Квантового перехода». Видишь, как деликатно, но твёрдо. И в то же время, читающий да уразумеет – вот какой вывод можно сделать. А ты пробовал взглянуть на жену с Духовной стороны? Именно на жену! На ту женщину, о которой написал столь ярко и откровенно, сам вижу, что не пробовал. А вот на жену? – ещё раз повторил свой вопрос Теремрин.
       – Бессмысленно, – с горечью сказал Масленников.
       – А куда смотрел, когда женился? – снова спросил Теремрин. – Ты так и не ответил. Впрочем, ты на мои вопросы не обижайся. Задавая их, я ищу ответы на такие же вот вопросы, меня самого касающиеся. Вот и ищу в твоих ошибках отражением своих.
       – Куда смотрел? – переспросил Масленников. – Представь себе молодого офицера, назначенного из войск на военную кафедру медицинского вуза, то есть попавшего в самый цветник. Там ведь в иных группах по одному студенту было, а остальные – студентки. И все как на подбор красавицы. Причём, офицер этот окончил суворовское – там мужской коллектив, затем общевойсковое – тем более, да ещё с минимальным количеством очень коротеньких увольнений в город.
       – Не трудно представить, – сказал Теремрин. – У самого похожая судьба.
       – Только ты через горячую точку прошёл, в госпиталях побывал, а я просто из войск, совершенно случайно оказался на военной кафедре. Мечта была о журналистике. Но всё не получалось. Постепенно стал подумывать о продолжении чисто строевой службы. Но… Медицинская комиссия в академию не пропустила. Тогда и согласился на предложение пойти на кафедру. Хотелось в Москву, чтобы быть ближе к журналам, газетам. Кроме того, ты был холост, а я, получив назначение в Москву, занялся разводом. Были на то причины и веские. Сейчас не хочу говорить. Что греха таить, поглядывал я студенток, но… Суровы тогда были порядки. Тем не менее, на лекциях, на занятиях пребывал всегда в приподнятом настроении. А тут вдруг – года не проработал – меня в колхоз, на уборку урожая, во главе студенческого отряда. То есть, если совсем уж точно – и командир, и начальник штаба, и комиссар были из студентов, а я – уполномоченный Райкома партии и старший среди преподавателей. На каждую группу, численностью до взвода, по одному преподавателю. А всего студентов свыше семисот человек. Вот и считай, сколько ещё преподавателей. И заместитель у меня доцент. А я – мальчишка, по возрасту от студентов не далеко ушедший. Ну, года на два-три постарше был. Были среди студентов и сверстники и те, кто даже меня постарше.
       Теремрин не перебивал, слушал внимательно, но видно одновременно вспоминал что-то своё…
       – И вот приглянулась мне одна студентка – Лена Мерзлякова. Даже имя запомнил. Вечерами мы устраивали танцы в спортзале школы – я с ней танцевал. Частенько прогуливались. Но всё чинно… Никаких вольностей. Я даже предложение сделал. Она ответила туманно. Сказала, что уже собралась замуж, что всё идёт к свадьбе и даже родители знакомы, просто, какая-то неопределённость возникла. Как-то я её провожал из института домой. Неподалёку от дома окликнула её мама. Она отозвалась, попрощалась и пошла к ней. А я застыл как вкопанный. Мне бы подойти, познакомиться! Но было одно обстоятельство – ещё не завершился бракоразводный процесс. Это сдержало. Ну и тут моё предложение возымело неблагоприятное для меня действие – тот, кто, видимо, колебался, сразу о колебаниях забыл, и Леночка Мерзлякова вышла замуж. Печалился ли я? Не очень.
       – Это не любовь, – сделал вывод Теремрин.
       – Возможно. Возможно, просто увлечение. Да, верно говорят: любить – значит «не могу без тебя быть», «мне тяжело без тебя», «везде скучно, где не ты». Это внешнее описание, но самое точное. Любовь – воздух. Без неё нет дыхания, а при ней дышится легко. Вот и всё. Не помню уж, где прочитал. У какого-то философа. А я успокоился. Продолжал поиск. Флиртовал с лаборантками. Много их было на кафедре. С некоторыми и теперь перезваниваюсь спустя столько лет. А тогда так… Чего-то хотелось, сердце рвалось. Ездил в санаторий. Но там в тот приезд были чисто курортные романы без продолжения, хотя был я уже к тому времени, наконец, холост второй раз. Знакомо такое определение?
       – Конечно, – кивнул Теремрин.
       – Вот ты мне скажи, в чём мой грех? Я ведь понимаю, что должен был, наверное, как-то иначе жить, как-то иначе поступать. Не удался брак. Так что? Может, надо было всё забыть и посвятить себя делу?
       – Создатель считает иначе, – возразил Теремрин. – В Диктовке (19.09.06) «О взаимоотношениях между людьми» Он указывает: «Человеку просто необходим партнёр или гармоничная пара, которые способствовали бы развитию талантов, или тех Даров, которые человек получает при рождении по линии ДНК Духовного Мира». Кстати, Он указывает и на то, что «продолжение рода ещё никогда не было критерием Духовного роста человека, ибо размножение есть основной инстинкт животного мира, но не человека-творца!» Вот оказывается как. Посвятить себя делу необходимо. Но какому делу? Каждый имеет определённую задачу здесь, на Земле, поставленную Создателем перед направлением сюда. Важно точно определить её. Но есть одна задача – общая для всех. Это – Любовь. Так что грешит не тот, кто ищет свою вторую половину, а тот, кто не делает этого, удовлетворяясь обычной похотью, а то и аскетизмом. А Создатель говорит: «Я особенно подчёркиваю и пою Гимн Любви, но Любви настоящей и искренней, являющей собой Гармонию Душ, ведь Плотный Мир подталкивает вас на Любовь плотскую, имеющую своё начало и конец, в то время как Любовь-Гармония Душ не имеет конца. Это есть Вечность, это есть энергия Вечности!» А об аскетизме вот что нужно сказать. В Откровениях значится: «Я не говорю, при этом, что жизнь человеческая должна быть аскетичной, совсем наоборот – только эмоции, только энергия может быть оправданием жизни на Земле. Эмоции чувств не есть грехи и пороки, обманы и ложь, потому что чувства это есть импульсы Со-знания, импульсы Души, рвущейся к вершинам Гармонии, а значит, Любви»
       – Так что же мне надо было делать в те годы, когда был молод и полон сил? Искать? Делать свой выбор второй половины?
       – Безусловно. Хотя, конечно, и нелегко. Создатель и на этом остановил своё внимание: «Я понимаю, что выбор на Земле для людей не подготовленных, а значит, не принявших Создателя, значит, не отдавших всего себя Мне, очень труден; и путь поиска счастья, а точнее, второй энергетической половины, может затянуться на всю жизнь. Никого не хочу оправдывать, но поиск возможен; и счастлив тот, кто даже на смертном одре обрёк Гармонию двух Начал! Пусть совершится (совершается) поиск и пусть он увенчается успехом, ибо счастьем нужно делиться со всеми людьми, а тем более, с Божественным Пространством! «Ищите да найдёте», и это касается всей жизни человека, ибо в ней он находит себя, ибо в ней он находит ту Гармонию, которая создала Мир, и от Истоков которой пошёл род человеческий!»   
       – Трудно искать тому, кто не принял Создателя? – спросил Масленников и прибавил: – А принял ли я? Как это определить? Я готов принять. Я верю в то, что ты мне рассказываешь, я принимаю всё это и, знаешь, такое впечатление, что душа моя ждала вот этих именно слов, долго ждала. Ведь я, да все, наверное, мы чувствовали, вот как я, всем сердцем, что вокруг что-то не так происходит. Значит, поиск, длиною во всю жизнь?! Мог ли я тогда, в те годы себе это представить? Мечтал о Любви, хотелось Любви, настоящей, сильной. Хотелось, порою, даже неосознанно. Помнишь в Пятигорске на бульваре, что ведёт от фонтана «Каскад» к мемориалу такие уютные беседочки из живого кустарника?
       – Конечно, – с улыбкой сказал Теремрин, догадавшись, куда клонит Масленников.
       – Бывало, идёшь мимо этих беседок, и так хочется посидеть там с какой-то особенной, необыкновенной женщиной. Просто посидеть, тесно прижавшись, так, как это делают счастливые парочки влюблённых. А той единственной всё нет и нет. Ни на вечерах танцевальных, ни на бульварах и в парках. Мелькнёт милое личико и скроется. Знакомился со многими, но… Что-то всё не то, и не то.
       – А потому что любовь надо заслужить! – уверенно сказал Теремрин. – Ведь, как указал Создатель, «Любовь и Гармония Душ есть первый этап (в Плотном Мире) достижения Гармонии человека и Создателя, есть первый этап познания Мира, Плотного и неплотного!» Всё это не просто так. Нужно учесть, что «весь смысл великого Слова ЛЮБОВЬ есть Гармония высоких энергий, а это значит, Гармония Духовного уровня, или Гармония Душ». Вот ты прогуливался, мечтал, искал. Наверное, увлекался, впрочем, увлечения не порицаются, если они не несут в себе пошлости и подлости по отношению к женщине. Создатель прямо говорит: «Человек может сколько угодно влюбляться, но это чувство влюблённости и радость жизни нельзя путать с великим чувством Любви, когда (Я уже говорил) Душа или Души ликуют от радости встречи, когда человеческие проблемы Материального мира уходят на второй план. Человек (или Душе человека), которому посчастливилось найти свою вторую половину, что, поверьте, происходит крайне редко, выделяется из толпы, хотя бы тем, что воспринимает этот Мир как Рай, в котором всё подчинено этому чувству взаимопроникновения Души! Души людей, нашедшие друг дуга, формируют идеального человека будущего для Тонких миров, а это значит и для Тонких, звенящих энергий высокого полёта».
       – Мир, как рай!? – проговорил Масленников.
       – Да! И этот рай надо заслужить. А к твоим бесплодным поискам можно отнести следующие слова из Откровений: «Ваши шатания и броски по выбору своей второй половины как раз и характеризуют ваш низкий уровень нравственности и морали, ибо женщина для вас в большей степени есть самка для продолжения потомства, а не Духовная часть вашего Единого Целого». Не обижает тебя такое определение?
       – Ты знаешь, не обижает, – уверенно сказал Масленников. – Правда, о потомстве я, признаюсь, как-то не очень думал. От первого брака у меня дочь росла. Для чего я собирался жениться? Что-то толкало к этому помимо моего понимания. Духовность? Вряд ли я задумывался над этим. Мы ж в то время стремились к одному итогу отношений. Нет, конечно, я не был бессовестным соблазнителем, иначе бы и многие студентки и некоторые лаборантки оказались бы в моих объятиях. Но чего-то не хватало в одиноком холостяцком положении. Где-то в глубине Души присутствовала какая-то непонятная и неразгаданная неудовлетворенность. Я словно ждал чего-то необыкновенно, отчасти понимая, что необходимо всё как-то переменить, но не решался.
       – Почему же? – спросил Теремрин.
       – Причин много. Сразу и не назовёшь, – задумчиво проговорил Масленников. – Когда подумывал о принятии категорического решения, вдруг появлялись опасения перед грядущими в связи с этим переменами. И я пасовал перед необходимостью что-то менять в жизни. Ну и, конечно, о детях думал. Хотя и понимал, что все возможности налаживания не то чтоб идеальных, просто нормальных семейных отношений исчерпаны.
       – Одним словом, побеждал разум. Это легко объясняется в Откровениях. Создатель указывает: «Я говорил, что мужчина есть разум, есть энергия, в то время, как женщина есть эмоции, есть Мир чувств. И соединение этих двух Начал, двух знаков энергии, создаёт ту неповторимую Гармонию, что зовётся истинной Любовью». Причём, «соединение мужского и женского Начал на Духовном уровне, есть основа поступательного, эволюционного развития Мира. Энергообмен Вечности на планете Земля, в плотном Мире начинается с достижения Гармонии двух начал на Тонком уровне (мире)». На первый взгляд, может показаться сложным для понимания, но всё это именно так. Тем не менее, мы отвлеклись. Чем же закончились твои метания в поисках второй половины?
       – Я уже рассказал о поездке в колхоз. Там поиск оказался неудачным. Съездил в отпуск, в санаторий. Вернулся к началу учебного года на кафедру. В колхоз отправляли по очереди, и моя очередь не скоро должна была подойти. В том году готовился к поездке другой офицер с нашей кафедры. И вдруг накануне инструктажа в райкоме он сломал ногу и попал в госпиталь. Пока суть, да дело, пока подбирали ему замену, начальник кафедры попросил меня сходить на инструктаж в райком, просто как бы отметиться. Я пошёл. Там встретил многих знакомых студентов с шестого курса. С ними мы в июне были в лагерях под Калинином, в Путилово. Они обрадовались, решив, что еду с ними, а когда узнали, почему я оказался в райкоме, стали уговаривать поехать с их отрядом. Даже шутили, мол, женим – студентки у нас пальчики оближешь. Шестикурсниц я не знал, потому что мой предмет преподавался на третьем и четвёртом курсах. К моему назначению они его уже прошли.
       – И ты соблазнился?
       – Представь… Вспомнилась прошлогодняя поездка, в совхоз «Дубна», что под Дмитровом, вспомнились танцы до упаду, которые я позволял с условиям, что не мешают работе. Начальник кафедры был несказанно рад, потому что все его офицеры-медики стали отгораживаться справками, да болячками, несмотря на то, что побаивались крутого нрава его. Видно, поездка в колхоз казалась для них еще страшнее. Так вот, заметь… Это важно будет для дальнейшего хода повествования. Ехать я не должен был. Кандидатом на поездку был офицер вполне достойный. Он бы легко справился с задачей. И вдруг у него травма… Да ещё сложности с новой кандидатурой. Плюс, уговоры студентов, которые, несмотря на все мои армейские строгости, прониклись ко мне в лагере уважением. Цепь случайностей?
       – Случай – есть псевдоним Бога, когда Он хочет сохранить своё инкогнито – сказал Теремрин. – Но это так, к слову. Какой-то смысл во всём случившемся, видимо, был?
       – Не знаю. Тут ещё нужно добавить, что развелись мы с бывшей моей женой перед самой моей поездкой в лагеря. А из лагерей я сразу отправился в санаторий. И вот теперь предстояло заниматься поиском квартиры. Вещи то у неё лежали пока. Да и какие уж такие вещи были у молодого офицера, долгое время прослужившего если и не в дальнем, то, во всяком случае, глухом лесном гарнизоне. Заботы о поисках жилья снова откладывались.
       – Ты ж москвич.
       – У отца я жить не мог. У него третья уже жена была.
       – А жилплощадь? – спросил Теремрин.
       – Это к делу не относится. Так уж вышло, что не мог я там жить. Трудно объяснить, но не мог. Ну и решил я отправиться на картошку. Тогда все подобные поездки сопровождались праздничными митингами, напутствиями. Представили меня отряду, скомандовали посадку в автобусы, и вот автоколонна двинулась в путь по Дмитровскому шоссе. Дорога там красивая. Начало осени. Зелень ещё сочная, но уже чувствуется, что лето сдаёт позиции. Я посадил своего заместителя в гаишную «волгу», что нас сопровождала, а сам сел в один из автобусов. Хотелось окунуться в студенческую среду. Когда подъезжали к Дмитрову, я стал рассказывать о боях, которые были там в сорок первом. И вдруг один студент спросил: «А вы тут воевали?» Я пояснил, что родился после войны и что чуть старше их всех по возрасту. Кажется, в автобусе были студенты третьего курса ставшего роковым для моей холостяцкой судьбы.
       Масленников помолчал, с улыбкой глядя вдаль, продолжил мягко, неспешно:
       – Прибыли мы к полудню. Сразу суета по размещению. Всё было по-прежнему на месте. Столовая, школьный спортзал и три длинных приземистых барака, где и размещались студенты. Погода стояла солнечная. Московские модницы были одна другой краше. Кокетничали, не стесняясь, строили глазки. А у меня глаза разбегались. Но, конечно, прежде всего дело, всё остальное – потом. Впрочем, рассказывать со всеми подробностями не буду, тем более и тебе, как помнится, многое знакомо. А вот когда я встретил, ту, которая тронула моё сердце, сразу и не соображу. Как-то оно случайно получилось. Что меня в ней привлекло, что заинтриговало? Может быть, чудные волосы до самого пояса. Может быть то, что как только появились первые трудности, многие модницы сразу скисли, тени с ресниц растеклись по щекам, пропал лоск, и превратились они в плаксивых беспомощных существ, с которыми возни больше, чем дела. А эта всегда весела, задорна. Она была старостой группы. Не боялась никакой работы. Бывало, проезжаю по полю – мне директор совхоза старенький «Газик» дал, а то ведь за день все поля не обойти, где студенты работают. Так вот проезжаю мимо комбайна, а она в брезентовом балдахине с капюшоном стоит и руку, к капюшону как к фуражке прикладывает.
        – Имя тоже скрываешь?
        – Да имя-то я сразу и не узнал. Однажды зашли ко мне её подруги, чтобы отпроситься в Дмитров за тортом. Заметили мою симпатию к ней и решили воспользоваться. Тогда и узнал, что зовут её Мария, Машенька, значит. И на следующий день у этой Машеньки день рождения! За тортом я не отпустил, поскольку вопрос с днями рождения ещё в минувшем году решил – сами пекли в столовой. Там же повара-то хорошие были. Студентов им только в помощь давали. Поинтересовался, сколько лет. Оказалось, что она всего-то на пять лет меня моложе. Потом уж узнал, что в институт поступила после училища медицинского. Я не преминул заметить, что 5 лет – хорошая разница. Подруги её припустились с этой новостью в свою группу. Сенсация! Такой намёк! Ну а я, признаться, подумал: медицинское училище за плечами, даже ещё два курса института. Причём, год назад астраханский стройотряд на всё лето. Чего бы и не поухаживать!? С днём рождения, конечно, поздравил, а потом через пару дней договорился с командиром и комиссаром отряда, что проведём у них в комнате заседание штаба. С шестикурсниками мне легче было вопросы решать. Многие уже армию отслужили, а потому и дистанцию умели соблюдать. Панибратство исключалось, знали, что могу командовать по-дружески, а могу и суровым быть. Заседание, естественно, имело определённую цель. Расписали весь план, как по нотам. Комнатку штаба приготовили для небольшого застолья и для амурных дел. Машеньку пригласил сам командир отряда. Комиссар прибыл со своей пассией-однокурсницей, стол накрыли. Я пришёл последним и со словами: «Заседание объявляю открытым», достал из внутренних карманов офицерской полевой куртки две бутылки коньяка и водрузил их на стол. Представляешь картину… Вот так, прямо с порога… Руки крест на крест. Правой рукой – из левого кармана, левой рукой из правого. Машенька оторопело посмотрела на меня, не зная, как реагировать. Это уж потом сказала мне, что решила, будто так заведено. Она единственная из всех пришла с блокнотом и карандашом, чтобы записываться указания. Застолье продолжалось очень недолго. Повторяю, всё было продумано. После второй или третьей рюмки всё мгновенно и одновременно удалились и, уходя, выключили свет. Остались мы с Машенькой вдвоём. Причём, я заранее сел рядышком. Из мебели в бараках были только койки, простые, солдатские, да столы. Естественно, когда собирались на совещания, сидели на койках. Я без особых прелюдий потянулся, чтобы поцеловать, не скрывая и последующих намерений. И тут она очень деликатно и вежливо назвала меня по имени и отчеству и прибавила: «Я не была замужем… Вы слышите, я не была замужем…». Не сразу сообразив, причём здесь замужество, и что она имеет ввиду, что-то пробормотал неопределённое, мол, причём здесь это. Но она повторила: «Неужели вы не понимаете? Я не была замужем!» Только тут я сообразил, что она хотела деликатно объяснить совершенно конкретное. В её жизни не было мужчины, что она… Впрочем, всё, я думаю, понятно. Пожалуй, она не то что в чём-то серьёзном, но и в поцелуях была не искушена.
        – Ну и как ты поступил?!
        – Я сказал, что всё понял и извинился. Тут же встал, отыскал выключатель и зажёг свет. Это как сигнал. Вскоре вернулись участники совещания, и мы продолжили импровизированное застолье. А потом мы с Машей ещё некоторое время гуляли по дороге неподалёку от лагеря. И вот тогда на улице, под звёздами, я уже смелее поцеловал её и попытался прижать к себе. Но уж какие там объятия через её телогрейку и мою полевую куртку.
       Масленников снова замолчал и вдруг с горечью проговорил:
       – Теперь мне позволительны объятия через плотное ватное одеяло, не более того.
       – Как это? – удивился Теремрин.
       – Месть, месть за поведение моё… Но об этом позднее. Знаешь, всё чаще я думаю об одном и том же… Всё чаще приходит мне в голову удивительная мысль. Вот гляжу на жену свою и думаю: неужели это та скромная девушка, студентка, которая, казалось, слова дурного вымолвить не могла, которая была деликатна и благочестива – а это действительно так… Неужели это та милая, поразившая меня своей кротостью девушка вот теперь такая… Такая, у которой я, как милостыню должен выпрашивать близость, которую я не смею обнять, которая гордится, что не целовалась со мною в губы уже много лет – с той самой поры, как вернулся из госпиталя без ноги…
– Годы. Сколько вы в браке? – спросил Теремрин.
       – Более тридцати лет.
       – За это время многие меняются, очень многие. И редко меняются в хорошую сторону.
       – Но ведь я изменился, я действительно переменился, я действительно стал совсем другим…
       – Сам же говорил, что тебя переменили обстоятельства.
       – Но ведь из этого не следует, что каждому, дабы в разум вошёл, нужно ногу отпиливать?! – не то, спрашивая, не то, просто высказывая мысль, проговорил Масленников.
        – А может и следует, – заявил Теремрин.
       –  Что? – удивленно спросил Масленников.
       – Ну не буква в букву, а фигурально… То есть делать что-то такое, что остановит человека на пути греховном, на пути, можно сказать, бесчинств. Может, только этим способом можно наставить на путь Истинный, заставить
Вспомнить о Боге.
       – Кстати, я тоже думал об этом. Но ведь это, как бы тебе сказать, жестоко что ли?
        – Считаешь, что с тобой Создатель поступил жестоко?
       – Нет, со мной нет… Со мной в самый раз. Иначе бы не одумался, не взялся за голову, – убеждённо сказал Масленников. – Так бы и скакал на дискотеках, так бы и влачился… Кстати, ведь сам же говорил мне, что ампутирована нога только в плотном теле, только в оболочке, которая как бы выдана нам для земных испытаний, а там, в Тонком Мире все будут и при ногах, и при руках и при прочих частях тела. И я согласен с этим и могу доказать… Ведь ногу свою я чувствую всю до кончиков пальцев. А фантомные боли! О, это вообще не даёт забыть о том, что случилось и заставляет задуматься, почему случилось. Но вот странно, жена не понимает, просто не хочет понять, что я уже более десяти лет совершенно другой человек.
       – Ты ведь второй раз женат. И как же тебя угораздило второй-то раз влипнуть?
       – Да разве я влип, точнее, разве я тогда думал, что влипну вот этак. Да, собственно, бывает и хуже. Моя-то жена самоотверженно несёт на себе крест.
       – Тогда что ж тебе не нравится?
       – Несёт, как посторонний человек, как врач, порой, как нянька что ли, но я уже забыл, что такое нежные объятия, забыл, что такое нежные поцелуи, да и вообще, просто поцелуи. Кто-то скажет, радуйся что хоть так, что не бросила и не нашла другого.
       – А ты, ты сам хочешь этой нежности от неё, а ещё точнее спрошу – ты сам хочешь проявлять нежность? Есть ли у тебя к ней нежность? – пристально глядя на Масленникова, спросил Теремрин.
       – Да, да, да… Представь, есть, есть. Я испытываю желание целовать её… Ну, скажем так, не только в щёчки или губы…
       – А прежде?
       – Прежде целовал, конечно, целовал, – с жаром заявил Масленников.
       – И с тем же восторгом, с той же страстью, как скажем, героиню своего повествования, имя которой ты так и не раскрыл? – спросил Теремрин.
       Масленников помялся, подыскивая слова для ответа.
       – Вот, молчишь, – усмехнулся Теремрин. – А скажи, что же нас всех – и меня, между прочим, и тебя, наверное, да и других многих интересовало что-то за пределами семьи? И чем было это что-то? Для чего оно было? Ты такой вопрос себе не задавал? Не отвечай… Не задавал – знаю точно. Потому что и сам только теперь стал задавать. А сможем ли ответить?
        – Нужно ли отвечать? – спросил Масленников.
       – Кому-то нужно для себя. Для попытки очистить совесть что ли. А вот тем, кто владеет пером нужно по другой причине – уберечь нынешнюю молодежь, уберечь тех, кто сегодня вступает в брак от ошибок, которые мы наделали. Ведь само по себе создание семьи – это величайшее искусство. Обычно вступают в супружеские отношения несмышлёныши. Зачастую оба или кто-то один даже понятия о том, как и что делать в постели, не имеют. То есть, конечно, имеют весьма поверхностное. Причём голова их забита советами, как и что сделать, чтобы дети сразу не пошли, ведь учёбу надо закончить, на ноги встать. И начинаются все эти отношения со сплошных ограничений для молодого человека и со страхов перед беременностью у молодой женщины. Не так ли? – спросил Теремрин.
       – Не знаю. Я женился оба раза, когда уже… ребёнка ждали.
       – И оба раза был чрезвычайно опытным и знающим?
       – Первая жена моя, – признался Масленников, – вообще первой женщиной была у меня. А у второй – я первый мужчина…
       – Почему про первую жену умолчал? Что, там не так? – поинтересовался Теремрин. – Нет, нет, если не хочешь отвечать на столь интимный вопрос, не отвечай. Это – личное.
        – Мы – писатели… То есть, прости, ты писатель. Себя я не могу причислить к этому высокому званию, – поправился Масленников.
       – То, что я прочитал из написанного тобой, говорит, что ты писатель. И не спорь. Ну а член Союза Писателей и писатель вовсе не одно и то же. Сам понимаешь, что быть членом Союза Писателей не означает ещё быть писателем, и наоборот. Достоевский и Толстой членами подобных союзов не были. 
       – И союзов самих по себе не было, – сказал Масленников. – Они созданы в тридцатые годы двадцатого века, и ты прекрасно знаешь, для чего. Ну а теперь сирые люди хотят при помощи картонного удостоверения причислить себя к плеяде Толстых, Достоевских, Тургеневых, Буниных… Вот и вылезают на телеэкраны косноязычные болваны, которых комментаторы учтиво именуют известными писателями. А что они написали? Зачем? Для кого? Это просто форма существования в нашем мире. Причислить себя к чему-то высокому и изображать писателя, художника или композитора. А назови хоть одно произведение, равное «Войне и мир», «Тихому Дону», «Братьям Карамазовым». Назови писателя, который написал что-то подобной романам «Хмель», «Конь Рыжий», «Чёрный тополь»… Куда там? Ничего и рядом нет. Да что уж о шедеврах говорить. К самым обычным рассказам и повестям наших известных классиков нечего приблизить из современной литературы.
        – Вот слушаю и думаю: а не говорит ли в тебе обида? – спросил Теремрин.
        – Нет, нет… Какая обида? Я даже и не пытаюсь что-то писать. Бесполезно. Ныне востребованы всякого рода дурынинские сказки, именуемые детективами и превращающиеся в телетовар.
       – А ты попробуй, ты напиши сильное произведение! Вот, хорошая основа уже есть… А если начать издалека? Вот скажи – я снова вернусь к этой теме – почему, вступая во второй брак, ты ошибся снова? Сможешь сказать?
       – Сказать? – переспросил Масленников. – Ты мне, кажется, советовал написать. Сказать трудно. Написать ещё труднее. И всё же, а не написать ли мне обо всё этом?
       – Попробуй, если сможешь выдержать в том же духе и с тем накалом страстей, что в прочитанном мною отрывке?
       – Но там от «я» идёт повествование, – с сомнением сказал Масленников.
       – Что из того? – возразил Теремрин. – Ведь Бунин, к примеру, рассказ «Кавказ» написал от первого лица, ну а что было на самом деле, потом рассказал. Никакую чужую жену он на Кавказ не возил. Просто, садясь однажды в поезд, чтобы ехать до Орла, он увидел, как по перрону муж провожает свою очень хорошенькую жену, которую он немного знал, причём знал и о том, что муж этот невероятно ревнив. Вот и придумал, что сидит в вагоне первого класса, куда заранее взял билет – один для себя, а другой – для неё, как муж сажает эту прелестную дамочку в вагон третьего класса и как после отхода поезда проводник переносит её вещи к нему, к тому кто рассказывает историю и кто уже никак не является Буниным. Просто форма подачи материала. Вот и ты пиши, используя форму подачи.
        – А ты знаешь… Не то что придумать, даже правду рассказать, назвав произведение повестью или романом, легче. Причём даже в том случае, когда речь идёт о своём и пишешь от «я».
       Теремрин с улыбкой сказал:
       – Не думай, что читатель глуп и всё воспринимает впрямую. Раз написано «я пошёл», «я поехал» и так далее, значит это ты, писатель. И в то же время, когда скрываешься за героя, когда ведёшь повествование от третьего лица, часто с уверенностью заявляют, мол, вы, батенька, себя изобразили. А что? В чём-то такой читатель прав. Помнишь, как Николай Павлович Кузьмин учил нас на семинарах: «скалывай с себя», «скалывай с себя».
       – Помню. И до сих пор вспоминаю те замечательные семинары. Да только почти все растерялись, почти все.
       – Но ты так и не досказал, чем же всё закончилось у вас с Машенькой там, в совхозе?
       – Ничего не закончилось. Только начиналось. Я продолжал ухаживания. Она частенько заходила ко мне в гости, но вёл я теперь себя весьма деликатно. Однажды, она даже стала гладить мою рубашку. Я ходил в военной форме, хотя и старенькой, но старался выглядеть опрятно. И вдруг неожиданно открылась дверь, и зашёл мой непосредственный начальник – старший преподаватель общевойсковой подготовки Сергей Сергеевич Сохранский. «О, как хорошо устроился!» – воскликнул он. С тех пор я уже ни от кого не скрывал своих намерений в отношении Машеньки. Да и что скрывать. Я был холост, хоть и второй раз, но холост. Что могло помешать? Я как-то спросил, можно ли преподавателю жениться на студентке. Ответ был: даже нужно, если нравится… Я не знаю, что мною руководило тогда – шёл, будто по начертанному кем-то пути. Словно бы суженой она была. Подсказка?
       – Думаю, что подсказки даются гораздо раньше, – как бы размышляя, проговорил Теремрин. – Ты ведь уже был женат. Первая жена от Бога! Впрочем, у тебя, видно, этого не получилось.
       – Да, пожалуй ты прав.
       – Ну и как всё решилось?
       – Собственно, решилось всё значительно позже, решилось всё после возвращения из совхоза. И не так-то просто было решать. Когда я почувствовал, что отношения у нас становятся всё более серьёзным, немедленно снял квартиру и забрал свой нехитрый скарб у первой жены. Уходил, как и положено, с чемоданом. Да, собственно, у нас и не было ничего особенного после возвращения из лесного гарнизона. В один прекрасный день я просто вышёл на Банный переулок, где в то время был негласный торг по сдаче жилья. Вышел в военной форме – был я тогда капитаном, причём, весьма стройным и бравым. Остановился на видном месте и стал ждать. Я уже слышал, что те, кто приходят сдавать квартиры, обычно сами выбирают себе жильцов. Ходить и вопрошать бессмысленно. Видимо, я приглянулся, и вскоре ко мне подошли мужчина и женщина. Они предложили совсем по московским меркам недорого комнату в знаменитом доме на Кутузовском, в том самом, где была квартира Брежнева. Правда, я снял квартиру в той его части, в которую был вход со двора. Прежде это была трехкомнатная профессорская квартира. Но что-то в семье профессора не сложилось. Дети поссорились, взяли ордера на свои комнаты и поменяли их. В одной теперь жила молодая и весьма приятной наружности преподавательница Военного института иностранных языков, другая оказалась в руках у тех, кто собирался мне её сдать. И лишь одна у профессора с женой. Они её не сдавали, а бывали там очень редко. Во всяком случае, я видел их всего несколько раз.
       – Опять искушение? Молоденькая преподавательница? – сказал Теремрин. – Не подсказка ли?
        – Да, весьма, весьма привлекательная, но… я почему-то не очень реагировал на неё. Правда, ни под каким видом порога её комнаты не переступал, возможно, подумывал о том, что, если войду, могу и остаться – чувствовал, что нравлюсь ей.
       – А как реагировала та, ради которой ты снял эту комнату?
       – Я был тогда совсем не таким, как сейчас. Скромным до безобразия. Даже у хозяев своей комнаты спросил, можно ли приглашать сюда свою невесту и тоже услышал: даже нужно. Ну и, конечно, сразу пригласил… В тот день, помнится, встретились мы рано, посидели в «Шоколаднице», причём не без некоторых приключений. Там, в этой самой «Шоколаднице» возле метро «Октябрьская» случайно встретили бывшего Машенькиного ухажёра. Тут целая история. Они учились в одной группе. Он был профессорским сынком, причём на пять лет моложе Машеньки. Отношения у них были весьма скромными, хотя, как она рассказывала, встречались часто, ходили в музее, ездили в Абрамцево и так далее. Бывала она и у них в гостях. Родители всегда отправляли сына провожать её до общежития на такси. Строили даже планы на будущее. От картошки его, как теперь говорят, отмазали. Причём, пытались сделать так, чтобы и Машенька не ездила. Но она не пожелала отрываться от группы.
       – Судьба!
       – Вот и думай, почему вдруг так случилось. Ведь и я мог не поехать на картошку, и она могла остаться в институте. Там чего-то с медсправками предлагали сварганить. Но… Мы поехали, и совхоз по существу стал причиной всего того, что произошло далее. 
       – Ну так что было далее?
       – После «Шоколадницы» я решил показать Машеньке новую свою обитель. Отправились мы на «Кутузовский». Я был в некотором волнении. А она? Не замечал…
       Масленников сделал паузу, но Теремрин ждал, не перебивая.
       – Знаешь, дальше, наверное, не смогу рассказывать.
       – Понимаю, понимаю, – с улыбкой сказал Теремрин. – Известен принцип. О жёнах, ну и, конечно, о невестах информация не для обсуждения. А потому, ошибочен тот анекдот. Помнишь? Жена спрашивает у мужа: «Дорогой, а о чём разговариваю мужчины, когда остаются одни?» Ответ: «Да о том же, о чём и женщины!». Жена восклицает: «Какой ужас!». Имелись в виду, конечно, разговоры на интимные темы. Так вот, если женщины и позволяют себе откровенности о своей интимной жизни в семье, то мужчины никогда или в самом редком случае, когда с психикой что-то не так, ну или уж если поведением жён доведены до крайнего предела, могут поделиться самым наболевшим.
       – Вот и я не могу рассказывать далее. Ведь та юная милая Машенька – ныне моя жена. Вот о том, что она вытворяет теперь, я, наверное, доведённый до отчаяния, когда-то и расскажу. А то светлое время дорого мне.
       – Неполным получится повествование, – заметил Теремрин. – Ведь трудно понять причины нынешнего её поведения, не проследив весь путь. Может, и вообще тему жены исключить. Рассказывай дальше о своём романе с той, имя которой ты вообще не назвал.
       – Так я и здесь имя изменил, но… Всё одно не могу вот так просто взять и рассказать, – признался Масленников.
       – Тогда пиши, – предложил Теремрин.
       – Да, ты прав. Когда пишешь, словно разговариваешь с чистым листом бумаги, поверяя ему всё, порою даже не задумываясь над тем, что кто-то всё это прочтёт. И действительно ведь лучше не задумываться, иначе писать будет сложно.
       – Верно, говоришь, – согласился Теремрин. – Мне, к примеру, немало потребовалось времени, чтобы вытравить из себя внутреннего цензора. Настолько укоренилось в сознании, что можно писать, а что нельзя! Уже и сюжеты рождались как бы выхолощенные цензурой.
       – Увы, к этому приучила печать, особенно военная. И что интересно, – продолжил Масленников, – речь шла вовсе не о каких-то военных секретах. Речь шла об исключении из описания всяких, как тогда считалось, вольностей в отношениях между женщиной и мужчиной. Как же трудно было показывать любовные коллизии. Вот встретились люди, полюбили друг друга. Так им и карты в руки – женитесь. Ну и что же: встретились, поженились. В чём конфликт? А всё дело в том, что встретились-то женатый и мужчина, и замужняя женщина. И они не могут пожениться, но их неудержимо тянет друг к другу. Они ищут встречи, они… Одним словом, жизнь кипит. Но мы не могли показывать наших влюблённых героев женатыми, а героинь – замужними. Вот тут и начинались натяжки, недомолвки, вот тут-то и ломались произведения. Превращались в беспомощные. Ну а по-иному писать было сложно – не всякому давали. Помнишь «Судьбу» Петра Проскурина. Если бы его заставили убрать любовные коллизии главного героя, связанные с изменой, с любовью его к другой женщине, накал бы произведения сразу упал. Ведь все произведения привлекают именно вот этим надломом человеческих отношения, страданиями одних и попыткой других построить счастье на этих страданиях.
       – Да, говорят, что счастье на чужом горе не построишь, – задумчиво проговорил Теремрин. – Но к кому отнести вот эти определения «счастье» и «горе». Представь, что в семье ничего не ладится. Это счастье?
       – Нет! – воскликнул Масленников.
       – А теперь представь положение женщины, которую любят и которая любит, но не может быть с любимым, потому что он в семье. А может, если он решится, если разведётся, то вовсе не принесёт горя своей жене?
       – У оппонентов будет протест против самой любви на стороне.
       Теремрин усмехнулся:
        – Согласен, найдутся те, кто будет протестовать, особенно те, кому не дано понять, что  «Любовь, – как точно выразился философ Владимир Соловьёв, – есть факт Природы (или дар Божий), независимо от нас возникающий естественный процесс».
       – Напомню, что он уточнил далее: «Но из этого не следует, чтобы мы не могли и не должны были сознательно к нему относиться и самодеятельно направлять этот естественный процесс к высшим целям», – возразил Масленников.
       Теремрин парировал:
       – Хорошо. В таком случае, я сошлюсь на другого философа, на Бердяева, который писал: «Я всегда считал преступным не любовь Анны и Вронского, а брачные отношения Анны и Каренина… Настоящий вопрос не в праве на развод, который, конечно, должен быть признан, а в обязанности развода при прекращении любви».
       – Лихо сказано, – заметил Масленников.
       – Сказано точно!
       – Но мы с тобой не выполнили эту обязанность.
      – Ты-то как раз выполнил, – возразил Теремрин. – Ты развёлся с первой женой.
       – Но не из-за прекращения любви. Там были причины. Что же касается любви, сказать сейчас сложно, была ли она с самого начала. Если бы она была, не появилось бы и причин для развода. Если бы она была, я бы не завёл себе пассию, о которой сам же и сказал жене. Она же мне изменила в отместку. Отомстила. Вот и всё. Поди, разбери. Очевидно, всё было ошибкой. Так я теперь думаю. А почему не развёлся ты?
       – Однажды мне отец сказал, что разводиться надо только тогда, когда есть человек, без которого ты не только жить, дышать не можешь. А я вот, несмотря на измены свои, всё никак не решился. Между прочим, эти самые измены, возможно, и удерживали от ухода из семьи. Вот я недавно прочитал у Василия Васильевича Розанова: «Любовь подобна жажде. Она есть жажда души тела (т.е. души, коей проявлением служит тело). Любовь всегда – к тому, чего «особенно недостает мне, жаждущему».
       – Мне постоянно чего-то не хватало в семье, – оживлённо вставил Масленников.
       – И я могу сказать, чего. Причём сказать опять-таки словами Розанова. Вот что он писал далее: «Любовь есть томление; она томит; и убивает, когда не удовлетворена. Поэтому-то любовь, насыщаясь, всегда возрождает. Любовь есть возрождение. Любовь есть взаимное пожирание, поглощение. Любовь – это всегда обмен – души-тела. Поэтому, когда нечему обмениваться, любовь погасает. И она всегда погасает по одной причине: исчерпанности материала для обмена, остановки обмена, сытости взаимной, сходства-тождества когда-то любивших и разных».
       – Как же точно сказано! – воскликнул Маслеников. – Нечем обмениваться?! Да, это приводит не только к разладу в семье, это вот «нечем обмениваться» приводит и к угасанию любовной страсти на стороне. Что там ещё у Розанова? 
       Теремрин продолжил чтение выдержек из блокнота:
        – «Зубцы… перетираются, сглаживаются, не зацепляют друг друга. И «вал» останавливается, «работа» остановилась: потому что исчезла машина, как стройность и гармония противоположностей. Эта любовь, естественно умершая, никогда не возродится…» А я думаю, – прибавил Теремрин, – что всё-таки есть случаи, когда всё ещё может возродиться. Это, представь, то, что происходит с тобой, в твоей семье. Ведь жена знала о твоих похождениях?
       – Правды, она никогда не знала, – убеждённо заявил Масленников. –
Знала сплетни. О чём-то догадывалась. Одним словом, её убедили «доброжелатели», что изменяю ей.
       – Так вот Розанов и считал, когда стираются зубцы, когда пропадает гармония, любовь начинает угасать, и, по его словам, если точно: «Отсюда, раньше её (полного) окончания, вспыхивают измены, как последняя надежда любви: ничто так не отдаляет (творит разницу) любящих, как измена которого-нибудь. Последний ещё не стершийся зубец – нарастает, и с ним зацепливается противолежащий зубчик. Движение опять возможно, есть, – сколько-нибудь. Измена есть, таким образом, самоисцеление любви, «починка» любви, «заплата» на изношенное и ветхое. Очень нередко, «надтреснутая» любовь разгорается от измены ещё возможным для неё пламенем и образует сносное счастье до конца жизни. Тогда как без «измены» любовники или семья равнодушно бы отпали, отвалились, развалились; умерли окончательно».
       – Удивительно, сколь же удивительно точно написано, – сделал заключение Масленников. – Да, измена, порой, как второе дыхание. У меня были встречи, были кратковременные романы, даже иногда яркие, но они особенно не меняли положения в семье, в которой становилось всё более и более обыденным. Стирались зубцы. И вдруг роман – сильный и довольно продолжительный. Он начался стремительно, ярко, а закончился, как бы тебе сказать, наверное, потому что не мог не закончиться. Так сложились обстоятельства. И представь. После этого романа у меня довольно долго в семье было всё как-то иначе, чем до него. Мы, кстати, сюда, в этот дом отдыха ездили всей семьей практически каждую неделю, – оживлённо рассказывал Масленников. – Ты же помнишь, что всё это, я имею в виду поездки, при советах было вполне доступным. Каждый месяц мы имели право брать пансионат на десять суток. А в месяце, как правило, четыре субботы и воскресения. Вот и получалось, что можно было проводить выходные здесь. А цена!? Цена была сначала три рубля, позднее пять рублей в сутки с человека. То есть, на выходные с женой и детьми можно было приехать за сорок рублей. А оклад в то время уже перевалил за пятьсот рублей. А четыре поездки стоили сто шестьдесят!.. Вот когда выполнялось требование Сталина о том, что армию нужно любить и лелеять. Не то, что сейчас. Пансионаты сначала сделали по цене неподъёмными, а потом и вовсе закрыли, а плановая путёвка теперь – четырнадцать суток. Вот тебе и любовь в армии! Но мы отвлеклись.
        – Да, действительно. Послушав сие признание, я хотел бы обратить твоё внимание вот на что. Да, действительно, существуют супружеские пары, во взаимоотношениях которых всё действительно подошло к концу, и прав философ, заявивший о том, что поддерживать брачные отношения, когда умерла любовь, преступление. Это всё лишь продлевает взаимные мучения. А если не всё потеряно? Вот вы ездили все вместе отдыхать, всей семьёй. Так что же, всё было совсем плохо?
       – Я бы этого не сказал, – возразил Масленников.
       – Я не случайно затеял разговор, – сказал Теремрин. – Мне тут по электронной почте прислали интересный материал из Риги.
       – Ты поддерживаешь такие контакты? – удивился Масленников.
       – Нет-нет, хотя ничего страшного и не вижу в этом. Везде, в каждой стране есть люди, и есть «бывшие люди». Мне прислали материал некоей Бируты Виктории Комоловой, который называется «Божественные пары вместо кармических браков».
       – Интересно, что за Божественные пары? – спросил Масленников.
       – Всё от Создателя, как там говорится, всё от Высших Сил. Суть в том, что на Земле Божественный план развернул программу формирования Божественных пар. Причём, программа эта работает не первый год, – пояснил Теремрин.
       – Что-то я об этом ничего не слышал. Не фантазия ли?
       – Могу сказать одно: под любым словом автора можно смело подписаться. Вот, смотри. Она говорит, что для утверждения энергии подобных пар на Земле, многие пары взяли на себя роль проводников энергий, добрых и светлых энергий, которые будут способствовать новому для нас и ещё неосознанному восприятию брачных взаимоотношений и их организации по энергетическим критериям Нового мира.
       – Что значит Нового мира? – спросил Масленников.
       – А то значит, что трёхмерный мир, в котором мы жили, да ещё и продолжаем отчасти жить, уходит в прошлое, а, следовательно, должны уйти в прошлое и прежние взаимоотношения, характерные для этого мира – пояснил Теремрин. – Комолова пишет: «Многое в нашей жизни пока ещё течёт по старой, привычной колее. Это привыкание энергетическое, которое часто мы даже не ощущаем. Как запах, когда повеет волной нового аромата, мы его чувствуем, а когда обоняние уже привыкает, перестаем ощущать. Во многом так же с энергиями. Старые энергии, существующие в нас тысячелетиями, настолько привычны, что мы не всегда их можем заметить. Подобное нередко происходит с брачными отношениями». Ну и далее то, о чём мы уже говорили. Разводы не случайны, ведь люди, порой, вообще не представляют, для чего вступают в браки. Порою к этому толкает желание быть вместе, потому что вместе хорошо, порою, радость общения целиком заключается в интимных отношениях. А потому всё это притупляется. Ну и всё летит в тартарары.
       – И ничего не поправишь, – как бы подвёл итог Масленников.   
       – А вот Виктория Комолова считает иначе, – возразил Теремрин. – Она, сказав своё слово о тех брачных союзах, которые обречены на разрушение, в то же время указывает: «Но есть и множество пар, которым я предлагаю другой выбор – переведите свои взаимоотношения в новые энергии Нового мира. Совсем не обязательно всегда всё рушить и разбегаться. Вспомните знакомство со своей половинкой – какие бы потребности кармического порядка не подталкивали к этой встрече – первый импульс был зов сердец, который может и не был осознан в те времена. Но именно этот импульс позволил сблизиться настолько, что вам захотелось упорядочить отношения, вступив в брак. Далее сценарии событий разворачивались по-разному, большинство из которых обусловлены потребностями кармических отработок и познания разного опыта.
       – Ну, что касается кармических отработок, мне не совсем понятно. А вот первую встречу со своей второй половинкой, я уже вспоминал не раз, пытаясь найти ответы на многие вопросы. Вспоминал и удивлялся, что же случилось со скромной студенточкой, совсем ещё девчонкой? Почему так переменилась она? И неужели всё в прошлом.
       – Послушай мнение Комоловой: «А теперь времена изменились – мы вошли в новые пространства формирования событий жизни свободными от старого. Давайте используем эти возможности, чтобы заново сформировать свои семейные взаимоотношения. Неважно сколько вам лет, и сколько лет вы состоите в браке. Та искра Любви, которая послужила связующей нитью в Вашем браке, может вспыхнуть Светом новых энергий, раскрывающей совсем другие возможности. Надо только внутри себя принять решение оставить старые привычки в уходящих из ваших пространств реальностях трехмерного мира. Почувствуйте своё внутреннее обнуление семейной жизни и начинайте всё как в первый раз».
       – Но возможно ли это? – спросил Масленников. – Сможет ли, скажем, моя вторая половина всё забыть и простить?
       – Простить? А она разве не простила, если продолжает отношения с тобой? Её высшее «Я» давно уже простило тебя. Да. Иначе быть не может. Её же пока держит в руках гордыня, держат тёмные силы и, к сожалению, чем ты будешь увереннее идти к Свету, тем сильнее они будут цепляться за неё. Таков закон свободного выбора человека на Земле. Об этом я, кажется, тебе говорил. Можешь прочесть об этом в Откровениях. Ну, подумай сам, может ли небо постоянно быть безоблачным, может ли вечно слепить непревзойдённая небесная синева? Нет… Набежит облачко, затянет лазурный свод туча, и померкнет тот неповторимый восторг, который испытываешь, глядя в бездонную глубину. А как бы хотелось оградить эту нежную синеву от серых туч. Но, увы, это невозможно. Так и в человеческих отношениях… Хочется, чтобы вечно длилось счастье, чтобы не мерк восторг в любимых глазах, очень хочется надёжного, незыблемого, твёрдого… Но возможно ли?
       – Думаю, что невозможно.
       – А вот у Комоловой иное мнение. Она считает, что счастье возможно. Она даже старается показать, как можно добиться того, чтобы вечно радовала нас синева безоблачных отношений. И вот что она пишет: «Проще тем, у кого супружеская половинка в курсе энергетических преобразований, которые проживает Земля. В этом случае надо просто вместе обсудить сложившиеся обстоятельства семейной жизни и выразить общее намерение отпустить старый семейный уклад, принять в свою реальность планетарную программу, опускаемую Божественными силами для человечества «Божественная пара». Для этого можно любыми словами высказать Божественному плану пожелание соучаствовать и попросить содействия для реализации», – Теремрин прервал чтение, посмотрел на Масленникова, желая определить реакцию.
       – Дело, конечно, новое. Я ведь совсем недавно стал интересоваться «Откровениями людям нового Века», – признался тот. – Жена относится к этому настороженно. Причём, если кое-что и принимает в общем плане, то всё, что говорится о Любви и Гармонии категорически отвергает. Конечно, я и сам ещё в достаточной степени не усвоил все те положения, о которых мы говорили с тобой и, вероятно, не в состоянии правильно и доходчиво всё объяснить. Её интересует, к примеру, то, что говорится о питании, о болезнях, хотя, как врач, сразу возражает, мол, что ж, теперь всех оставить без лечения… Это просто приведёт их к гибели.
       – Этого вопроса мы тоже коснёмся, но немного позже. Пока же завершим всё же обсуждение темы любви! Вот, что предлагает Комолова: «Начинайте совместную жизнь заново, последите за собой, чтобы это намерение не осталось пустым звуком, ведь часто ранее во всех неурядицах обвинялась вторая половина».
        Масленников сделал предостерегающий жест, проговорил:
       – Я предлагал, представь, предлагал всё начать сначала. Пытался напомнить наши первые встречи на Кутузовском, первые шаги к сближению. Она заявляет, что ничего этого не помнит или говорит, мол, всё это было в прошлой жизни.
       – В какой прошлой? – переспросил Теремрин.
       – Не знаю, что имеет в виду. В двух словах не скажешь.
       – Тогда послушай, что рекомендует Виктория Комолова: «В нашей Школе есть золотое правило – все, что не нравится во внешнем мире или другом человеке убираем в себе. Воспользуйтесь им, формируя новый семейный уклад. Божественный план поддерживает эту программу всевозможными способами, но действия нужны от вас. Поэтому оставьте претензии к внешнему миру, раскройте в себе на новом уровне более высокие и красивые качества радости, нежности, взаимопомощи, заботы, терпимости, уважения к мыслям и потребностям другого человека. Каждый из нас замечательная Божественная сущность, мы выполняем своё предназначение на этой земле. Возможно, со стороны не всегда можно это понять, но так есть. Поэтому относитесь с глубочайшим уважением к своей супружеской половинке».
        – Поразительно! – воскликнул Масленников. – Всё, казалось бы, так просто, но одновременно и сложно. Я готов сделать так, но… Жена не готова. Она во всём, абсолютно во всём считает себе совершенно правой, а меня – виновным во всех бедах и неурядицах. Как же быть? Что там написано далее? Читай.
       – А далее написано следующее: «Любые качества, чувства и эмоции в Новом мире намного порядков прекраснее, чем в трехмерном мире. Именно более высокий вибрационный спектр раскрывайте в своей новой реальности. Возможно, первое время вас будет затягивать в старую привычную колею, захочется поворчать, когда муж бросил на столе грязную ложку, а может жена начнёт раздражать напоминанием о семейных обязанностях, а может….. ОСТАНОВИТЕСЬ! Не накручивайте привычный ком старой энергетики. Привыкайте на первых признаках проявления старых черт характера останавливать себя и тут же попросите Божественный план убрать из ваших полей предпосылки и причины такой реакции. Содействие сейчас так велико, что целые пласты привычных ранее реакций на ситуацию уйдут из ваших взаимоотношений, если Божественный план поймёт серьезность ваших совместных намерений».
       – Э-эх! – протянул Масленников. – Если бы такое было возможно, если бы!? Про брошенную на столе грязную ложку, словно с моей семьи списано. Конечно, не в буквальном смысле, но… Заявления бывают такого рода, мол, хочешь наладить отношения, а кругом беспорядок. Как будто порядок в комнате и чувство любви зависят друг от друга. Я, конечно, допускаю, что надо уважать привычки своей второй половины. Ей нравится порядок, значит, надо заботиться о порядке, но если я всю жизнь, всю жизнь был равнодушен ко всему этому уюту, комфорту, словом, к тому, что носит материальный оттенок, что делать?
       – Значит, и она иногда должна чего-то не замечать. Или, на худой конец, уж если и сделать замечание, то в мягкой, доброжелательной форме.
       – Говорит, что устала за всю жизнь…
       – Устала – это не аргумент. А если бы попробовала подойти ко всему по-новому. Вот, слушай. Комолова пишет, что достаточно перемениться взгляд на вещи, достаточно, попросить Создателя о помощи, и всё начнёт меняться. Но и самой или самому нужно приложить усилия. Она пишет: «В ваших семейных взаимоотношениях начнут происходить быстрые изменения – раскроется новая прекрасная реальность. Я много раз убеждалась – жить в новом мире намного легче и проще, чем поддерживать уклад жизни уходящего трехмерного мира противостояния и разделения. Для тех, у кого супружеская пара еще не пробуждена, пообщайтесь с нею из глубины своего сердца, обращаясь к сердечному пространству вашей супружеской половинки. Сердцем сердцу выскажите такое предложение, расскажите о Божественной программе, в которой вы вместе можете соучаствовать. Уверяю вас, все начнет меняться».
       – Да моя жена просто не станет разговаривать на эти темы, – вздохнув, сказал  Масленников.
       – На этот счёт есть тоже рекомендация – возразил Теремрин. – Послушай: «Реально можно просто выбрать удобный момент, когда человек открыт к разговору и просто предложить перевести отношения в более светлые уровни. Это может быть просто разговор о возможностях изменить семейные отношения. Не начинайте только это с разборок, почему и кто виноват в том, что не все хорошо. Можно просто коротко договориться – начнём всё как с чистого листа, без упрёков и обвинений. Ну и проявить терпимость в начальном этапе. Человек, который осознанно не занимается собственным преображением, меняется медленнее, чем тот, кто осознанно это делает и получает Божественную поддержку для такого процесса».
       – Разве я не молился, разве я не просил о том, чтобы всё наладилось, – тихо проговорил Масленников.
       – Если бы все наши молитвенные просьбы выполнялись, то не знаю, хорошо или плохо это было бы, – задумчиво молвил Теремрин. – Понимаешь, молитва молитве рознь. Мне в связи с этим всегда вспоминается детский стишок о том, как мальчик упрашивал родителей купить ему снегиря. Наконец, они поставили условие – отличное поведение, поскольку был он хулиганистым. Мальчик стал вести себя примерно, и получил снегиря. И знаешь, какая реакция? Эти строки врезались в память: вот теперь могу я драться, бить девчонок во дворе. Ведь снегирь-то куплен! Провёл родителей. Но Создателя не проведёшь. Он даст то, что ты просишь в молитве, но тогда, когда увидит, что просьба искренняя. А это, уж поверь, он видит. Ты хочешь семейного счастья. Кто же его не хочет?! И я обделён им. Но что мы с тобой сделали, чтобы это счастье обрести? Обо мне разговор особый, а вот ты… У тебя же не всё потеряно. Включись в этот самый процесс, о котором столь интересно пишет Виктория Комолова. Она призывает включиться каждого, полагая это Божественным делом. Вот, слушай: «Происходящее важно ещё и для того, чтобы этот процесс на Земле развернулся массовым планом. Ведь Ваша пара будет заземлять и якорить такую энергетику на Земле. Это позволит многим, кто не знает о происходящем, незаметным образом вбирать в себя эту энергетическую возможность. В реальности у людей, которые может, с вами совсем не знакомы, вдруг возникнет внутри сердца желание изменить свою семейную жизнь. А какой прекрасный образ вы подарите своему кругу общения! Можно говорить множество красивых слов, но реальный пример – это живая энергетика в материальном мире, которая тут же зажигает сердца людей потребностью изменить свою жизнь. Я на занятиях привела пример из своей жизни. Множество лет тому назад, когда я вышла замуж, мы с мужем уехали в свадебное путешествие в Крым. Общаясь с разными людьми, мы встретились с очень пожилой парой. Это были двое старичков лет восьмидесяти. Оба убеленные сединами, которые как ангельские перышки окружали лицо с ясными молодыми глазами. Но самое замечательное в этой паре было – их взаимоотношения. Это была нежная забота, предупредительность, внимание, каждый жест и слово пронизано искренней Любовью. Это было так необычно! Все считали, что это молодожены. Встретились два одиночества и сформировали прекрасный союз. Оказалось не так. Эта пара прожила в браке более пятидесяти лет (не помню уже точнее). Для меня эта пара видимо стала эталоном, по которому я могла формировать свой семейный уклад. Это был пример, что семейное счастье можем создать и удерживать вечно. Все дело в нас самих – что мы для этого сделаем. Я бесконечно благодарна своему мужу Борису, что он поддержал меня в этом. Мы живем в браке более сорока лет, и каждый код приносит новые, ещё более прекрасные взаимоотношения. Совершенству нет предела!»
       – Остаётся только тепло, по-доброму позавидовать таким вот бракам, – сказал Масленников. – А что остаётся мне? Коротать в одиночестве оставшуюся жизнь? А всё поменять решимости не хватает. Да и трудно поменять, почти невозможно.
       – Но ты ещё даже не попробовал всё то, о чём мы говорили, – попытался возразить Теремрин.
       – Есть один вопрос, который исключает всякую возможность создания Божественной пары, – печально сказал Масленников. – Но он лежит за рамками обсуждений.
       – Близкие отношения? Или, как теперь принято говорить, сексуальные. Ты это имеешь в виду?
       – Увы! И должен тебе сказать, что вопрос этот важен. К примеру, магнитогорский сексолог Асат Абдуллин написал: «Бессмысленная работа для мужчины ужасна, но жизнь без женщины, без секса – вообще не жизнь». Недавно вышла его новая книга «Сексуальная жизнь мужчины, или Что мы не знаем о сексе». Я читал интервью. Книги я не читал. Но эта фраза особенно запомнилась. И произвела впечатление. Кстати, он напомнил слова Николая Бердяева о том, что вопрос взаимоотношений полов «лежит гораздо глубже форм семьи и в корне связан с религией, религии вокруг пола образовались и развивались, так как половой вопрос есть вопрос жизни и смерти». И далее приводит в интервью то, что, оказывается, в священных писаниях вовсе не осуждается половое влечение. К примеру, Библия гласит: «Плодитесь и размножайтесь», а половой вопрос определяется термином «познание», что придаёт большое значение чувственным радостям секса. В интервью процитирована одна из самых прекрасных книг о любви «Песнь Песней» Царя Соломона. Она буквально пронизана сексуальностью: «Да лобзает он меня лобзанием уст своих! Ибо ласки твои лучше вина».
       – А говорится там, что секс, к тому же способствует сохранению здоровья?
       – Да, там прямо указано, что «Секс – одна из главных составляющих здоровья человека. Это энергетическая накачка, это расслабление, это психотерапевтический сеанс, это снотворное, это привычный ритуал и супружеский долг, это игра, развлечение, совместное творчество. Наконец – это просто форма любовного общения между увлеченными друг другом людьми. Секс – это мир, в котором вы желанны, если любите его сами. Но если этот мир не принимаете вы – мир не принимает вас». Так-то, – подытожил Масленников. – И этого всего я лишён, потому что жена считает иначе.
       – Не ты один, – заметил Теремрин. – И меня можешь причислить к этаким вот мученикам, да и многих мужчин, жёны которых не ведают, что творят.
       – Я тут как-то свой жене сказал, что, мол, сотни, тысячи, а может и миллионы женщин ночью грызут подушки, не имея своей второй половины. Причины разные. Руководство нашей страной всегда весьма и весьма расточительно относилось к мужскому населению. Все эти интернациональные долги оказывались убийственными для собственного населения, собственного народа.
       – Ну и что она тебе ответила?
       – Посмеялась и заявила, что никто из её подруг, имелись в виду, конечно, одинокие, разведённые, подушек не грызут и все очень хорошо себя чувствуют в одиночестве. Да и ей советуют…
       – Либо лгут, либо полные идиотки, причём со сдвинутой психикой. К тому же ещё и безбожницы, ибо, как я тебе уже говорил, Создатель высказался по данному вопросу весьма прозрачно и точно. Напомню Диктовку, которая так и называется «Мужчина и женщина» (17.08.06.). Создатель прямо говорит, что это «Очень сложный для восприятия человеком и очень тонкий вопрос отношений между мужчиной и женщиной, но не как сущностей Материального, Физического Мира, а именно как сущностей, имеющих единое Божественное происхождение!» Слышишь! Отношения между мужчиной и женщиной имеют Божественное происхождение. И вот эти жеманства и кривлянья в семье: «хочу», «не хочу», «каторга», «так и быть снизойду два раза в неделю», более чем греховны. Да, Создатель не отрицает, что «можно всё объяснить… с позиций объединения энергий Инь и Ян! Можно говорить о слиянии энергий мужского и женского Начала при рождении новой энергетической сущности – нового человека. Можно и должно говорить о том, что, кроме ДНК Материального Мира, имеется и ДНК Духовного, или Тонкого, Мира, накладывающая отпечаток на Духовную составляющую человека, предопределяя его интуитивные способности и озарения, не объяснимые с позиций Физического Мира. Это всё правильно, и это как-то объясняет эту проблему уже на первом этапе, а лучше сказать, проясняет вечный вопрос отношений между мужчиной и женщиной! В то же время, этот ответ совсем не отвечает на самый главный вопрос: в чём же Гармония этих двух Начал (мужского и женского), и в чём же, в конце концов, смысл образования гармоничной энергетической сущности – человека при объединении двух половин Материального Мира?! И если руководствоваться условиями существования человека в Материальном Мире, объяснение самое простое и банальное: объединение двух Начал есть условие продолжения рода человеческого. И в этом процессе эмоции или наличие ошибок при выборе пары не имеют никакого значения, – цель продолжения рода оправдывает все средства! Но не всё так просто, и эта внешняя картина Мира не отражает и даже не занижает суть проблемы или суть вопроса, который мучает тех, кто хотя бы на шаг впереди толпы».
       – Так, стало быть, мы относимся к тем, кто идёт на шаг впереди толпы? – с улыбкой спросил Масленников.
       – Будем идти, если примем то, что говорится в Откровениях. Продолжаю цитирование Диктовки: «Давайте посмотрим на образование пары и примем условия гармоничной пары несколько с иных позиций, а именно – с позиций Тонкого Мира. Ещё раз напоминаю выражение «браки свершаются на небесах», прежде чем начнём обсуждение этого вопроса, привлекая внимание к глубинам народной Мудрости, когда, и очень часто, одной фразой объясняется то, что не объяснишь и тысячами страниц текста. Прежде всего, этот вопрос относится к вам, к возможностям вашего сознания заглянуть в себя и увидеть в этом выражении глубокий смысл или мысли, заложенные в нём. Так в чём же различие между мужчиной и женщиной, с позиций Тонкого Мира, или Высших Божественных Сил, и в чём смысл вечного поиска партнёра, который «лежит под рукой»? Конечно, не только в энергии дело, потому что образование гармоничной пары или негармоничной пары всё равно связано с выделением психической энергии в Космос, и этот энергообмен не зависит от счастья или несчастья в браке. Энергообмен не терпит эмоций, энергообмен есть вечный двигатель Вселенной! Поэтому Я опять приковываю ваше внимание к формированию мыслей. И на уровне Тонких Миров мужчина или женщина есть энергетические сущности не только выделяющие или поглощающие энергии, но сущности, формирующие в Тонком Мире мыслеобразы. Обратите внимание, формирование мыслей, или мыслеобразов, происходит в Тонком Мире для передачи информации в Физический Мир и, конечно, для материализации их. А это значит, что истоки этих двух Начал (мужчина и женщина) и их взаимоотношения нужно искать всё-таки не здесь, в Материальном Мире, а «Там», в Зазеркалье, в Тонких Мирах. Ответ на поставленный вопрос должен находиться в сфере мыслеобразов, и только при таком отношении, при таком взгляде на различие и взаимоотношение двух Начал (полов), на их вечное движение друг к другу, можно найти объяснение этого вопроса или вопросов».
       – Да это ж как положительные и отрицательные заряды притягиваются друг к другу, так и мужчины и женщины, – сказал Масленников.
       – Не просто притягиваются, а выполняют при этом священную миссию. Создатель говорит: «В мире мыслеобразов задачи двух этих Начал отличны и подобны одновременно, и определяются они, прежде всего, задачами Материального Мира – размножением и задачами Тонкого Мира – достижением Гармонии тонких гармоник». Поэтому Создатель не раз говорил, что для Него Духовные отношения важнее, хотя Божественная пара может создаться только на основе единства сексуальных и Духовных отношений. Одно без другого невозможно. Но ведь и в вопросе сексуальных отношений тоже не всё просто. Меня заинтересовали завершающие пункты Диктовки. Внимательно послушай. Вот они: «…неудачные браки толкают человека на использование мыслеобразов, как на единственное спасение или обеспечение возможности половых отношений… Простите, иными словами, – неосознанно использует представление или мыслеобраз другого, более желанного партнёра во время сексуальных отношений, достигая не только результата секса, самое главное, заставляя включаться ДНК Тонкого Мира (формирует желаемые характеристики нового человека, используя в качестве модели желаемый мыслеобраз)».
Человек пытается проникнуть, пусть даже неосознанно в более Тонкие Миры! Создатель указывает, что «только на этом Тонком уровне и происходит то необходимое формирование Гармонии человека – через взаимопроникновение мыслеобразов и достижения, тем самым, целостности человеческой сущности». А у нас заладят иные «хочу», «не хочу»… А ведь «Условие Гармонии двух Начал есть взаимопроникновение на уровне Тонких Миров. Ведь только «Там» человек формирует или воспринимает мыслеобразы другого человека (другой половины) и заполняет то недостающее звено, что обеспечивает целостность его энергетической сущности». Это всё высокие материи, точнее энергии. Но возьмём самый простой и насущный пример. Живёт среднестатистическая семья. Как будто всё нормально. Даже и сексом занимаются достаточно регулярно, без всяких «хочу» «не хочу» со стороны жены. А потому либо по разным кроватям разошлись, а то и по комнатам разным. Всё. Задача выполнена. А где же поддержание целостности энергетической сущности? Почему холостяки раньше уходят из жизни? Дав потому что никакой целостности энергетической сущности у них и в помине нет. Но это относится не только к холостякам.
        – Не знаю пока, куда клонишь, но чувствую, что и ко мне всё это относится, – вставил Масленников.
        – А ты как думал? Слышал, небось, об ауре, тонких телах и прочем. Экстрасенсы, к примеру, говорят, что болезни прорываются через разрывы в ауре, через повреждения в этой защитной оболочке. Ну и поражают тот или иной орган. А почему? Они не отвечают. А всё проще простого. Нарушена целостность энергетической сущности. Муж и жена – единое целое. Даже в священных писаниях говорится о том, что оставит человек родителей и прилепится к жене своей. Прилепится. Будет рядом при всякой возможности. И днём рядышком, так чтоб ауры соединялись, прикрывая другу друга, как ведущий и ведомый в небе. А ночью!? Муж и жена должны и после того как совершили свои интимные дела, спать, крепко обнявшись. Вот когда и он, и она защищены!.. Вот когда ни одна болезнь не прорвётся сквозь эту глухую оборону. Одна аура прикрывает другую, тонкие тела латают разрывы в тонких делах второй половинки. Вот тебе и объяснение, почему пора уже очень пожилых людей, о которой говорила Виктория Комолова, выглядела прекрасно, почему оба выглядели молодо и наверняка понятия не имели о всякого рода болезнях. Сколько вокруг нас таких вот, не побоюсь сказать, Божественных пар? Единицы. А сколько болящих? Не счесть. И всё ищут спасения в поликлиниках, поедают тоннами таблетки, вовсе не думая, в чём же всё дело. Конечно, определённая часть больных – это те, кто получил болячки свои по заслугам. Создатель говорит: «Болезни человека произрастают от невыполнения им основных Заповедей, когда Я вынужден мысли нехорошие или даже преступные останавливать таким путём. Я говорил несколько раз, что все мысли ваши Я читаю и потому воздаю вам не только по делам, но и за мысли. Чаще всего, чтобы как-то урезонить такого человека, остановить его намерения, Я запускаю свой «излюбленный» механизм давления – недуги. Всё вам кажется, что болезни, недуги от вашего материального поведения, от простуд и эпидемий. Но не так всё это. Ваши недуги, которые вы упорно лечите таблетками и микстурами, – совсем не от внешней, окружающей среды. Истоки болезни, любой болезни надо искать в себе, надо искать в своём поведении по отношению к ближнему своему». Ведь все мысли «несут энергетическое Начало, либо позитивную, либо деструктивную энергию». Ну а поведения, слова и мысли твоей благоверной явно идут вразрез с тем, что мы уже с тобой прочли в Диктовках.
       – Да, иные заявления просто убивают. Могу представить, какие мысли приводят к ним.
       – А ведь человек, по словам Создателя, ищет свою вторую половину стремясь, пусть, быть может неосознанно, обеспечить внутреннее состояние Гармонии. Ты слышал о том, что существует у каждого человека его высшее «Я». Этим и объясняются слова Создателя о том, что человек в глубинах Тонких Миров, то есть через это своё высшее «Я» стремится к Гармонии в Тонких Мирах. Он ведёт, как говорится в Диктовке, «постоянный поиск недостающих гармоник вибраций противоположного пола для обеспечения того высокого состояния, что называется Вечностью!»
       – Недаром говорят, что Любовь нам дарит Вечность, – напомнил Масленников. – Да, но как же быть с продолжением рода?
       – Создатель говорит: «Вы в Материальном Мире обеспечиваете продолжение рода человеческого, это – условие Природы, таков Закон материального воплощения. Но ваше Божественное происхождение заставляет вас использовать заложенные в вас Тонкими Мирами механизмы мыслеобразов, для создания гармоничной Сущности Тонких Миров!» Потому и говорит Создатель, что в любом случае для Него важнее Духовная гармония!.. То есть, образование Божественной пары, а точнее, Божественных пар, более того, Виктория Комолова совсем недавно вывесила на сайте своё исследование, названное «Формирование Пространства «Божественная Пара». Она адресовала её тем, кто хочет изменить свою жизнь к лучшему, установить гармоничные отношения в семье, приняв участи в планетарной программе «Божественная пара».
       Масленников горько усмехнулся и сказал:
       – Всё это замечательно, просто замечательно. Но кто знает об этой программе? Информированность населения у нас в загоне. Я имею в виду информированность о добром, хорошем. Зло – другое дело. Каждый день слышим о том, что где-то кого-то убили, зарезали, взорвали и прочее. А вот об «Откровениях людям нового Века» средства массовой информации не упомянули ни разу. Почему? Если считают, что это всё выдумки, так попытались бы разоблачить. Ведь секты всякого рода регулярно бичуют.
       – В том то и дело, что они боятся даже упомянуть об Откровениях, поскольку люди поймут, что это не ложь, начнут искать их в Интернете, и тёмные силы понесут существенные потери сразу. Ну а средства массовой информации известно тебе, кому служат в первую очередь. Вот и в нашем вопросе… Комолова считает, что сейчас каждый может начинать формировать свое семейное счастье по собственному выбору. Вот послушай. Тут, конечно, не сразу всё будет понятно. Необходимо владеть новыми знаниями, пришедшими к нам в свете «Откровений людям Нового века». Но я дам тебе текст, и ты сможешь ещё раз в спокойной обстановке, за письменным столом всё прочитать. Комолова пишет: «Есть брачные союзы, которые можно перевести в новые энергетические состояния, но есть и такие, где пары могут спокойно завершить свои взаимоотношения и строить новые взаимоотношения, формируя реальность встречи со своей Божественной половинкой».
       – Ты хочешь сказать, – начал Масленников, но Теремрин остановил его жестом.
        – Не я хочу сказать, а она говорит. И довольно толково. Есть пары, которые можно спасти и сделать Божественными парами, то есть помочь им стать такими. Но есть и таковые, которые уже ничем не спасти. Вот с ними  надо работать. Помочь им найти свои половинки, помочь создать поистине Божественные пары. Когда, увы, в прежнем варианте это уже не получится. Это стало возможным именно теперь. Вот, слушай: «Первое, что сразу  стало происходить – началось массовое преображение пространств тех, кто будет читать эту публикацию и примет решение о соучастии в этой программе. Мой замысел выстроить такое пространство «формирование Божественной пары» для желающих обрести семейное счастье тут же поддержан многообразием Божественного плана и их содействием. А будущим читателям этой статьи уже стали выстраивать обстоятельства и освобождать ваши личные пространства от отягощающей информации, которая могла бы задерживать выполнение этого совместного замысла. Внимание и содействие со стороны Божественных сил  вопросам, связанным с формированием счастливых семейных союзов,  поможет людям в Новом мире формировать жизнь по новым сценариям, где Любовь, счастье, внимательность, чуткость, взаимозабота и радость формируют любые ситуации и процессы. Гармоничная семья обеспечит и своим детям  свободу самовыражения,  понимая, что дети – наши Божественные гости, мудры не менее родителей.  Формирование семьи это совместный процесс, в котором соучаствуют  Божественные силы, родители и дети».
       – Сложно всё это осмыслить, – покачав головой, сказал Масленников. – Очень сложно.
       – Вот Комолова и советует: «Для дальнейшей работы не привлекайте ум, мыслительные процессы трёхмерного  мира, эго не в состоянии принять новые энергетические процессы, поскольку параметры трёхмерного мира не  могут воспринять энергетику более высоких уровней. Итак, вам готовы помочь множество Высших Божественных сущностей, Ангельские силы, Архангелы, Иерархии Верховного Божественного плана…. Расслабились, ощутили их присутствие и содействие в ваших пространствах жизни, тонкоматериальных состояниях… Опыт всей вашей жизни на Земле объединён в целостное состояние… Поскольку с этой всеобщей целостности вам помогут убрать и уже убирают предпосылки и отголоски старых состояний, страхов, конфронтации, агрессии, собственничества и ещё целую вереницу качеств, которые своими информационными кодами притормаживали вас на пути в энергии Нового мира и пространства реальностей материальной жизни…» Всё это, на мой взгляд, не расходится с тем, что содержится в Откровениях.
       – Интересно, интересно… Но я не представляю, как всё это выполнить, – сказал Масленников. – Какие-то сверхзадачи. Хорошо, допустим, у меня ничего не получается, и я не в состоянии сохранить семью. Значит, оставлять всё по-прежнему, не правильно? Да, да, помню. Философ сказал, что брак без любви – преступление. Давным-давно это говорилось. Но никто не давал советов расторгать браки, напротив, за это в советское время попадала по первое число.
       – Вот и ты всё воспринимаешь разумом. Наверное, и я ещё не могу, положа руку на сердце сказать, что воспринимаю иначе. А вот Комолова создала целую теорию. Она учит, подсказывает, даёт инструкции. Она говорит прямо: «Происходящее воспринимайте сердечным пространством, в котором находится ваша истинная Божественная суть, то, что вы на самом деле представляете…». Она говорит о сердечном мышлении: «Это совершенно другой вид мышления, практически это Божественная мудрость и Божественный интеллект соединены в единую новую способность – сердечное мышление…»
       – И что же это такое? Как это понимать?
       – Комолова говорит вполне ясно и понятно. Да вот хотя бы: «Очень конкретно вам стоит продумать и знать, какого человека хотите видеть рядом с вами, какие семейные реальности вы желаете иметь в новой жизни. Такое можно всестороннее продумать предварительно, а потом включиться в эту работу с пониманием своих пожеланий. Это не значит, что однажды сформированное вы не сможете менять. Сколько угодно обогащайте своё видение энергоинформатики в этом пространстве «Божественная пара».
        – Какого человека видеть рядом? Какого же человека я хочу видеть рядом? – проговорил Масленников. – Вот так, сразу и не скажешь. Но ведь на этот вопрос невозможно ответить, не включив разум?
       – Напротив! – сказал Теремрин. – Ответить на этот вопрос можно именно тогда, когда сможешь исключить разум. Ты думаешь о возможности создания «Божественной пары», но ведь признайся, у тебя сразу возникает торможение: как это сделать, как организовать быт, как обеспечить свою вторую половину. Именно в этом замкнутом пространстве мечутся все твои мысли. А Комолова говорит: «Расслабились и сердечным мышлением формируете запрос об освобождении опыта всех жизней на Земле, включая этот, от причин, предпосылок, резонансов, старых энергоинформационных состояний, которые были основой формирования прежних брачных взаимоотношений… Освобожденные пространства, сведённые в целостное состояние опыта всех жизней, заполняются кристальными энергиями взаимопомощи, чуткости, любви и гармонии по широкому спектру проявлений  на всем эволюционном пути. Такая практика сейчас действенно меняет вашу энергетику, ваши родовые и семейные связи по всем временам, расам, цивилизациям и культурам, коррекция происходит в ДНК всех тел, которые были, по всем резонансов поступков и событий, повлиявших на жизнь других людей в тех временах… Далее почувствуйте своё освобождение от старых оков и ограничений, ощутите, как легче стало дышать, расправились плечи, с которых исчез груз семейных проблем и противоречий… Возникает ощущение свободного пространства, которое вы можете заполнять своими пожеланием и видением гармоничных семейных отношений, где партнёр это человек с которым вас объединяет гармоничное единство, безусловная Любовь, общие духовные, семейные ценности, совместно сформированные реальности семейной жизни и всё заполнено кристальными энергиями счастья и свершения… Ощутите, как формируется матричное пространство «формирование Божественной пары», в котором начинает складываться энергетика вашей встречи и узнавания вашей половинки. Не начинайте только работать умом, взвешивать и анализировать варианты! Это затянет вас в старые энергии! Доверьтесь мудрости и содействию Божественных сил, у которых видение всего круга взаимосвязей для решения этого вопроса всеобъемлющее. Матричное пространство формируется Божественными силами для того, чтобы информационные коды – ваши пожелания, не растекались в пространствах, а удерживались в сфере вашей жизни. В этом пространстве начинается изменение практически во всей вашей жизни, включая физическое здоровье тела. Я неоднократно на индивидуальных консультациях помогала формировать такие пространства. Поэтому могу сказать, что энергетика пары начинает формироваться очень ощутимо. Более того, поскольку на консультации ко мне приходили те, кто на семинарах уже прошёл инициирование различных Божественных сил, подключён к энергиям Верховного Первоистока, такие же активации стали проходить у будущих партнеров! Это значит, что Божественные силы  своим содействием уже изначально формируют возможность  встретить человека соответствующего вашему духовному состоянию. Сейчас воспользуйтесь силой своих чувств и эмоций. Раскройте во всей полноте  красивейшие эмоции счастливого человека, гармоничного во всех сферах жизни, включая формирование семьи, счастья и радости в повседневной жизни. Повседневная жизнь в Новом мире должна быть заполнена вдохновляющими энергиями различного назначения, спокойствием, радостью  и уверенностью. Нет и тени сомнений, что все в стадии свершения! Абсолютное доверие! Спокойно принимайте всё происходящее. Процессы организации счастливых случайностей это достаточно сложный  механизм, который сейчас запускают Божественные силы с вашим соучастием. Не суетитесь и не нервничайте – этим вы можете внести в это чистое пространство энергии сомнения, которые Божественные силы обязательно примут во внимание, ибо ваши сомнения это свидетельство того, что вы считаете себя еще не готовыми к новой жизни. Ваша Свобода Воли и выбора  будет учтена и процесс приостановится. Далее вы продолжаете жить, ощущая, что стали совершенно другим человеком, предвкушение встречи, уверенность, что она рядом, удовлетворение и спокойствие… Одновременно постоянное присутствие рядом с вами Божественных сил позволяет пообщаться с ними, когда возникают вопросы. Общайтесь в тиши своего сердечного пространства как с самыми близкими друзьями, которые всегда рядом для поддержки и содействия… Состояние вашего энергетического пространства начинает излучать энергии, которые воспримут окружающие люди. Это импульс  уловит ваша половинка, уловят люди, которые тоже захотят в своей жизни раскрыть такие пространства. Пойдет цепная реакция для человечества. Вы не просто формируете счастливую жизнь для себя, вы становитесь планетарным излучателем новых энергий семейного счастья, которые по сетям Единения распространяются и улавливаются другими людьми и служат своего рода активизирующим импульсом для таких же преображений. Поэтому вы все соучастники и вершители грандиозного Божественного замысла – сделать мир счастливым и радостным!»
       – Будь любезен, дай на минуту распечатку, – попросил Масленников.
       – Что тебя заинтересовало? – спросил Теремрин, протягивая листки с текстом.
       – А вот что: «Божественные силы  своим содействием уже изначально формируют возможность встретить человека соответствующего вашему духовному состоянию». Вот это меня заинтересовало. Ты знаешь, один мой приятель как-то посоветовал создать образ в своём произведении, создать образ той, которую хотел бы видеть своею второю половинкой. Я задумался тогда над этим, а теперь вот читаю: «Сейчас воспользуйтесь силой своих чувств и эмоций. Раскройте во всей полноте красивейшие эмоции счастливого человека, гармоничного во всех сферах жизни, включая формирование семьи, счастья и радости в повседневной жизни». Тогда я принял совет, как руководство к действию. Теперь убеждаюсь в его правильности. Да, действительно, есть над чем подумать. Мне сложно понять, как привести в действие всё то, о чём пишет эта дама, – прибавил Масленников, – похлопав рукой по листкам распечатки. Видно я ещё не созрел, я не был на семинарах, о которых она говорит, да и нет возможности побывать на них. Но, вероятно, есть и другой путь?
       – Есть один путь – вера! Вера в Бога, или как в Откровениях говорится: вера Создателю! – сказал Теремрин.
       – Вера? И, конечно, молитва?
       – Безусловно, – подтвердил Теремрин.
       – А не придём ли мы к уже известному: молитесь, и дано будет. Сколько людей молится, а им не даётся? Мне понятно почему, да и ты разъяснил. Даётся тогда, когда молитва поистине искренняя. Но ведь я искренне молился. Молился и за то, чтобы Создатель помог мне вернуть любовь моей жены, а отчаявшись, за то, чтобы даровал он мне вторую половинку.
       – А у самого на примете, у самого в мыслях такой вот второй половинки нет? Неужели нет? Я вспоминаю твою рукопись…
       – Рукопись здесь не причём, – возразил Масленников. – Точнее, не причём героиня её. Боюсь скатиться на банальность, но, поверь, живёт в моём сердце образ одной женщины, которую и женщиной называю с трудом, потому что, когда увидел её впервые, была она совсем молоденькой девушкой. Но я боюсь даже мечтать о ней, настолько всё несбыточно, настолько всё невозможно.
       – В нашей земной жизни ничего невозможного нет, – возразил Теремрин. – Я предвижу все твои объяснения, почему невозможно, и так далее. Она свободна?
       – Была свободна, когда познакомились. Но теперь, увы, замужем. И дети есть, хотя ещё очень молода. Тридцать шесть лет. А было, когда познакомились двадцать два.
       – Тринадцать лет!? – удивился Теремрин. – Так что же у вас за отношения?
       – Я посветил ей самые лучшие из своих стихов, я даже спел сам те, на которые написана музыка. Ради неё спел. Прежде никогда не пел.
       – А она?
       – Я слышал от неё самые нежные и ласковые слова, я получал удивительные эсэмэски. Я их всё храню… Но как, скажи, как мы можем быть вместе? Это невозможно.
       – Вот что я тебе скажу. Открой распечатку… Нет, не здесь, не здесь… А вот… Читай, читай вслух!
       – Пожалуйста: «Очень конкретно вам стоит продумать и знать, какого человека хотите видеть рядом с вами, какие семейные реальности вы желаете иметь в новой жизни…»
       – А теперь вот здесь… Прочти ещё раз…
       – Да, да, читаю: «Божественные силы  своим содействием уже изначально формируют возможность  встретить человека, соответствующего вашему духовному состоянию. Сейчас воспользуйтесь силой своих чувств и эмоций. Раскройте во всей полноте красивейшие эмоции счастливого человека, гармоничного во всех сферах жизни, включая формирование семьи, счастья и радости в повседневной жизни».
       Масленников сделал паузу, посмотрел на Теремрина и спросил:
       – Прочитал. Ну и что?
       – Теперь скажи, как ты думаешь, а она хотела бы быть с тобой?
       – Она сказала однажды: «Я ваша!». И не раз повторяла потом: несмотря ни на что, я ваша! – сказал Масленников и прибавил: – А однажды я, полушутя, сказал ей, что вот возьму и напишу рассказ или повесть о нас с ней, причём, повесть, которая завершится нашим соединением. Сказал и о том, что многие сюжетные линии, которые я выстраивал прежде, сбывались. Она ответила: «Пишите!»
       – И ты говоришь об этом так спокойно?
       – Мало того, – увлечённо продолжал Масленников. – Однажды, когда она ещё не была замужем, летом отдыхала у своей бабушки в Новороссийске. Ну а я сидел в Москве. Отъездился в дальние путешествия. И вдруг звонок. Я сразу узнал её голос. Она приглашала меня в Новороссийск, говорила о том, что мы будем ходить на море, что там замечательно, что… Одним словом, приглашение было удивительным…
       – И ты? – спросил Теремрин.
       – Я отказался… Было б это несколько лет назад… Тогда и деньги у меня водились, и не на протезе я хромал… А тут. Как я мог поехать? Ты знаешь, я несколько дней был во взволнованном, взбудораженном состоянии, и едва смог привести в порядок свои чувства и мысли.
       – Ты старше почти на два с половиной десятка лет? Ну, если бы на ногах был, да при деньгах, чего ж удивляться? Небось, немало приглашений получал или, скорее, сам приглашал… А тут! Это дорогого стоит! – сказал Теремрин. – Это о многом говорит. Если это не любовь, то что же? Это не просто любовь, к которой мы так привыкли, затаскав это слово. Это – Божественная Любовь… Да, да – Любовь с большой буквы.
       – Ты меня пугаешь. Я представить себе не мог тогда, что она могла полюбить меня.
       – Почему? – спросил Теремрин.
       – Молодая девушка, девчонка совсем ещё. И я… Обременённый семьей, на протезе, да не молодой уже?
       – Тогда ответь ещё на один вопрос: она счастлива в браке?
       – Счастлива ли она? – переспросил Масленников. – Мы, естественно, не говорили на эту тему впрямую, открыто. Но… Нет-нет да проскальзывало что-то, что заставляло меня задумываться. Как-то рассказала, что была на свадьбе у подруги, и что теперь один человек тоже вот настаивает. Я промолчал. Она прибавила, что, видимо, скоро придётся выйти замуж.
       – Так и сказала «придётся»? – уточнил Теремрин и тут же с укоризной добавил: – А ты не понял смысла этого «придётся». Не могла же она сказать яснее. Что тебе тогда мешало? Твоя любовь, о которой ты написал столь ярко?
       – Нет. Там уже оставалась инерция.
       – Семья? – продолжал задавать вопросы Теремрин.
       – От семьи оставалось видимость. И она, вполне возможно, это понимала.
       – Тогда что же?
       – Теперь, после разговоров с тобой, я понял: мешало то, что нас держит в старом материальном мире. Ты понимаешь, что я имею в виду. Просто, если скажу, ты так и объяснишь, как объяснил я сам.
       – Ну и какие ещё факты? Не одно же «придётся выйти замуж»? Хотя и этого достаточно.
        – Как-то заговорили о венчании, об обряде. Я сказал, если Бог даст ещё раз строить семью, буду венчаться. Она ответила, что даже не представляет себе, что может пойти на этот шаг со своим мужем, ровно как и не представляет себе, что сможет иметь от него детей.
       – Это уже серьёзное признание. И ты не задумывался, почему она тебе всё это говорила?
        – Задумывался, но понять не мог.
        – Пленник старых догм, пленник старых представлений, – с укоризной сказал Теремрин.
       – Я часто посылал ей стихи. Так вот она сказала, что однажды эти стихи пришли в неудачное время. Они ехали на машине, причём ехали по мосту. Он вырвал у неё телефон и выбросил в реку, заявив, что это ему порядком надоело. Я даже хотел тут же написать рассказ, назвав его двусмысленно: «Вырванный с любовью телефон». То есть, телефон вырван вместе с любовью. Но потом понял, что кроме телефона, вырывать было нечего. А недавно проскользнуло. Жаловалась на то, что буквально валилась с ног с двумя малышами… Да, у неё два сына. Впрочем, это особый разговор. Так вот, даже в обморок падала – некому было помочь. Ну и, как бы между прочим, прибавила, мол, наконец, «этот» зад свой поднял, чтобы помочь, когда она уже все силы истощила и даже скорую вызывали. У меня защемило сердце. Если бы ты знал, насколько она прекрасно воспитана, как словно светится внутренней культурой. Словом, Тургеневская женщина, но в самом лучшем смысле слова – у Тургенева же разные героини. Эта же – лучшая из созвездья таких женщин. И вдруг «зад поднял». Не характерные для неё слова и выражения подобного рода.
       – С кем поведёшься, – возразил Теремрин. – Я встречал семьи, в которых мужья набирались от жён вульгарщины, да и наоборот.
       – Нет, здесь другое. Здесь – отчаяние. И знаешь: она прекрасна, она неотразима. Мне кажется, муж должен боготворить её. А тут вдруг получаю смс в ответ на своё стихотворение, ей посвящённое: «Мне кажется, я не достойна этих слов... Вы единственный, кто их произносит!»
       – А не напомнить ли тебя снова то, что уже читал? Повторенье – мать ученья! – сказал Теремрин и, выбрав листок из стопки распечаток, попросил: – Подумай, а не она ли та самая половинка твоя, с которой вас объединяет гармоничное единство, безусловная Любовь, общие духовные ценности? Может именно с ней вознесут тебя к Великой Гармонии Любви совместно сформированные реальности семейной жизни и произойдёт, говоря словами Комоловой «формирование Божественной пары». Не зря Комолова предостерегала, чтобы не начинали работать умом, взвешивать и анализировать варианты! Это путь назад, в старый мир, который держит нас и из которого пришло время вырваться. Быть может, пора прислушаться и довериться «мудрости и содействию Божественных сил, у которых видение всего круга взаимосвязей для решения этого вопроса всеобъемлющее».
       – Может быть! – сказал Масленников.
       – Кстати, её имя тоже секретно? – с доброй усмешкой спросил Теремрин. – Тоже будешь искать, как изменить или…
       – Нет! – твёрдо заявил Масленников. – Её имя – во многих моих стихах и даже песнях, написанных на мои стихи. Кстати, однажды я проводил концерт для воинов гарнизона в кинотеатре «Баку» и предупредил её, что исполню сам песню, ей посвящённую. И представляешь, она приехала, приехала издалека, из Подмосковного городка. Села скромно в зале. А когда я спел песню, подхватила пальто и поспешила к выходу. Ей ещё предстояло куда-то заехать по делам, да и домой был путь не близкий.
       – Ну, так имя то назовёшь? – спросил Теремрин.
       – Светлана! Светлая Лана, Светлая милая Лана!
       – А как ты с неё познакомился?
       – О!.. Это целая история, – оживлённо отозвался Масленников.
       – Ну, так расскажи. Или тоже только бумаге доверить можешь?
       – Нет. В наших отношениях нет ничего такого, что нельзя доверить собеседнику, тем более такому как ты. Давно это было. В тот год я только что встал на протез, встал ещё не слишком уверенно и твёрдо. Из госпиталя выписался в конце августа. И хотя внешне виду не подавал, был в растерянности: как жить? Методика известна: полгода дома, а потом уже в протезный институт. Гулять, конечно, можно на костылях, но… Как я мог ходить на костылях после того, как всего каких-то три-четыре месяца был первым танцором на танцевальных вечерах в этом, между прочим, доме отдыха. Дома обстановка была более чем гнетущей. Сын в училище. Он – стал кремлёвцем после суворовского. Мой кабинет, превратившийся в его комнату, для меня закрыт. Жена положила меня в большую проходную комнату, а сама с дочкой поселилась в той, которая была у нас когда-то детской, а потому, когда дети подросли, сыну и отдали кабинет, а дочери – большую проходную. Она ещё маленькая была. Теперь всё переменилось. Я буквально валялся на квадратном куске простыни под старым одеялом в этой проходной комнате. Жена, которая перед тем как я лёг в госпиталь и во время моих так сказать увольнений, вела себя нормально, как жена, не желала быть со мною ни в одной комнате, ни в одной постели. Тогда я получил первый удар! Терпел, скрипел зубами и терпел. Каждый вечер получал горсть таблеток от фантомных болей, которые очень сильно мучили. Бывало, закрутит, сажусь на своём диване и колочу по пустому месту, по тому пустому месту, где болит, где ощущается отпиленная моя нога. О, как я мечтал о женской ласке, о женском тепле, ну и обо всём, с этим связанным. Не мог понять, почему жена ещё недавно, когда я приезжал на выходные, даже на те, которые были перед самой операцией, назначенной на понедельник, вела себя по-другому. И вдруг… Раза два меня вывозил в ближайший парк приятель, у которого была иномарка с правым рулём и коробкой автомат. И вот, когда мы оказались на пустынном шоссе, он вдруг сказал, мол, садись за руль. При коробке автомат вторая нога не нужна. Так я уже через две недели после ампутации сел за руль. Как же это оживило! Какие силы придало! А однажды раздался звонок из дома отдыха, из этого самого, нашего. Звонил заместитель по политической части. Я им пообещал к юбилею брошюру сделать. Юбилей намечался в феврале, а уже не носу октябрь… Он был обеспокоен тем, что я уже несколько месяцев не давал о себе знать. Я пояснил, что со мною случилось. Он был ошарашен. Но уже вечер начальник дома отдыха Николай Николаевич и его заместитель Евгений Васильевич были у меня в гостях с коньком. Приехали навестить, поддержать, словом… Словом, сказал я, что от обещания не отказываюсь, да вот только одна незадача… Сложнее выполнить. Хотели меня сразу забрать в дом отдыха, но я им сказал, что приеду только на протезе. Ну а брошюру – брошюру обещал сделать бартером. Я им к юбилею тысячу экземпляров брошюры, а они меня на месяц размещают в двухкомнатном люксе. Причём, заехать я решил, когда получу протез и хоть чуточку потренируюсь на нём. А там, в начале февраля, будут каникулы у сына. С ним и приеду, чтобы хоть первое время не одному быть. Протез я получил в конце января. Меня проинструктировали, рассказали, что нужно привыкать к нему постепенно. Сначала даже не пытаться ходить, а только сидеть или лежать, не снимая его днём. Иногда вставать и, опираясь о стол, переваливаться с ноги на ногу. Всё это я запомнил и, вернувшись домой, нацепил этот самый протез, сёл за стол и продолжил работу над рукописью. Писал уж и не помню что. Помню только, что понадобилась мне какая-то книга, которая стояла в шкафу. Я был настолько увлечён работой, что встал из-за стола и направился к шкафу. Всего-то четыре-пять шагов. Но я их сделал совершенно спокойно, без всяких костылей. Взял книгу, полистал, нашёл нужный материал и только в этот момент сообразил, где нахожусь. Я стоял, опираясь на шкаф, точнее на стенку с книжными шкафами, а до стола было не дотянуться. Так я простоял некоторое время, затем уже осторожно, по стеночке, приблизился к окну, от него – к письменному столу и, наконец, смог сесть в кресло. Тут же позвонил в протезный институт и рассказал о том, что произошло. Врач, курировавший меня, удивился и заявил, что теперь инструкции уже ни к чему, теперь надо ходить, сначала с двумя специальными палочками с подлокотниками, а затем, постепенно, привыкать к тросточке.
       – Я не знаком с тонкостями всех этих дел, – сказал Теремрин. – Но, думаю, что не простая выпала тебе судьба. Молодец, что не раскис, что стал бороться… А как реагировала на всё, что с тобой произошло та, которой ты посвятил свою рукопись. Имя ты её так и не сказал.
       – Да и не скажу. Зачем? Уж раз избрал такую форму, пусть она остаётся. Это длинная история. Очень длинная. Попробую коротко. В госпитале ОНА от меня не отходила. Когда во время инъекций мне делали больно, действительно больно, а я, собрав силы, посмеивался и подтрунивал над медсёстрами, которые не могли найти вену и искалывали мне все руки, видел отражение своей боли в ЕЁ глазах. Да, да… Я именно читал боль в ЕЁ глазах. Болячка, которая привела к ампутации, была, прямо скажем, весьма и весьма опасной. Кто-то строил прогнозы. Жена, как мне потом сказали, звонила моему отцу и интересовалась, есть ли фамильное место на кладбище. ОНА же, как тоже узнал я потом из третьих рук, заявила, что если мне осталось немного, то заберёт меня, куда угодно, хоть квартиру снимет, и будет со мною до последнего часа.
       – Вот это да, – проговорил Теремрин. – И как думаешь…
       – Хочешь спросить, не пустые ли это слова? – перебил Масленников. – Нет, не пустые. Но чтобы понять это, надо было видеть, как ОНА себя вела. Всё время, пока я был в госпитале, не брала отпуск, а узнав, что после ампутации мне придётся быть безвылазно дома полгода, была буквально сражена. Когда выписывали, в госпитале обещали машину до дома. Обещать-то обещали, да никак что-то там не получалось. И опять я позвонил ЕЙ, как Ангелу-Хранителю. ОНА нашла машину, примчалась за мной, проводила почти до дома и, загрузив всякими гостинцами из деревни – есть мне можно было всё только самое натуральное – вышла за квартал от моего подъезда. ОНА звонила почти каждый день. Потом сказала, что уезжает в деревню. Потом уж я узнал, что ездила ОНА в санаторий, кажется, в Крым, в Евпаторию. По НЕЙ было там всем видно, что не в своей тарелке, ну и в столовой за столом разговорили соседи. ОНА рассказала обо мне, о наших отношениях, о беде, свалившейся на нас. И тут один сосед, как мне кажется, возымевший на НЕЁ виды, стал убеждать, что мне не выжить, что осталось помучиться несколько месяцев, и советовал ЕЙ поскорее забыть всё как страшный сон. ОНА потом проговорилась мне, что каждый вечер выходила на набережную, находила укромную скамеечку и рыдала. А когда вернулась, позвонила мне и тоже с рыданиями заявила, что хочет меня видеть… Была суббота. ОНА специально осталась у родственников. Но как мы могли повидаться? Казалось бы, совершенно невозможно. И тут выручили друзья. Договорились, что один мой приятель доставит меня в воскресенье на квартиру другого, а тот уедет к родителям. Мне нужно было только доковылять на костылях до двери, чтобы открыть ЕЙ, когда она приедет. И она приехала…
       Масленников замолчал.
       – Опять мы отвлеклись, – заметил Теремрин. – Но, впрочем, всё, что ты рассказываешь, необходимо знать, чтобы понять суть твоих проблем.
       – И не отвлеклись вовсе! Какая это была встреча! Как нежна, осторожна, как ласкова она была, как ухаживала за мной. Не передать, не описать… А главное, я ведь вновь почувствовал радость жизни.
       – И в этом нет ничего удивительного, – сказал Теремрин. – Такие встречи с любимой женщиной, можно сказать, лечебные процедуры. А отсутствие таковых – путь к болезням. Впрочем, я надеюсь, что всё это найдёт отражении в продолжении твоей рукописи. А мне всё же хочется, чтоб ты вернулся к рассказу о знакомстве со Светланой.
       – Да… Приехали мы с сыном в дом отдыха в первых числах февраля. Машину прислал Николай Николаевич. Попросился я в тот самый номер, из которого уезжал в начале мая, перед закрытием дома отдыха на ремонт, даже не подозревая, что меня ждёт впереди. Вечером – дискотека. Тогда ещё дискотеки проводились на студенческие каникулы каждый день, и дом отдыха был забит битком. Я, конечно, ни на какую дискотеку не пошёл. Сидел в номере. И вдруг, уже в двенадцатом часу сын вернулся, да не один, а с целой компанией, причём, компанией девушек. Дело в том, что летом, когда я ещё лежал в госпитале, ему удалось пробить путёвку дней на пять по пансионату. Тогда это было очень сложно. Ну и во время того коротенького отдыха он познакомился с девчонками, которые снова оказались здесь на зимние студенческие каникулы. И вот он пригласил на чай двух летних знакомых Лену, Олю и ещё Ленину подругу, с которой познакомился только что. Это и была Светлана.
       Помню, пока они хозяйничали все вместе, готовя чай, я сидел в уголке на диване, прикрыв пледом ногу, которая была в протезе. Иначе контуры протеза проступали через лёгкие брюки, а я всё ещё тогда стеснялся нового своего положения.
         Первые посиделки были недолгими. Не помню уж, о чём говорили. Я что-то рассказывал, видимо, интересное, потому что не только слушали внимательно, но и в последующие дни приходили не только ради чая. Светлана сразу поразила меня. Она обычно садилась у окна, возле занавесок, её чудный профиль и до сих пор перед глазами. Каждый день компания увеличивалось. В первый день – три девушки, во второй – пять, в третий – семь. И так до самого конца каникул. Причём мальчишек не приглашали. Оригинальная получилась компания. Мы с сыном и семь девушек! Причём, если пять из них были ровесницами моего сына, то две – Светочка и Лена – старше лет на пять. Сыну было тогда восемнадцать, а им – по двадцать три года. Это я уж потом, прикинув, понял, что они ходили в гости не ради него. Днём у них были лыжи, коньки, ну а вечером обязательно дискотека. После дискотеки все оказывались у нас. Сидели долго. И было всем очень интересно. Однажды с кем-то пришли мальчишки, но Света каким-то образом определила, что мне это неприятно, и тут же всех отправила. Почему мне было неприятно? Наверное, потому что в этом студенческом возрасте обычно ершистость переходит границы, а мне было как-то пока не по себе – я утратил возможность танцевать лучше и изящнее, нырять в бассейне, делая неимоверные кувырки. Ну а на рассказы мои – сразу оговорки. Борьба за первенство. Этого не случилось, и, быть может, и не случилось бы, но я оборонялся от любых возможных неприятностей.
       – Возможно, ты и прав, – сказал Теремрин.
       – Важно то, что и девушкам почему-то не хотелось разбавлять компанию нашу. Всё всем нравилось. Пили чай, говорили, говорили, говорили. А я так и сидел в уголке, не имея возможности даже выйти в туалет – стеснялся своего положения, ведь без посторонней помощи тогда ещё и встать с дивана не мог. Каникулы пролетели стремительно. Разъехались студентки. Уехал вскоре сын. Уж не помню, каким образом, но у меня оказался телефон Светланы. Тогда ведь мобильных не было. Тогда частенько девочки из Диминой компании заходили позвонить из моего номера. В общем, целый день круговерть. И вдруг сразу тишина… Остался я один. И снова стала меня опекать ОНА. Приезжала часто, раз в неделю уж точно. ОНА была как свет в окошке. Жена же не только не приезжала, но даже и не звонила. Это сейчас кажется – пустяки. А тогда… ОНА приезжала чаще среди недели, после работы, а была зима, темнело рано. На автобус дома отдыха ОНА опаздывала, поскольку он уходил в шестнадцать тридцать. И вот путь и не поздно вечером, но по темноте ОНА шла от меня до посёлка, чтобы сесть на автобус. Один раз напугали бродячие собаки, в другой раз опрометчиво села в какую-то машину. Слава Богу, ребята оказались очень хорошие. Не только до метро довезли без приключений, но и денег не взяли. Удивительно это теперь.
       – Странно, – сказал Теремрин.
       – Что странно?
       – Странно, что считаешь удивительным, такой вот подвоз. Я ведь всегда подвожу кого-то, разумеется, только женщин, до метро, когда еду из дома отдыха и, вполне естественно, подвожу бесплатно. Особенно раньше это было актуально, когда маршрутки не ходили, и были лишь редкие автобусу до Алтуфьева. До Медведково никакого транспорта не было.
       – Теперь всё же странно. Ну да ладно. Перезванивались мы часто. Я, конечно, всё время просил приехать. Но ведь у неё семья, дом. Правда, сын учился в Санкт-Петербурге, в военном училище. Но мужу-то как-то надо было объяснять своё отсутствие. И всё же она ухитрялась приезжать даже на выходные. И вот однажды перед выходными, на которые она приезжать не собиралась, мне позвонила Светлана. Назвала, как всегда, по имени отчеству – она и сейчас меня по имени отчеству зовёт – и попросила разрешения приехать с Леной покататься на коньках. Я откликнулся с радостью, хотя и подумал, что речь идёт об одном дне. А она: «Мы ненадолго – только на субботу и воскресенье». Вот так загадка. Я, конечно, относительно своей персоны не обольщался, но всё же было приятно. Тут же позвонил своему приятелю Гене Нестерову и, обрисовав картину, попросил приехать в субботу. И вот утром нарисовалась, как теперь говорят, вполне приличная компания. Во всяком случае, Гена был помоложе меня, и вполне подходил в кавалеры Лене. А Светлана как-то, когда рассуждали о возрасте, заметила, что, к примеру, шестьдесят лет, конечно, многовато. Но пятьдесят – нормальный возраст для мужчины. Нормальный, относительно, как я понял, её возраста.
       – Одним словом, вольных и невольных намёков ты выслушал предостаточно, но тогда почему же остался к ним равнодушен? – спросил Теремрин. – Кстати, где живут Светлана и Лена?
       – Лена в Москве, а Света в Голицыно, – сказал Масленников.
       – Не близок путь, чтобы на лыжах покататься. Мне кажется, что если бы дело было только в коньках да лыжах, вполне могла Лена приехать к своей подруге в это самое Голицыно, и не пришлось бы Светлане проделывать столь долгий путь.
       – Я много думал об этом, очень много. Ты ведь представь, в каком положении оказался. Теперь могу похвастать, ибо, какое это в моём положении хвастовство. Был я первым танцором в «Подмосковье». Едва только приглашал даму, как слышал «ах как вы хорошо ведёте», «ах как замечательно с вами танцевать», «вы занимались танцами». Приходилось объяснять, что учили всех нас в суворовском на уроках, учили в общевойсковом, но уже только желающих. Был кружок танцевальный. Ну а потом науку шлифовал в военных санаториях и доме отдыха. И вот оказался на протезе – какие уж танцы!? Заглядывал иногда в танцевальный зал и всякий раз убеждался, что так, как я когда-то, никто не танцует. Даже сын мой после первого выхода на дискотеку, когда мы приехали, воскликнул: «Как же мне теперь тебя на танцах не хватает!» Я его прежде буквально тащил на дискотеки, но он до суворовского училища достиг в танцевальном коллективе весьма внушительных результатов, а потому смотрел теперь на все эти танцульки, как он говорил, с некоторым пренебрежением. Выручила, как выяснилось Света, которая тоже танцевала прекрасно. Видимо, отчасти потому и оказалась у нас в гостях в первый день. Ну а уж в последующие…
       – Да, дружище, в последующие дни она, быть может, и отчёта себе не отдавая, ходила потому, что её тянула какая-то неосознанная и неведомая ей сила, – сказал Теремрин. – Вот что находится пока за рамками понимания. Молодая девушка, только вступающая в жизнь, идёт в гости с подругами к кому? К твоему сыну? Но она старше на четыре года. В том возрасте это заметно, да и вообще мужчина должен быть старше… Она идёт, чтобы общаться с тобой. Повторяю, идёт неосознанно. Идёт, как к человеку, с которым приятно находиться в одной компании. Идёт к человеку, с которым интересно, который, очевидно, ей симпатичен.
      – Да, и потом отношения продолжались, – заметил Масленников. – Она не раз приезжала ко мне на вечера в Международный Славянский культурный центр, в Центральный Музей Вооружённых Сил, в другие места, где я делал поэтические вечера, проводил концерты. Однажды, приехала в Звенигород, где был у меня вечер в санатории. Я подарил ей первый свой сборничек стихов. И вдруг, когда мы уже подъезжали с сыном к Москве – он меня возил на вечер – раздался звонок. Да, это было время, когда как-то быстро, резко, внезапно появились мобильники. Света говорила тепло, горячо… Она, верно, уже прочла те стихи, где упоминалось её имя. Звучало чуть ли ни «спасибо, что вы есть», «я счастлива, что вы есть, что мы знакомы». Кажется, именно тем летом, примерно через месяц, и был звонок из Новороссийска.
       – А что было, когда она приезжала с подругой покататься на лыжах? – поинтересовался Теремрин.
       – О, это целая история! – оживлённо воскликнул Масленников. – Да, так вот я позвонил своему приятелю, и он тут же примчался в гости. Приехали они все почти одновременно. Мы попили чай, и девочки, в сопровождении Гены отправились на каток. Я был в странном состоянии. Приезд Светы обрадовал меня, но я совершенно не знал её, не знал её привычек, не знал её целей. Девушкой она была просто восхитительной. Кстати, и теперь столь же восхитительна, если не более того. Знаешь, мне более всего нравятся женщины лет тридцати пяти. Это уже не юные метущиеся создания. Они уже избавляются от некоторого пренебрежения к тем мужчинам, которые значительно старше их, и перестают кичиться молодостью. Уже начинают постепенно всё более осознавать, что молодость, это недостаток, который быстро проходит. Но Света и тогда не кичилась молодостью, я ощущал её расположение ко мне, но не мог оценить его с точностью. Гена подслушал, что они с Леной на катке обсуждали, как всё будет в данной ситуации. Я, собственно, ни на что и не рассчитывал, а Гена приехал на машине и был готов, как остаться, если что-то могло получаться, так и уехать спокойно домой. Итак, они ушли на каток, а я оставался в номере, ожидая с волнением их возвращения. И вдруг неожиданно раздался стук в дверь и на пороге появилась ОНА, ну ты понял кто – ТА, чьё имя я до сих предпочитаю не называть. Да не одна, а с подругой.
       – Ты не ожидал её приезда? – спросил Теремрин.
       – В том то и дело, – эмоционально произнёс Масленников. – Если бы я только мог предположить, то, конечно же, нашёл возможность отложить приезд Светы. Ведь со Светой была полная неясность, и я не знал, как она ко мне относится – просто ли как к отцу своего приятеля, человеку вполне надёжному, неспособному на глупости и по причине добропорядочности, да и по иной – физической причине. Всё-таки, как не крути, и как не избегай этого слова, я был инвалидом.
       – Был?! – переспросил Теремрин. – Мне нравится такая постановка вопроса.
       – Конечно же, был. Я и тогда не хотел мириться с данным эпитетом, а теперь просто не считаю себя чем-то ущемлённым. Я написал во много раз больше, с тех пор как лишился ноги, причём, написал за меньшее время, – уточнил Масленников.
       – Вот это замечательно. И знаешь… Ты мне говорил, что не хочешь показывать своего героя на протезе, а я вот с этим не согласен. Покажи, покажи всё как есть. Какой пример для тех, кто оказывается в подобных ситуациях! Какой пример! – восклицал Теремрин. – Постарайся ради них продемонстрировать своё оптимизм вот через этого самого героя, которого, как я понял, ты тоже не хочешь никак называть, а просто вести повествование от «Я».
       – Да, именно. Во-первых, все знают, что если писатель пишет «Я», то это вовсе не значит, что это он. Во-вторых, писать так легче, ибо буквально врастаешь в образ героя, но жанр романа или повести позволяет скрыться от подозрений на то, что это написано с натуры. Ведь верно? – задал вопрос Масленников.
       – Пиши хоть от «Я», хоть не от «Я», называя своего героя каким-то конкретным именем, читатель, когда чувствует искренность в повествовании, когда ощущает душу писателя, вложенную в текст, будет считать, что написанное автобиографично. Ну а от «Я» в иных случаях, действительно, писать легче, – высказал свою точку зрения Теремрин.
        – Так вот. Явилась ОНА, да ещё с подругой. Причём, заглянула в номер и тут же скрылась за дверью, в коридоре. Я вышел следом. ОНА была в нервозном состоянии. Дело в том, что, как я уже говорил, подчас, буквально изнурял ЕЁ своими просьбами приехать ко мне. И ОНА приезжала, приезжала столько, сколько могла. А я обижался, что мало, иногда даже упрекал. Да, пожалуй, тогда я был всё-таки, отчасти, инвалидом, ведь для инвалидов характерны, и обидчивость, и некоторый эгоизм. Я звал и на эти выходные, но ОНА ссылалась на то, что ничего не получается. И вдруг примчалась. Оказалось всё очень просто. Когда приехали Света с Леной, я просто перестал подходить к телефону. А телефон звонил и звонил. Это ОНА хотела просто узнать, как дела и ещё раз подтвердить, что не приедет. Но то, что не подхожу к телефону, ЕЁ озадачило и обеспокоило. ОНА знала, что в дом отдыха буквально несколько дней назад приехал один мой знакомый, который был мастером на всякие выдумки. Ну и заподозрила что-то такое… Одним словом, взыграла ревность. Но, опасаясь, что встретит здесь какую-то компанию, взяла подругу. Ну и представь картину… У меня в гостях две девушки и приятель. Два плюс два… Я не готов был тогда к разрыву с НЕЙ, да и слишком много ОНА для меня сделала, чтобы вот так поступить. Да и к чему бы привёл разрыв? Мне очень нравилась Света… Очень… Но ведь ей было двадцать три, а мне под пятьдесят. Почти двадцать семь лет разница…
       – Да будет тебе известно, что разница в летах на самом деле никакого значения не имеет, – вставил Теремрин.
       – Мне, кстати, Коля Данников тоже самое говорил, – кивнул Масленников.
       – Он, верно, говорил, что все, кто сегодня живёт на Земле, являются современниками, а потому нет никаких преград для общений, для контактов, – уточнил Теремрин.
       – Да, да, примерно так, – подтвердил Масленников.
       – Но это ещё не всё. Данников, безусловно, учёный, опережающий время. Он часто говорил мне то, что я через годы прочитал в «Откровениях…». Стало быть, ему это было открыто заранее для того, чтобы он готовил своё окружение к тому, что мы видим теперь. Готовил заранее. В разных областях науки можно найти людей, которые в мыслительной своей деятельности уходили далеко вперёд, порою, подвергаясь если и не гонениям и преследованиям, то, во всяком случае, несправедливым осуждениям современников. Но о Данникове у нас ещё будет случай поговорить, поскольку оба мы ему многим обязаны.
       – Да, я обязан жизнью, – сказал Масленников.
       – Пожалуй, и я какой-то мере, – признался Теремрин.
       – Не случайно он порекомендовал обратиться к тебе с моей рукописью. Он ведь, по существу, первый читатель её.
       – Просто мы уже давно сдружились. Я его когда-то познакомил с издателями, которые выпустили много его книг, затем сам оказался в таком положении, что не мог обойтись без его помощи. Да и не только издание книг и его рецепты звеном связующим являются – мы ж беседуем с ним часами. Я его постоянно подбиваю на то, чтобы он переводил свои целительские труды в философско-целительские.
        – Интересное предложение, – сказал Масленников. – Сама идея удивительна. Философия целительства!
       – Нам пора бы уже уяснить, что любое лечение, не освещённое Богом, есть просто напросто противодействие Божьему промыслу по отношению данного субъекта, – пояснил Теремрин. – Впрочем, мы опять отвлеклись. А речь у нас о том, что главное в отношениях между мужчиной и женщиной – их духовное единство! Конечно, как-то уж природой определено, что мужчина должен быть старше. Хотя бывают исключения, но они крайне редки. А в старой России мужчины женились обычно уже в солидном возрасте и брали в жёны молодых. Это исключало вот это всякое женское «хочу – не хочу», которое возникает когда муж и жена ровесники. Конечно, женились так не из-за этого, а по другим причинам. Но всё же мужчина должен быть старше и для того, чтобы как можно дольше сохранить интимную близость в семье.
       – А у меня жена считает, что должны быть ровесниками, – заметил Масленников. – Но она выдвигает иную причину. Общность интересов. Нет, нет, – остановил он Теремрина, пытавшегося возразить. – Я понял, что ты хочешь сказать. Моя жена имеет в виду не духовные интересы, а чисто материалистические. Пикники, шашлыки, прогулки с детьми, компании общие. Одним словом, ровесникам легче развлекаться. И всегда сокрушается, что у нас такого не было. Да, увы, мне было неинтересно бесцельно сидеть с компании, перепевая сплетни и забавляясь пустыми разговорами во время приготовления и поедания шашлыков. Я предпочитал проводить время за пишущей машинкой – компьютеров тогда ещё не было. Причём, далеко не всегда я писал то, что хочется. Приходилось и деньги зарабатывать. Элементы на дочку, паевые взносы за кооперативную квартиру, долги, которые наделали, чтобы внести первый взнос. А жена студентка, затем врач участковой поликлиники с окладом, размером в один мой гонорар из небольшой газеты или журнала. И, конечно, я старался выкраивать время на ту работу, которую считал основной – художественное творчество. Сколько нужно извести бумаги, чтобы чему-то научиться! А сколько нужно прочитать! Ведь тот, кто ежедневно читает Бунина, Тургенева и других стилистов высочайшего класса, никогда не сочинит песни, как те, что регулярно слышим по телевизору. Ничего себе оборотики: «любовь упала с полки». А Крутой недавно употребил в песне выражение: «крыша едет».
       – Ты прав: есть жаргон, а есть литературный язык, – согласился Теремрин. – Конечно, в художественных произведениях рекомендуется отражать нюансы языка, показывать колорит речи того или иного героя. Не должны герои говорить одним языком. Но это не значит, что дозволено употреблять бранные слова, да и вообще слова и фразы, режущие слух. В этом случае необходимо просто прервать речь героя и написать, что он непристойно выругался или произнёс фразу, от которой покоробило окружающих. Только так и не иначе. Ведь тот, кто старается писать романы и повести, должен постоянно помнить о художественности литературы, должен заботиться о пластике языка. Да, но ты не закончил рассказ о тех днях в «Подмосковье»…
       – Я понял всю нелепость своего положения и попытался выкрутиться. Позвонил в училище командиру взвода своего сына и попросил отпустить в увольнение его с товарищем, причём, как можно быстрее, сказав, что всё поясню позже. Так и получилось, что во второй половине в гостях у меня оказались Света с подругой, ОНА с  подругой, Гена и сын с приятелем. Конечно, Света с Леной были удивлены, когда, вернувшись с катка, обнаружили в номере двух женщин, пожалуй, в матери им годившихся. Нежданным гостьям я успел пояснить, что жду в гости сына с приятелем, а девушки их уже приехали и катаются на коньках.
       – Гляжу, ты мастер выкручиваться, – усмехнулся Теремрин.
       – Да, не такой уж мастер. Просто резону не было ни у кого из присутствовавших выяснять отношения. Света с подпругой приезжали кататься на коньках. Какие могли быть претензии к неожиданным гостям? Если бы у нас прежде хотя бы намеки на какие-то отношения были, думаю, Света сразу бы уехала. Но у нас – полная неопределённость при взаимной симпатии. Ну а моя давняя пассия? Что она могла сказать? Девчонки молодые. А при них оказались мой сын и его приятель. Гена же частенько бывал в гостях. Вот и теперь он спокойно отправился домой, прихватив с собой подругу моей пассии, чтобы просто подбросить по пути до метро. Молодежь отправилась на дискотеку, а моя пассия увела меня в другую комнату, где была большая двуспальная кровать, и больше я оттуда уже до утра не выходил, поскольку ОНА решила изолировать меня и приватизировать окончательно. Уехала ОНА где-то ближе к обеду, а затем отправились по домам Света с Леной. Сын с приятелем поехали в училище. Я остался один в раздумьях. Впервые я досадовал на то, что приехала ТА, в которой души не чаял. Почему? Что случилось? Мне казалось, что этот ЕЁ приезд нарушил что-то необычайное, волшебное, только ещё нарождающееся, но так и не родившееся.
       – Да, дилемма. Ты что, уже разлюбил? – спросил Теремрин.
       – Не знаю.
       – ОНА была для меня как свет в окошке. Да, да, да, продолжала оставаться тем заветным светом, который как бы освещал мой путь в новом, трудном для меня положении.
       – А жена?
      – Она не слишком переживала мой отъезд в дом отдыха. Более того, если прежде она ревновала, то теперь, как мне казалось, и ревность исчезла.
       – Может быть, нашёлся утешитель? Извини за нескромный, и даже бестактный вопрос.
       – Вопрос резонный. Ведь с первой женой я развёлся именно потому, что она, узнав о моей неверности, обещала отомстить и отомстила. Её хотелось, чтобы я узнал, а потому быстро созналась, ну мы и развелись. Ты вправе задать банальный вопрос: мол, тебе, стало быть, можно, а ей нельзя. Хотя, конечно, ты подобный вопрос не задашь. А некоторые задавали. Тут много объяснений. Во-первых, мужская измена всё же менее преступна – устройства разные. Женщина – мать. И то место, откуда появляется ребёнок – священно. Оно должно принадлежать только мужу. Во-вторых, бываю разные степени мщения. Ту, с которой или даже тех, с которыми я изменял своей жене, она не знала и никогда не видела. Но того, с кем изменила в отместку мне она, я не просто знал – у нас были приятельские отношения. Это решило дело. Но что касается нынешней моей жены, то я в то время просто не мог допустить мысли об её измене, а если ещё точнее, то как-то не думал об этом. Хотя она несколько позднее как-то призналась мне, что одна из её подруг, некая Надя, пыталась её убедить найти себе мужичка и закрутить с ним в отместку. Жена протестовала, но, тем не менее, Надя подстроила встречу у себя в квартире. Уж очень ей хотелось сбросить с пьедестала женщину, которая во всех отношениях много выше её.
       – Вон что! – сказал с улыбкой Теремрин. – Гляжу, ты всё же ценишь свою жену.
       – Разумеется, – твёрдо сказал Масленников. – Ну а как же иначе? Не ценить и не уважать жену, значит, не ценить и не уважать себя. Мы ведь, что бы там не говорилось, в ответе за тех, кого приручили. Я, безусловно, на многое обижен, мне, безусловно, многое не нравилось. Но теперь, размышляя над далёким прошлым, я нахожу немало своей вины в то, что вышло всё вот так, как вышло.
       – Да, Владимир Соловьёв писал об ответственности мужчины за женщину, – сказал Теремрин. – То есть, мы зачастую несправедливо считаем себя безвинными в семейных бедах. Кстати, Создатель в «Откровения людям Нового Века» говорит об этом достаточно много и полно. Помнишь, я приводил тебе выдержки из Диктовки, которая так и называется «Мужчина и женщина» (17.08.06.)? Так вот там чёрным по белому сказано, что «на уровне Тонких Миров мужчина или женщина есть энергетические сущности не только выделяющие или поглощающие энергии, но сущности, формирующие в Тонком Мире мыслеобразы» и «формирование мыслей, или мыслеобразов, происходит в Тонком Мире для передачи информации в Физический Мир и, конечно, для материализации их». Что же это значит, а то, что «истоки этих двух Начал (мужчина и женщина) и их взаимоотношения нужно искать всё-таки не здесь, в Материальном Мире, а «Там», в Зазеркалье, в Тонких Мирах. Ответ на поставленный вопрос должен находиться в сфере мыслеобразов, и только при таком отношении, при таком взгляде на различие и взаимоотношение двух Начал (полов), на их вечное движение друг к другу, можно найти объяснение этого вопроса или вопросов». Заметь вечное движение друг к другу!.. Человек не ищет свою вторую половину (как кажется из глубин Материального Мира), а человек стремится обеспечить внутреннее состояние Гармонии, набирая недостающие мыслеобразы противоположного пола, проникая в Тонкий Мир другого человека». Кто почти всегда проявляет большую инициативу в поиске второй половины?
       – Конечно, мужчина, – сказал Масленников и тут же прибавил: – Хотя, говорят, что выбирают нас всё-таки женщины, но так умно, что мы полагаем, будто это наш выбор.      
       – Это всё пустое, – возразил Теремрин. – Создатель чётко характеризовал мужчину и женщину: «Мужчина есть разум, есть энергия, в то время, как женщина есть эмоции, есть Мир чувств. И соединение этих двух Начал, двух знаков энергии, создаёт ту неповторимую Гармонию, что зовётся истинной Любовью!». Разум и энергия! Мужчина при выборе второй половины руководствуется разумом, а женщина – эмоциями и миром чувств. Ну а разум – это не всегда хорошо.
        – Да, мы с тобой об этом говорили, – заметил Масленников. – И знаешь, видимо, мужчина скорее мог бы, ну, скажем, изменить в отместку, а женщина – женщина пойдёт на это только, когда её будут переполнять эмоции и чувства. Недаром, моя первая жена уже после развода призналась, что ругает себя за ту свою неумную месть. Ведь никакого удовлетворения от того, что сделала, она не получила. Осталось лишь чувство гадливости. Вот тебе эмоции, вот тебе мир чувств. А вторая жена, которой, казалось бы, создали все условия для того, чтобы она отомстила мне, увидев этот самый объект, предназначенный для мщения, возмутилась, пришла в негодование и убежала домой. Подруга потом её говорила, что в тебе, мол, живёт обида, да такая сильная, что нет сил превозмочь её и отдаться новому чувству. А физические упражнения без эмоций и без чувств ей тогда претили.
       – Тогда? – настороженно спросил Теремрин. – Теперь изменила точку зрения?
       – Как тебе сказать? Скорее «нет», чем «да». Она ведь со мной бесчувственна – я не знаю, что такое её ласки, она не позволяет целовать себя в губы, да и вообще разве только в щечку. Она исполняет свои обязанности так, как исполняют их ночные бабочки, у которых есть определённые нормы поведения – то есть делает только то, что удовлетворяет желания не мужа, а партнёра, которые иначе, как похотливыми и не назовёшь. И оказываюсь я вот этаким похотливым клиентом поневоле. Она пытается убедить, что всё это случилось уже давно, ещё до того, как лишился ноги. Но я то помню, что было перед отъездом в госпиталь, что было, когда приходил на выходные, что было в госпитале…
       – То есть? – переспросил Теремрин.
       – Представь. Когда меня ещё не пускали на выходные, мы не раз находили возможность прямо в отделении. И мне казалось, что она не чувствует ко мне антипатии. Потом было трудное, как я уже говорил, время – несколько месяцев дома в ожидании протезирования. Наконец, дом отдыха, где я провёл несколько месяцев. Она долго не звонила и, казалось, вообще забыла обо мне. И вдруг звонок. Оказалось, что она добилась выделения машины, как инвалиду, и необходимо подписать какие-то документы. Дочка как раз была на весенних каникулах. И она в день, когда был утренний прием, а назавтра – вечерний, приехала ко мне…
       Масленников замолчал, размышляя, продолжать ли рассказ. Теремрин понял, что они снова вторгаются в запретную зону.
       – Знаешь, – сказал он. – Наверное, на этом мы и завершим наш разговор. Наверное, ты прав: не стоит рассказывать, что и как у вас было. Единственный вопрос: было так, как сейчас?
       – О, нет, что ты! – воскликнул Масленников. – Никакого сравнения. Я и теперь вспоминаю об этом с удивлением. Неужели всё это было? Нет, вовсе не ампутация изменила чувства и отношения. Обиды на меня, конечно, остались. Но… Я могу вспомнить ещё столько яркого – да были поистине яркие вспышки в наших отношениях. Порою, эти отношения превращались в какие-то особые, мало напоминающие семейные. Мы ездили вдвоём в дома отдыха, где я выступал с лекциями… Вообще, когда оставались вдвоём, было, порой, так, как никогда не было прежде. И вдруг, всё раскололось на мелкие кусочки. Когда это произошло? Пожалуй, лет через пять после ампутации, хотя она говорит, что поставила крест на наших отношениях ещё до того, как я лёг в госпиталь. Она любит выдумывать небылицы.
       – Так что же случилось?
       Масленников с минуту думал, потом заговорил:
       – Моя пассия, из-за которой и произошло всё, объясняет очень просто. ОНА говорит, что когда мы с НЕЙ познакомились, а точнее, когда вспыхнули у нас чувства, о которых я и написал, у неё появилось отвращение к мужу, к любому его прикосновению. ОНА, конечно, вынуждена была терпеть иногда близость, но именно терпеть. ОНА считает, что у моей жены кто-то появился. Так это или не так, я не могу сказать, но относится жена ко мне ужасно. Нет, не в жизни обычном – там сносно. Именно те отношения, которые наиболее важны, у нас и рассыпались.
       – Неужели влюблена? – удивился Теремрин.   
       – Не верится, – возразил Масленников. – Но ты знаешь, мне не верилось и в то, что мне может изменить первая жена. – Хотя она обещала сделать это и от обещания своего не отказывалась. Но там не было подобного до самого развода. Более того, мы и после развода купили шампанское, торт и хорошенько всё отметили. А здесь… Нет, не знаю… Есть ещё одна мысль… но это уже связано с её роднёй, с одной некрасивейшей, можно даже сказать, преступной историей. Её брат пытался изнасиловать мою дочь. Слава Богу, не вышло, хотя и не прошло бесследно. Она, отбиваясь от него, выскочила на балкон и перелетела через перила. И тут началось. Вся весёлая семейка стала спасать, так сказать, честь мундира. Сначала, хотели всё скрыть, но дочь мне рассказала об этом. Я хотел посадить этого негодяя. Кстати, держиморда та ещё – беспринципен, подл, любит проехаться за счёт других. Однажды, ещё до того случая, был он у нас в гостях. Была там и Надя, которая подыскивала жене моей кавалеров. Но я об этом ещё не знал, а потому приветливо с ней общался. И вот эта Надя вечером предложила брату моей жены пойти ночевать к ней, поскольку у нас разложить всех было сложновато. Ну и я ему говорил: а чего, сходи… Да и жена советовала – она знала, что он нравится этой её подруге. И вдруг он мне сказал, да так, что дочка моя случайно услышала: «К этому крокодилу? Ночевать? Она хочет меня в постель затащить… но я не на помойке нашёл…» А спустя год жена ездила к матери на день рождения. Небольшой рабочий поселок километрах в тридцати от железнодорожной станции. Надя ездила с ней. Был там и брат жены. Ему надо было утром ехать на работу, а на автобусе не хотелось. Так вот он эту Надю уговорил подняться в пять утра, отвезти его на станцию, а оттуда уже вернуться назад – в тот день все разъезжались.
       – И она отвезла? – спросил Теремрин.
       – С удовольствием. Она ж не знала, какими эпитетами он её награждает на самом деле. Крокодил, но если может довести задарма до станции, пусть везёт.
       – Омерзительно! – воскликнул Теремрин.
       – И вот этот омерзительный тип, – продолжил Масленников, – когда его попытка в отношении дочки не удалась, действительно висел на волоске. Друзья сказали, что посадить его нет ни что. Убедили и дочку и меня в том, что во время следственных действий, которые будут непременно проводить в доме у матери моей жены, не выдержит у неё сердце. Она уже и так побывала к тому времени в больнице. А потом, когда опасность миновала, то есть время было упущено, родня всё переквалифицировала. Брат жены заявил, что дочь моя саамам к нему приставала, потому что к нему вообще все липнут, что он и в мыслях не имел. Его, мол, оклеветали. Ну а остальные, вторя ему, подвывали: «девичьи фантазии», «девичьи фантазии».
       – Ну и какое отношение всё это имеет к вашим с женой отношениям? – удивлённо спросил Теремрин.    
       – Она сама как-то призналась, что история эта сильно повлияла, потому что я не желал идти на мировую… Знаешь, люди, сделавшие подлость, но, если и не прощённые, то, по крайней мере, сурово ненаказанные, начинают ненавидеть того, кто оставил их без наказания. Впрочем, там ещё множество нюансов. Но главное – все готовы были поверить негодяю, ради того, чтобы отвести позор от своего рода. Он им брат. А кто им моя дочь? Инородный элемент! У неё и воспитание другое. Там дядья частенько племянниц тискали – по крайней мере, тискали. Иного сказать не могу – не знаю. А с дочкой моей не прошло. Вот и взъелись. Она строгих нравов, она почитает то, чему учит Церковь, она прекрасно знает Законы РИТА. А братья жены до этого случая частенько поучали, мол, давно пора «этим самым» заниматься.
А этот самый Игорёк даже решил практически «помочь». Ну, там под юбку залезть или за грудь взять – это вообще мелочи, это принято. А тут и подобного не позволяют. И жена здесь заняла порочную позицию. Как-то даже сказала дочери, мол, как тебя теперь в гости брать, ведь будешь потом говорить, что тебя домогались, если кто-то обнимет неосторожно. А «неосторожные» объятия у них, сам понимаешь, какие – одна рука под кофточку, друга под юбку. И всё это без преувеличений.
       – Да, поразительно. Ты об этом будешь писать?
        – Противно. Хотя для объяснения поведения жены надо какую-то реальную версию всё же принять…
       – Ну, что ж, за работу! Пора. А то заболтаем твой роман, и писать не захочется.
       – Это точно, – согласился Масленников.
       – Главное, интрига потрясающая. Ты, точнее, твой герой на перепутье. Представляешь, как будет читаться. Мне, например, очень интересно знать, с кем останется твой герой. Очень интересно. Да и учти… Сила слова печатного – велика, как велика энергетика мысли писателя. Вот как ты решишь дело в романе, так, возможно… Да нет, не «возможно»… Так точно будет и в твоей жизни. Вот увидишь! Ты ведь знаешь, что гласит Космический Закон?
       – Что?
       – То, что происходит внутри, то свершается и снаружи.
       – Не совсем понимаю? – молвил Масленников, с интересом поглядев на Теремрина.
       – А всё очень просто. Обрати внимание хотя бы на то, что именно тем, кто почти непрерывно говорит о трудностях жизни, тот и живёт плохо, зарывшись в эти трудности, пленённый ими. Помнится, один из американских людоедов открыто говорил, что если бы ему дали возможность показать в Советском Союзе сто фильмов ужаса, он бы сорвал с их помощью коммунистическое строительство. А почему?
       – Дело в настроении?
       – Не только. Главное совершенно в другом. Человек – энергетическая сущность. Как бы сгусток энергии или даже энергий. Так вот фильмы ужасов, фильмы о жестокости, об убийствах, вообще угнетающие фильмы о несчастьях убийственны. Тот, кто их смотрит, сам того не замечая и не понимая, наполняет свои поля энергиями убийств, ужасов, одним словом, всего того, что видит на экране. А эти отрицательные энергии, по существу энергии зла, становятся магнитом, который притягивает всё отрицательное, что есть вокруг, и формирует вокруг данного субъекта энергетический мир зла и насилия. Не лучше обстоит дело и у тех, кто живёт в страхе перед будущим. Сейчас много выпустили передач о, якобы, предстоящих катастрофах. Многие люди начинают бояться уже заранее. Некоторые умалишённые толстосумы даже убежища строят. А кто-то боится старости, кто-то опасается за потомство, даже за внуков, которых не обеспечил богатствами. Такие люди сами формируют своё будущее, и можешь не сомневаться, таковым оно у них и будет.
       – Как же так? Живут все вроде как рядом. Каким образом у одних будут катастрофы, а у других нет? – удивлённо переспросил Масленников. – Меня всегда занимал этот вопрос.
       – Каждый человек может оказаться в нужный момент и в нужном месте, – сказал Теремрин. – Тот, кто жил в страхе перед гибелью как раз и окажется притянутым в тот район, где смерть будет витать в воздухе. Ну а тот, кто твёрдо встал на путь к Богу, путь к Истине, тот чудодейственным образом не попадёт на берег, который подвергнется удару цунами, или в город, которому суждено быть уничтоженным землетрясением. Сколько известно случаев, когда люди опаздывали на самолет, которому суждено было разбиться. Но мы сейчас ведь говорим не о том. В твоих рассказах прозвучали, как я заметил, опасения, что можешь остаться один. С женой – полный разлад, с любимой – полная неясность, ну а со светлой мечтой по имени Светлана, полная, как тебе кажется несбыточность мечты. Да, повторяю, очень, очень интересно, как ты решишь вопрос в произведении, а ещё более интересно, как сложится в жизни.
       – Как Бог даст! – ответил Масленников.
       – Вот здесь ты не прав. Создатель представляет нас свободу выбора, свободу воли. Но есть во всём этом одно немаловажное обстоятельство. Если ты будешь с твёрдою верой следовать за Создателем, то ты сам, самостоятельно сможешь решить самые каверзные вопросы, самые насущные проблемы. Чем выше будет уровень самосовершенствования, тем точнее твоё решение. И в поиске второй половинки в том числе.
       – И я найду ли любовь?
       – Любовь? Наверное, сновала надо научиться любить. Научиться любить Божий Мир, созданный столь великолепно. И ты, следуя за Создателем, научишься Любить. Вот слушай. В недавней Диктовке так говорится, что «необходимо искренне ЛЮБИТЬ всё, что СОТВОРЕНО ТВОРЦОМ, радоваться (да, именно радоваться) и восхищаться тем СОВЕРШЕНСТВОМ Природы, которая окружает вас!»

                Июль-август 2010, Строгино
                Январь-март 2011, Центральный военный дом отдыха «Подмосковье»