Глава восьмая.
Я проводил Нику домой и позвонил Борису Ивановичу.
- Я в квартире нашего китайца, - сказал он мне. – Ложись спать и не высовывайся. Помни: нас по-прежнему никто не должен видеть вместе. Перед выходом на работу заскочишь ко мне, надо кое-что уточнить. Пока.
«Не густо, - подумал я. – Мог бы сказать в двух словах хотя бы о том, как это случилось».
Но я не обиделся на него, понимая, что там сейчас творится.
Ника сидела на кухне и смотрела перед собой большими испуганными глазами.
- Что же теперь будет? – шепотом спросила она.
- А что может быть? – сурово ответил я. – Поймают этих похитителей и посадят, только и всего. Не забивай себе голову этой криминальной чепухой и ложись спать.
- А ты? – спросила меня Ника убитым голосом.
- А я посижу еще, поработаю. Завтра у меня экскурсия по новому профилю: буду показывать выставку нашего экономического форума.
- С чего бы это? – удивилась она.
- Так начальство решило, - схитрил я, и Ника, удовлетворенная моим объяснением, удалилась.
Я сел за стол и задумался. И думал я не о пропавшем мальчике. Мне не давало покоя ощущение, что я чего-то не сделал из задуманного, с кем-то не поговорил. Я достал из папки бумагу, где были описаны «похождения» Вейсана и заглянул в нее.
Точно! Я не выяснил, о чем он говорил с моей хозяйкой!
Я посмотрел на часы. Звонить Ларисе Николаевне было поздно, даже если она не спала. А вот Олечка сегодня дежурит всю ночь в офисе, и будет рада моему звонку.
- Ты не знаешь, - спросил я ее после минутного обмена любезностями, - зачем сегодня приходил к маме китаец, который заказывал у нас экскурсию?
- Конечно, знаю, потому что присутствовала при этом разговоре, - ответила Оля, и я услышал в ее голосе веселые нотки. – По-моему, этот ваш китаец – ненормальный. Он предлагал маме слетать в Шанхай, где у его друга есть турбюро. Так сказать, для обмена опытом. И он очень сокрушался о том, как загрязняется наш город туристическими автобусами.
- Ну, и как прореагировала на это Лариса Николаевна?
- По-моему, они два сапога пара. Она восхитилась его идеей внедрить в наш бизнес электромобили.
- Электромобили?!
- Да! Вы когда-нибудь слышали об электромобиле на тридцать – сорок человек? Я тоже нет, хотя транспорт – мой конек.
- А что, он так просто взял и предложил ей заменить наши автобусы на электромобили?
- Да нет! Он спросил, не предлагал ли ей кто-нибудь такой инновации.
«Это интересно, - подумал я, закончив разговор. – Вейсан явно ведет свое расследование похищения девочки. И он ищет союзников и людей, которые что-то могут прояснить ему в этом деле. Понятно, почему он обратился ко мне: я, во-первых, знаком со следователем, а, во-вторых, общался с его друзьями, которые все могут подозреваться в совершении этого преступления. Но причем здесь Лариса Николаевна? Она здесь, как говорится, ни в одном глазу! И еще одна странность: и ее, и меня Вейсан спрашивает о каких-то электромобилях. Причем здесь электромобили?»
Как мне хотелось прямо в этот момент встретиться с Олегом Владимировичем Комаровым и спросить его, о чем он говорил с китайцем у садика! И я не удивился бы, если он разговаривал с ним об электромобилях.
Теперь мне надо было разгадать именно эту загадку, но сейчас сделать это было невозможно, так как Вейсана постигло большое горе, и никто не другой не мог подсказать мне, откуда появилась у него эта идея – фикс.
Теперь мой замысел выстроить стройную схему родственных связей и взаимоотношений внутри сообщества китайских бизнесменов и примкнувших к ним соплеменникам местного розлива казался мне неосуществимым. Линии, связывавшие бедную Жаньхо со всеми ее возможными похитителями пересекались с линиями, потянувшимися к сынишке Вейсана, и в результате получалась такая паутина, что в ней мог запутаться самый опытный криминалист. Надежда была только на удачу: я потяну нужную паутинку, и все это хитросплетение вражды и злых умыслов рухнет.
Я открыл свою записную книжку и со снисходительной улыбкой прочел начало своих изысканий: «Жила-была девочка по имени Жаньхо…» .
«Начитался сказок, - подумал я, - и даже серьезные вещи излагаешь их языком. А впрочем, каждая сказка чему-то учит. Например, чему учит нас сказка о деревенском дурачке? Она учит нас тому…»
И здесь мне мучительно захотелось спать. Я потушил в кухне свет и на ощупь оправился в комнату…
Пользуясь моим долгим отсутствием, Борька перебрался не кровать к матери, и чтобы не будить их, прилег на его кушетке, подставив под ноги табурет.
… Утром мы проснулись одновременно, я и Борька.
- Сегодня не выходной? – спросил он, надеясь, что его не поведут в садик и он еще может поспать.
- Выходной завтра, - хотел я обрадовать его, но он огорчился, так как до завтра было далеко, и ему предстоял трудный день в не любимом им детском учреждении.
Он с нескрываемой завистью посмотрел на дрыхнувшую Настю, и мы отправились с ним в ванную. Но открыв туда дверь, я услышал из кухни голос Ники:
- Старков, забери свою записную книжку, пока я не покрошила ее в салат!
Я зашел на кухню и обнял жену:
- Ну, как ты? Отходишь от ресторана?
- Ой, Жень, всю ночь снились какие-то страсти - мордасти! Теперь даже боюсь Борьку в садик вести.
- А ты его и не веди, - посоветовал я. – Знаешь, как он рад будет! Пусть один день пропустит, ничего страшного.
- Хорошо, мы втроем погуляем в парке, а потом встретим тебя у вашей конторы. У тебя когда экскурсия заканчивается?
- Где-то часа в три. Вы подождите меня внизу, на набережной. Посидим в кафешке, мороженого поедим. Идет?
- Идет! – улыбнулась Ника и протянула мне мою записную книжку.
- Заглядывала? - спросил я, погрозив ей пальцем.
- Заглядывала, - призналась Ника, виновато вздохнув. – Вижу, что ты тоже стал сказки писать.
- Ну, и как они тебе?
- Занятно. Только, по-моему, неверную ты дорогу выбрал, чтобы спасти девочку Жаньхо. И все от того, что вы, мужчины, любите все по полочкам раскладывать. А, если полочку чуть тряхнуть, все с нее и посыплется и так перемешается, что ничего не разберешь, где что есть.
- И что ты мне советуешь?
- А разве могу тебе советовать? Я в этих ваших делах темнее тучи. Просто мне кажется, что девочку украли из-за их деловых отношений.
- А что, они не могли выяснить свои деловые отношения дома? Специально приехали в Россию и давай устраивать разборки на почве бизнеса. Так что ли получается?
- Мне кажется, что так, - грустно ответила Ника.
- Нет, ты не права, - как можно мягче сказал я. – Их деловые интересы никак не пересекаются, разный у них бизнес, понимаешь?
В это время из ванной вышел Борька и грустно доложил:
- Я уже умылся. Кто меня сегодня в садик поведет?
- А никто! – сказал я и щелкнул его по носу. – Мы с мамой решили оставить тебя дома.
- Ура! – возопил Борька и кинулся нас обнимать…
Моя экскурсия на выставку была запланирована на десять часов, и я после легкого завтрака пошагал в контору Варновского.
К моему удивлению, я застал его не в самом плохом настроении, чего следовало бы ожидать после вчерашних событий. Он был деловит, энергичен и заряжен на дальнейшую работу.
- Итак, доктор Ватсон, - сказал он мне, набрасывая на интерактивной доске какие-то линии, пунктиры и кружочки, - какие мысли появились в вашей умной голове в связи с этим наглым преступлением?
- Никаких, - признался я, - потому что я не знаю, как это даже произошло.
- А произошло это вот так, - произнес Борис Иванович и стер все, что было на доске, нарисовав вместо этого пятиэтажку с игровой площадкой во дворе. – Вот здесь, рядом с теннисным кортом вчера в девятнадцать тридцать собралось очень много детей. И не потому, что там играли Федерер с Надалем. Просто на нем стояла машина дяди Коли Ступина, под названием «Додж – три четверти», выпуска 1944 года, которую он пытался завести. Мнения на сей счет среди детского и взрослого населения резко разделились: большая его часть была уверена, что машина не заведется, но было среди них немало оптимистов, которые ждали, что она не только заведется, но и поедет. Среди этих оптимистов был и Саша Фэй, пяти лет отроду, безумно влюбленный в технику. Его друзья рассказали мне, что незадолго до того, как дядя Коля, отчаявшись завести свой раритет, плюнул и забросил ветошь на капот, к Саше подошел какой-то дядя в плаще, хотя на улице было сухо и жарко, и о чем-то с ним тихонько поговорил в сторонке. Но после этого разговора Саша вернулся к друзьям, и они играли во дворе почти до девяти часов вечера. Где-то в это время с балкона раздался крик его мамы, призывающий его вернуться домой, Саша ответил: «Иду» и ушел. Но домой он не явился ни через пять минут, ни через полчаса и даже через час. Встревоженная мать выбежала во двор, думая, что он заигрался с друзьями, но на улице из детей уже никого не было. И что странно: она уверяет, что она ничего не кричала с балкона, и вообще у нее нет такой привычки – звать кого-либо верхотуры, крича на весь двор. А мальчишки утверждают, что они ясно слышали женский голос, кричавший: «Саша!», и его ответ: «Иду!»
- И что ты об этом думаешь? – спросил я.
- У меня не хватает времени думать, ты понимаешь?! – неожиданно закричал Варновский и поддал кулаком очень дорогую интерактивную доску. – Все, кому не лень требуют с меня отчета! Причем очень подробного, в деталях, как будто они что-либо понимают в криминалистике!
Я впервые видел своего друга в таком состоянии, и мне сразу стало понятно, что происходит с великими следователями, когда в их работу вмешиваются не посвященные в тонкости сыска верхи.
- Не трать драгоценное время на бузу, - сказал я как можно строже. – Давай подумаем вместе. У меня до экскурсии час с лишком.
- А у меня до вызова на ковер – десять минут, - уже спокойно, но очень уж обреченно отозвался Борис Иванович.
Он сел за стол и щелкнул выключателем настольной лампы. В ее свете я увидел аккуратно разложенные на столе листочки бумаги.
- Слушай меня внимательно! – жестко произнес следователь. – Если меня погонят к чертовой бабушке, то есть отстранят от дела, то его передадут московской бригаде, которая уже летит в наши края. Меня они слушать не захотят, как завалившего сыск. Ты у них будешь проходить свидетелем. Определи самого толкового из них и сразу скажи ему, что эти два похищения содеяны совершенно разными людьми. Причем второе преступление предпринято для того, чтобы … Не удивляйся тому, что я сейчас скажу. Сашу Фэя похитили для того, чтобы отвлечь внимания от фигурантов первого похищения или… наоборот, привлечь к нему как можно больше людей и усилий.
После последней фразы у меня, видимо, был очень глупый вид, потому что Борис Иванович даже рассмеялся, глядя на меня:
- Такой опытный детектив, а вид у тебя, как у попавшего под трамвай рассеянного с улицы Бассейной!
Но веселился он не долго. Через несколько секунд он четко инструктировал меня по поводу того, что я должен сказать самому умному из московской комиссии:
- На втором похищении работали явные дилетанты. Но отнюдь не дураки. Скорее всего преступников было двое, и одним из них была женщина. Человек в плаще, разговаривавший с Сашей во дворе, сказал ему что-то важное и ушел. Своим плащом он привлек внимание всех присутствовавших во дворе, и все видели, как он отошел с Сашей в сторону для разговора. Больше его никто не видел.
- Правильно, он ушел, а дальше уже действовали другие, менее приметные люди - высказал я свою догадку.
- Никуда он не уходил, - отсек мое предположение Варновский. – В укромном месте, пусть даже в подъезде дома он снял свой приметный плащ и превратился в одного из зевак, стоявших у теннисного корта рядом с пацанами. А группу этих зевак составляли, в основном, жильцы дома, в котором обитает семья Фэй Вейсана.
- Значит, это мог быть один из них?
- Да, но от этого нам не легче. Это здание построено буквой «Г» и занимает целый квартал одной улицы и полквартала другой. В нем проживает свыше полутысячи человек. И я уверен, что Саша сейчас находится в одной из квартир этого дома.
- Почему?
- А потому, что все дети, с которыми я говорил, слышали женский голос, раздавшийся сверху, который позвал Сашу. Но никто не мог с уверенностью сказать, что это был голос его мамы. И все они говорят, что Саша тотчас же ушел, но в какой подъезд он направился, никто сказать не может. Ушел, и все!
- А сколько подъездов в доме?
- С той стороны, откуда раздался голос, - восемь.
- А балконов?
- А кто тебе сказал, что кричали с балкона? Я сказал, что крик был сверху, то есть, женщина могла находиться и на крыше.
- Но если ты уверен, что мальчика держат в доме, то, может, надо немедленно произвести там обыски?
Борис Иванович посмотрел на меня с сожалением:
- Шмон по всем двумстам квартирам? Одновременно? Я пока себе такого не представляю. Опера дежурят там постоянно, следят за всеми подъездами, а я уже вкратце изучил обитателей того дома. У нас в картотеке числятся десять ранее судимых жильцов этого монстра, и один из них, представь себе, отбывал срок за аналогичное преступление: похищение людей несовершеннолетнего возраста. Сразу после разноса в кабинете начальства я еду к нему, пообщаться, так сказать. Подожди меня, может быть, начальник сегодня добрый и не будет устраивать мне аутодафе с долгими речами. Тогда смотаемся в тот дом вместе, но … раздельно. Ты – пешочком, я – на своем «Фиате». Помни, мы с тобой в страшной ссоре.
Я прождал его минут пятнадцать и уже собирался уйти, как дверь кабинета начальника распахнулась и оттуда вышел… улыбающийся, веселый Борис Иванович.
- Ты чего это разулыбался? – удивился я.
- Самолет с московскими следаками посадили в Воронеже из-за непогоды, - ответил он, потирая руки. – Сегодня и завтра, согласно прогнозу, их здесь не предвидится.
На улице он закурил и сказал, почему уже совсем не радостно:
- Представляю: прилетает эта когорта нацеленных на благое дело специалистов, а дело… уже раскрыто. Знаешь, что бы я сделал на их месте?
- Не знаю.
- Устроил бы пикет у здания Министерства иностранных дел. Уверен, что это с их подачи запаниковало наше начальство. Ладно, давай работать. Вот тебе адрес, по которому проживает профессиональный похититель детей. Это в двух шагах отсюда, у рынка. Ты у меня понятой, понял? Но нужен ты мне там совсем по другой причине. Сегодня вечером тебе обязательно позвонит Фэй Вейсан. Зачем? Например, для того, чтобы извиниться за неожиданное бегство из ресторана.
- Не думаю. Он сейчас в таком состоянии, что ему не до этикета.
- Ты плохо знаешь китайцев.
- А ты хорошо?
- А я их совсем не знаю. Но что-то подсказывает мне, что он позвонит тебе. Если не извиниться, то посоветоваться. Ты у него главный авторитет и последняя надежда.
- Что же он надеется получить в результате общения со мной? По-моему, ты насеешь какую-то ересь.
- Может быть, может быть… . Но думаю, тебе будет полезно будет знать о содержании моей беседы с ранее судимым Чуриным Виталием Ивановичем. А сейчас не ломай себе голову и топай, куда я тебе сказал.
Во дворе большого пятиэтажного дома я сразу приметил сотрудников, которых Борис Иванович поставил здесь для наблюдения за подъездами. Их выдавала не одежда и даже не манера поведения, а настороженный взгляд, который не исчезал у них даже тогда, когда они играли с мальчишками в футбол или торговались с бабульками, продававшими семечки. Я окинул взглядом обширное пространство двора и удивился тому, что людей в нем было очень мало: на игровой площадке с десяток пацанов гоняли мяч, и у одного из подъездов сидели две старушки. Но, приближаясь к дому, я понял причину такого безлюдья: во дворе совершенно не было деревьев, и свободные от работы жители предпочитали отдыхать на улице, в тени платанов.
Квартира ранее судимого находилась на пятом этаже, и Борис Иванович нагнал меня на третьем.
- Во время допроса жалобно скажи мне, что ты спешишь, - проинструктировал он меня. – Что жена тебя на рынок за картошкой послала.
- Может, еще сказать, сколько килограммов она мне велела купить? - съязвил я.
- Не надо. Главное, чтобы видно было, что ты спешишь, - вполне серьезно ответил мне Борис Иванович, и я понял, что он думает сразу о двух, может и трех вещах: у него начисто пропало чувство юмора.
Дверь в квартиру Чурина была полуоткрыта, и оттуда доносился разноголосый шум. Насколько я понял, там на всю катушку был включен телевизор, по которому шла передача «Смехопанорама», кто-то слушал по радио концерт Долиной, и разговаривали несколько очень подвыпивших мужиков. О футболе.
Поэтому, когда мы вошли в комнату, на нас никто не обратил внимания. Ни трое малолетних мальчишек, сидевших у телевизора, ни две растрепанные женщины, курившие у балконной двери, ни четверо мужчин, оккупировавших круглый стол с выпивкой и закуской.
- Здравствуйте, дорогие хозяева! – зычно прокричал Варновский, и все присутствовавшие в комнате медленно, как при рапидной съемке, повернули к нам головы. – Принимайте гостей, хоть и незваных!
- Кто такие? – отозвался здоровый мужик с наколками до локтя, и я сразу подумал, что это и есть Чурин.
- А ты разве не узнал меня, Буклет? – приветливо ответил ему Борис Иванович. – Раньше мы с тобой регулярно встречались, а нынче я по тебе уже скучать начал. Ты вот что: собери всю свою компанию и прогуляйся по свежему воздуху, мне с Виталей надо поговорить с глазу на глаз. Детей тоже прихвати: им полезно будет подышать морским воздухом.
Мужик с наколками выполнил просьбу Варновского быстро и молча, не забыв, правда, прихватить со стола бутылку водки. Детям он просто сказал: «Кыш!» и выключил телевизор.
В комнате остался человек, о котором я никогда бы не сказал, что он принадлежал к преступному миру, тем более, занимался похищением детей. Он был невысок и щупл, и чем-то очень напоминал сельского учителя периода коллективизации. На носу у него нелепо торчали очки в проволочной оправе с круглыми стеклами, седые усики топорщились во все стороны, а на голове была надета тюбетейка со среднеазиатскими узорами.
Как только вся компания покинула квартиру, он встал и вопросительно посмотрел на Бориса Ивановича.
- Ты присаживайся, Валерий Иванович, - сказал тот, но сам не сел, а сделал круг вокруг стола, внимательно оглядывая комнату.
- Я к тебе надолго, - продолжил он после минутной паузы. – Это вот понятой со мной, сейчас еще женщина подойдет, твоя соседка. Обыск я у тебя буду делать. Но до этого ты вот что мне скажи: как ты относишься к тому, что у вас вчера вечером случилось? То есть, к похищению мальчика у китайца Фэй Вейсана?
- Я так и знал, что вы придете и будете меня об этом спрашивать, - жалобно сказал Чурин. – Клянусь Богом, я здесь не при чем. А отношусь я к этому отрицательно. И более того скажу: лохи это дело проворачивали, истинные лохи.
- Это почему же? – уважительно спросил Варновский, присаживаясь напротив Чурина.
- А потому что нельзя прятать ребенка в том доме, где он живет! – с возмущением в голосе ответил бывший «киднаппер».
- Значит, ты тоже думаешь, что его прячут именно здесь?
- А вы разве нет?
- Я – да. А иначе я не пришел бы к тебе с обыском. Но я считаю, что это – очень тонкий ход, чтобы сбить нас с толку. Мол, кому придет в голову искать похищенного рядом с его квартирой.
- Да всему двору пришло такое в голову, потому что все видели, что пацан зашел в подъезд, а назад больше не появлялся! - продолжал возмущаться ранее судимый Чурин.
Борис Иванович закурил и задумался.
Я воспользовался этим моментом и решил выполнить его наказ.
- Господин следователь, - расстроенным голосом сказал я,- отпустите меня, пожалуйста. Меня жена за картошкой на рынок послала, а я уже битый час за вами хожу.
- За картошкой, говорите? – задумчиво переспросил мой друг. – За картошкой – это хорошо. Но вы подождите еще с часик. Мы сделаем у этого гражданина обыск, и я вас отпущу. С огромной благодарностью.
- Ну, что вы будете у меня искать? – чуть не плача закричал Чурин. – Мальчишку? Так куда я могу его спрятать в моей малогабаритной квартире?
- Ты, Валерий Иванович, меня за дурака не держи, - укоризненно, но мягко сказал Варновский. - Мальца я у тебя искать не буду. А вот кое-что из вещичек он мог обронить здесь, когда ты его сюда заманил. Например, туфелька с ноги могла соскользнуть или еще что.
- Не вы, гражданин следователь, подумайте хорошенько! – жалобно просил Чурин. – Куда я мог его сбагрить из этого дома, когда ваши сыщики, у каждого подъезда дежурят?
- А чердак? Разве он у вас с другими домами не соединяется?
Чурин рассмеялся, на этот раз облегченно и весело:
- Конечно, не соединяется! Наш дом как перст один стоит на весь квартал.
- Тогда ответь мне, Валерий Иванович, на два вопроса, да поскорей. Не дело мне человека задерживать, которого жена за картошкой послала. Первое: когда обычно похитители начинают требовать у родственников похищенного деньги?
- Чем скорее, тем лучше. Пока они не надумали в милицию обратиться.
- А если они уже обратились?
- Тогда надо припугнуть их хорошенько: мол, убьем мы ваше чадо, и сразу указать им место передачи денег.
- А если они уже третьи сутки ничего не требуют?
- Это вы про девчонку, про которую по телевизору показывали?
- Про нее.
- Тогда они сделали это не ради денег.
- А ради чего?
- Чаще всего – ради мести. Но бывает и так: кто-то из разведенных супругов заказал им украсть ребенка для них. Тогда этот человек и платит, без всякой балды.
- У тебя тоже такое было?
Чурин потупился и даже покраснел:
- Было.
- И второй вопрос, - твердо и не спеша сказал Борис Иванович. – Куда бы ты спрятал в вашем доме похищенного мальчишку?
- Только в одном месте: у хорошего знакомого или родственника, - так же уверенно ответил Чурин. – Больше некуда. Шмонать вы умеете. За полчаса пройдетесь по всем чердакам и подвалам. А у родственников мальчишку можно так ублажить, что он и подозревать ничего не будет.
- Ну, что же, - тяжело вздохнул Варновский, - я вижу, что на этот раз ты не причем. Чистенький, как говорится. Обыска я делать у тебя не буду, за помощь – спасибо.
Борис Иванович встал и ласково обратился ко мне:
- Вас я тоже не задерживаю. И вам - большое спасибо.
Мы вышли из квартиры почти что вместе.
- Слушай, Ватсон, - сказал мой друг, догоняя меня на лестнице, - забеги на минутку в ЖЭУ, или как оно там сейчас называется, и выясни: живут ли в этом доме еще лица китайской национальности. И позвони мне на мобильный. А я опаздываю на очень важное свидание. Да, кстати, прочитай на досуге эту записку, а вечером скажешь мне, что ты о ней думаешь.
Сунув мне в руку листок бумаги, он обогнал меня, и, выйдя из подъезда, я увидел, как его старенький «Фиат» стремительно выскочил со двора.
Со временем у меня был напряг, а потому я решил прочесть записку, как посоветовал мне мой друг, «на досуге» и засунул ее в нагрудный карман рубашки.
В ТСЖ, как сейчас называлось ЖЭУ, мне дали справку, что китайцев в их доме, кроме Фэй Вейсана, больше не проживает, и я отправился в санаторий имени Луначарского, где меня ждала группа отдыхавших, которые пожелали посетить выставку нашего экономического форума. Почему они не могли сделать это порознь, я так и не понял.
Это были отнюдь не пожилые люди из прошлой общественной формации, предпочитавшие коллективизм, а мужчины и женщины среднего возраста и класса, не захотевшие по каким-то причинам отдыхать в Анталье и Хургаде и сейчас, видимо, жалевшие об этом.
Пока мужчины раздумывали, стоит ли им в такую жару идти пешком на выставку, а женщины бегали в номер за забытыми светозащитными очками, я позвонил Борису Ивановичу.
- Сэр, - сказал я с чувством исполненного долга, - лиц китайской национальности в интересующем вас доме не обнаружено. Кроме известного вам Фэй Вейсана и его чад.
- Спасибо, Ватсон, - услышал я сквозь шум мотора голос моего друга, - я всегда знал, что на вас можно положиться. Ты еще не на экскурсии?
- Выхожу.
- Помни, о чем я тебе говорил. Среди этой пятерки, обслуживающей китайский раздел выставки будет человек, которого очень легко узнать: он совершенно седой. Присмотрись к нему, прояви интерес к его стендам. Дело в том, что все его товарищи живут в гостинице, а он - в небольшом частном пансионате в двадцати километрах от города. Неудобно добираться каждый день на работу и с работы в такую даль, правда? Вот и я подумал точно так же.
И тут я краем глаза увидел, как в холл санатория широким, почти мужским шагом, стремительно вошла русская жена китайского бизнесмена госпожа Ли.
- Эмма Александровна! - закричал вдруг один из моих экскурсантов. – Здравствуйте, Эмма Александровна!
Но она не остановилась и даже не повернула головы, а, минуя лифт, побежала по лестнице.
Отступление восьмое.
Сказка о неверном друге.
Два друга, Пинг и Пенг, жили на противоположных концах деревни Фэйшуань. Дом Пенга стоял у соленого озера, из которого отец мальчика при помощи огромного колеса, приводимого в действие двумя круторогими волами, качал воду к себе во двор и выпаривал из нее соль. Поэтому он был самым богатым человеком в деревне, так как соль у него покупали купцы со всей Поднебесной.
А хижина Пинга примыкала прямо к рисовым полям, и поэтому в ней было очень сыро, а во двор к ним часто заползали змеи, чтобы погреться. Мама Пинга была батрачкой, то есть выполняла работу, которую ей предлагали зажиточные люди.
Как и почему подружились Пинг и Пенг, никто в деревне объяснить не мог, но крепче и надежней друзей не было, казалось, во всем мире.
Утром, чуть свет Пенг бежал через всю деревню к своему другу и обязательно нес ему что-нибудь поесть, зная что Пинг часто встает с постели и ложиться спать голодным. Потом он помогал ему выполнить кое-какую работу по дому, так как мама Пинга работала с утра до ночи. Они выносили на просушку циновки из вечно сырой хижины, а когда долго шли дожди, то даже вычерпывали из нее воду. Потом они пропалывали рис на крохотном кусочке земли, который принадлежал вдове. Зимой Пенг обязательно прихватывал с собой вязаночку дров, так в их доме было очень холодно, а у Пинга не было даже теплого одеяла, чтобы укрыться.
Однажды кто-то рассказал отцу Пенга о его дружбе с бедным мальчиком, и тот запретил ему посещать дом Пинга.. Тогда он через других мальчишек передал ему, чтобы тот приходил в центр деревни, к храму, куда тайно продолжал приносить для друга еду и подарки.
Зима того года выдалась особенно жестокой, с морозами и ветрами, и Пенг с ужасом думал о том, что друг его может замерзнуть в своей жалкой камышовой хижине. И однажды он решился на проступок, о котором раньше не мог и подумать, потому что был очень честным мальчиком и любил своих родителей. Он вытащил из шкатулки отца десять юаней, и когда все легли спать, выскользнул из дома и побежал на другой конец деревни.
По пути он очень замерз, так как с гор дул пронизывающий ветер и дорогу перемело высокими сугробами, через которые надо было перелазить на четвереньках.
Он добрался к дому своего друга во время: его почти целиком накрыло снегом, входная дверь была сорвана вьюгой, и по комнатке вовсю гулял ветер. Пинг и его мама лежали на полу, тесно прижавшись друг к другу и укрывшись всем тем тряпьем, что было в доме. Они замерзали, что было видно по кончикам их носов, торчавших снаружи. Они были совсем белыми, и снег, попадавший на них уже, не таял.
Первым делом Пенг приладил оторванную дверь, а затем выгреб из очага наваливший туда снег. С собой у него было совсем немного дров, которые он засунул себе под полушубок, трут и кресало, и с их помощью он разжег огонь в очаге. После этого он принялся растирать лицо своего друга шерстяной рукавицей, и тот вскоре с трудом открыл глаза.
- Пинг! – закричал Пенг. – Ты не должен спать! Я пока поставлю на очаг котелок с водой, а ты приведи в чувство свою матушку. Я брошу в огонь все, что может гореть в твоей хижине, но вы не ложитесь спать, а следите за огнем до утра. Я оставлю тебе свой полушубок и десять юаней. Завтра вы сможете купить на них дрова и еду.
Он сделал так, как и сказал и поспешил вернуться домой, так как там его уже наверняка хватились. Теперь идти по вьюге через всю деревню ему было еще трудней: у него не было теплой одежды, а ветер дул ему навстречу.
Суровый отец принял решение, не дожидаясь утра.
- Завтра я отвезу тебя в монастырь, - сказал он. - Там ты будешь, жить, учиться и постигать искусство ушу. И еще я надеюсь, что монахи научат тебя выбирать друга из достойных людей.
Так были разлучены Пинг и Пенг, и не было для них больше горя, чем эта разлука.
Но прошел год, и отец Пенга разорился, так как в их местах произошло землетрясение и соленое озеро ушло в огромную трещину в земле. Теперь он вынужден был выращивать рис, и ему был нужен помощник. Он забрал сына из монастыря, и тот первым делом побежал к своему другу на другой конец деревни.
И каково было его удивление, когда вместо убогой хижины он увидел роскошный дворец, окруженный просторным двором с диковинными деревьями, по которому разгуливали фазаны и павлины. В тени деревьев играл оркестр и танцевали девушки в шелковых одеяниях, а на возвышении из пуховых подушек сидел Пинг и ел халву из золотой чаши.
Пенг бросился к своему другу, чтобы обнять его и расспросить, как произошло это чудесное превращения, но два сильных стражника выбросили его со двора.
Пенг кричал:
- Пинг, посмотри, это я, твой друг Пенг!
Но музыка играла слишком громко, и танец красивых девушек был так завлекателен, что Пинг даже не повернул головы.
Пенг присел у фанзы одного из крестьян и загрустил.
- Ты наверное, не знаешь, что случилось в твое отсутствие, - сказал крестьянин, разгадавший его грусть. - Я расскажу тебе все, что знаю.
И он поведал Пенгу эту удивительную историю.
Однажды, когда Пинг вернулся домой с поля, где батрачил вместе со своей матушкой, он увидел в своем дворе красивую змею, которая грелась на взгорке в лучах заходящего солнца. Он поднял мотыгу, которую держал в руках, и уже был готов разрубить змею надвое, когда она вдруг заговорила.
- Мальчик, - сказала она человеческим голосом – не надо убивать меня. Здесь, под твоей хижиной, зарыт огромный клад, который я охраняю вот уже много лет. Но вчера владелец этого клада, престарелый дракон У-Ру, был убит молнией, и клад теперь принадлежит мне. Если ты отпустишь меня к моим детям, я расскажу тебе, как к нему добраться, и ты станешь самым богатым человеком не только в родной деревне, но и во всей Поднебесной. Есть только одно условие, которое позволит сокровищам дракона перейти в твои руки. Ты должен забыть о том, что на свете есть любовь и дружба. И тогда ты станешь богатым и сильным.
И при этих словах на ее голове вспыхнула золотая корона.
- Я согласен, согласен! – закричал Пинг. - Я хочу быть богатым, и мне не надо ничего, кроме богатства.
Вот так закончил свой рассказ старый крестьянин, но Пенг не поверил ему.
- Не может быть, чтобы Пинг забыл нашу дружбу, - сказал он. – Я помнил о ее теплоте даже тогда, когда монахи учили меня суровому искусству повиноваться и подчинять, когда я забывал в жестокой схватке ласку матери, но чувствовал плечо друга.
И он снова отправился к роскошному дворцу Пинга. Стражники опять хотели прогнать его, но их хозяин приказал им пропустить Пенга.
- Что тебе надо, незнакомец? – спросил он, не глядя ему в глаза.
- Как?! – воскликнул Пенг. – Ты не узнаешь меня? Это я, твой друг Пенг. Ты вспомни, сколько мы пережили с тобой, хорошего и плохого! Это невозможно забыть!
- Я не знаю тебя, - надменно ответил ему Пинг. – Уходи и больше никогда не появляйся около моего дворца.
Пенг ушел, не понимая, как такое могло случиться.
А через неделю ко дворцу Пинга подъехало множество повозок, запряженных лошадьми, верблюдами и ослами. На них погрузили все сокровища, хранившиеся во дворце и куда-то увезли. А вместе с сокровищами из деревни исчез и сам Пинг. Никто в деревне не знал, куда он уехал, но люди не жалели об этом. Ведь за все время, когда Пинг разбогател, он никому не помог даже куском хлеба.
А Пенг работал на рисовом поле и больше не вспоминал о той дружбе.
И лишь иногда ему становилось грустно оттого, что живет где-то под этим небом человек с холодным сердцем змеи, его бывший друг по имени Пинг.