Январь сорок третьего оказался на редкость студёным. Хотя канонада постепенно удалилась на запад, отвыкнуть от ужасов войны не хватало сил.
Две недели концлагерей под Острогожском непонятно за что. Потом столь неожиданное и стремительное расформирование: выгнали за пределы колючей проволоки всех гражданских, среди которых была Зойка с четырёхлетней Юлькой. Долгие двадцать вёрст до родных Прилеп по осенней слякоти, когда и птицы-то прятались от прожигающих осенних ветров.
Теперь, когда всё осталось позади, всё равно оставался страх. Он не покидал ни днём, ни ночью. Протарахтит по грейдеру редкая полуторка – невольно бросались к маленькому окну: не случилось ли опять чего?
Юлька то и дело кричала по ночам. Еды почти не было. В ход шло всё, что могло служить пищей. Рады были картофельным очисткам да с подобранным пучком соломы, мелко посечённой старым щербатым ножом. Похлёбка получалась что надо. В погребе, считай, было пусто. А до лета ещё ой как далеко.
Зойка, которой от роду было всего двадцать годочков, выглядела лет на пятнадцать – двадцать старше. Спасибо свекровье, не оставлявшей её ни на минуту. Свёкор и муж Зойки были на фронте. Из-за них и загремели в концлагерь.
Спасибо куму, донёс.
Да видно, судьба сжалилась над беззащитными душами, пощадила в тот раз, чтобы преподнести новые испытания.
В избе было постоянно холодно. Дров не было. Спасали старые скудные запасы хвороста. Плетни разобрали ещё в своё время мадьяры, когда квартировали в их доме. Тогда Зойка с дочерью и свекровью ютились сначала в катухе, а когда пошли морозы, спустились в погреб.
Юлька уже давно не кричала, а только постанывала по ночам. То ли от постоянного недоедания, то ли от такой пищи её постоянно мучил животик. Она всегда сворачивалась калачиком и мирно сопела под мамкиной мышкой, а тельце постоянно вздрагивало. А перед сном каждый раз спрашивала:
- А немцы больше не придут?..
Через пару недель после освобождения по дворам прошёлся уполномоченный и приказал собираться на работу у правления. Оказалось, фронту нужен был хлеб, по дворам раздали по мешку муки, но при этом пригрозили пальцем – чтобы ни горсти в рот!
Что ж, дело понятное. Тогда всё было строго. За горстку зерна ещё до войны можно было загреметь на Колыму. Порядок знали все…
Пекли, протапливая тем же хворостом, который никак не хотел гореть. Добывать его становилось всё трудней. За несколько дней берег Потудани напротив деревни оголился до неузнаваемости. В ход шёл не только хворост, горевший довольно плохо, но и прибрежный камыш.
Свекровь с Зойкой поочерёдно ходили к реке, тащили оттуда вязанку хвороста. И так день за днём. Зато можно было в суп положить хотя бы пол-ложки муки.
Военные подкинули по килограмму пшёнки и по пол-литра подсолнечного масла. Такого богатства не было с довоенной поры.
Так за хлопотами дожили до первого тепла. Посередине апреля вначале медленно, а потом всё шустрее и шустрее побежали под навалившими сугробами ручейки. Ходить, правда, к реке стало тяжелей. Потрескавшиеся серые валенки набухали влагой с первой ходки, а сапог ни у кого всё одно не было. А куда денешься – лазили по снежному месиву до самого Солдатского, что было ниже по течению.
А тут прошёл слух, будто скоро военная команда снимется и уйдёт ближе к фронту.
- Зойка, слышь! Что станем делать-то? – с тревогой в голосе спросила свекровь.
- Да откуда ж я знаю! – усталым голосом отвечала невестка.
Через неделю после этого разговора немолодой старшина с одним костылём под мышкой ближе к вечеру вошёл, согнувшись, в хату.
- Здорово, труженицы! Как живёте-можете?
- Вашими молитвами! – буркнула свекровь.
- Я вот чего, - устраиваясь на древнем табурете, сиплым простуженным голосом проговорил старшина. Костыль он приладил рядом у стола. - Ваша фамилия Казьмина?
- Ну! – кивнула свекровь.
- Тут вот какое дело… По списку вам выдавали мучицу,- он открыл засаленный рыжий блокнот. – Так вот, у вас ещё должно остаться где-то около двух килограммов. Значит, вот мы и собираем останки по всей деревне…
Юлька испуганно смотрела на человека в форме. А когда тот подмигнул ей, спряталась за мать и неожиданно заревела.
- Ну вот, - начал сокрушаться старшина. – Испугал дивчину, старый дурак! Дитятко, да ты не бойся, дядя ничего плохого не сделает… На-ка вот тебе гостинец! – он вытащил из кармана телогрейки кусочек сахару, сдул с него крошки махорки и протянул девчонке.
Та заревела ещё громче и вцепилась сзади в материн подол.
- Возьмите, мамаша, - извиняющим тоном протянут он тогда кусок Зойке.
Та взяла его и, держа на открытой ладони, с удивлением смотрела на это белое чудо.
- Хоть бы спасибо сказали! – вывела из оцепенения невестку свекровь.
Зойка зарделась и слега склонилась в поклоне:
- Спасибо вам!..
- Да ладно, чего уж там!.. Так как насчёт мучицы?
- Я сейчас, я мигом, - задрожавшим голосом пролепетала свекровь и метнулась в кладовку. – Вот наши останки! – протянула она на вытянутой руке мешок с мукой. Без кантора было видно, что там оставалась пара горстей муки.
- Н-да… Понятная картина… - Старшина поднялся, опираясь одной рукой на стол. – Пойду я далее…
- А это как же? – с надеждой в голосе чуть слышно прошептала Зойка, кивнув на свекровь с мешком.
- Да что тут говорить!.. Оно, понимаешь, усушка-утруска. Так и запишем. А такой тяжёлый груз таскать – себе обуза! Пользуйтесь моей добротой – вам вон ребятёнка поднимать надо. Отец-то где?
- На фронте! А где, одному Богу известно. Ждём весточку. Ты, служивый, часом не встречал такого: Андрея Казьмина? – вдруг засуетилась мать.
- Нет, не доводилось. Встречу, передам привет обязательно!..
Он растворился за дверью так же неожиданно, как и появился.
Мать обессилено повалилась на табуретку и в голос зарыдала:
- Ой, лишенько!.. Да как же я спугалась… Думала, каюк нам пришёл! Немцев пережили, а тут от своих помрём…
Зойка кинулась её успокаивать, да незаметно сама присоединилась к рёву. Так втроём и прорыдали до полуночи. Потом свекровь осторожно пересыпала в чугунок остатки муки, долго и тщательно трясла над столом мешок, чтобы не пропало ни грамма драгоценного питания. Таким образом набралось чуть больше двухлитрового полчугунка.
- Богатство целое!.. А ну, кыш отседова! – прицыкнула она на Юльку, норовившую окунуть палец в чугунок. – Ишь ты, цыплёнок, своё дело знаешь!.. Терпи, милая, нам до травы дотянуть надобно!..
Юлька обиженно поджала губы и прижалась к матери.
- Пойдём, доча, спать! Утро вечера мудренее! – сгребла та в охапку ребёнка и понесла на кровать, застеленную старой овчиной.
- Мам, а немцы больше не придут?
- Нет! Спи, егоза!
- Мам, расскажи сказку!
- Какую ж тебе рассказать?
- Да про колобка…
- Так я ж тебе его кажный день рассказываю!
- Ну и что – зато сказка вкусная!
- Ну, раз вкусная, так слушай!..
Свекровь с теплотой взглянула на ворковавших мать и дочь. Глаза потеплели и повлажнели.
Снега в тот год выдалось много. Старики говорили, что к урожаю. Все при этом вздыхали – сажать-то было нечего. Потудань набухла и в одну ночь разлилась до самой горы. Бугры потемнели. Уполномоченный сгонял по утреннему морозцу убирать трупы с полей. Их собирали на телеги и хоронили за деревней, в логу. Своих отдельно, чужих отдельно. Складывали в одну яму до трёх сотен, копать на каждого не хватало ни сил, ни людей.
Зойка тоже сходила пару раз, а потом закашлялась так, что выворачивало наизнанку.
- Сиди дома, хворобышек! – распорядился уполномоченный. – А то ещё отдашь богу душу…
Днём становилось тепло. Свекровь выгоняла после полудня Зойку посидеть в затишке на завалинке:
- Иди-иди! – строжилась она. Солнышко – оно всё вылечит. А то придут вон скоро наши мужики, а ты – никакая!
Зойка нежилась на солнышке около часа. Юлька крутилась рядом, палочкой рисовала на песке кружочки и овалы.
- Ну и что мы там нарисовали? – интересовалась мать.
- Это я пиросков напекла! Мого-мого!
- Да моя ты умница! – грустнели Зойкины глаза. – Да всем ли хватит?
- Да, всем, - убеждённо заверяла дочь. – Я же мого напекла!
- Дай Бог тебе здоровья!
Мать подставляла исхудавшее бледное лицо живительным лучам, не боясь, что загар испортит девичью красу. Было не до этого.
Откуда-то прошёл слух, что на каждый двор выдадут по мешку семенной картошки. И, правда, скоро объявили, чтобы приходили на склад со своей тарой. Зойка приладила к бывшей ручной тележке с металлическими колёсами палку. Появилось подобие тачки на двух колёсах. Саму телегу давно отправили в топку.
Втроём добрались нескоро. Бабы заохали:
- Вона, какая смекалистая, а мы-то не догадались, будем волоком тащить!.. Дома-то такие же колёса стоят! – сокрушались они.
Картошка была аккурат чуть крупнее голубиного яйца. Однако все радовались такому богатству, будто оно уже спасало их от голода.
- Ничего, бабоньки! Не смотрите, что мелкая! Зато больше посадите! Через неделю уже можно будет на буграх сажать! – шумел на весь склад уполномоченный.
- Не рано ли? – зашумели бабы.
- Да нет, в самый раз. Ну, если не через неделю, так через дней десять – точно!
Обратно везли не спеша, осторожно, чтобы не повредить ни единой картошки. Мешок, как пьяный мужик на плетне, висел на оси тележки, чуть не касаясь земли. Зойка была тяговой силой. Уставшую Юльку посреди пути усадили сверху на мешок. Свекровь заботливо поддерживала, согнувшись в три погибели, и мешок, и Юльку.
Дома посидели на завалинке, отдышались.
- Что ж, дочка, давай её сразу в погреб?
- Давайте, мама.
Картошку аккуратно пересыпали в ведро, и Зойка бережно стала опускать её в погреб.
На месте было уже два ведра.
- Стой, - вдруг заполошилась старая. – Что ж это мы с тобой творим?
- А что такое? – Зойка недоумённо высунула голову.
- Ох, кляча старая я! Да её ж прогревать, проращивать надо! – махала свекровь руками. – Давай назад!
Сноха покорно начала поднимать картошку наверх. Рассыпали на глиняном полу в кухоньке, рядом с печкой.
Долго любовались семенами, строили планы на урожай. Старуха (которой было сорок три года) вздохнула:
- Слышь, Зойка! Мы, когда ещё жили по-единоличному, когда-то с отцом сажали глазками… картошки тоже не было. Неурожай. Так мы чистили, а где глазки – срезали потолще и складывали на потом. Ничего, хороший урожай получился…
- Это вы к чему, мама?
- Да давай назавтра праздник Юльке устроим. Завтра ведь Вербное воскресенье, а она у нас два года толком не ела. Картошка уж больно мелкая, так мы отберём с тобой немножко покрупнее, срежем по кусочку, натрём на тёрке да испекём оладушков. У нас же и мучицы капелька есть, и пяток яиц курочка уже снесла. Чем не праздник!
- Дак пост же! – возразила Зойка.
- Пост ей! – завозмущалась свекровь. – А через неделю картошка зеленью пойдёт, тогда только ею травиться можно будет!
- Так я не против! – потёрла зачесавшиеся глаза Зойка.
- Ну спасибо табе, что не супротивничаешь, - поджала губы свекровь. – Можно подумать, я об себе пекусь!..
На следующее утро Зойка ещё сладко спала, а свекровь ухитрилась нарезать и натереть почти полмиски картошки. Она добавила горсть муки, подумав, махнула рукой и всыпала ещё полгорсти. Вбила целых три яйца, посолила, добавила две ложки постного масла. Деревянной щербатой ложкой начала яростно взбивать получившуюся массу. Потом полезла под печь, достала битую крынку, вздохнула, развязала её, достала щепотку соды и сыпнула в чашку. Крынку опять тщательно обвязала пергаментной бумагой и отправила на место.
Пока взбивала, себе под нос шептала:
-Эх, ещё б солюшки капельку!.. Проклятущая немчура! Чего, спрашивается, им дома не сиделось? Поди, у каждого дитёнки свои есть! Чего к нам лезть? Кто тут вас звал? Понабежали, порушили всё хозяйство… Только за это каждого надо по кусочкам рвать, да собакам отдавать… Ни стыда ни совести у этого Гитлера, чтоб ему и на том свете икалось!.. Говорят, что своих Бог не дал, так он и лютует. Ни понятия какого человеческого, ни сраму не имеет. Погоди, наши до тебя доберутся. Каждого на суку повесют, отольются наши слёзки…Я б вас сама по кусочку рвала, как вы наших!..
«Тесто» получилось грязно-серым и пахло не очень приятно. Хозяйка разожгла топку и поставила на огонь небольшую сковороду. Вскоре по хате поплыл невесть откуда взявшийся вкусный запах.
Юлька заворочалась и тотчас проснулась.
- Ишь ты, стрекоза! – покосилась на неё бабка. – Чуешь, цыплёнок, кормёжку, даже во сне!..
Юлька затормошила мамку:
- Мама, давай вставать! – зашептала она той в ухо. – Бабушка что-то скусное варит!
- Не спеши, полежи немножко, - закашлялась Зойка. – Ой, мам, извините, проспала!
- Лежи-лежи! Что нам вдвоём вокруг одной сковородки кружиться, что ли! Покохайся ещё! Я сама управлюсь!
Юлька тут же прошептала:
- Мам, бабушка что ли говорит – сама всё поест?
Зойка заулыбалась:
- Да пусть ест – она же старенькая! Ей надо много!
- Нет, мамочка!.. – горячо зашептала та в ответ. – Она старенькая, а старенькие много не едят! Это дитёнков кормить надо, чтобы они росли. А я как раз дитёнок и есть. Правда? Бабушка сама мне говорила.
- Ну, раз говорила, тогда и тебе даст кусочек!
- Один кусочек! – поразилась Юлька.
- А сколько ж тебе надо? Ты ж вон сама с рукавичку. Сама вон спишь, а бабушка уже давно работает, ей и надо за это поболе…
Наморщив сосредоточенно лоб, через минуту Юлька опять горячо зашептала:
- Если бы меня разбудили, я бы тоже работала!
Мать засмеялась вполголоса.
- Идите за стол, шептухи! – позвала свекровь.
На столе горкой лежало несколько крупных оладьев.
- Ух ты! – восхищённо заявила Юлька, натягивая штопанные-перештопанные шерстяные носки. – Блинчики! Скусные, наверно…
Она деловито прошла к умывальнику, торопливо поплескала на нос, потёрла грязные ладошки.
- Ты там лучше мой! – прицыкнула мать.
- Они и так чистые!
- Давай за стол! – промолвила бабушка, молча наблюдавшая за действиями внучки. Она так и не присела за стол, помогла Юльке вытереть о фартук руки и усадила на лавку. – Ну-ка, отпробуй!
- Скусно! – подтвердила Юлька, не успев отправить в рот ни крошки.
- Ешь-ешь! – подбодрила бабушка.
Юлька стала чинно откусывать маленькими кусочками и, тщательно пережёвывая, от удовольствия закатывала глаза.
- Ну как? – с надеждой в голосе спросила свекровь.
- Во! – Юлька сжала левую руку в кулачок и вытянула большой палец вверх.
- Ну, коли так, можно и мы с мамкой возьмём по «блину»?
- Ага, можно.
Только откусили по разу, как с улицы донёсся шум. Зойка метнулась к окну и сразу спряталась у окна:
-Немцы!..
Свекровь негнущимися ногами прошаркала к окну и приникла к стеклу.
- Ну, дурёха, перепугала насмерть! То ж пленных гонят!
Они выскочили за двор.
Мимо через выгон гнали колонну пленных немцев. Все, как один, шли, потупив взор. Большинство были в рваной обувке и дырявых шинелишках. Пилотки и шапки натянуты по самую шею. Тощие, оборванные, грязные, будто затравленные, они боялись смотреть по сторонам. Деревенские высыпали за дворы и молча наблюдали за шествием.
По бокам колонны шли наши автоматчики в зелёных телогрейках. Немцы шли стройной колонной, не сворачивая, попадая в остатки весенних луж. Среди них было много молоденьких.
Свекровь ахнула:
- Дети же! Господи, да что ж это творится?!. – она метнулась в хату. За столом сидела Юлька. На тарелке осталась пара оладьев.
Она схватила их и выскочила на улицу. Напротив двора как раз протекал хвост колонны. Старая кинулась к колонне, заглянула в лицо одному, другому немцу, отыскала помоложе и сунула ему лепёшку. Потом таким же образом нашла ещё одного и сунула оставшийся гостинец:
- Ешьте, пацаны, ешьте!..
Конвойные только покосились на неё, отгонять не стали. Свекровь остановилась, перекрестила вослед колонну. Краем глаза она успела заметить, как делили бывшие враги её оладьи. То от одного двора, то от другого начали отбегать бабы и совать немцам кто варёное яйцо, кто кусок хлеба.
Свекровь ещё раз перекрестила колонну, тут же прицыкнула на Зойку:
- А ну-ка, марш в хату, чего без одёжки выскочила!..
В доме она долго причитала что-то себе под нос. Потом стала перед образами и долго и истово молилась…