- Где ты шляешься, Миронов? - нотки раздражения в голосе Грановского не предвещали ничего хорошего.
Пашка столкнулся с ним в коридоре центрального корпуса, когда шёл из бухгалтерии.
- Бабу что ли завёл? - Грановский посмотрел ему в глаза, и от его пристального взгляда Пашке стало холодно.
"Неужели он обо всём знает", - промелькнула в голове мысль. Пашка сглотнул и опустил взгляд вниз, на коричневый истертый пол.
- Я... я на почту ходил, Владимир Юрьевич, - выдохнул он. - Посылку матери отправлял.
- Посылка - это хорошо, - через некоторое время отозвался Грановский, - пойдем-ка со мной.
Пашкино сердце упало куда-то вниз. Он прошёл по коридору вслед за Грановским и встал, прислонившись спиной к стене, пока тот открывал ключом дверь кабинета.
- Что бледный такой, Миронов? - Грановский бросил на него быстрый взгляд.
Тон его был довольно добродушным, и Пашка немного успокоился. Он вошёл за Грановским в кабинет. Сел за стол, положив перед собой руки. Их срочно надо было чем-то занять, чтобы Грановский не видел дрожь в его пальцах. На столе ничего не было, чистая поверхность, гладкая и темная. Лишь с краю, ближе к Грановскому, стояла чернильница с пером. И Пашка почему-то подумал о том, сколько уже людей ставило этим пером свои подписи. Сознаваясь в том, в чём не было их вины. На мгновение перед глазами появилось распухшее, с кровоподтеками лицо Сибирцева. И в следующий миг - косой холодный дождь и неподвижно лежащее у расстрельной стены тело.
"На этом месте скоро буду я", - яркой вспышкой мелькнула в мозгу мысль.
Пашка положил руки на колени и сцепил их сильно-сильно, до боли в костяшках.
- На почту, говоришь, ходил? - с какой-то ухмылкой проговорил Грановский, сощурившись. Он сидел перед Пашкой за столом. И почему-то не закуривал, а какими-то механическими движениями вертел в пальцах дорогой золотой портсигар.
И Пашка вдруг подумал, что этот портсигар наверняка достался Грановскому от кого-то из расстрелянных. Раньше он не обращал на это внимание, но теперь эти мысли почему-то стали причинять неудобство и боль. Словно заноза, впившаяся под кожу и проникающая куда-то всё глубже и глубже... к сердцу.
Он вспомнил, как два дня назад в его комнатку уже поздно вечером заглянул Завьялов. Закатав рукав, поднёс к Пашкиному лицу запястье, на котором красовались крупные часы с золотым ободком.
- Глянь, паря, красота-то какая!
- Да, хорошие, - проговорил Пашка, разглядывая часы.
- От твоего юнкерка недобитого достались, - Антон хохотнул и присел рядом на кровать. - Корбаш сказал, что могу их взять, как вознаграждение. За то, что, тютя, твою работу доделывал.
Пашка отвернулся к стене. А Завьялов, тем временем, снял с руки часы и сунул их Пашке под нос.
- И глянь, здесь и дарственная надпись на них есть.
Пашка посмотрел вниз. На круглом корпусе часов действительно была выгравирована красивая чёткая надпись:
"Дорогому сыну Владиславу на память от отца"
- Вот так вот, - хвастливо проговорил Завьялов, надевая часы на руку.
А Пашка вдруг почувствовал к нему отвращение.
То же самое чувство поднималось сейчас внутри, когда он глядел на руку Грановского, небрежно вертевшую портсигар. Наконец Грановский открыл его, вытащил сигарету, закурил. Пашке он сигарету не предложил.
- Значит так, Миронов, - голос Грановского прозвучал жёстко, - ты, надеюсь, наш недавний разговор помнишь?
- Да, Владимир Юрьевич, - парень кивнул.
- Это хорошо. Потому что хлюпикам здесь не место.
Он захлопнул портсигар и посмотрел Пашке в глаза.
- А позвал я тебя сюда для того, чтобы предупредить. Завтра утром я вместе с товарищем Корбашом уезжаю в Петроград. На неделю. Обязанности глав. ЧК в мое отсутствие будет выполнять товарищ Фомин Сергей Иванович.
Пашка опять кивнул и подумал про Фомина. Это был один из самых жестоких чекистов. Лет тридцати, высокий, худой, с прилизанными темными волосами с пробором посередине. Ходили слухи, что Фомин - кокаинист, хотя сам Пашка ни разу не видел, чтобы тот нюхал какой-либо порошок. Правда, не видел он, чтобы Фомин и пил. Но при этом довольно часто пребывал в каком-то непонятном, возбужденном состоянии. И часто Пашка замечал в нём злость, даже ещё бОльшую и страшную, чем у Грановского. Особенно, когда Фомин избивал или унижал кого-либо из заключенных. В такие моменты Пашка чувствовал к нему сильную неприязнь и боялся.
- Товарища Фомина слушаться беспрекословно, понял Миронов?
Пашка вновь кивнул, думая над сложившейся ситуацией.
"Грановского не будет целую неделю", - промелькнула в голове мысль. Перед глазами появилось бледное лицо Елены. Её глаза, в которых на краткий миг он тогда, в зимнем парке увидел хрупкую надежду.
"Это шанс", - подумал Пашка, - за эту неделю надо как-то добыть пропуска. Ключ теперь будет у Фомина. Правда, он ещё тот зверь. Но, надо что-то придумать..."
Ещё раз предупредив Пашку о недопустимости всяческого проявления слабости, Грановский на прощание сказал уже более добродушным тоном.
- Ну, иди, Миронов, иди. А про почту ты мне всё-таки наврал. На свиданку бегал.
Пашка, уже подошедший к двери, вздрогнул и медленно обернулся к Грановскому.
- Я ж вижу, Миронов, - Грановский усмехнулся. - Ты и бриться стал чаще. И ходишь, как витаешь где-то. Ну, зазноба-то дело хорошее, но смотри, чтобы от работы не отвлекала. А так, парень ты молодой, дело понятное.
Грановский опять усмехнулся.
"Догадался он про Елену или нет?" - эта мысль не давала Пашке покоя весь вечер после разговора с Грановским. Она билась в сознании, мучила и заставляла его курить самокрутку за самокруткой. Он сидел в своей комнате и до мельчайших подробностей вспоминал произошедший разговор, пытаясь по интонациям, жестам, выражению лица Грановского понять, знает ли он о его свиданиях с Еленой. Или нет. А если знает - неужели так вот, спокойно уедет на целую неделю, даже не дав ему понять об этом.
"Нет, не знает он, что это Елена, - подумал Пашка, раздавив в пепельнице окурок. - "А если бы догадался, он бы со мной сразу разделался, не откладывая. Он вспыльчивый и ревнивый, тянуть не будет".
Он вспыльчивый и ревнивый, тянуть не будет".
Скрипнула дверь. Пашка поднял голову. На пороге стоял Антон Завьялов. Как показалось Пашке, был он немного навеселе.
- Не помешаю? - поинтересовался он. И, не дожидаясь разрешения, уселся на кровать рядом. От него изрядно пахло спиртным.
- Новость-то слышал уже? - Завьялов улыбнулся и начал машинально сворачивать самокрутку, - или главный сам тебе сказал?
- Да, - Пашка кивнул, - у меня днём разговор с ним был.
- Фома всё-таки дождался своего часа, - Завьялов выпустил в потолок струю дыма, - дождался... Всё твердил, хочу покомандовать. А что теперь, вот и получил. Ну ничего, как-нибудь продержимся. Неделька-то всего.
- Ты думаешь, с Фомой намного хуже будет? - Пашка всмотрелся в лицо Антона.
- А то, - Завьялов сделал рукой какой-то неопределенный жест и развалился на кровати. Он был уже довольно сильно пьян. - Говорю тебе, паря, натерпимся еще с ним. Он же того, кокаинист. И злющий, как шакал. Да у него ведь и припадки бывают. Неужто не видал? А вчера, вот, женщину избил прямо в камере, за просто так. Сам видел. То ли не понравилось ему, как она на него глянула, то ли ещё что. Из-за пустяка какого-то. Бил и приговаривал: "Мы эту спесь дворянскую выбьем из вас". Злющий. А перед Грановским по струнке ходит. Владимир Юрьич то... Владимир Юрьич сё... подать вам, принести вам? Тьфу! - Антон смачно сплюнул.
Пашка напряженно слушал Завьялова, не зная, что и сказать. Мысли путались, расплывались... но одна вдруг проявилась наиболее чётко. И Пашка ухватился за неё. Пьяный Завьялов что-то говорил и говорил дальше, но Пашка, почти не слушая его, прокручивал в голове эту мысль:
"Всё равно за неделю, пока не будет Грановского, надо достать пропуска на выезд. Другого такого шанса уже не появится"
/Продолжение следует/