НЕОКОНСЕРВАТИВНЫЕ УБЕЖДЕНИЯ
Ирвинг Кристол (2008)
http://faculty.rcc.edu/biancardi/Documents/Kristol.pdf
Что именно является неоконсерватизмом? Журналисты, а теперь даже кандидаты в президенты, с завидной уверенностью говорят о том, что такое неоконсерватизм и, кажется, считают, что в этом названии заложен весь смысл явления. Те из нас, кого обозначают как "неоконов", могут быть удивлены, польщены или оскорблены этим словом в зависимости от контекста. Резонно задаться вопросом: что все же имеется в виду?
Даже у меня, считающегося крестным отцом неоконсерватизма, были свои моменты удивления. Несколько лет назад я говорил и, увы, писал, что неоконсерватизм в первые годы своего существования имел отличительные черты, но позже был поглощен общим потоком американского консерватизма. Я был неправ, и неправ потому, что с момента своего возникновения среди разочарованных либеральных интеллектуалов 1970-х гг. так называемый неоконсерватизм был одним из тех подводных течений, что лишь периодически выходят на поверхность. Это не "движение", как склонны думать конспирологи. Неоконсерватизм - это то, что покойный историк джексонианской Америки Марвин Мейерс назвал убеждениями, которые выявляются в течение долгого времени и имеют смысл, поддающийся уяснению только в ретроспективе.
С этой точки зрения можно сказать, что исторические и политические цели неоконсерватизма сразу были очевидны: сделать Республиканскую партию и американский консерватизм в целом новым видом консервативной политики, пригодным для осуществления современной демократии. То, что эта новая консервативная политика будет отчетливо американской, сомнений не вызывает. В Европе ничего подобного неоконсерватизму не существует, и большинство европейцев скептически относится к его легитимности. То, что консерватизм в Соединенных Штатах гораздо здоровее, чем в Европе, и более политически эффективен, конечно, способствует существованию неоконсерватизма. Но европейцы, которые считают новаторство Америки чем-то абсурдным, решительно отказываются от рассмотрения этой возможности.
Неоконсерватизм является первым специфически американским вариантом американского консерватизма. Он исполнен надежды, а не мрачен, перспективен, а не ностальгичен, его общий тон радостен, а не желчен. Его герои ХХ века - это, как правило, Рузвельт и Рейган. Такие достойные республиканцы и консерваторы, как Кэлвин Кулидж, Герберт Гувер, Дуайт Эйзенхауэр и Барри Голдуотер, могут вежливо игнорироваться. Конечно, это не означает возможности забыть большой, видимо, самый большой сегмент Республиканской партии, в котором большинство политиков ничего не знает о неоконсерватизме и не может о нем заботиться. Тем не менее и они не могут быть слепы к тому, что именно неоконсерваторы, выйдя за рамки традиционной политической и финансовой базы, помогли сделать саму идею политического консерватизма более приемлемой для большинства американских избирателей. Также нелишне заметить, что именно неоконсервативная, а не традиционная республиканская политика привела к власти наиболее популярных президентов-республиканцев.
Одной из черт этой политики, наиболее заметной и спорной, является сокращение налоговых ставок в целях стимулирования устойчивого экономического роста. Эта политика не была изобретена неоконсерваторами, и то, что интересует их - это не само снижение налогов, а устойчивый фокус на экономический рост. Неоконсерваторы знакомы с интеллектуальной историей и знают, что только в последние два столетия демократия стала чем-то респектабельным для политических мыслителей. В прежние времена она означала по сути режим хаоса, где имущие и неимущие вовлечены в одинаково разрушительную классовую борьбу. Только перспектива экономического роста с хотя бы неодинаковой, но возможностью процветания каждого придала современным демократиям легитимность и прочность. Значение этого акцента на экономический рост таково, что оно ведет к гораздо меньшему риску для государственных финансов, чем в случае традиционных консерваторов. Неоконсерваторы предпочли бы не иметь большой дефицит бюджета, но в природе демократии - и, видимо, в характере человеческой природы - то, что политическая демагогия часто ведет к экономическому безрассудству, так что иногда приходится мириться с бюджетным дефицитом как с ценой (хотелось бы надеяться - временной) экономического роста.
Основное допущение неоконсерватизма состоит в том, что вследствие распространения благосостояния среди всех классов, форм собственности и групп населения общество в целом со временем становится менее уязвимым для эгалитарной иллюзии и демагогических призывов и более экономически рациональным. Это приводит к вопросу о роли государства. Неоконсерваторам не нравится концентрация власти в государстве всеобщего благосостояния, и мы были бы рады рассмотреть альтернативные формы оказания социальной защиты. Но нам трудно согласиться с Хайеком в том, что мы уже находимся на "дороге к рабству". Неоконсерваторы не чувствуют такой тревоги и беспокойства по поводу роста государства в ХХ веке, рассматривая этот процесс как естественный и неизбежный. Поскольку они имеют тенденцию быть более заинтересованными в истории, чем в экономике или социологии, они знают, что идея XIX в., так аккуратно изложенная Гербертом Спенсером в работе "Человек против государства", была исторической эксцентрикой. Люди всегда предпочитали сильное правительство слабому, хотя они, безусловно, никогда не любили навязчивость правительства. Неоконсерваторы чувствуют себя дома в нынешней Америке, в отличие от традиционных консерваторов. Хотя они ко многому относятся критически, они склонны искать интеллектуальное руководство в демократической мудрости Токвиля, а не в ностальгии таких тори, как Рассел Кирк.
Но нынешняя Америка устраивает неоконсерваторов лишь до некоторой степени. Устойчивое снижение нашей демократической культуры, сползающей на уровень пошлости, не объединяет неоконов со старыми консерваторами и тем более с либертарианцами, которые являются консервативными в экономике, не обращая внимания на культуру. Результатом является весьма неожиданная позиция неоконсерваторов, отдающая должное и светским интеллектуалам, и религиозным традиционалистам. Все они едины в вопросах, касающихся качества образования, отношений церквей и государства, регулирования порнографии и тому подобным вещам, которые они считают достойными надлежащего внимания правительства. А поскольку Республиканская партия сегодня имеет солидную базу среди верующих, это дает неоконсерваторам определенное влияние и даже власть. Поскольку в Европе религиозный консерватизм очень слаб, там слаб и потенциал неоконсерватизма.
И, конечно же, есть внешняя политика - область американского неоконсерватизма, которая в последнее время постоянно находится в центре внимания медиа. Это удивительно, ибо нет набора неоконсервативных убеждений, касающихся внешней политики, а есть лишь набор выводов из исторического опыта. (Любимым неоконсервативным текстом о внешней политике, благодаря Лео Штраусу из Чикагского университета и Дональду Кагану из Йеля, является "История" Фукидида). Эти выводы могут быть обобщены в следующих тезисах. Во-первых, патриотизм является естественным и здоровым чувством и должен поощряться как частными, так и государственными учреждениями. Именно потому, что мы нация иммигрантов, он является мощным американским настроением. Во-вторых, мировое правительство - это ужасная идея, ибо она ведет лишь к глобальной тирании. К международным учреждениям, которые ставят своей целью его создание, следует относиться с глубоким подозрением. В-третьих, государственные деятели должны прежде всего иметь способность отличать друзей от врагов. Это не так просто, как кажется, как показывает история холодной войны. Число умных людей, которые не рассматривали СССР как врага, хотя это входило в его собственные заявления, было на удивление велико.
Наконец, для великой державы национальный интерес не является географическим термином - за исключением таких довольно прозаических вопросов, как торговля и экологическое регулирование. Небольшая нация может чувствовать, что ее национальные интересы начинаются и заканчиваются на ее границах, и ее внешняя политика протекает почти исключительно в оборонительном режиме. Но большие народы, имеющие свои идеологии, как СССР в прошлом и США сегодня, неизбежно имеют идеологические интересы, выходящие за их территорию. После недавних чрезвычайных событий Соединенные Штаты всегда будут чувствовать себя обязанными защищать, если это возможно, демократические страны от атак антидемократических сил, внешних или внутренних. Именно поэтому в наших национальных интересах было защищать Великобританию и Францию во Второй мировой войне. Именно поэтому мы считаем необходимым защищать сегодня Израиль, когда его существование находится под угрозой. Это не сложные геополитические расчеты, это именно наши национальные интересы. За всем этим стоит реальный факт - подавляющее военное превосходство США над остальными странами мира, практически в любой мыслимой комбинации. Это превосходство никто не планировал, и даже сегодня есть много американцев, которые сомневаются в нем. В значительной степени это произошло в результате нашей редкой удачи. В течение 50 лет после Второй мировой, пока в Европе был мир, а СССР в значительной степени полагался на его суррогат, США вступили в целый ряд войн - в Корее, Вьетнаме, Персидском заливе, Косово, Афганистане и Ираке. Результатом было то, что наши военные расходы расширялись более-менее в соответствии с нашим экономическим ростом, тогда как европейские демократии сократили их в пользу социальных программ. СССР же вел эти расходы обильно, но расточительно, так что его военная мощь рухнула вместе с его экономикой. Внезапно, после двух десятилетий, в течение которых "перенапряжение" и "имперский упадок" были академическими и журналистскими лозунгами, Соединенные Штаты превратились в величайшую мощь мира. Это было магическим результатом как нашего продуманного военного бюджета, так и совокупного научно-технологического оснащения наших вооруженных сил. Власть налагает обязанности, хотим мы того или нет. И если теперь у нас есть такое могущество, то мы либо найдем возможность использовать его, либо мир воспользуется им против нас. Старые традиционно мыслящие группы в Республиканской партии с трудом могут примириться с таким положением дел, так же как они не могут примирить экономический консерватизм с социальным и культурным. Но чтобы не попасть в одно из тех несчастий, о которых до сих пор размышляют историки, наш нынешний президент и его администрация должны приспособиться к этой новой политической обстановке - хотя ясно, что они уже сделали больше, чем ожидала их партия и общество в целом. В результате неоконсерватизм наслаждается ныне второй жизнью, а до его некрологов еще далеко.
Перевод (C) Inquisitor Eisenhorn