Собака по имени Бетти

               

        Сколько себя помню – в нашей  семье всегда жили собаки. В родительском доме это были, чаще всего, собаки охотничьих пород.  Последнее обстоятельство имело свой резон, поскольку в доме жил совершенно одержимый охотник, и  этим охотником был мой отец.  Это он, к вящему неудовольствию мамы, наводнил наш дом всевозможной охотничьей утварью: разноцветными картонными гильзами с блестящими металлическими донышками, тяжеленькими мешочками с дробью, хитроумными машинками для  набивания патронов, грязными, пропахшими не то касторкой, не то рыбьим жиром, охотничьими сумками, а также великанскими резиновыми сапогами, пылившимися до поры под кроватью. И, конечно, отец обожал собак. Держал он  только настоящих, рабочих псов, рожденных мчаться, захлебываясь ветром, по опустелым осенним полям, чтобы потом вдруг замереть в сладостной дрожи, почуяв близкую добычу. То были истинные короли перепелиных и  утиных охот!

       Позже, уже в моей семье, квартировалась, по большей части, беспородная уличная братва, которая и появлялась-то  как бы сама по себе. Без всяких усилий с нашей стороны. Можно сказать, жизнь приводила!

       Так, однажды,  мне довелось повстречать у своего лифта почтенного вида даму,  одной рукой прижимавшую к груди подбитого голубя-сизаря (несомненного обитателя ближайшей помойки), а другой – нервно сжимавшую поводок, на конце которого пребывал жалостного вида пес. Не скрывая легкой иронии, я поинтересовалась у дамы, не из общества ли  защиты животных  будет она. На что та,  с неожиданной горячностью, откликнулась, поделившись душевной болью по поводу черствости и бездушия рода человеческого! В момент нашей встречи сердобольная дама была занята жизнеустройством своих бездомных подопечных, и везла их на временное поселение к своей приятельнице. Пес стоял рядом, не поднимая глаз, но при этом, держу пари, внимательнейшим образом слушал  весь наш разговор.

      Это был сильно потрепанный жизнью метис тибетского терьера, светло палевого окраса. Вполне симпатичный. И неожиданно для себя, а может быть под влиянием  некоего гипнотического внушения со стороны хитрого пса, я предложила даме отдать его мне. Пес  же, явно довольный оборотом дела, с полнейшей готовностью отправился со мной.

        Так у нас появился меланхоличный Иннокентий. Судя по всему, он был весьма немолод и удручен жизненными невзгодами, а посему большую часть времени проводил на своей подстилке, предаваясь невеселым думам, сопровождаемым горестными  вздохами. Прожил он у нас несколько ничем не приметных, но вполне благополучных лет, ровно до той поры, пока в одно печальное утро ему не суждено было погибнуть под колесами случайного автомобиля. Горько оплакивала я безвременную кончину бедного Кеши.

        Вскоре судьба,  должно быть мне в утешение, послала Миню – не слишком красивого, но весьма занятного пса, приблудившегося к кому-то из сослуживцев мужа.  Это был явный простолюдин, обыкновенный жесткошерстный дворняга, в роду которого   намешаны были  все мыслимые и немыслимые собачьи породы.  Пропорциями Миня напоминал, скорее всего, троллейбус. Он обладал  длинным, почти  квадратным  в поперечнике  туловищем,  установленном  на несуразно коротких, кривоватых ногах. Его непропорционально крупная голова  заканчивалась спереди нелепо толстым, бледно розовым носом. Большие, торчащие в разные стороны,  уши были покрыты редкой белесой растительностью, сквозь которую просвечивала все та же розоватая кожа. Бедный Миня был альбинос! Я с улыбкой вспоминаю нашу первую с ним встречу, и то, как долго продвигалось, показавшись в дверях, его длинное бледное тело. И как потом он остановился,  не сводя с меня  вопрошающих глаз, и уморительно свернул набок голову, вращая ее вокруг собственного носа.

        То, что пес не блещет красой, ясно было  невооруженным глазом, но никто из нас и не думал ставить ему это  в вину. Хуже было другое. Как выяснилось вскоре, пес обладал скверным, чтобы не сказать сволочным,  характером. За короткое время он изловчился перекусать всех домочадцев. Кусал он нас всех без разбора, руководствуясь одному ему ведомыми причинами, а чаще и вовсе без оных, просто в силу укоренившейся дурной привычки. Ну не любил он, когда мимо него ходят всякие! И вот,  в конце концов, пес настолько испортил со всеми отношения, что после того, как кому-то из нас пришлось в очередной раз отправляться в поликлинику с прокусанной пяткой, на семейном совете единодушно было решено вернуть Миню его прежнему владельцу.
 
        И вот сегодня, оглядываясь назад, я вижу, что всю свою жизнь мне доводилось дружить с разными, безусловно, симпатичными, но совершенно заурядными собаками, очевидно только для того, чтобы напоследок дать судьбе возможность удивить меня знакомством с собакой неординарной. С собакой, обладавшей ярко выраженной индивидуальностью, с собакой,  личность которой  в своих проявлениях  столь часто  изумляла  меня.

        Наша первая  встреча состоялась при следующих обстоятельствах. Как-то раз  я возвращалась домой из какой-то поездки, и в аэропорту меня встречал сын. Объятия, поцелуи, бестолковые вопросы, сумятица вокзала. И вдруг, как бы  между прочим: «Ма, а знаешь, дома ждет тебя небольшой… м-м-м… сюрприз». Мгновенно, не столько вопросительно, сколько утвердительно, произношу: « собака?»

         Сдерживая смятение, открываю дверь. Передо мной в лужице, отчаянно виляя худеньким тельцем в тщетной попытке помахать несуществующим хвостом, стоит крохотное черненькое существо. Первым  моим чувством было нечто похожее на испуг.  «Господи, - заикаясь, говорю я, -  что это такое?»  «Ха, не узнаешь? Это же доберманочка!» «Господи, - продолжаю  причитать я, - она же совершеннейшая кроха, у нас же в жизни не было таких маленьких, что же мы будем с ней делать?» «Ничего. Привыкать. И не такая уж она маленькая, ей скоро месяц, и через пару недель уже  нужно будет купировать ушки». «Это как это?»  «Ну, так… сделать небольшое обрезание, чтобы ушки стояли» «Господи. О, господи!» - уже в полной растерянности повторяю я. «И как же ее  звать?» «Бетти. А полное имя – Беатрис Карен Вандербильд».

          Так у нас появилась Бетти, и при этом судьба даже намеком не дала мне понять, что к нам в дом  тихо вошла шаровая молния.

           С готовностью принялась я выращивать это собачье дитя, движимая радостью и любовью. Разумеется, все заботы о ней выпали на мою долю, поскольку сын  целыми днями был занят на работе, а его юная жена страдала злостной собачьей аллергией. Ну, а у меня и аллергии  никакой, и мой рабочий стол всегда при мне. Так что, ничего не  поделать, это была - судьба!

           Бетти стала моим новым ребенком. Ночью я вставала к ней точно так же, как некогда к маленькому Андрюше, меняла ей пеленки, когда она, мокрая до ушей, приходила ко мне под дверь из кухни, где ей соорудили постель. Днем же, с непоколебимым чувством ответственности, я соблюдала строгий режим  ее питания, насыщая  нежный организм витаминами. Я и теперь  без слез не могу вспомнить все ее прививки, таблетки, обрезания, расстройства желудка и прочее, прочее, прочее. А чего только стоило  одно это самое купирование! Надо было видеть, какой несчастной  вернулась она после этой, безусловно, зверской операции. Она предстала  передо мной с обезображенными, заклеенными зеленым пластырем ушами, и с огромной, болтавшейся на тонкой шее  картонкой, предназначенной для защиты этих самых ушей от расчесывания. После наркоза у нее разъезжались по полу ноги, и   все время заваливало на бок. Я же гладила ее крошечное тельце, пытаясь унять сотрясавшую его дрожь. Но зато, какие изумительные ушки получила она в результате этой экзекуции! Вот уж, воистину, путь к красоте лежит через страдания!

          Бетти росла редкостной красавицей. Я не уставала любоваться ее совершенными пропорциями, завершенностью абриса. Черная лоснящаяся шерсть обеспечивала ей прекрасный силуэт, а рыже-красный подпал привносил в облик замечательную живописность. Когда мой взгляд скользил по ее спине - от крошечного треугольного холмика сзади, знаменующего собой воспоминание об утраченном хвосте, и затем, плавно скользнув вдоль линии хребта, взлетал, изящным росчерком очерчивая острое ухо, я будто бы слышала музыку! Изящество Бетти дополнялось природной живостью и грацией ее движений. Она даже голову склоняла набок как-то невероятно женственно. Специалисты из клуба собаководов сокрушались по поводу ее, не за грош пропадающего безупречного экстерьера, поскольку не видать ей было чемпионства, как своих отрезанных ушей, из-за неверного прикуса!

           Собаки породы доберман обладают тонкой нервной организацией, они эмоциональны, легко возбудимы, их психика сложна и подвижна. Все это делает общение с ними чрезвычайно интересным, хотя, одновременно, и непростым. И все эти особенности, в полной мере,  даже с лихвой, были присущи  и нашей Бетти. Порой мне казалось, что ей доступны эмоциональные состояния, по сложности своей не уступающие человеческим. Как я потом решила, Бетти была собакой в чем-то… человекообразной!    

            Она обнаруживала способности, казалось бы, вовсе не свойственные собакам сыскной полицейской породы, к которой  она все-таки принадлежала. Ей был присущ, например, ярко выраженный артистизм, благодаря которому, время от времени, она устраивала спектакли, в которых нам отводилась скромная  роль восхищенных зрителей. Одно такое ее выступление повергло меня в изумление, граничащее с шоком!

            Дело было так. Вернувшись как-то домой, я, сняв пальто,  бросила на стул в прихожей  свой длинный шарф, который обычно  носила, наматывая вокруг шеи в один оборот, со свисающими спереди концами. После чего я ушла в кухню. И примерно через полчаса с удивлением замечаю, что моей красотки почему-то нет рядом. Подталкиваемая любопытством, я выглядываю в коридор,  и застываю  там  на месте, подобно жене Лота. Прямо передо мной, в позе сфинкса, лежит Бетти, а на шее у нее… намотан в один оборот, со свисающими спереди концами, мой шарф!

          Я отказывалась верить собственным глазам. Бетти изображала меня! Она  битых полчаса лежала в коридоре, терпеливо дожидаясь, когда же, наконец,  я  выйду из кухни.  Не-ве-ро-ят-но!  Моя собака мне меня изображала! Придя в себя, я громко расхохоталась и наградила пародистку щедрыми аплодисментами. И только после этого, дождавшись признания своего успеха, Бетти вскочила на ноги и, стряхнув на пол ставший ненужным  шарф, закружила в радостном возбуждении по коридору.  А  на  морде ее (клянусь!) сияла радостная, чуть застенчивая улыбка! Удивительно, но Бетти не только прекрасно понимала, кого она изображает, но и то, что и я это тоже понимаю! Для меня же осталось загадкой, во-первых, как это вообще могло прийти ей в голову, каким образом она проявила такую наблюдательность, и, главное, каким таким способом она смогла все это проделать? Ведь не лапой же, в конце концов, она наматывала себе на шею мой шарф!

            Занимаясь домашними делами, я часто имею обыкновение петь. И вот, однажды,  в ванной, я  в свое удовольствие распевала свою любимую арию Далилы «Открылась душа, как цветок на заре…». И  в тот самый момент, когда я  затянула «…от счастья замира-а-ю, от счастья замира-а-а-ю…» из дальней комнаты до меня отчетливо донеслось чье-то пение, так сказать, в унисон. Это пела, по-сибаритски развалясь в кресле, Бетти!  Возможно, в тот момент ее душе, подобно  цветку на заре, тоже что-то открылось, а может быть, на нее просто нахлынули дружеские чувства,  так или иначе, но  Бетти  запела!
 
             Я знаю, что многие собаки пытаются это делать, и пение наиболее талантливых из них даже записано на пластинки. Мне думается, что Бетти была бы  в числе наиболее одаренных. Клянусь, она издавала  вполне гармонические звуки, брала дыхание, держала паузу,  прислушиваясь ко мне, а  затем вполне музыкально подвывала! Я же, мысленно веселясь, продолжала петь, боясь каким-нибудь  неосторожным движением нарушить хрупкое единение наших душ!

           А еще Бетти была до чрезвычайности любознательна! Но поскольку непосредственное знакомство с окружающими ее предметами было доступно ей одним единственным путем – «пробой на зуб», то таким способом  ею было перепробовано решительно все, что  доводилось увидеть в моих руках: карандаши, кисти, тюбики с краской или с кремом, щетки, обувь, сумки, перчатки и прочее, прочее. Мне казалось, что ее внимание привлекало, прежде всего, все то, что имело отношение непосредственно ко мне, поскольку другие вещи в доме оставались нетронутыми. Такое ее пристрастие, мало по малу, стало для меня  разорительным! Я пыталась ее наказывать, однако безуспешно. Возможно, она просто изучала мир моих вещей, пытаясь понять, зачем  это может быть  кому-то нужно. Не знаю…

         Однажды, возвращаясь домой,   я купила  по дороге чудесную мозговую косточку, и шла,  заранее предвкушая радость любимой собачки. Однако, едва открыв дверь, я увидела свою собачку, подло шмыгнувшую в дальний угол. А на полу, во всей  трагической непоправимости, остался лежать недоеденным мой прекрасный итальянский сапог! Прямо от двери в голову Бетти полетела, освобождаясь на лету от бумаги, купленная мной кость! Черт побери, я промахнулась!

          Бетти быстро росла. В первую зиму ее нежного детства ей было запрещено бывать на улице, во-первых, из-за морозов, а главное, из-за отсутствия необходимых прививок, до которых в тот момент еще не дошла очередь. И по этой причине вся прихожая  нашей квартиры долгое время была устлана толстым слоем сменных газет, что  должно было заменять собачке естественный уличный туалет. Мы же  вынуждены были покорно сносить все эти неудобства, поскольку требования врачей были святы. Да и вообще, чего не сделаешь, любя… (Прочувствованный вздох!) 
         
         Но вот, наконец, все прививки позади, и Бетти, ставшая к этому моменту  весьма крупным подростком,  вышла «в свет». Но нет, «вышла» - это не про нее, поскольку поначалу,  теми же врачами, было предписано соблюдение множества предосторожностей, в частности, касающихся ее неокрепших лап. По этой причине ей, видите ли, были противопоказаны всяческие лестницы. А  посему,  мне предлагалось осторожно выносить ее из лифта  во двор на руках! Вы можете себе представить, каково было мне, слабой женщине, тащить на руках эту здоровенную псину, ростом едва ли не с дога, и  которая при этом еще  вырывается из рук?  Ну а  потом, когда с ногами у нас было уже  все в порядке, теперь Бетти  выносила меня из подъезда,  причем без всяких предосторожностей, с энергией ракеты средней дальности!  Теперь я летела следом за ней на поводке, развивая  совершенно несвойственную мне скорость, и плашмя приземлялась на асфальт!  Объяснение этому было простым. Однажды  Бетти посчастливилось загнать на дерево ошалевшую от ужаса  кошку, после чего, запомнив на всю оставшуюся жизнь этот озаренный счастьем миг, она не теряла надежды встретить эту кошку снова!

            Бетти была собакой общительной до чрезвычайности! Общительной настолько, что некоторые ее более робкие собратья забивались в кусты, едва только она появлялась. Ее же артистическая натура требовала блеска и всеобщего поклонения! Поэтому, едва попав на площадку для выгула собак, Бетти неизменно оказывалась в центре ею же закручиваемого собачьего водоворота! Все попытки выводить ее в другое время успеха не  возымели, а сдержать ее темперамент не было никакой возможности. Кроме того, перейдя в новую весовую категорию, Бетти уже сама принимала решения, и  посему таскала меня за собой  по  газонам как пушинку!

           Собак в этом возрасте полагается воспитывать, отдавая в руки специалиста. Но нам в этом, к сожалению, помешали  некоторые жизненные обстоятельства,  жертвой которых  пришлось стать мне. С целью компенсации недостатков воспитания было решено приобрести для Бетти, так называемый, «строгий ошейник».   Это несложное приспособление представляет собой широкую металлическую цепь с неострыми шипами,  предназначенными  для усмирения всяческих необузданных порывов  собачьей  натуры. Однако, не тут-то было! Поскольку на прогулках,  в глазах моей собачки,  я давно уже стала представлять собой совершенно ненужный предмет, она быстро научилась избавляться как от ошейника, так и от меня. Для этого Бетти освоила некое хитроумное движение, с помощью которого она сначала сильно натягивала, а затем резко ослабляла поводок, в результате чего застежка ошейника проскальзывала. И тогда, сбросив одним махом никому не нужный хомут, собака оказывалась на свободе!

           О, Бетти быстро поняла, что такое воля! Первейшим  и  вожделеннейшим объектом ее устремлений была наша дворовая помойка, к которой  она  и  мчалась прямым ходом, предвкушая отведать там тухлеца. Я  же, бежавшая за ней следом, в спринтерском единоборстве всегда ей проигрывала. И пока я, чертыхаясь,   пыталась ее догнать, она с невозмутимым спокойствием,  даже не взглянув в мою сторону,  успевала что-нибудь быстро сожрать. А потом, когда я  была  уже рядом,  и протягивала руку, чтобы схватить ее (уж не знаю за что – за ухо, за шкирку, за что придется – ведь ошейника-то на ней уже не было!), она столь же невозмутимо поворачивалась, и исчезала за ближайшим углом. Задыхаясь от ярости, я ухожу, проклиная тот день, когда чертова собака появилась в моем доме! Но, спустя  какие-нибудь десять минут, я  снова в поисках, обрушивая на нее поток самых непотребных ругательств. Несколько раз я оббегаю все близлежащие дворы. Бетти нигде нет. Плюнув, снова ухожу, поклявшись на этот раз оставить ее на улице до утра, и… снова возвращаюсь!

          Уже полночь. На улице ни собак, ни  людей. И вдруг… Вот она. Она спокойно стоит себе  под фонарем,  это чтобы мне лучше было ее видно. Она ждет меня. Она стоит тихо-тихо, застенчиво  склонив голову,  этаким  живым  воплощением  кротости  и послушания. Я  же к этому моменту  уже  настолько лишилась сил, что не могу даже  взгреть ее, как следует!

          Характер Бетти крепчал день ото дня, и  вскоре она повела по всему фронту  развернутое наступление на мои права. Хитрая псина, распределяя жизненные роли,  главную из них она, конечно, отдала своему обожаемому повелителю – Андрею, мне же оставив совершенно ничтожную роль, должно быть, горничной. А посему, она лишала меня права что-либо ей приказывать! 

         Первой ее атакой был отказ спать на кухне. Ей приглянулось мягкое кресло в моей комнате, безусловно, много комфортабельней ее подстилки на кухне. И все мои попытки вернуть ее на место разбивались о глухую стену ее сопротивления. В достижении поставленной цели Бетти была совершенно непоколебима. Закрытая же дверь на кухню оборачивалась бессонной ночью для всего дома!

         Дверь на кухню закрывать было нельзя. А посему каждую ночь Бетти оказывалась перед  дверью моей комнаты,  и  начинала там тихо, но настырно ныть. Она  могла простоять так всю ночь, негромко, с короткими интервалами подвывая. А днем, когда я ходила зеленая от недосыпания, со звоном в ушах, она наверстывала упущенное,  отсыпаясь в облюбованном ею кресле. Расчет Бетти был снайперски точен. Неизбежным было  наступление момента, когда мое сопротивление будет сломлено, и  когда я, со словами «черт с тобой!»,  пущу ее  в это кресло, решив, что уж лучше спать с ней в одной комнате, чем не спать вообще!

            И это стало началом конца. Вскоре Бетти решила, что выводить ее на прогулку мне полагается в любое, абсолютно фантазийное время суток. Разумеется, поначалу я негодую, и с возмущением говорю «ни за что!». Но тогда она  придумывает какой-нибудь хитроумный трюк,  разрабатывая стратегически дальновидный  план  действий. Я всегда дивилась ее изобретательности!

           Вот, например, я лежу с книжкой на диване, когда она начинает приставать ко мне с недвусмысленным предложением пойти погулять. «Бетти, - говорю я строгим тоном, - не морочь мне голову, мы недавно с тобой гуляли!» Никакого впечатления. С упорством маньяка она продолжает ныть на одной ноте. Я замахиваюсь на нее книжкой. Тогда она, отступив на шаг, неожиданно впрыгивает ко мне на диван, сотворяет  там  маленькую лужицу и, соскочив, усаживается неподалеку, нагло глядя мне прямо в очи. Сбитая с толку, я решаюсь вывести ее, поскольку очевидной кажется возникшая естественная необходимость. Ведь, в конце концов, оправдываю я себя, передо мной  всего-навсего беззащитное животное, целиком зависящее от человека. Ведь это я – «гомо сапиенс»,  ведь это я – «звучу гордо», а она всего лишь бедное бесправное собачье существо!
         
           Дальше - больше.  Бетти  окончательно распоясалась, и просто села мне на голову. Теперь она вздумала  поднимать меня  среди ночи  с требованием погулять. И однажды, я таки попалась на ее удочку. Поверив, что ей  действительно  нужно, я вывела ее в три часа ночи, при этом наивно решив, что в это время собаку можно выпустить без поводка. О, как жестоко  я  поплатилась за это!

          Спокойно, как на сцену, Бетти  вышла на середину двора, и огляделась по сторонам. Никого. Тогда решив, что ее подружки  напрасно  теряют время, вместо того, чтобы славно повеселиться, Бетти разразилась громогласным призывным лаем! В ужасе я бросаюсь к ней, пытаясь ее поймать.  Но она носится по кругу, и  ее  лай  гремит  в спящих ночных дворах, подобно бутылке в пустом ведре. О, если бы  только я могла  немедленно ее убить, то, клянусь, в тот момент я  сделала бы это,  не дрогнув!

          Я увязала все глубже. Бетти, которая  спала теперь  в мягком кресле рядом со мной, и томилась по ночам всякими фантазиями, затеяла со мной новую  игру. Она стала приходить ко мне среди ночи, и будить меня. Нет, она не скулила. Нет! Совершенно бесшумно возникала она в темноте, и,  приблизив свой нос к моему лицу…, громко втягивала воздух! Я нервно просыпалась, прогоняла ее, и она, опустив голову, покорно уходила. После чего она долго умащивалась в кресле, горестно вздыхала, и, наконец, затихала… ровно на пять минут! Но стоило мне только задремать, как она снова оказывалась рядом, и все повторялось с самого сначала – ее нос приближался  к  моему  лицу, и  она громко  втягивала  воздух! Средневековые китайцы не придумали бы пытки более изощренной! Моя жизнь превратилась в ад.

           Однажды, уже на грани нервного срыва, я потребовала, чтобы собаку  от меня забрали! Ее немедленно увели в другую комнату, несмотря на свирепствовавшую там аллергию. Мне необходимо было уснуть. И что же? Вы думаете,  мне это удалось? Как бы не так! Она настигла меня и тут! Но на этот раз началась  уже сущая кафканиана: Бетти явилась ко мне  во сне! Бесшумным привидением, вся белая-белая на непроницаемо черном фоне, этаким негативным отпечатком  на моем воспаленном мозгу, она снова приблизила свой нос к моему лицу и… громко втянула воздух! Я проснулась и зарыдала. Стало ясно, что это конец. Что впереди  меня ждет только психушка. Все. Судьба Бетти была решена. Через два дня мы ее отдали.

          Расставание было невыносимым. В доме - будто кто-то умер. Я  так просто заболела. Андрей ходил с остановившимся взглядом.  А  Бетти, которая опять-таки  все  прекрасно понимала, была совершенно неузнаваемой. Такой тихой и покорной, как овечка перед закланием, ее не видели никогда! В последний вечер, когда за ней должны были приехать, она целый час печальной горой возвышалась на коленях у Андрея, зарыв свой нос ему за воротник. Мы все прятали друг от друга глаза.

          Бетти  отдали  в дом к одному знакомому музыканту, тромбонисту из известного симфонического оркестра. Прекрасный дом, прекрасная семья, и Бетти   была  там  устроена даже комфортабельней, чем у нас. Ей была предоставлена отдельная комната  и  мягкое кресло. В новой семье Бетти не позволяла себе скандалить, а  вела себя пристойно, как и полагается девушке из хорошего дома. Но  это была как бы и не совсем Бетти. Все видели, как тяжело переживала она случившееся. Некоторое время она отказывалась от еды, и шерсть на ее спине покрылась перхотью от переживаний.

          Как мы  договорились с новым хозяином, навестить Бетти я пришла только через месяц. К этому времени к ней уже вернулся аппетит, и взяло верх природное жизнелюбие. И вот, наконец, наше свидание.

         Встреча была бурной и радостной. Бетти совершенно потеряла голову от счастья. Она прыгала, пытаясь лизнуть меня в лицо, едва не выбила мне глаз, носилась колесом по креслам и диванам, снова прыгала на меня!... Потом, слегка поутихнув, она просунула  между моих колен свою морду, и в такой позе надолго замерла. Затем, она улеглась рядом, растянувшись на диване. Я принесла ей угощение, и Бетти, казалось, была совершенно счастлива. Она позволяла себя ласкать, говорить себе всякие нежные слова, в то же время, не забывая следить за происходящим на столе. Потом она, как полноправный член компании,  сидела вместе с нами, забравшись с ногами на стул, и, поворачивая голову от одного говорящего к другому, всем своим видом демонстрировала участие в общем разговоре. Я была всему этому несказанно рада, так как видела, что ей здесь хорошо. И уж совсем было успокоилась, решив, что все улеглось. Но, видимо, я просто забыла, с кем имею дело…

         И снова Бетти  дала мне возможность убедиться, что передо мной собака необычная. В самый разгар всей этой кажущийся идиллии, и уже после того, как ею были съедены  любимые бананы, она отошла от меня, и, остановившись в дверном проеме, повернулась ко мне. И внезапно, глядя мне прямо в лицо, она залаяла на меня громко и злобно!

        Я опешила. Бетти  меня ругала!  Оказывается, она ничего не забыла и ничего не простила. Она выкрикивала мне все свои обиды,  возмущение и негодование.  «Как ты смела так со мной  поступить! Как ты смела! Как! Как!» Ее интонации  не оставляли в том ни  малейших сомнений. Я понимала ее так, как если бы она вдруг заговорила со мной  по-человечьи. Боже правый, как же она меня ругала! От неожиданности я даже стала оправдываться: «Бетти, ну что ты, ну нельзя же так, ты ведь, в конце концов, сама  виновата, никто бы тебя никуда не отдавал, если бы ты не изводила меня!» А она мне в ответ: «Как ты смела! Как! Как!»  И она сказала мне все, что думала о моем предательстве, не стесняясь в выражениях. Ну, что за чертова собака! Мало того, что она ничего мне не простила, она, к тому же, наверняка, решила, что и все мои угощения являются  только доказательством  моего лицемерия и неоспоримой вины. Снова и снова эта собака ставила меня в тупик!

           Однако, время – лучший из докторов. Все наши сердечные раны, рано или поздно, заживают. И теперь мы с Бетти  встречаемся без следов горечи. В ее сердце   пришла новая любовь. А уж за любимые бананы она и родину продаст!

            Лето  Бетти  теперь проводит  на даче своих новых хозяев. Там она гоняет местных кошек, роет норы, отыскивая кротов, и плавает в деревенском пруду… 
стилем брасс!