В начале мая с приходом тёплых, весенних дней Валерия родила дочь. Превозмогая родовые муки и всю накопившуюся полугодовую усталость, молодая женщина надеялась на благостный исход, окончание страданий и тревог, и вот эта непростая жизненная дистанция завершилась событием, которое всколыхнуло душу, каким-то волшебным образом её освежило и закалило. Волну радости с началом каждого дня вызывали и мысли, и новые заботы о дочери. Завёрнутая в пелёнки, сонная жизнь малютки воспринималась не иначе как свершившееся чудо, и оно не одномоментно, а продолжается, продолжается…
Из роддома Валерия с ребёнком уезжала на такси в атмосфере обычной торжественности момента. Передав дочку сияющему отцу, она оглянулась на окна второго этажа, помахала рукой бедолагам, только ещё ожидавшим роды. Внутри кабины удерживался запах свежих, чарующих роз. Валерия сладостно млела, вдыхая их тонкий аромат и непринуждённо, без видимых причин улыбалась весеннему небу и мелькающим лицам прохожих. Таким же ласковым, мечтательным взором она поглядывала на Бурцева. Озабоченный, важный, тот держал дочку с осторожностью свойственной сапёрам, переносящим на руках снаряды.
- Хорошо, что меня сегодня в рейс не поставили, а то как бы ты добиралась? – словно о какой-то большой удаче заговорил Владимир, и в душе Валерии шевельнулось досадливое чувство:
«Куда делась былая восторженность?.. Теперь вместо нежности обывательские суждения…»
- Я бы позвонила друзьям, и за мной тут же прислали бы редакционную машину. Ребята позавчера здесь были – поздравляли, пили шампанское. Под окнами овации устроили.
Бурцев с заметным усилием над собой промолчал.
- Я вижу, что мои друзья действуют на тебя, как рвотный порошок, - с грустной улыбкой проворчала Валерия.
- Да, уж очень они у тебя креативные…
- Какие, какие?
- Реактивные.
Валерия погладила мужа по небритой щеке, упрекнула.
- Исхудал ты, к тому же разленился, даже бриться перестал.
- Так ведь это… Без женского надзора мужики дичают… Смотри-ка, проснулась Иришка, наверно, проголодалась. Доставай свою скатерть-самобранку.
Бурцев упёрся взглядом в грудь Валерии, словно с некоторым сомнением ожидая, что эта часть её тела – столь изящная и вечно притягивающая взгляд, найдёт теперь иное применение.
- Нет, не должно быть, кормили совсем недавно…
Слабый писк малютки выражал непонятное недовольство. Владимиру представилось ближайшее будущее – охи и ахи над детской кроваткой, прерывистый сон, словом, жизнь, похожая на дежурство. По выражению лица Владимира Валерия могла читать его мысли.
- Ну чего приуныл, папаша? Нечего грустить, давай лучше развлеки нас какой-нибудь историей. Расскажи, как жил, что видел, чем можешь похвастаться?
Бурцев в последнее время осваивал квалификацию пилота-инструктора, а недавно вернулся из Алма-Аты, где проходил курс подготовки в учебно-тренировочном отряде.
- Ничего особенного… Занятия да полёты на тренажёре, визиты в управление… А вот, послушай, - Бурцев слегка оживился, мелькнула прежняя пленительная улыбка. - Жили мы в посёлке на частной квартире вблизи аэропорта. Так, захотелось расположиться по–домашнему, не всё же по гостиницам да общагам… Хозяйка – пожилая женщина, дом уютный, благоустроенный, во дворе виноград и всякая благодать. Рассказала, как до нас, лётчиков, у неё квартировали диспетчера. Тоже учились. Приличные, говорит, такие, серьёзные на вид мужчины и у же в годах. Одному лет пятьдесят, другой помоложе, и сам такой грамотный, вежливый. Пока учились, вроде не пили, а под конец, как с цепи сорвались. Да это бы ещё ладно: не буянят, не озоруют, ну и бог с ними. Так ведь что удумали! У меня, говорит, на кухне, под плитой стояла кастрюля с отходами. Я бросала туда куриные головы, ноги, потроха, чтоб отдать потом собаке… Так вот, мои квартиранты нашли эту кастрюлю, сварили из отбросов закуску и под водку всё съели. Господи! Я всю неделю болела. Так меня рвало!.. А ведь приличные люди… В авиации служат.
- Да, Бурцев, история, правда, мажорная. Наглядный пример физической и душевной нечистоплотности. И ты принадлежишь к этому племени, - смеялась Валерия.
В квартире Бурцева, где Валерия проживала некоторое время после свадьбы, их встретила мать Владимира – высокая, властная женщина, имевшая на губе настолько заметные усики, что Валерии невольно вспоминалась чеховская шутливая фраза: "Мужчина без усов всё равно что женщина с усами". Свекрови были свойственны гордые повадки, привычка считать себя умнее, изобретательнее многих. На невестку она смотрела с вымученной улыбкой, их отношения никак не складывались. Всегда чем-нибудь недовольная, с плотно поджатыми губами наедине с сыном мать не раз ему выговаривала:
- Разве такая тебе нужна жена?! Жена должна всё по дому делать, а эта только лежит, книжки читает. Работа, видишь ли, у неё такая! А что в этой работе хорошего? С утра до полночи всё пишет, пишет, и конца не видать… Ей даже щи сварить некогда…
Бурцев отмалчивался или ворчал, что это в порядке вещей, а про домострой пора уже забыть.
…После сцены умиления от встречи с внучкой, свекровь сурово, наставительно проворчала:
- Ну вот, родили, теперь надо растить, воспитывать девку…
Валерия почувствовала плохо скрываемый упрёк в свой адрес: дескать, хватит уже заниматься писаниной, спустись на землю. Со своей стороны бабушка никакой поддержки не обещала. Сидеть с ребёнком ей почему-то не хотелось; в разговорах она заявляла, что теперь самое время пожить для себя. И вскоре, под вечер, свекровь удалилась восвояси. На другом конце города у неё имелась квартира.
А для Валерии начались дни и ночи забот, о которых прежде не приходилось задумываться. Она не уставала, но её утомляло однообразие и ограниченность нового образа жизни, бесконечная череда дел, связанных с пелёнками, с кормлением, купанием ребёнка; даже прогулки с коляской по парку надоедали.
- Бурцев, я уже превратилась в наседку. Боюсь, что за год отупею, одичаю и навсегда отстану от жизни.
- Наоборот, ты приближаешься к естеству, к нормальному образу земной женщины.
- Заговорил… прямо как мамаша… Быт, вообще-то, притупляет все лучшие душевные порывы. Есть люди, у которых всё в жизни ровно, любыми условиями они довольны. Я же по натуре беспокойная, нервная, мне непременно нужен успех, радужная перспектива, я к этому привыкла… А сейчас этого нет, и ощущение такое, будто залезла в болото.
Даже в хорошие минуты, когда муж был рядом, Валерия признавалась, что тоскует по бурной, блистательной жизни. Говорила полушутя, что хотела бы закатиться на какие-нибудь Мальдивы и позагорать там с аборигенами цвета шоколада… Владимир бывал слегка навеселе, и на вопрос: «В чём дело, почему пьян?», отвечал без смущения:
- Так это, сегодня же праздник Покрова святой Богородицы…
Он продолжал жить по своей устоявшейся схеме: после рейсов - отдых, встречи в гараже с друзьями, с экипажем, рыбалка, баня или просто отлучка из дома без объяснений. И всё чаще возвращался домой, будучи слегка подшофе.
- Что это позволяют себе авиаторы! –насмешливо сетовала Валерия, хотя ей было не до смеха; Бурцев становился скучным, эгоистичным и чужим человеком, живущим своими интересами.
- Да знаешь, как снег на голову… У бортмеханика ощенилась сука… Вот отметили событие.
Потом наступили времена, когда Владимир уже не пускался в какие-то объяснения и оправдания, а попросту ныл в жалкой манере слесаря Борщова из кинокомедии «Афоня»: «Что, с получки выпить нельзя?!» Случалось, начинал рьяно доказывать, что совершенно трезв, а эти подозрения жены беспочвенны, несправедливы и неуместны. Тогда Валерия предлагала Бурцеву произнести только одно слово: «Гибралтар».
- Пошлее ничего не придумала?
Это была его ахиллесова пята. Не находя никаких аргументов, супруг порывался во двор, где самозабвенно стучали камнями домино «козлятники». Владимир пил с ними пиво, беседовал о жизни, а в сумерках возвращался в квартиру, и на него уже противно было смотреть. Авиатор шатался, тяжело ворочал языком, и если не засыпал тотчас же в кресле, то пробовал увещевать жену:
- Не надо… При чём тут Гиблартал?..
- Бурцев, однажды придёшь в таком виде, а нас здесь не будет. Я не хочу жить с алкоголиком. Как тебе вообще допускают к полётам?
- Ну это ясно… Мы рождены, чтоб сказку сделать былью…
В таком безрадостном восприятии семейной жизни тянулись дни и месяцы. Валерия уже свыклась с ощущением одиночества, махнула на мужа рукой. Психологически Бурцев всё больше от неё отдалялся, находя утехи и развлечения вне семьи. Валерия часто наведывалась к матери, которая жила теперь в доме по улице Жарокова.
- Как ты похудела, дочка, - печально сетовала постаревшая Оксана Юрьевна, не отрываясь от своих занятий – вязания и просмотра телевизионных передач.
- Мама, я ошиблась в Бурцеве, это человек случайный… Моя семейная жизнь трещит по швам.
- Тебе надо развлечься, отдохнуть… Поезжай куда-нибудь к морю, а я посижу с Ирочкой. Конечно, ты устала…
Весной Валерия и в самом деле отправилась по профсоюзной путёвке в санаторий, расположенный на берегу Чёрного моря неподалёку от Туапсе.
«Что я такое? – расслабленно думала она, глядя из окна своего купе на мелькающие степные пейзажи. – Продукт эпохи, жертва суеты… Чего стоило себя перебороть, выдрессировать, чтобы стать профессионалом!.. Все книги по искусству, увлечение Камю. И вот во имя идеалов приобрела мигрень… Не сплю ночей, теряю цвет лица. Тонкая, восприимчивая натура… на плоть – ноль внимания…»
В эти минуты Валерия с грустью пришла к убеждению, что для неё наступает пора какого-то смирения, и в дальнейшем предстоит жизнь самая обыкновенная, если не сказать, примитивная.
Ещё в поезде Валерия неожиданно, словно впервые, заметила обращённые на неё любопытные, интригующие и просто жадные взгляды мужчин. И что характерно, такое внимание ничуть не раздражало, не озадачивало, а скорее забавляло. Исподволь женщина ощущала через это свою причастность к простой и незамысловатой жизни, какой живёт большинство, и которую прежде она всей душой презирала.
«Я как будто получила откровение свыше… Как легко, оказывается, можно прозреть, почувствовать свежий вкус к жизни! В древности для подчинения плоти носили изнуряющие вериги, так и я – всё тянулась ввысь, в расчёте и надежде испытать высшее духовное наслаждение, но не иллюзия ли всё это?» - мысли Валерии распространялись в одном лишь направлении, и вскоре не терпелось уже изменить свою жизнь, обрести доступную и естественную телесную благодать.
«Кто знает, в чём оно, счастье!.. Испытать, попробовать всё… Разве я не имею на это право?» - лояльно рассуждала творческая личность.
Кроме Валерии в купе располагалась пожилая улыбчивая женщина, которая с удовольствием спала, закусывала и время от времени раскладывала карточный пасьянс. На верхних полках коротали неблизкий путь мужчины: рыжий, тощий, похожий на студента путешественник зачем-то выставлял у изголовья свои, должно быть, необыкновенные кроссовки, невзирая на то, что от них исходил неприятный, удушливый запах. Долговязый малый имел заплечный рюкзак. С ним он тоже не разлучался, и если шёл в вагон-ресторан ужинать, цеплял рюкзак на спину вроде украшения. Если студент походил на зомбированного, был безучастно погружён в созерцание пейзажей за окном, то другой попутчик предпринимал настойчивые попытки разговориться с Валерией.
- А что вы такое читаете? – интересовался этот поблекший, лысоватый спереди и сзади мужчина лет тридцати пяти. – Интересная книга?
Валерия молча показала обложку романа Леонида Жуховицкого «Остановиться, оглянуться».
- А вы к морю едете? – мужчине явно хотелось поговорить.
- К морю, - коротко, с пренебрежительной интонацией отвечала Валерия.
И без того было ясно, что поезд сообщением «Москва – Сочи» всех пассажиров везёт к морю.
- Сейчас море ещё холодное… Март. Но отдохнуть можно и в эту пору. Масса всяких развлечений, ну там загорать, пиво пить…
- Да, потрясающий выбор.
- А знаете что, пойдёмте, поужинаем в ресторане, - неожиданно предложил Валерии лысый дядя, и она к собственному удивлению согласилась.
«В самом деле, почему бы нет?.. Конечно, кавалер из этого облезлого колхозника неважный, но всё же лучше пройтись, посидеть за столиком. Ресторан на колёсах… Это так романтично!»
Пройдя через несколько громыхающих тамбуров и площадок между вагонами, попутчик Валерии по-хозяйски занял место в ярко освещённом зале ресторана, предложил даме меню. Большого разнообразия блюд здесь не наблюдалось: к антрекоту, биточкам и щам предлагался сухой «Рислинг». Валерия кокетливо выпила бокал вина и непонятно, загадочно улыбалась, всматриваясь в сумерки, освещенные квадратами вагонных окон. Молчание становилось натянутым и убогим.
- Ну расскажите что-нибудь, - после долгой паузы Валерия предложила своему спутнику шанс отличиться, но тот замялся, почувствовал себя прижатым к стенке; так напрягаться ему, очевидно, не приходилось.
Покраснела, отразила стресс лысина. Мужчина глуповато улыбнулся и принялся кушать салат, а Валерия в очередной раз убедилась, что хорошая, умная книга в сто раз увлекательней иных романтических встреч.
- Вы чем занимаетесь в жизни? Наверно чего-нибудь строите? Не угадала? У вас такой солидный, задумчивый вид… Может, вы некоторым образом интеллектуал? – незатейливыми, ироничными вопросами засыпала незнакомца Валерия.
- Я – шофёр, обыкновенный пролетарий… Мне нечего терять, кроме цепей, тех, которые надеваю на колёса, если залезу куда-нибудь в грязь.
- Боже, как интересно! В этом положении скрыт некий философский аспект. И часто вас преследует грязь?
- В прошлом году шёл по трассе «Ростов – Волгоград», и как раз после ливня вздумал по нужде остановиться на обочине. Не подумал, балбес, что глина может быть скользкой, как кисель. Мой «Камаз» съехал в канаву – хорошо, что не перевернулся.
- Да, за рулём надо думать, - наставительно утверждала Валерия. – Я когда-то писала очерк об одном водителе, название ещё помню «Свойственно Костюку». Так вот этот Костюк за рулём своего грузовика всегда думал о возможных опасностях на дороге в пути. Он их мысленно моделировал, улавливал самые мелкие предпосылки неприятностей, был готов к любой неожиданности и всегда действовал с опережением. Перед такими шофёрами нужно снимать шляпу… Как ваше имя, кстати?
- Сидор…
- Ну а что! Звучит внушительно. Очень редкое, экзотическое имя. А у меня тоже слегка диковинное – Валерия… Как думаете отдыхать? Море-то холодное, а из-за пива не стоило ехать так далеко.
- Это же Сочи! Тут все нацелены на интимные отношения. Отыщу какую-нибудь русалку, и всё получится в лучшем виде, - нисколько не смущаясь, шофёр с широкой улыбкой пояснил ситуацию.
- Ого! Сидор, да я тебя недооценила. Ты, оказывается, агрессор…
Возвращаясь в свой вагон, Валерия задержалась в тамбуре; идти на своё место не хотелось. После светлого, пьянящего вином и музыкой ресторана купе казалось монашеской кельей. Валерия достала из сумочки пачку дамских сигарет, и не без удовольствия закурила, с иронией глядя на Сидора, который слегка покачивался и норовил сказать что-то душевное:
- …Бывают женщины для блаженства. Это у них всё равно что главная роль и предназначение… Ты вся, как восточная сладость, рахат лукум.. У меня совсем отказали тормоза, я – твой без остатка…
Сидор смешно хватал себя за голову, за грудь, словно и впрямь боролся со страстью, но уже окончательно сломленный, он без лишних слов полез целоваться.
- А вот это уже совсем ни к чему, не по адресу, - запротестовала Валерия, порываясь прочь от прильнувшей физиономии попутчика.
«Вот мужчины!.. Как у них всё просто! Нет, тут есть что-то животное… Сразу на абордаж. И мой Бурцев такой же скот… Заморский гость…»
С весёлой злостью в душе Валерия прошла в купе и принялась энергично расстилать постель, хотя полагала, что спать не придётся: через три часа Сочи, а там электричкой до Туапсе.
Пансионат с непонятным названием «Шепси» располагался на высоком, скалистом берегу моря и представлял собой несколько многоэтажных корпусов в окружении экзотических деревьев парковой зоны, которая с южной стороны заканчивалась крутым лестничным спуском к морю. В марте оно было так же великолепно, как и летом, но пустынно. Каменистый берег оставался безлюдным, лишь редкие отдыхающие, неспешно прогуливались, слушая шелест волн и глядя вдаль, где на рейде, точно в спячке, стояли баржи и корабли. Пару дней Валерия вживалась в образ отдыхающей, привыкала к условиям жизни по расписанию, когда выбираешь для себя одно за другим развлечения, спишь, обедаешь, танцуешь, посещаешь кинозал. Отчасти это даже нравилось – оказаться в потоке стандартных утех заведения. А душа, тем не менее, искала чего-то более счастливого и сокровенного, что должно бы, здесь непременно случиться. Так, по крайней мере, мечталось.
В ожидании манящих приключений многие молодые люди собирались вечерами в просторном танцевальном зале. Вдоль стен, украшенных гирляндами, рисунками и прочими декорациями, стайками и в одиночку томились мужчины и женщины самого разного возраста. Со стороны сцены гремела, завораживала и увлекала музыкой громоздкая аппаратура. Танцы сами по себе занимали не слишком, но здесь завязывались знакомства и стремительно развивались отношения.
Стоило Валерии показаться в обществе скучающих и ожидающих особ, как возле неё тут же появились мужчины с намерениями танцевать, ворковать, и покорять. Первый кавалер был суетлив и от него распространялся запах жареной говядины. Второй танцор не стремился произвести впечатление и вначале показался никаким – пожилой, лысый и от всего этого какой-то жалкий. Для танцев одет он был слишком демократично – в цветную сорочку и джинсы.
«Не красавец, хотя ничего отталкивающего нет, - вяло подумала Валерия и продолжала критически оценивать. – Умные глаза, спокойный, уверенный…» И удивительнее всего: уже в следующую минуту этот мужчина показался невероятно обаятельным.
Крутится- вертится шар голубой,
Крутится-вертится над головой,
Крутится-вертится, хочет упасть,
Кавалер барышню хочет украсть…
Красиво, ненавязчиво он пел этот банальный куплет и зажигательно улыбался.
- Как вас зовут? – спросила во время танца Валерия.
- Илья Ильич…
- Надо же! Точно так звали Обломова… Правда, вы совершенно не похожи на лежебоку… Вы счастливый человек?
- Ну не то чтобы очень… Жизнь люблю и не думаю, что она – бремя. Вот и всё…
«Занятный дядя!.. Ничего не добивается, ничем не кичится, а тем не менее, его хочется слушать», - подумала Валерия уже не только с любопытством, но и с лёгкой завистью к человеку, пребывающему в гармонии с самим собой и окружающим миром.
- Послушайте, мне интересно ваше жизненное кредо, так сказать, философия пребывания на земле и в этом пансионате конкретно…
Валерия шестым чувством угадывала, что об этом человеке она могла бы очень легко написать занимательный очерк. Ей даже пришла на ум первая строка:
«Должно быть, точно так выглядел в зрелые годы Сократ…»
После танца Илья Ильич простецки предложил погулять по аллеям парка. Валерии и самой хотелось удалиться от сутолоки шумного зала. Сидеть на скамейке в окружении деревьев и ярких весенних звёзд куда романтичней.
- Вы не возражаете, если я буду называть вас Сократом? Есть что-то роднящее вас с этим мудрецом, у меня возникла стойкая ассоциация, - заявила своему новому приятелю Валерия.
Илья Ильич мило улыбнулся в ответ.
- Вы мне льстите… Я всё-таки ближе к Обломову – люблю состояние праздности, люблю расслабиться.
- Это тоже философия… Как вам удаётся такое лёгкое, изящное спокойствие? Наверняка, это сила духа.
- Раз уж речь зашла о философии… В древние времена римский стоик Сенека писал своему молодому другу Луцилию: «Я умираю сытым…» - Илья Ильич отвёл согнутые в локтях сильные руки за голову и сказал без всякой рисовки. – Я всю жизнь искал такого же равновесия души. Может быть, это самая главная задача перед самим собой.
Валерия понимала этого «Обломова» с полуслова и сама с жаром утверждала, точно исповедовалась:
- …Всякий героизм, нечеловеческое напряжение сил ради какой-то отдалённой цели только по молодости кажется лучшим выбором… Взлёты, порывы, главные задачи жизни… А вот сейчас я уже не та, я переживаю разочарование…
Мужчина не перебивал, не говорил восторженной чепухи, он слушал с поразительной чуткостью, оставаясь искренним и серьёзным. И Валерия, как лучшему другу или духовному наставнику рассказала ему не биографию, а скорее - историю своей души:
-…У меня очень развито чутьё, и по одной-двум чёрточкам характера я угадываю весь образ, стремления и амбиции своих героев… Конечно, это было здорово – ощущать себя не на обочине жизни, а как бы на гребне волны… Но как писал когда-то Данте, «земной свой путь, пройдя до половины, я очутился в сумрачном лесу…» Я поняла, что не могу жить как прежде, нужна новая путеводная звезда и какое-то новое измерение… Помнишь такие строки Пушкина? – «На свете счастья нет, но есть покой и воля…» А вот что находим у Лермонтова: «Уж не жду от жизни ничего я, и не жаль мне прошлого ничуть. Я ищу свободы и покоя…» Какое единство выбора! Что это, если не черты общего сходя в мировосприятии!? И это сказано не потому что душа устала, а потому что многое уже пройдено, понятно и не составляет абсолютной отрады для души, ибо все орехи пустые… К тому же, мудрость рекомендует гоняться не за тем, что приятно, а за тем, что избавляет от неприятностей. Замечаешь, Сократ, я уже философствую?..
Разговор при луне затянулся часов до двух ночи, а уходить не хотелось. В какой-то момент беседы Валерия зябко передёрнула плечами; Илья Ильич призывно, с лёгкостью и задором распахнул объятия, словно орёл, пожелавший прикрыть своими крыльями слабый пол. И Валерия, не задумываясь, всем телом подалась навстречу, весело устроилась на коленях «Сократа». Такого счастливого состояния она не переживала ещё никогда. Они проговорили до рассвета, как самые близкие, неразлучные друзья и единомышленники.
- Мне выть хочется, что самые главные в жизни люди встречаются слишком поздно, а те, что рядом – вовсе не те, кого мы хотим любить… - так шептала, горевала и сетовала Валерия, отвечая на ласки и поцелуи Ильи Ильича.
- А мне бог показал сегодня мою женщину…