За рекой, за речкой...

Геннадий Струначёв-Отрок
                "Гадюка". Как вы думаете, что означает сие название?.. Не напрягайте воображение: всё равно не угадаете. Это местное название маленькой десантной баржонки, которая пять раз в день курсирует поперёк устья реки Апука, соединяя усадьбу колхоза  имени XX партсъезда на косе с национальным заречным селом. Оба этих населённых пункта объединены общим названием, носящим имя реки.
                Ещё есть  между ними связь через телефоны, которых, впрочем, на всё Заречное, где проживает 195 коряков из 230 жителей, несколько штук, по главным опорным пунктам: клуб, сельсовет и детский сад.
Вот и всё, что их соединяет на протяжении 27 лет. С тех пор, как местное население переселили из юрт в тесные однокомнатные дома с маленькими кухоньками. Протрубили на весь мир о заботе, которую проявило государство к маленьким национальностям, и... забыли про них.
                "Гадюка", застопорив ход, по инерции выскакивает носом на прибойку. О днище скрежещет галька. Опускается носовая часть, и на берег начинают прыгать пассажиры, в основном женщины, ездившие в колхоз в магазины (свой ларёк не работает - продавец в отпуске).
                Узкие перекособоченные сходни доверием не пользуются: с них легко можно сверзиться. Иногда ими пользуются при посадке. Хорошего пирса для швартовки на берегу нет. Есть какое-то разбитое его подобие, но к нему можно причалить только по полному приливу.
                Вот так и ездят уже много лет коряки на косу за покупками.
                Ступив на берег, попадаешь как будто в другой мир. (На косе кипит работа: урчат тракторы, громко разговаривают строители, ослепляюще  вспыхивают блики электросварки). Здесь - ленивая, расслабляющая тишина.
Разбитая, в залитых водой колдобинах тундровая дорога посередине двух рядов маленьких деревянных домов, покрытых толем. Утро. Одинокая старуха, переваливаясь, как утица, проковыляла от одного дома к другому. Сощурившись, посмотрела на меня против солнца из-под вскинутой руки, да и ушла с безразличным видом.
                Что больше всего меня восхитило в северных сёлах - это собаки. Такие же внешне равнодушные к окружающему миру и безобидные, как их хозяева - "хозяева" тундры. Приподнимут головы, посмотрят на тебя одним глазом, да и бросят их снова лениво на лапы: иди, добрый человек, своей дорогой, а нам спать не мешай. Люблю я незлых собак. Были бы люди все такие.
                Первая и единственная встретившаяся мне на пути вывеска на большом, аккуратно покрашенном бараке оповещала, что в этом здании находится детский сад-ясли "Милют" ("Зайчик", как мне потом перевели). Такое ласкающее слух название, после названия баржи, меня просто потянуло к себе. Живые, черноголовые дети с раскосыми глазами, радостными голосами кинулись мне навстречу: "Дядя! Вы к кому пришли?". Дети есть дети. Они всегда бурно друг перед дружкой проявляют свой интерес к незнакомым. Хотя нет, директор "Милюта" Валентина Павловна Астафьева и воспитатель Маргарита Николаевна Гичголковав тоже заинтересовались, когда узнали, что я интересуюсь проблемами, касающимися их детского сада, и хоть чем-то хочу им помочь.
                - Однако чем? Недавно, до вас, здесь председатель областного Совета Синетов был.  Пролетал по северным сёлам.  К нам заглянул. Сказал, что у нас "чистенько, уютненько, лучше даже, чем в детсаду на косе". И улетел. Пусть хоть так, а то вообще, сколько живём, ни одного руководителя из области в глаза не видели, - говорили мне директор  с воспитателем. - Они улетели, а наши проблемы с нами и остались.
Что детский сад новый нужно строить, вы, наверное, и сами видите? Но пока хоть ставку рабочего ввести необходимо для поддержки здания. Здесь мужские плотницкие руки нужны. Что мы, женщины, сделаем? Подкрашиваем, как можем. Качели, песочницы нужно ремонтировать.
Детей 35 человек. Не хватает комнат. Старшая и средняя группы смешаны. Оранжерею необходимо построить, тепличку небольшую, чтобы дети сами могли в земле поковыряться, цветы, огурцы повыращивать.
                В центральной печати сейчас только и разговоров, что о национальных языках, а у нас ещё вопрос не решён о нулевом классе и преподавании корякского языка. Как будто в районе и дела никому нет до этого.
Всё село мусор валит у детского сада, под берег. Как не поймут, что здесь же их дети гуляют? А всё потому, что в селе нет ни одного мусоросборника. Хотя есть решение райисполкома о выделении для сбора мусора специального трактора с "пеной" ( так у нас мусорный ящик на полозьях зовётся). А рыбвод приходит - все претензии за мусор детскому саду предъявляет.
                Котельную нужно ремонтировать. Мёрзнут дети зимой в садике. Колхоз совсем ничем не помогает. Хорошо, сельский Совет немного денег выделил. Купили игрушки, музыкальные инструменты. Скоро должны контейнер получить. Это благодаря новому председателю Галине Альбертовне Соловьёвой.

                ***
                ...С крыльца детского садика  хорошо видны на околице села четыре новых просторных одноэтажных строения. Каждое на два хозяина. Туда я и направил стопы. Оказались это, как я назвал их про себя, "дома для престарелых". Нанял колхоз в прошлом году шабашников (решил улучшить условия жилья пенсионеров), построил эти дома. Поселил туда осенью старушек, заслуженных в труде вдовушек, да чуть их за зиму и не поморозил. Чудом бабки выжили. В квартирах себе ещё и чумы наделали. В одежде спали. Как это часто бывает, шабашники уехали, "сорвав деньгу", а дома оказались пустостенными. В этом году уже колхозные строители делали им капитальный ремонт - арендная бригада Ивана Константиновича Костянко. Она же и фундамент для пятого дома рядом с этими четырьмя заложила, только уже своего, капитального проекта.
                А живут в этих домах "божьи одуванчики": Ирини Ивановна Митайхав, Надежда Маральхотовна Юльтавнаут, Валентина Игиховна Тынана, Людмила Юльтынкававна Кичикавав и один среди них мужчина Николай Васильевич Алютанав.
                Пережив эту, самую суровую в их жизни зиму, они дружно пришли к выводу:
                - В чумах, отнако, лучче было.
                Войну пережили. Молодыми девчатами для фронта рыбу ловили, оленей с отцами пасли, сюда на косу на забой пригоняли, торбаса, кухлянки шили, ягоду на лекарства собирали. А теперь дожили: печь дымит, и поправить некому. Пенсию заработали: на месяц на чай с сахаром не хватает, а ещё уголь нужно покупать.
                - Сорок девять рублей получала, - говорит Надежда Маральхотовна, - чичас пообещали прибавить до девяноста рублей, а дали за июль шестьдесят девять.
Если считать, что официальный уровень бедности у нас в Союзе 75 рублей в месяц, то довольно далеко "за уровнем" проживали "дети природы". А если посчитать то, что наши законы отобрали у них охоту на нерп, лахтаков, лов рыбы, разогнали нартовых собак, в придачу бывший председатель колхоза В. В. Кустин продал их оленье стадо (взамен не дали абсолютно ничего), то, как очевидец, я утверждаю: проживают они в абсолютной нищете.
                На работу их (ссылаясь на их слабосилие) председатели не брали, мотонартами их не обеспечили, бензин для лодочных моторов и сами моторы - страшный дефицит. Постоянные штрафы рыбинспекторов и охотоведов отбили у них охоту к традиционным промыслам.
                - Избаловалась молодёжь. Ничего не хочет делать. Только пьют целыми днями. Мы в их годы... - пожаловались мне старушки.
                А что же им делать? Косить сено и ухаживать за коровами! Вот что отвело на их долю колхозное руководство. А у них, как мне известно, не приучен желудок коровье молоко переваривать.
                Давайте послушаем исповедь молодого человека, например, из рода охотников, Вячеслава Малнаута.
                - Мать на речке замёрзла. С шести лет - детский сад, апукский интернат, десять классов, потом Сосновское СПТУ - тракторист широкого профиля. Не нужен мне трактор, деваться было некуда. Охотиться хочу, не могу устроиться в Ачайваямское отделение Олюторского госпромхоза. Не доверяют, наверное. Охотовед Федякин сказал: надо в охотничье общество вступать. Собрал весной все справки, необходимые для этого (и из больницы, что не дурак), пришёл к нему, а он на лето уехал на ставной неводработать.     Так что не так это просто охотником стать. Я всё равно охочусь. Отбирают ружья - бью гарпуном нерпу. Старухам отдаю. А шкуры они на чауты и торбаса разбирают. Мне приятно, что я пользу своим людям приношу. И рыбу ловлю. С семи лет сам рыбачу.
                Организовали, как бы нам во благо, свои бригады для лова рыбы. Развозят каждой семье сколько ей положено по нормам. Сельсовет думает, что это нам в радость, чтобы не отрывать нас от работы? Может, старушкам это и хорошо, а мы сами хотим ловить, своими руками. Столько, сколько нужно.
                Нас вынуждают браконьерничать. А вообще пусть дадут мне ружьё и участок для охоты. Зачем мне нужно сено?
                Что можно возразить против такого крика души?
                А в табун идти сразу вызвалось пятеро парней. "Только купите оленей!.." - Виктор Айгинто, Иван Белян, Михаил Митайхав, Алексей Ивиткан, Николай Юльтылькот.
                Недавно избранный председатель колхоза Александр Иванович Коваленко, отвечая потом на этот мой вопрос, заверил, что уже в ноябре будет покупать для начала 1000 голов ветверогатых животных.
                А пока неприкаянная молодёжь, просыпаясь после обеда, ходит друг к другу в гости, в поисках "чего бы выпить". А вечерами на дискотеке устраиваются возле клуба побоища пьяных "богатырей", где по нечаянности чуть не досталось и мне.

                ***
                На стройплощадке нового дома работала хозрасчётная бригада И. К. Костянко. Меня обступили строители. Они были не столь щепетильны в подборе слов для критики в адрес руководства колхоза и сельсовета по сравнению с прежними моими собеседниками.
                И было отчего.
                - Чтобы здесь строить, - начал Григорий Пантелеевич Ярмош, - нужна буровая установка, мелиоративная техника - экскаватор, хотя бы кубов 700 камня, чтобы сделать каменный дренаж. Организовать людей на заготовку хвороста и мха, чтобы засыпать поверх камня. Иначе дома когда-нибудь "поплывут". Здесь тундра. Вечная мерзлота.
Строители стараются делать всё качественно, чтобы те, кто будет жить в этих домах, не поминали их теми же словами, что и прошлогодних шабашников. Но хорошо ли настроишь ломом, киркой и лопатой? Стройматериал сами пилят из кругляка Из Петропавловска привозят не доски, а отходы.
                Незаметно разговор перекинулся на снабжение. Всё оно идёт через Пахачи. И сюда отпускается самый минимум продуктов и промышленных товаров. Рыбкооп не работает. Вернее, работает втихую: все дефициты  продаются из-под полы. А сейчас ещё и хлеб из Пахачей возят: на своей пекарне всех в отпуск отправили. Так что, если шторм - сидят без хлеба. Овощей нет, соков нет, конфет нет. Привезли арбузы зелёные по 5 руб. 70 коп. за килограмм, и те - гнилые. Бутылок из-под "Малкинской" у каждого жителя скопилось - пропасть, некуда сдавать.
                28 июля заседало здесь выездное бюро райкома, вроде и товары необходимые появились, и бутылки постановили принимать... Бюро уехало, и все их начинания как в воду канули.
Взяли колхозники свиноферму в аренду, начали, было, окорока коптить... санэпидстанция запретила.
                Своего стада оленьего нет – само собой и оленина отсутствует.
                Единственное, они считают, с чем им "ужасно" повезло, это с зубным врачом. Одна на весь район - у них в Апуке находится, Раиса Матвеевна Никитина. Со всей округи люди на перекладных добираются сюда (даже из районного центра), чтобы вылечить зубы. Очень благодарны ей жители колхоза, что не бросает их, не переезжает в район, куда её постоянно переманивают работать.
                ***
                Изучая таким образом жизнь коренного населения, на последний рейс "Гадюки" я опоздал. Опустился вечер. Из тундры резко гудя, как мессершмитты, налетела туча комаров, на которых я с непривычки глядел со страхом, и волновался о переправе. Потом из залива, медленно клубясь, словно дым, на устье навалился туман. Стало сыро и неуютно. Под берегом на якорях дремали дюралевые лодки с поднятыми моторами.
                Вызвавшийся перевезти меня на косу высокий молодой коряк Слава долго дёргал шнур стартера (мотор не подавал признаков жизни), пока не понял, что отсутствует шланг, соединяющий бензобак с мотором. Его просто-напросто украли.
                Долго и выразительно ругался Вячеслав по-русски, пока до меня дошёл смысл его возмущений: ещё пять лет назад отставляли коряки на берегу под открытым небом не только лодки с моторами, но и бензин в бочках, и снасти, и запчасти, а теперь спасу не стало - всё воруют, даже лодки угоняют. Потому что всё жизненно необходимое для северян стало дефицитом: бензин, моторы, винты, запчасти.
                Возле клуба я всё-таки нашёл перевозчика. Два парня тузили третьего за украденную канистру браги. Моё присутствие заставило бойцов оставить свою жертву и тот, поднявшись с земли, пригласил меня к лодке.
                Пьяный в дымину, он чуть не вывалился за борт, когда лодка под взревевшим мотором дёрнулась и закружилась на месте.
                - Ну-ка, старик, дай сюда румпель, - отстранил я хозяина от мотора, - из этого мрака твою лодку придётся выводить мне. Прибавил газу и повёл "Прогресс" поперёк течения на пробивающийся сквозь туман, мерцающий на косе огонёк уличного фонаря.

                Август 1989 года.