Виктор стоит у знакомой калитки и оглядывается по сторонам. Ему кажется, что все смотрят на него, растерянного и бестолкового. Но вокруг никого нет по простой причине – полдень, уже жарко, и единственный участник происходящего сидит в тени на лавочке за три или четыре двора от Виктора и смотрит в другую сторону.
Час назад они приехали с отцом с рыбалки, отец разбирал снасти, мать с Людкой перебирали пойманную рыбу, а Виктор не находил себе места.
- Пап, я возьму мотоцикл?
Отец с удивлением поднял голову.
- Возьми. А куда ты собрался? У тебя ведь прав нет.
- Да я аккуратно. Здесь, недалеко.
Отец пожал плечами.
- Езжай, - и, повернувшись к матери, усмехнулся, - ночь ведь почти не спали, разговоры разговаривали, вот, что значит молодость. Я сейчас на боковую, и до вечера меня не будите, а он, смотри ты, мотоцикл ему понадобился.
Через несколько минут Виктор заглушил мотоцикл у дома Наташи. Дом стоял на углу, и он поставил мотоцикл за углом, под глухой стеной и перешел к калитке на главной улице. Есть ли во дворе собака, он не знал и потому не решался открыть калитку и войти. Что делать? Не кричать же под окнами, как они делали в детстве. Но зашевелилась занавеска, где-то, по-видимому, на ступеньках веранды простучали легкие, быстрые шаги и калитка распахнулась. Перед Виктором стояла Наташа с сияющими глазами, пытающаяся изобразить удивление.
- Это ты? А я уж думала, что больше тебя не увижу.
- Это еще почему? – искренне удивился Виктор.
- Ну-у…, у тебя такое испуганное лицо было прошлый раз, когда я тебе предложила жениться на мне. Ты что, решил, что я серьёзно это сказала?
- Да, - подошел почти вплотную к Наташе, оперся плечом на столб забора, - решил, что ты серьёзно сказала, пришел свататься. Ну вот, теперь вижу – ты растерялась. Растерялась?
- Растерялась, - кивнула и долго, молча, посмотрела ему в глаза.
Опустила голову, начала стряхивать что-то невидимое с платья. Помолчала, подняла глаза на Виктора. Поиграла бровями и в глазах заиграли бесенята искорки. Как у той девчонки, что он помнил со школьных лет.
- Витька, давай договор заключим? На месяц. Или на сколько ты домой приехал? Ты что-то говорил про все лето. Это что, у вас отпуск такой длинный дают? Я до средины августа, например, буду.
- Какой договор? Ты о чем?
- А такой, - она опять опустила глаза вниз, - ты тогда сказал – давай лето вместе проведем. Было такое?
- Было.
- Ну, вот и давай договоримся, если конечно вместе проводить будем, - она опять посмотрела долгим взглядом ему в глаза, - тебе со мной интересно?
- Наташка, что ты там усложняешь? Какой договор? Что значит – интересно? Да я всю ночь о тебе думал. Сидели с отцом на бережку, болтали о разном, выпили маленько, а у меня ты перед глазами стоишь. Ты не представляешь, как ты изменилась. В тебя ведь влюбиться можно. Ну что ты улыбаешься? Думаешь, что я шучу?
Наташа, заложив за спину руки, тоже оперлась о забор, отвернула в сторону лицо.
- Ну, влюбляйся. Я не против.
- Слушай, я не пойму, какая ты. То девушка неземной красоты, - улыбался, пытаясь заглянуть ей в лицо, - то девчонка, которую я за косы дергал.
- Витька-а, какой ты сладкоречивый стал! Где ты так наловчился? Или у вас такой предмет в мореходке был? Учили, как женщин в портах обольщать? Мне никто еще не говорил, что я девушка неземной красоты.
А Виктора уже понесло. Он снова тот мальчишка, что здесь по улицам бегал, на велосипеде девчонок катал, а Наташка, недоступная Наташка кокетничает с ним.
- Как я раньше этого не замечал? Сколько времени потеряно. Или ты только недавно так расцвела? А, Наталья?
- Да, вот тебя ждала и расцветала.
- Что, специально для меня?
Оба явно дурачились. Оба это понимали и не могли остановиться. Оба хохотали и продолжали разыгрывать сценку молоденьких влюбленных. Больше всего им нравилось, что они понимали друг друга с полуслова и подхватывали шутливый тон, как будто слова знали заранее.
- Погоди, а о каком это ты договоре говорила?
Виктор спросил, продолжая смеяться, а Наталья вдруг стала серьёзной, положила на плечо голову и долго посмотрела на него. Потом взъерошила ему волосы.
- Чуприна твоя совсем выгорела. В жарких морях плавал?
- Наталья, моряк не плавает…, моряк в море ходит. Это пора запомнить. Так что за договор?
- А договор такой, - помолчала, - не дурить друг друга. Не обманывать. Ты вот сейчас шутишь, смеёшься, мне хочется верить твоим красивым словам…, а не могу.
Виктор тоже перестал улыбаться. Засунул руки в карманы стареньких брюк, которые еще не снял после рыбалки, смущенно посмотрел на пятна рыбьей слизи на карманах, грязь на коленях, поднял глаза на Наталью, видя, что она тоже смотрит на его «рабочую» одежду.
- Да, вот видишь, спешил. Как мальчишка. Так что – верь. Не бойся - верь. А договор твой я принимаю. Поэтому готов обещать, что глупостей не будет.
Не сговариваясь, подошли к лавочке, сели.
- Много рыбы поймали?
- Прилично. Вот таких сазанов три штуки. И карпа, - показал руками больше, чем полметра.
- Вить, врешь? Откуда в наших краях такие карпы?
- Места знать надо. А если не веришь, то поехали к нам – покажу.
- Как это – поехали? На чем?
Виктор встал и пошел за угол. Вывел мотоцикл и широким жестом предложил Наташе любое место, на сиденье сзади, или в люльке. Наташа сидела на лавочке, скрестив руки и, посмеиваясь, с удивлением глядела на Виктора.
- Витя, ну ты, как мальчишка. У отца мотоцикл угнал? То-то я слышала что, как будто, мотор тарахтел. Выглянула, молодой человек есть, а мотора нет. А он, оказывается, его спрятал.
- Смеёшься? Так что, поедешь? С ветерком прокачу. Рыбку посмотришь…, и вообще…
- А что? – после секундного раздумья сказала Наташа, - а поехали! Только погоди.
Она убежала в дом и быстро вернулась.
- Я думал, что ты переодеваться бегала, а ты…
- Я что, плохо выгляжу? - оправила платье, удивленно глядя на него.
- Нет, выглядишь ты прекрасно. Платьице подчеркивает твою тонкую талию, стройные ножки…
- Витька, я прямо таю, прекращай. Вещуньина с похвал вскружилась голова. А в дом бегала…, это я матери сказала, что уезжаю.
Виктор невольно глянул на окна. В одном, чуть отодвинув занавеску и придерживая её рукой, стояла мать Наташи. Виктор смущенно кивнул ей. Мать тоже чуть заметно улыбнулась и тоже кивнула ему. И не отходила от окна, пока мотоцикл не уехал. Наташа села сзади и положила руки Виктору на плечи. Так и доехали. Когда вставала – сказала.
- Вить, а ты возмужал. Сзади смотрела на тебя и не узнавала. И плечи у тебя широкие, мускулистые. Возмужал Витя, возмужал. Что смотришь. Это я тебе на твои сладкие речи. Не красней, дружок, это тебя ни к чему не обязывает. Погоди, а что это ты мотоцикл загоняешь во двор? Дама домой пешком пойдет?
- Ой, что это вы? Уже домой собрались? И чайку не попьёте?
Наташа пожала плечами и пошла следом во двор. На крыльцо веранды выскочила Людка.
- Люд, глянь, кого я тебе привез.
- Ой, ой, мне он привез. Привет, Наташа! Мама, - обернулась Людка в двери, - гляньте, кто к нам приехал. А мы ломаем голову, куда это Витька так смотался быстро.
Вышла мать, все стали здороваться, говорить друг другу комплименты, сетовать, что давно не виделись. Виктор извинился и пошел в дом переодеться, умыться. Умылся, переодевался в комнате и смотрел в окно на стоящих во дворе женщин.
Странно они смотрятся, пришло в голову. Как родные разговаривают, что-то едва заметное их объединяет. Погоди, что я делаю? У меня же Варя в Мурманске, у Вари будет ребенок. Он так и подумал – не у нас ребенок, а у Вари. Поймал себя еще на мысли, что Варя так бы у них во дворе не смотрелась. Ну, никак не мог он её здесь себе представить.
Натянув на мокрое тело майку, сел на диван, обхватил голову руками. Что-то не так, я как бабник, не могу остановиться. То одна у меня, то другая. Несерьёзно. Вспомнил капитана. Тот, помнится, сказал: «…не мельтеши между женщинами… это плохо…, это всегда видно». Но, он же и сказал: «…нельзя женщину от себя отталкивать…, любимую…». Вот. Любимую. А какая из них любимая?
Перед глазами стояла темная ночная рубка, за стеклами иллюминаторов далекие огни соседних промысловиков, тот разговор с капитаном. Выглянул в окно – во дворе солнечные блики на лозах винограда, в открытую форточку смех и чириканье воробьёв. Да что это я, как романтический молокосос! Пусть все идет, как идет. Лето. Отпуск. Дом. И вдруг следующей мыслью мелькнуло – Наташка! Улыбнулся этой мысли и вышел на веранду.
- Милые мои женщины, у меня предложение. Срочно жарим сазана и устраиваем торжественный обед в честь гостьи.
Людка захлопала в ладоши, Наталья смущенно глянула на мать, а та, серьезно посмотрев на Виктора, поправила фартук и направилась к летней кухне.
- А почему в честь гостьи? В честь гостей. Ты ведь тоже погостить приехал. Скажешь не так?
И уже проходя мимо Виктора одобрительно, так, чтобы остальные не видели, мигнула ему обеими глазами. Виктор озадаченно посмотрел на неё, потом на девушек. Так. И что дальше?
- Вить, а папа недавно спать лег. Что, будить будем?
- Не суетись, пока сазан зажарится, он выспится.
- Ага, я тоже думаю, что он обязательно проснется и встанет. Лишний раз стаканчик вина пропустить, кто же откажется?
- Людка! Ты у меня сейчас заработаешь! Постыдилась бы.
- Меня бить нельзя! Я взрослая девушка.
- Ты лучше иди матери помоги.
- Можно подумать, что я сама бы до этого не додумалась, - буркнула Люда, проходя мимо Виктора и прикрывая затылок ладошкой. Мало ли что ему в голову придет.
- Я тоже пойду помогать, - Наташа сделала Виктору глазки и прошла за Людой.
- Э, а я хотел посидеть, поговорить.
- Мы с тобой еще поговорим, - погрозила ему пальцем.
Виктор обреченно поплелся за женщинами. Выглянула из дверей летней кухни мать и кивнула Виктору.
- Вот хорошо, а то я уже звать тебя собралась. Гостей не принято работой загружать, но выхода нет. Почисти, пожалуйста, рыбу. Всю. Мы сейчас пожарим, а остальную я засолю.
- Давайте я почищу, тётя Надя, я умею, - предложила Наташа.
- Вот ещё, придумала. Гостей нельзя загружать. Правильно я говорю? – Виктор улыбнулся матери.
- Правильно. Но, раз мы тебе нашли работу, мы и второй гостье работу найдем. Давайте, Наташа, с Людмилой картошку чистите.
- Рыбу, с картошечкой! Что может быть лучше? – Виктор причмокнул.
- И молодой лучок, - вставила Наташа.
- Наш человек, - Люда показала большой палец.
Рядом с кухней под навесом, оплетенным виноградом стоял стол со скамейками. Здесь тоже иногда кушали. Здесь и устроилась молодежь. Виктору повязали фартук, и он занялся сначала заточкой ножей.
- Чтобы рыбу шкерить, ножи должны быть, как бритва острые, - назидательно учил он женщин.
- Что делать? - почти хором спросили они.
- Шкерить! Темнота. В море рыбу не чистят, там её шкерят, разделывают, ясно? И делают это с такой скоростью, что вам и не снилось. Тоннами за смену. А? Представляете?
Женщины не представили. Уважительно поглядывали на Виктора, как он, действительно, быстро разделался со всей рыбой. Самого большого сазана распластал и порезал на куски. Остальных тоже распластал и сказал, что сам засолит. На балык. Людка, округлив глаза, повторила:
- На балык?
А Наташа следила за его руками и, наконец, заявила:
- Вить, а как же скрипка? Я еще в школе смотрела на твои руки, думала, что ты действительно скрипачом станешь. Пальцы у тебя, вон какие тонкие и длинные. А ты, оказывается, ими и рыбу чистишь. Да так ловко.
- Я не руками, я ножом рыбу чищу.
Разговор постепенно перешёл на воспоминания. «А помнишь?», «А помнишь?», повторялось всеми по очереди.
- А вот это вы, конечно, не помните, - вступила в разговор мать, - первого сентября я тебя, Витя, привела в первый класс, и вас, малышей, парами ставили, чтобы в класс завести. Помните?
- Нет, - замотали головами Виктор и Наташа.
- Я отгадала, – хихикнула Люда, - Витька с Натальей за ручку стояли.
- Да, ты отгадала, - мать улыбнулась и долгим взглядом посмотрела на Виктора и Наталью.
Виктор пошел к рукомойнику, начал мыть руки и, не глядя ни на кого, сказал:
- Наташка, а тебе не кажется, что нас с тобой здесь поженить собираются.
- Вить, ну что за шутки? – смутилась Наташа, - и вообще, что за манера – девушек в неловкое положение ставить?
Наталья даже сделала вид, что рассердилась.
От крыльца дома зашаркали дворовые шлепанцы, и подошел отец. Стал рядом, расчесывает мокрые волосы и приветливо рассматривает кухарок.
- У нас гости?
- Да, папа, вот это - Наташа. Помнишь Наташу Кудрявцеву? Вот эта очаровательная девушка и та Наташа, это один человек. Здорово?
Виктор подошел к Наташе, приобнял её и положил голову ей на плечо.
- Да, - отец, хмыкнул, - мать, ты смотри, какой он смелый стал. В школе, помнишь? Он ведь девчонок, как огня боялся, да? Или я ошибался?
Наташа убрала руку Виктора с плеча и поздоровалась с отцом.
- Здравствуйте. А я вас помню. Вы к нам в школу приходили, ремонт в кабинете физики делали. Тогда отцов позвали помогать, и мой приходил, и вы приходили. Вы вешали портреты на стены.
- Картины вешал? Да, что-то такое помню. Ну, ладно, милые мои. Я пока спал, проголодался. Как у вас с обедом дело обстоит? А? Хозяйки? Давайте воспоминаниями за столом поделимся.
- Люда! Давай, накрывай стол, - распорядилась мать, - а рыбу я быстро пожарю.
Через полчаса все сидели за столом. Посреди стола красовалось блюдо с румяными кусками зажаренной рыбы. В центре возвышалась коричневая с белыми шариками глаз голова сазана. Изо рта торчал пучок зелени. Рядом, в большой миске дымилась отварная картошка присыпанная перьями зеленого лука и укропа, в плетенке крупными кусками нарезанный хлеб. Вот и весь перечень блюд. Скромно, но аппетитно!
Да, в углу стола, под правую руку у отца стоял большой розового стекла графин с выдавленными на его стенках виноградными гроздьями. Под самую пробку графин был полон бордовым с фиолетовым оттенком напитком. Это домашнее вино заняло надлежащее место под рукой главы семьи, винодела и виночерпия. Стаканы для вина были поставлены всем, даже Людмиле. Она покрутила пальцами на столе стакан и заявила:
- Наташ, чем чаще ты у нас будешь в гостях бывать, тем я быстрее…, - скосила глаза на родителей.
- Стану пьяницей, - уточнил Виктор, - так ты хотела сказать?
- Витя! – укоризненно шлепнула его по руке мать.
- А если я женюсь на Наталье, и она будет у нас жить, то ты окончательно сопьёшься? – не унимался Виктор.
- Этим не шутят, - сказал отец, разливая вино по стаканам.
Людмиле он налил на два пальца. Та обиженно посмотрела вино на просвет, покрутила стакан так, что в нем образовалась воронка и понюхала.
- Ах, какая прелесть! Папа, я правильно все делаю?
- Делаешь ты все правильно, но учти, что тебе больше никто не нальет, - одернула её мать.
- Школьницы вино должны только нюхать, - смеялся Виктор.
- Наташа, ты не подумай ничего плохого, Людмила еще вино ни разу не пробовала, - мать улыбнулась Наталье, - и ни обращай внимание на них, они не могут без шуток. Иногда сцепятся, как кошка с собакой, хоть разнимай.
- Или холодной водой разливай, - добавил отец.
- Да я все понимаю, у меня с братом Вовкой так же. Только вот мой друг Витя что-то неудачно шутит. Когда это ты успел решить, что я за тебя замуж выйду? – она положила голову на плечо и заговорщицки прищурилась на Виктора.
- Как когда? Еще вчера. Я человек решительный. Или ты забыла, что вчера в школьном дворе говорила? – он успевал ухаживать за ней, - тебе какой кусочек положить? Румяный, с корочкой? Какой ты любишь?
- Витька ты мне зубы не заговаривай. Клади любой, я любую рыбу люблю. А вот тайны наши не смей выдавать. А то я с тобой ни о чем разговаривать не буду. И вообще! Сделай, пожалуйста, строгое лицо и говори серьёзно.
Мать с отцом только переглядывались и улыбались. Отец поднял стакан и спросил:
- За что выпьем, молодежь? Вы тут уже на несколько тостов наговорили.
- Как за что? – Виктор сделал торжественное лицо, - за рыбалку! За удачную рыбалку. А то, о чем мы с подругой детства говорим, так вы не обращайте внимания, дорогие родственники, это мы с ней вспомнили школьные годы. Как мы с ней за партой друг друга локтями били, выясняли, кто главней. Это мы так шутим. Да, Наталя? - и он легонько толкнул Наташу локтем.
Та ответила и вдруг шутливо расстроилась:
- А я думала, что ты серьёзно…
- Ребята, а ну, давайте ешьте, а то остынет, - мать тоже подняла стакан и вдруг засмеялась, - а мне можно пошутить?
- Давайте, мама, - Людка обрадовалась.
- Так вот я выпью за то…, нет, не осмелюсь, - махнула она свободной рукой, - одним словом, Наташа, я вот вспомнила, что в детстве Витьке говорила, что ты лучшая невеста для него. И я свое мнение не поменяла, - смутилась и выпила весь стакан до дна.
- Да? А мне, между прочим, моя мама тоже самое говорила. Про Витю.
Наталья сказала, подняла стакан и тоже выпила его одним махом. Брови у неё взлетели, рукой она прикрыла рот, и уставилась растерянным взглядом на сидящего напротив отца Виктора.
- Ничего страшного, вино молодое, прошлого года - улыбнулся отец, - вкусное? Ты поешь, поешь.
Наталья покивала и принялась за рыбу. Смаковали вино отец и Виктор. Пили глотками, медленно, прерывались, поглядывали на цвет. И все вдруг сменили тему разговора. Заговорили о вкусе вина, о рыбе, о рыбалке. Мужчины, естественно, рассказали несколько эпизодов из их героического промысла. Наталья сидела на вынесенном из дома стуле. Слушая, она откинулась на спинку, жевала веточку петрушки, и улыбалась, переводя взгляд с одного рассказчика на другого. Когда отец наливал ей второй раз, она остановила его, сказала, что ей достаточно и двух глотков, что ей и так хорошо.
- Гостье нашей хорошо! – подхватил Виктор, - вот за это и выпьем. Виват, гостья!
Выпили еще не один раз. Люда принесла из погреба прошлогодних яблок, и закусывали яблоками. Вспоминали школу, учителей, одноклассников. Наталья больше других знала о том, кто куда устроился и как живет. Две девчонки уже замуж вышли, у одной дочка.
- Представляешь, Вить, у наших одноклассников уже дети есть?
- Представляю, - почесал затылок Виктор.
Потом Виктор рассказывал о море, рассматривали фотографии, что он привез с собой. Виктор сам фотографировал, у него был приличный фотоаппарат «Зоркий» с двумя объективами. Фотографировать он любил, и снимки у него получались эффектными. Были в его коллекции и панорамы промысла с группами судов у стоящей в дрейфе плавбазы, и подьем или спуск трала. Горы рыбы на палубе и рыбообработчики в прорезиненных «рокен-буксах». Снимки норвежских фиордов, причалов Олесунда и улиц Монтевидео.
Была, конечно, и его фотография в английской куртке и мичманке, смотрящего вдаль в бинокль. Очень эффектное фото. «Молодец, Виктор. Интересная у тебя жизнь» - сказал отец. А женщины охали, восхищались, Наталья все косила глаза на Виктора, рассматривала его, переводя взгляд с фотографий на сидящего рядом. Один раз, видимо непроизвольно, погладила его по плечу. Это не ускользнуло от взгляда матери, и она в очередной раз переглянулась с отцом.
Засиделись, как-то незаметно, допоздна. Отец уходил, возвращался с графинчиком, и они с Виктором выпили еще немного вина. Потом мать поставила чайник и пили чай с вареньем. И говорили, говорили. И когда на веранде зажгли свет, Наталья тихо сказала Виктору:
- Мне пора. Проводишь?
Виктор долго смотрел на неё, потом опустив голову, тоже тихо ответил:
- Не хочется.
- Что – не хочется? – удивилась Наталья.
- Расставаться не хочется.
- Я же тебе не расставаться предлагаю, - улыбнулась Наталья.
Они сидели, склонившись, друг к другу головами и шептались. За столом в беседке они были уже одни. Виктор взял руками её голову и уткнулся носом ей в волосы.
- От тебя детством пахнет.
- Это плохо?
- Это чудно. И от этого у меня голова кругом идет.
- А почему детством? Я, между прочим, духами пользуюсь.
- Не знаю. Может это духи у тебя такие замечательные, а может быть, я их не чувствую. Но от тебя той еще Наташкой пахнет. И это так здорово.
Виктор повернул к себе её лицо и поцеловал в мягкие, податливые губы. Наташа не оттолкнула его, не подняла руки. Они у неё лежали на столе. Он увидел близко перед собой её чуть скосившие глаза и нахмуренные брови.
- Ты уговор наш помнишь?
Виктор отдвинулся и кивнул. Потом потер лоб и поглядел ей в глаза. Наташа ответила ему серьёзным, с прищуром взглядом. Голова знакомо клонилась к плечу. Она ждала ответа. Виктор молчал. Нет, не потому, что не знал, что ответить. Почему-то не хотелось превращать в слова то, что он сейчас чувствовал. Сейчас скажу какую нибудь глупость, думал он. И все испорчу. И Наташа, как будто поняла его.
- Молчишь. Это хорошо. Совестливый, значит. Пойдем?
Встали. Виктор увидел мелькнувшую на веранде сестру.
- Люд. Скажи нашим, я пойду Наташу провожу. Пусть дверь не запирают. Нет. Скажи матери, чтобы мне в кухне летней на лавке постелила. А то поздно приду, шуметь буду. Хорошо?
- Я слышу, - из дома послышался голос матери, - я на кухне постелю.
Виктор с Наташей вышли на улицу. И сразу их окружила полная темнота. Вдали, метрах в двухстах за углом светился фонарь улицы, по которой они пойдут в сторону её дома. А над головой уже раскинулся шатер звездного неба, и из-за черных громад деревьев через их улицу протянулось коромысло Млечного пути. Наташа взяла Виктора под руку и прижалась к нему.
- Смотри, Витя, дорога в ночи. Куда она ведет? И кого? Всех?
- Как куда? Конечно к счастью! Пошли? А вообще – это Млечный путь. Разве ты не знаешь?
- Ну…, почему, знаю, конечно…, но как-то не задумывалась, что вот это - именно он, Млечный путь. Так вот он какой?
- А то, что это наша галактика, ты знаешь?
- Витя, не надо мне экзамен устраивать. Знаешь – расскажи.
- Но это же азы астрономии.
- Витенька, я по другому профилю. Я астрономию не учу.
- Ну, хорошо. Наша Земля, да и наша солнечная система составляющие одной галактики. Понимаешь?
Наташа кивнула, обняла его и, чуть откинув голову, внимательно смотрела ему в глаза. В темноте её глаза казались Виктору огромными и очень красивыми. И кто же мог подумать, что из той голенастой Наташки такая красавица получится.
- И эта, наша Галактика…, это диск такой из миллиардов звезд…, а может быть и больше…, а мы внутри этого диска…, понимаешь?
Наташка отрицательно помотала головой, продолжая неотрывно глядеть на Виктора.
- А что ты понимаешь, Натулечка? – Виктор приблизил к ней своё лицо.
- Я? Что ты такой большой и теплый. Прямо горячий. И очень умный. Ты, Витя, стал таким, что к тебе можно прижаться, и…, ни о чем не думать…, а еще, ты предложил идти к счастью. Я согласна, - положила ему на плечо голову и теснее прижалась.
- А ты такая…, такая…, - Виктор с непривычной бережностью и нежностью обнял её и стал целовать глаза, нос, щеки, пока не добрался до губ. Она ответила ему.
Провожал он её почти до утра. Они и на лавочках сидели и просто по улицам вокруг её дома ходили. Подолгу молчали. Вдруг начинали говорить и не могли остановиться. А вокруг стояла та самая ночная тишина, что бывает в маленьких селениях, деревнях, да и в маленьких городках. И даже непрерывный собачий лай в разных концах городка, с разных улиц, свистки маневрового тепловоза с железнодорожной станции, ничто не нарушало этой своеобразной тишины.
- Я себя снова мальчишкой с тобой чувствую. А еще и темно, и я не вижу, что ты повзрослела и уже девушка. Я ту самую Наташку целую.
- Девчонку?
- Да.
- Извращенец.
- Да не говори глупости, я ведь тебе сказал, что я тоже, как мальчишка.
- Вить, у тебя много женщин было?
- Ужасно много.
- Ты их всех помнишь?
Они сидели на лавочке, и Виктор отдвинулся от неё.
- Давай еще один договор заключим, - предложил он.
- Я уже знаю какой. О прошлом – ни слова. Так? У нас с тобой ведь за спиной годы и годы. Столько наворочено, - засмеялась Наташа, - хорошо, не будем.
Вспомнили сегодняшний обед, посмеялись над тем, что он постепенно, незаметно превратился в ужин.
- Я столько рыбы никогда не ела, - смеялась Наташа, - и такой вкусной. Я и не думала, что у нас здесь такая рыба ловится.
- Наталя, а почему ты говоришь «у нас», ты же мне сказала, что ты теперь Ленинградка. А я – Мурманчанин. Так ведь?
- Вить, не говори глупости. Мы дома. Мы по настоящему, здесь, дома. Ну, разве не так?
- Так, Наталя, так.
- А еще мне твои родители очень нравятся.
- Чем же они тебе нравятся?
- Не знаю. Они какие-то не местные, что-ли. Интеллигентные. Я таких в Ленинграде вижу. Их по разговору чувствуешь.
- Может быть. Я не замечал. Но…, знаешь, главное, что ты им тоже нравишься.
Наташа молча прижалась к груди Виктора. Прощались долго. Стояли, взявшись за руки, вчерашние одноклассники, а сегодня парень, повидавший мир и девушка, прикоснувшаяся к нелегкой жизни.
- Ты знаешь, Вить, у меня такое ощущение, что я оттаиваю. Это потому, что ты такой теплый?
- Что, хлебнула, небось, всякого?
- …, - пожала плечами, - одна, в чужом городе…, да ты еще знаешь, какой он – Ленинград? Суровый он, Витя. Особенно зимой. Тоска, одиночество, какая-то безысходность… на тебя от стен, от камней холодом веет. Давит. И еще, люди…
- А что – люди?
- Нет, ты меня, видимо не правильно понимаешь. Люди там, в основном, хорошие. Даже не так. Прекрасные там люди. И, знаешь, очень странным мне показалось такое вот…, идешь по улице, особенно в темное время суток, а вокруг все куда-то спешат, все мимо, мимо, все чужие, причем, очень чужие. Ты меня понимаешь?
Виктор кивнул.
- Ой, Вить, это трудно рассказать. Всем до тебя дела нет. И не просто – нет дела, а кажется, что они все другие, и что они от тебя чем-то отгорожены. Понимаешь?
Виктор погладил Наташу по голове. Видно было, что рассказывает она что-то глубоко пережитое.
- Но, вот стоит кого-то остановить, спросить – и человек остановится, все тебе расскажет, покажет, и еще спросит: «у вас все в порядке?». Это настоящие ленинградцы такие. Да. Наверно те, что блокаду пережили, или их родственники.
- А что, другие есть?
- Конечно. Приезжают ведь сейчас в Ленинград. Хочется в большом городе жить. Снабжение здесь, кино, театры. Вот…, я приехала, - Наташа грустно улыбнулась.
- Наталь, мы же с тобой дети провинции, понимаешь? Я, все-таки, прошел в мореходке адаптацию. Не часто в город на первых курсах выпускали, и все такое…, да и Ростов – город южный. Люди открытые. У меня немного по-другому было. А ты сразу, головой в полымя, да? В большой, чужой город, и вообще…, И у меня такое ощущение, что тебя там, все-таки, обидели. Нет?
- Хотели. Одна ведь. Думал беззащитная.
- Кто?
- Витя. Какое имеет значение? Мы что, сейчас разбираться будем? Ты же меня знаешь. Я за себя постоять могу. Все в порядке. Проехали.
Виктор прижал Наташу к себе так, будто хотел от кого-то защитить.
- Но, я же вижу, у тебя боль осталась. Это видно.
- Витька, милый Витька. Какой же ты стал! Я уже все забыла. В твоих руках, - она уютнее устроилась в его объятиях, - все забудешь, - и подставила губы для поцелуя.
Уже у своей калитки взяла его за руки.
- Витя, ну зачем я буду скрывать очевидное? Ты видишь…, что я…, как мне с тобой хорошо? На девичью гордость наступаю. Или не видишь? Стою и первая тебе это говорю. Да и ты…, женщину ведь не обманешь. Так, как ты меня обнимаешь…, так притворятся невозможно.
- Стоп.
Виктор положил ладонь ей на губы. Поцеловал в макушку и тихо, в волосы прошептал:
- Давай третий договор заключим.
- Да ну тебя. Я уже жалею, что затеяла эту игру в договоры.
- Наташенька, милая моя, не сердись. Я уже не мальчик. И работа у меня, ты знаешь, какая. Я не могу слова на ветер бросать. Мы с тобой, по настоящему, всего-то день, два вместе, да? Вот. Я знаю, что с тобой я буду предельно…, слышишь? Предельно честен. Ты мне очень, очень дорога. Ты для меня, как вся моя предыдущая жизнь здесь, как все детство, родная, родная. А потом…, ты вдруг оказалась женщиной. И такой желанной…, нет, я лучше замолчу.
- О-о. А ты, действительно, повзрослел, Вить. Все. Иди домой.
Виктор дождался, когда у Наташи хлопнет дверь и пошел по темным улицам домой. За всю дорогу не встретил ни души, только, проснувшиеся во дворах бдительные собаки, провожали его ленивым лаем. Собаки провожали его от двора к двору, передавая друг другу разноголосым, то глухим уханьем, то визгливым тявканьем. Это, видимо, характеристики хозяев, улыбнулся в душе Виктор.
Настроение ему не портили даже подбегавшие к забору четвероногие громкие сторожа. Теплая, темная ночь, редкие фонари, знакомые заборы. Он мог бы закрыть глаза и сказать, в чьём дворе лает собака. Выйдя на свою улицу, зачем-то сбросил босоножки и пошлепал по теплой пыльной дорожке, по мягкой травке в сторону дома. Помылся холодной водой из-под уличной колонки, и лег в летней кухне на застеленную матерью кушетку.
Сердце уже успокоилось, не колотилось, как полчаса назад, слух начал улавливать звуки покоя, трели свечка, свистки маневровых тепловозов на железнодорожной станции. Он дома, его окружают в темноте знакомые предметы, с детства знакомые запахи, и, как будто, не было никогда моря, Мурманска, Вари. Все заполнила Наташа. Её глаза, губы, её шепот и голова, чуть склоненная на плечо. Заснул, когда уже светало.
Продолжение следует. http://proza.ru/2013/01/07/1866