Машка поняла, что это все. Что больше ничего не будет. Поняла, с того момента, когда он заявил, что уходит, и даже в доказательство своих слов разбил бокал с вином. Красное вино, беззастенчиво потекло по белому ворсу ковру, между осколков... ее счастья. И имя у него какое-то дурацкое. Роберт. И расстались они как то по-дурацки.
Ей все казалось, что это неправда. Что это неправильно. А как правильно? Правильно было то, что они расстались. И из рук у нее все валилось, и билось, как тот бокал с вином. Вот и сейчас она не могла открыть дверь. И ей казалось, что жизнь кончена, словно за дверью, было ее спасение. Она все-таки уронила ключи, и всхлипнула. Так больше продолжаться не может. Она боится. Боится прошлого. Боится снова увидеть его, вздрагивает от каждого шороха, и звонка. Она начинает ненавидеть красные футболки, остроносые туфли и деловые костюмы. Так всегда одевался он. И все-таки, какое у него дурацкое имя. Роберт. Роберт был смыслом всей ее жизни. Машка боялась его звонков, услышав мелодию «однажды будет любовь, однажды взять и решить, однажды все изменить...» и каждый раз с замиранием сердца заглядывала на дисплей. Нет не он. Вздыхала с облегчением и принималась пить кофе. Снова входящий звонок. Машка расплескивала кофе, и ком застревал в горле. На этот раз он. Он звонил почти каждый день. Она почти каждый раз, расплескивала кофе и замирала. Он дышал в трубку и молчал. Машка молчала и почему то смотрела на часы. Ей было странно, что он ушел и то, что он звонил.
В одно прекрасное утро, она снова поняла, что так продолжаться не может. Подхватив Лельку, которая безостановочно болтала, Машка решила сменить гардероб, а заодно и духи поменяла. Тонкие, чуткие, нежные ароматы, сменила на дерзкие цитрусовые. И все равно чего-то не хватало. Несмотря на то, что они потратили кучу денег, просидели в кафе, поглощая калории. Все равно чего-то не хватало.
Она поняла это, когда однажды, утром проснулась, и поняла, что Его больше нет в ее жизни. Что он больше не позвонит и не придет. Новые платья валялись кучей в кресле, новые духи не радовали, а от новой прически волосы лезли в глаза. Машка подошла к зеркалу. Там была не она. Большие глаза больше не светились безоблачным счастьем, а были грустные как у больной брошенной собаки. Она теперь тоже брошенная... и никому не нужная.
Не нужная даже себе. Она подошла к окну, раздвинула шторы, повернула и потянула на себя ручку...
Ветер плеснул ей в лицо дождем... В голове пронеслись образы, мысли, воспоминания, и чужое теперь уже имя Роберт. Ей стало легче. Казалось вместе с мыслями и чувствами, она отпустила и этого уже чужого и ненужного в ее жизни человека. Как все просто. Она глянула вниз, и голова чуть закружилась. Там внизу город жил. Жил, какой-то своей казалось ей неизвестной жизнью. Не замирая ни на секунду, он спешил по своим делам, двигался по узким улочкам и переходам, сверкая в утреннем солнце вымытыми до блеска витринами, мигая фарами машин на поворотах. Город жил. И ему не было никакого дела до девушки с грустными глазами, и полной тоски душой.
Она так хотела любить... и так не хотела жить. Ее никто не понимал. Это было больно. Больно до глубины души, до самого дна. Правда есть ли дно у души, Машка не знала, скорее всего, нет. Где в этой самой глубине, она чувствовала, что надо бы забыть его, выбросить все негативные мысли и эмоции, и жить дальше. Жить и любить. Любить и жить. Любить и жить, несмотря ни на что. Но одно дело подумать, так, другое решить, и уж совсем другое, начать жить дальше.
Она все еще стояла на подоконнике, не в силах пошевелиться. В глазах слезы, в душе смятение, Машка разрыдалась от бессилия. И не сразу поняла, что уже стоит не на подоконнике, а на полу, прижимает мокрые ладони к лицу, и утыкается в плечо, совершенно незнакомому человеку.
... – Лель, я те такое расскажу...- выдохнула в трубку Машка, и счастливо улыбаясь, обвела на календаре число... через неделю она выходила замуж.