- Я устала, может, повернем назад, - устало и без всякой игривости начала слегка постанывать она. – Ну, почему ты не богат при твоих талантах? И где машина, на которой бы ты повез меня в лес. Из последних сил за тобой плетусь и противно потею.
- Вот именно, потная ты себе и нужна будешь. Когда будешь раздеваться, надо, чтобы от тебя шел пар.
Последнее предложение я произнес про себя, чтобы раньше времени не напугать ее. А то скажет – я дальше больше не еду.
- Ты слышишь? У меня нет уже сил. Вчера, знаешь, был трудный день на работе. Я вся выдохлась и почти не сплю от бессонницы. Эти занятия бухгалтерией изматывают меня. Это не мое. А сейчас я из последних сил иду за тобой. Ты же меня не застрелишь в конце, как отставшую.
Сама вытащила меня в лес, сбежав от мужа, и сейчас хочет моей жалости, - подумалось мне, и, не дожидаясь криков стенаний, чуть притормозил, жалея слух окружающей природы, которая была изумительно прекрасна. Однако наша лыжня не слушалась ее дребезжащего голоса и продолжала разрешать скользить по себе незатруднительно. Даже ветер отсутствовал, зарывшись в сугробы, слегка простуженный от прежних морозов. Перейдя ж/д, через километр мы вышли к лесному озеру, и подошли к продолговатой метр на шесть проруби.
- Тебя ждет очаровательное ощущение. Потерпи, - подбодрил я свою спутницу. Я думал, это ее взбодрит незамедлительно.
- Ты что, купать меня вздумал?- не успела испугаться она. – Не буду! Я плавать не умею. Замерзнем?
- Ты всегда будешь, потому что я рядом с тобой.
И слегка зажав поцелуем ее изумительный ротик, я вдохнул в него усиление женского начала. Она несильно сопротивлялась моему ее раздеванию, ибо это было для нее привычным ожиданием последующего награждения наслаждением.
- И трусики надо снять.
- Нет. Я стесняюсь. Люди кругом. Я потом выжму.
- Купаться зимой в одежде – это кощунство над обнаженной природой. Снимай.
- Нет. Увидят….
- Давай, без размышлений о других мужчинах. И не мечтай. Не следует долго стоять. Замерзнешь.
По мере окончательного оголения, она совсем притихла и одинокой березкой на пригорке чуть вжалась в себя и готова была броситься на меня для согрева.
- Чуть попозже, - добавил я вдохновения и направил ее почти кошачье движение по снежному льду к холодящей призрачности водной глади.
Она быстро вошла в воду, которая показалась ей совсем не холодной, ибо я грел окружающее пространство через свою руку, которую затем отпустил, и она поплыла.
Как юная девица на выданье, она побарахталась в воде, будто примеряя платья, ни одно не подходящее ей, и быстро вынырнула топотом ножек по песчаному дну. У берега ее ждали дерево ее лыж и брошенная с моих плеч куртка. Она встала на нее, сразу обмочив со всех сторон, вознесла по моей команде руки к небесам, куда понеслись восторги, наполненные улыбками радующегося ребенка. Она так восхитительно пыталась осмыслить происходящее, что ей удалось подражание первых нечленораздельных звуков наших далеких предков. Думаю, это были неандертальцы, если, конечно, среди них могла находиться моя прелесть. Она блаженствовала, благодаря себя и меня, а я начал спешно одевать ее.
- Я впервые…. сегодня 30 декабря. Искупалась в проруби.
Одевшись и заставив и меня залезть в воду, женщина выдала философское выражение.
- Знаешь, сейчас я думаю, что в этом купании нет ничего особенного. Потому что, оказывается, все это очень просто.
- А-ха, - позволил себе я тихо, - когда я рядом с тобой.
Мне нравилось, что я умело и легко перевожу в разряд простого то, что ранее для нее было недостижимым героическим воплощением.
Вечерело. Из-за плотной пелены облаков солнце не смогло окончательно с нами расстаться, по-человечески согревая, и Луна где-то бороздила одиноко холодная и почти не светила.
- Надо торопиться, - скомандовала она, - пора к мужу. Давай я твоего героя поглажу и расцелую. Не хочу тебя такого горячего оставлять без своего внимания, заботы и любви.
Затем, оттолкнув от лыж, прижала меня спиной к той самой березке, и умело припала ко мне в позе молящейся грешницы.
- Хорошо, что ветра нет завывающего, - прошелся я с сарказмом в свой адрес и, особенно по нижней части тела, опасаясь за неадекватность тамошнего поведения по месту и времени действия.
- А смотри и не поморщился от подруги милой, - возгордилась она, крепко держась за основание удовольствия, вновь и вновь погружаясь в него своей самодержавной нежностью.
- Я счастлива. Ты так великолепен во всем, любую уговоришь, что мне не стыдно с тобой изменять мужу. А он у меня такой хороший. Любит, и я его. Как здорово: зима, березка и твоя страсть, вгоняющая в меня жар и трепет….
Она еще час гнала меня по лыжне, и ее дыхание то приближалось, то чуть отставало, и тогда она пищала на весь лес, что темно и ей страшно.
На остановке ее ждал автобус. Она передала мне лыжное снаряжение, а когда вошла, по губам я прочитал: - Спасибо за сухие трусики.
Скоро она будет дома, и ее обнимет семейная суета и скука, где у нее не родятся философские выражения. И она снова с волнением будет думать обо мне, и представлять, как я бреду по заснеженному тротуару с двумя парой лыж и кто-то набивается мне в подруги.