Глава 14
Римский гражданин
Civis Romanus sum.
(Я — римский гражданин.)
Цицерон. In Verrem, V. Ivii. 147
2007, 14 сентября, Рим
— Такие вещи случаются на улицах Рима сотни раз в день, — услышала Анна над собою приятный мужской голос, говорящий на английском языке с едва уловимым итальянским акцентом. Она подняла голову и увидела стоящего над ней ослепительной красоты молодого человека в белом костюме. В протянутой к ней руке была её сумочка. Глубокие чёрные глаза приветливо улыбнулись, а затем улыбка осветила и всё его лицо, являя ровный ряд белых зубов. На мгновение она застыла, забыв о сумочке, забыв обо всём на свете. Солнце было прямо за его спиною, и его тонкий костюм по краям светился золотом. Анне ещё никогда не доводилось видеть зрелища подобной красоты. Будто очнувшись от сна, она встала и растерянно улыбнулась.
— Не может быть, — только и смогла сказать она, получая из рук героя свою пропажу. Теперь она могла его хорошо разглядеть. Ему было, наверное, лет двадцать пять. Высокий лоб, патрицианский нос с едва уловимой горбинкой выдавали в нём коренного римлянина.
— Старо, как у Данте, — продолжил он на английском. — Пилигримов, приходящих в Рим, грабили римские разбойники, но сам Рим оставался прекрасен.
Голос был глубоким, весёлым и мелодичным — в совершенстве подходящим всей внешности молодого человека.
— Меня зовут Винченцо, Винченцо Паолини, — произнесли губы, немного тонкие для атлетически сложённого тела.
— Анна. Анна Грин. Но как? Где вы её нашли? — спросила она, глядя на сумочку. В такой ситуации ей бывать ещё не приходилось.
— У вора, — улыбнулся молодой человек. — А вора я нашёл в церкви.
— Вор прятался в церкви? — удивился Анна.
— Почему бы и нет? Он там благодарил Мадонну за удачу, — снова ослепительно улыбнулся молодой человек.
— Вы шутите? — недоверчиво произнесла Анна.
— Да правда же, — уверил её молодой человек. — Римские воры — даже из числа иммигрантов — очень набожные люди. Так с древних времён повелось. У этрусков даже была такая богиня — Фуррина, которая считалась покровительницей воров. Отсюда латинское слово furinus — «воровской».
— Вы что, историк? Лингвист? — поинтересовалась Анна, переходя на итальянский.
— В Риме все историки, — отозвался он. — А я думал, что вы первый раз в Риме.
— Я действительно здесь первый раз, — улыбнулась Анна. — Хотя и не первый день… Но как вы… отняли у него сумочку?
Она вдруг заметила, что один из рукавов его белого костюма почти оборван и болтается.
— Что это? — спросила она тихо. — Вор порвал ваш костюм? Вы в порядке? Вам не больно?
— Пустяки, — отреагировал молодой человек.
Он быстро снял пиджак и остался в одной белой майке, плотно облегающей его атлетическое и в то же время деликатно сложённое тело.
— Пустяки? — возмутилась Анна. — Он порвал вам костюм! Вы скажите, сколько я вам должна. Мне так неудобно.
— Уверяю вас — пустяки, — улыбнулся Винченцо. — Мне не хочется, чтобы вы из-за этого случая увезли с собой плохое впечатление о Риме.
— Ни за что. Только самое лучшее. К тому же в ближайшие несколько недель я никуда уезжать не собираюсь.
Она с трудом сдержала прилив к лицу краски, когда произнесла эти слова. Фактически она давала этому молодому человеку, Винченцо, понять, что он ей нравится. Так, если признаться, оно и было. Находясь в расцвете своей женственности, Анна до сих пор оставалась нераскрывшимся цветком. Её связь с Толяном носила, можно сказать, платонический характер, и Анна не знала любви и ласки очень давно. Но и мечтать о таком неожиданном счастье, как Винченцо, не стоило. Пройдёт ещё несколько минут — и он навеки исчезнет из её жизни, растворится в пёстрой толпе, а Анна продолжит свой одинокий путь.
Наступила неловкая пауза. Винченцо тоже, вероятно, раздумывал, что ему делать дальше.
— Несколько недель, — отозвался он наконец. — Это же уйма времени. И что, вы так и собираетесь все эти недели бродить по Риму и испытывать терпение воров?
— Неужели я и вправду испытываю их терпение?
— Безусловно. Ведь вы пребываете в задумчивости, где-то в самой себе. А именно таких людей они и высматривают.
Анна бросила на него внимательный взгляд: «А он ещё и проницателен, этот Винченцо Паолини».
— А знаете что, — продолжил он, — если вы позволите, я составлю вам на сегодня компанию. Вы разрешите?
Анна внутри ликовала. Но спешить не стоило.
— Разве у вас нет других дел, кроме как сопровождать рассеянных туристов? Я не такая беспомощная, как вам могло показаться.
— Мне вовсе так не показалось, — поспешил уверить её Винченцо. — Я просто хотел сказать, что раз вы в Риме надолго, может, у вас есть и свободное время? Куда вы, например, направлялись, если не секрет?
— Да какой уж тут секрет? — пожала плечами Анна. — Я просто гуляла. Шла по заранее проложенному маршруту к фонтану Треви.
— Тогда давайте погуляем вместе, — предложил Винченцо. — Я покажу вам свой город.
— Я вам очень признательна, — улыбнулась Анна. — Я целыми днями только тем и занимаюсь, что смотрю на Рим.
— Это как? — не понял Винченцо. — Профессиональный туризм?
— Вроде того. Изучаю римскую архитектуру, — пояснила Анна. — Я наняла гида, который представляет мне столетия римской архитектурной традиции.
— Значит, вы — архитектор? — поинтересовался Винченцо.
— Нет. Архитектура, скорее, моё хобби. Хотя она и имеет отношение к моей работе.
Они вышли с площади и вместе с нескончаемым потоком людей и транспорта двинулись вниз по Виа дей Кондотти, где стеклянные витражи выставляли напоказ последние «крики» итальянской и мировой моды. Потоки людей двигались во всех направлениях, порою выходя за узкие берега тротуаров и затопляя часть дороги. Жизнеутверждающее мелькание пёстрой летней толпы, смех и улыбки прохожих, очарование древнего города волною счастья накатили на неё — и всё потому, что рядом с ней был этот молодой римлянин, Винченцо. Серые массы старых домов и церквей, аббатств и базилик, дворцов и театров, казалось, облеклись в новые и яркие краски от его присутствия. Анна боялась признаться себе, но она была уже наполовину влюблена в этого молодого человека. В нём было нечто такое, чего она не могла объяснить себе, уловить — что-то щемяще прекрасное, за чем идут, не задумываясь.
— Мой дед, отец моей матери, тоже был архитектором, — сказал Винченцо, возобновляя разговор.
— Действительно? И что он построил? — Анна удивлялась, как хорошо она владела своим голосом.
— Немного. В основном он перестроил тот дом, в котором я живу. Его карьеру прервала война.
— Вторая мировая?
— Он присоединился к армии и был убит, — сказал Винченцо.
— Ваш дед сражался в армии Муссолини?
— Да, — кивнул молодой человек. — И это была самая большая его ошибка.
Виа дей Кондотти закончилась торговыми рядами Ларго Гольдони, где они свернули направо на Виа Томачелли.
— Он что, — спросила осторожно Анна, — был фашист?
— То-то и оно, что не был, — отозвался Винченцо. — Он даже не симпатизировал Муссолини. Но всё равно стал солдатом — сработал инстинкт саморазрушения. Но, тс-с-с, — прошептал он, прижимая палец к губам. — Здесь уже слышно.
— Слышно что? — не поняла Анна.
— Шум от фонтана. А он ещё в целом квартале от нас.
Прислушавшись, Анна действительно смогла уловить ровный шум падающей воды. На неё как будто повеяло прохладой. Через несколько минут они вышли на площадь. Хотя фонтан был со всех сторон окружён народом, его было хорошо видно — он казался слишком большим для такой маленькой пиаццы. В центре композиции возвышалась мускулистая фигура титана Океаноса, который, стоя, правил колесницей из морской раковины. Колесницу несли морские коньки, направляемые мифическими тритонами — один молодой, а другой старый. Конёк молодого тритона был неуёмен, в то время как конёк пожилого казался усталым.
— Этот фонтан, — объяснил Винченцо, — символизирует собой человеческую жизнь — от юности и до старости.
«Ну вот, ещё один профессор», — подумала Анна, с улыбкою глядя на Винченцо. Он походил на молодого каменного красавца тритона. Анна перевела взгляд на другого тритона, устало несущего бремя своих лет, и подумала о профессоре Фера. Анне было жаль этого раздавленного жизнью человека. Наверняка всё в его жизни могло повернуться иначе, ведь той кровавой ночи могло бы и не быть, и Адриан Фера на сегодняшний день был бы респектабельным преподавателем, с мировым именем, возможно даже, президентом университета. Но Минерва распорядилась иначе.
— Тебе не нравятся тритоны? — поинтересовался Винченцо, выводя Анну из задумчивости.
«И откуда он взялся, этот Винченцо? Уж не подослан ли к ней?» Внезапно эта мысль пронзила Анну жалом подозрительности. Что если он — один из людей генерала? Тогда становится понятно, как он раздобыл её сумочку и зачем вообще влез в это дело. «Но может ли такое быть, — подумалось Анне, — чтобы на службе у босса состояли такие люди, как Винченцо? Вряд ли». Винченцо был настоящим римлянином. Она не могла представить его в роли продажного шпиона — для этого в нём было слишком много благородства и достоинства.
Анне вдруг стало стыдно за себя, за то, что она вынуждена была играть и притворяться. «Впрочем, — с грустью подумала Анна, — гораздо лучше будет, если я стану относиться ко всему, что происходит со мной в Риме, как к игре. Да, да, это игра. Я сижу в Москве, а по Риму бегает с маньяком-убийцей и с убийственно красивым Винченцо моё виртуальное изображение. Надо относиться ко всему, как к игре».
— Мне нравятся тритоны, — призналась она, глядя на него. — Мне всё здесь нравится.
— И мне всё нравится, — в тон ей ответил Винченцо.
Каменное ограждение фонтана вместе со стоящими тут и там скамейками служило своего рода амфитеатром, в котором люди сидели, стояли, ходили и разговаривали. Новые и новые люди подходили к фонтану и, постояв возле него, поворачивались и уходили, вновь смешиваясь с толпой, которая непрерывным потоком протекала через площадь.
Сидевшая прямо перед ними на бетонной скамейке пожилая немецкая пара зашевелилась и, поднявшись, зашагала в сторону кафе. Анна с Винченцо присели на разогретую солнцем и туристами скамейку.
— Я уже не раз была на этой пиацце, — призналась Анна. — Но каждый раз — будто впервые.
— Это из-за людей, — уверил Винченцо. — В одну и ту же пиаццу, как и в реку, нельзя войти дважды. Здесь всегда новые люди — я имею в виду новые комбинации людей. Они и определяют во многом наше восприятие места.
Анна с удивлением посмотрела на него. Да, пожалуй, он был прав. Адриан Фера как будто совершенно не видел людей — не хотел их видеть. Он замечал только древние здания и слушал их каменные истории. Он скрылся в прошлом Рима, в то время как Винченцо жил его настоящим — был частью этого города.
— Здесь очень красиво ночью, — сказал Винченцо. — Мы, римляне, неплохо овладели искусством игры света.
Анна подумала, что она хотела бы прийти сюда ночью — вместе с Винченцо.
Пьяница в помятой рубашке с длинными рукавами вдруг решительно направился к ним, будто узнав старых приятелей. Но метрах в трёх от них остановился, признал ошибку и, махнув рукой, двинулся прочь. Площадь под его ногами штормило. Анна тоже чувствовала себя пьяной. Она вдыхала головокружительный коктейль из римских запахов, смешанных с водной пылью, витающей в воздухе. Но более всего ей кружило голову присутствие Винченцо.
— Интересно, почему «Треви»? — спросила она, чтобы скрыть своё волнение. — Три улицы, выходящие на пиаццу? — Адриан ей об этом никогда не говорил. По-видимому, он считал себя выше такого ширпотребовского знания.
— Видишь вот эту маленькую церковь? — Винченцо указал рукой на устремлённое ввысь белое здание с мраморной колоннадой и большой чёрной дверью. — Это Санти-Винченцо-э-Анастасио, церковь святых Винченцо и Анастасио. Согласно легенде, на этой самой площади святому Павлу отрубили голову. Когда она упала на землю, ещё три раза подпрыгнула, как мячик. И там, где ударилась о землю в третий раз, — пробил источник. А позднее на этом месте построили церковь.
«Винченцо и Анастасио, — подумала про себя Анна. — Кто такие эти Винченцо и Анастасио? Надо бы узнать… Звучит почти как Винченцо и Анна. Тётя Майя, наверное, сказала бы ей сейчас: „Это тебе, Анна, какой-то знак“».
— Ты мог бы быть неплохим гидом, — улыбнулась она.
— Если бы все туристы были такие, как ты, то других занятий я себе бы и не желал.
— Ты вынужден заниматься чем-то ещё?
— Вынужден, — сознался Винченцо. — Я студент-семинарист, будущий священник.
Анна обомлела.
— Будущий священник? — её голос невольно дрогнул. — Мне всегда казалось, что быть священником — это что-то особое, не от мира сего.
— Очень даже от мира сего, — уверил её Винченцо. — Особенно в Риме.
— Значит, ты сильно веришь в Бога? — предположила Анна, снова овладевая своим голосом.
— Вовсе не обязательно верить в Бога, чтобы быть священником, — улыбнулся Винченцо. — Достаточно уважать папу и слушать своё непосредственное начальство. Церковь не так уж сильно отличается от армии, если разобраться, а священники и учителя могут быть самыми большими скептиками.
Анна посмотрела на него в изумлении. Должно быть, он шутил? Но его лицо было совершенно серьёзно, хотя Анна явственно могла различить сарказм в голосе.
— А ещё в этой церкви собраны сердца и внутренности многих пап, — Винченцо вернулся, как ни в чём не бывало, к их прежнему разговору. — У них была такая традиция — завещать себя этой церкви.
— Интересная традиция, — отозвалась Анна. Она была в совершенно расстроенных чувствах. О чём она вообще думала? Сейчас Анна была никто, из ниоткуда встретившая человека, готовящегося принять обет безбрачия и стать священником. Надо всем этим надо было просто посмеяться и поскорее забыть. Она нервно повела плечами.
— Ты спешишь? — поинтересовался Винченцо.
— Да, мне нужно в гостиницу, — сказала она. Но при мысли о расставании с Винченцо у неё похолодело внутри — она уже успела привязаться к нему. Анна встала со скамьи и двинулась к центру пиаццы, где было меньше всего народу. Винченцо последовал за ней.
— У меня такое впечатление, — заметил он, — что тебя что-то тревожит.
Анна посмотрела в его внимательные, умные глаза.
— Слишком много новых впечатлений.
Ей было неловко и за своё враньё, и за то, что она не могла скрыть свои чувства. Анна понимала, что по-настоящему понять и оценить эту встречу она сможет лишь позднее, когда вернётся в свой номер, останется одна и взорвётся слезами. Вот тогда и станет ясно, насколько её чувства серьёзны. Но серьёзные чувства были непозволительной роскошью в её ситуации.
Первые капли дождя, которые упали на них с ещё солнечного неба, освежили Анну, помогли выйти из оцепенения. Казалось, что небольшая белёсая тучка, почти облако, летая себе над городом, наконец облюбовала для себя пиаццу и теперь кропила дождём туристов. Одни засуетились, перебираясь под козырьки и зонтики кафе, другие громко смеялись, подставляя дождю и солнцу свои лица; кто-то и вовсе не обращал на дождь никакого внимания.
«А ведь верно — случилось, случилось что-то сегодня», — вдруг поняла Анна.
Долгожданный дождь, хоть и не майский, ворвался в её жизнь, открыв ей доступ к тому трепетному воздуху любви, которым невозможно бывает надышаться. Винченцо вызвался проводить её, и они брели по мокрым и блестящим мостовым Вечного города, а люди, идущие навстречу, улыбались им как добрым друзьям.
Дождь, подобно заботливому гиду, прошёл вместе с ними по Виа Сан-Винченцо, мимо пиаццы Тринита-деи-Монти, с вонзённым в небо шпилем обелиска и широченной Испанской лестницей, которая теперь блестела подчёркнутой объёмностью. Там дождь их и оставил. Винченцо и Анна ещё минут десять брели по извилистым улицам в сторону отеля.
— Что ж, до свидания, Анна, — сказал Винченцо, когда они достигли места назначения.
— До свидания, — тихо ответила Анна.
— А ты хотела бы ещё раз встретиться? — спросил вдруг Винченцо. — Ещё раз встретиться с будущим священником?
Анна растерялась.
— Насчёт священника не знаю, а вот увидеться ещё раз с Винченцо Паолини я бы хотела.
Винченцо взглянул на неё своим лучезарным взглядом, и Анна почувствовала глубокое облегчение от того, что сказала правду. Теперь она знала, что их встреча не будет последней — если, конечно, не вмешается генерал.