…Их первый вечер у моря мог показаться сказочной роскошью. В закатный час солнце ещё ослепительно сияло, образуя на неподвижной водной глади золотистую дорожку. Может быть, это ощущалось бы как самая неповторимая роскошь лучших минут жизни, окажись Валерия здесь случайно и так же случайно повстречай здесь Бурцева. Теперь же в качестве жены она не воспринимала романтическую тишину вечера. Розоватый свет угасающей зари лишь волновал, бередил душу.
«Природа дарит ощущение счастья, а я чувствую какой-то перекос, изъян… Неужто в этой цепочке жизни моё замужество так уж неестественно, случайно? Да нет, я просто всё усложняю, - нервно рассуждала Валерия, сидя на коленях мужа в малолюдном месте у бетонного пирса. - Я излишне впечатлительна, ищу гармонию там, где её в принципе не бывает, ищу радужных состояний, умозрительно раздеваю своё «я», как капусту…»
Но вот наступила пора, когда её таким же образом раздевает, постигает и даже учит чему-то Бурцев. Он очень нежен, мил, много шутит, выдумывает забавы.
- Хочу, чтобы у тебя было всё, что пожелаешь. Отовсюду буду привозить тебе разные приятные штучки, - ворковал Владимир, расточая ласки, обещания, а тонкая, восприимчивая душа Валерии улавливала жадный мужской взгляд, и ещё вспомнился сочинённый Быковым каламбур: «С миру по нитке – вшивому телевизор!»
- А ну-ка доложи, мой милый, о своих помыслах фривольных, похвастайся: влюблялся, разбивал сердца? – спохватившись, шутливо тормошила и пытала мужа вопросами Валерия.
- Я не святой… - смеясь, уходил от прямых признаний Бурцев.
Валерия забывала отвечать на ласки, казалась нервной, дрожала от ужаса, а высший любовный акт у неё невольно ассоциировался с распятием. Когда всё это произошло, Валерию поразила новизна и прелесть впечатлений от мужчины в спальне. Сама собой проснулась страсть и захватило дух, как в минуты диковинных развлечений на море. Накануне Бурцев предложил ей полетать на параплане в подвесной системе, соединённой верёвкой с катером.
Переживания первой брачной ночи развеялись, как утренний туман, и затем постельные отношения выстраивались умело, играючи.
- Ну-с-с, а теперь ария заморского гостя из оперы «Садко»… - с такой формулировкой её герой, её мужчина приступал к утренним ласкам на ближних подступах.
Так жизнь Валерии раздвигала свои горизонты, приобретала новые краски.
По возвращении из отпуска молодая журналистка с головой окунулась в работу, по которой успела истосковаться. Укрепившийся за последние годы стиль жизни и азарт души обострили в характере Валерии жажду нового, интересного.
Обсудив на планёрке новости из обкома партии, Клюев бодрым скрипучим голосом сообщил о приезде в город столичного гостя – редактора журнала «Техника – молодёжи».
- Это наш коллега, и мы должны дать о нём зарисовку, очерк. Поскольку будут встречи с молодёжью, а молодёжные темы у нас ведёт Шалагина, извиняюсь, Бурцева – ей и карты в руки. После отпуска да после медового месяца её публикацию можно будет смаковать.
- Кто бы сомневался!
- Жаль только, староват этот Захарченко.
- Это он выглядит старым, а вообще-то он – человек-вулкан, любого молодого за пояс заткнёт, - с теплотой отозвался редактор, косвенно признавая, что сам далёк от подобного образа жизни.
Всем было известно, что этот Захарченко – столичный редактор, а кроме того его часто видели участвующим в телепередаче «Это вы можете», где энергичный, неунывающий старик исполнял роль заводилы, вдохновителя и свадебного генерала.
Нынешний свой приезд в Чимкент Захарченко предпринял для масштабного разговора с молодёжью и комсомольским активом города о том, как рождается будущее.
«Тема, конечно, занятная… Просто дьявольски интересная», - рассуждала Валерия, роясь в подшивке журнала «Техника – молодёжи» и убеждаясь, что вся многосложная и многовидящая жизнь этого человека представляет собой прорыв к грядущему. После бесед с комсомольцами в конференц-зале столичную делегацию по традиции доставили в ресторан загородной зоны отдыха. Сопровождал и занимал гостя первый секретарь обкома комсомола со своими помощниками. Валерия присутствовала в узком кругу принимающей стороны. Предстояла совместная трапеза в малом зале ресторана, этой «святая святых» для областной руководящей элиты.
На первое к водке была подана шурпа – изысканное блюдо казахской национальной кухни. Несколько позже, когда схлынула волна первых тостов, а над застольем взошла радуга дружбы и понимания, молодые, нарядные девушки принесли на широких подносах горячий ароматный шашлык.
…Василий Дмитриевич, высокий, рыжеволосый старик с изношенным и как бы помятым жизнью лицом в прекрасном расположении духа бессвязно рассказывал о чём-то впечатляющем из авангарда времени и прогресса.
- Вот уже пятнадцать лет мы проводим автопробеги на невиданной, поражающей воображение технике. Спрашивается, зачем это надо? В том-то и дело, что эти пробеги заражают людей принципом: твори, выдумывай, пробуй. Мы приезжаем в Набережные Челны, останавливаемся на площадке перед корпусами одного из крупнейших в мире автозаводов. В агитбригаде генерал, лётчик-космонавт, создатели диковинных машин, журналисты… Друзья мои, что тут начинается! Через минуту нас обступают интеллигентные люди, и пошёл разговор обо всём: о возможностях разума, о логике нестандартных решений, о научно-фантастической живописи, о неопознанных летающих объектах…
Слушая Захарченко, Валерия соглашалась с тем, что вся эта техника, о которой идёт речь, определяет черты грядущего, но было ощущение, что технический прогресс опережает нравственный да так, что последний и поныне остаётся на том же уровне дикости и безнадёги. Даже писатели-фантасты в своём воображении не могут освободиться от горечи земных тупиков в развитии человечества. Вот и английский писатель, футуролог Артур Кларк, как оказывается, друг и коллега Василия Дмитриевича, рисует сомнительную историческую параллель: когда первые животные организмы вышли из океана на сушу, для них это была совершенно чуждая среда. И тем не менее, этот шаг эволюционно сформировал высокоорганизованное существо – человека.
«Конечно, наша Земля с её ограниченными ресурсами – это место временной передышки человечества, и надо бы со всей энергией дерзновенно осваивать космос. Это всего лишь фантазия, мечта, а в реальности миром правит корысть. Человечество не ушло даже от решения шкурных вопросов. Прогрессирует только нетерпимость, неуступчивость, зло… Какая, к чёрту, дерзновенность, когда целые поколения живут по принципу: «После нас хоть потоп»», - так рассуждала Валерия, слушая неспешный разговор Захарченко.
Василий Дмитриевич вспоминал недавнюю поездку к своему другу на Цейлон. Образ жизни Артура Кларка вполне соответствовал образу мыслей фантаста.
- Он пригласил меня покататься. Вышли мы в сад, где стоял автомобиль на воздушной подушке… Ну сели. Кларк запустил двигатель – автомобиль приподнялся и плавно пошёл над землёй, напылил…
Несмотря на грустные размышления о жутких противоречиях фантастики и реальности, очерк у Валерии отличался оптимизмом и несокрушимой верой в прогресс.
И в своей личной жизни, преодолевая усталость от банальных, бесконечно повторяющихся забот, Валерия ожидала перемен к лучшему. В вечном поиске новых сюжетов и тем, в невольных раздумьях по ночам молодая женщина замечала, как от усталости, недосыпания блекнет её красота. Всё же Валерия считала эту участь естественной, тем самым крестом, главной ношей жизни. И не раз в тяжёлые минуты говорила сама себе: «Терпи, детка! Все мы немножко лошади…»
В начале их семейной жизни Бурцеву многое нравилось в работе Валерии: несгибаемый её характер, целеустремлённость. Но не прошло и полугода, как его взгляды на эту самую творческую стезю основательно переменились.
- Да ты пойми, что не живёшь, а сгораешь, как свечка… Ещё лет пять-десять, а потом что? Вперёд ногами на кладбище? Это же в конце концов неумно.
Валерия строила ему уморительные гримасы и уверяла, что не всё так мрачно.
- Ты-то вот не проживёшь без неба. И для меня журналистика – это жизнь в лучшем её проявлении. Любая другая профессия для меня пресная. Без творчества я сразу оказываюсь в обывательском болоте.
Однако мужа невозможно было переубедить. Сама сфера деятельности газетчика представлялась ему вздорной, малополезной.
- Если жена – журналист, то и впечатление такое, будто женился на газете… - язвительно утверждал Бурцев, лёжа вечером в постели, когда Валерия за столом напряжённо и радостно записывала что-то в свой дневник.
Свет настольной лампы раздражал супруга, и он откровенно высказывал обиду, вздыхал, переворачивался с боку на бок:
- Эх, говорили мне в ранней юности: «Не женись, Володька, сдуру и впопыхах, перво-наперво нагуляйся вволю, перебесись… Женитьба – это же неснимаемый хомут…
Бурцев говорил вроде бы в шутку, но у Валерии разрасталось чувство горечи и недоумения.
- И кто же тебя этому учил? – ласково, вопрошала Валерия, плюхнувшись рядом на постель.
- Как кто? Мудрые, бывалые мужики.
Валерия как могла удерживалась от грубых ответных реакций, понимая, что взаимные упреки – это мелко, пошло и недостойно цивилизованных людей.
- Скажи пожалуйста, чего тебе не хватает для полного счастья? Я всё пойму, я стану образцовой женой, только давай будем беречь нашу любовь… Давай отдохнём друг от друга, я поживу недели две-три в доме на Жарокова, а там посмотрим.
Валерия взволнованно внушала мужу мысль о том, что не следует резко менять образ жизни, диктовать друг другу какие-то условия. Бурцев насупленно молчал, затем, точно опомнившись, обнимал жену и больше не выражал сетований, а Валерия ненавязчиво утверждала, что любовь это в общем-то самозабвение. Наступал момент, означенный в индийских фильмах понятием «сангам», то есть, полное слияние и гармония.
Всё чаще после работы Валерия уезжала в дом на улице Жарокова. Там она проводила приятные вечера, наслаждалась покоем и засыпала на диване в час, когда по телевизору начиналась передача «Спокойной ночи, малыши!» Иногда она просыпалась глубокой ночью и выходила во двор прогуляться, почувствовать прелесть предрассветной поры. В синем небе ещё красовались редкие звёзды, и с души в один миг слетал весь груз обыденности.
«Ночные часы – волшебные, - шептала Валерия, усаживаясь в кресле на веранде, - это просто кусочек счастья, неожиданно найденный в потоке времени… Мама, должно быть, не очень настроена переезжать, надо бы съездить, приободрить… как хорошо в такие минуты живётся, думается… И всё-таки что-то теряется во времени, нет максимальной отрады… Оттого, видимо, что проходит молодость… Не думала я что Бурцев такой медведь… И что будет через три года? Неужели я поспешила, и мы, что называется, не сошлись характерами? Скверно…»
Тянулись серые, однообразные дни; Валерия жила, словно по инерции. В голову лезли несуразные мысли: «Купить бы дом на побережье Испании… Почему всё так бестолково в жизни?»
Как-то раз под вечер в ворота дома нетерпеливо, настойчиво постучали. Нахмурившись, Валерия пошла открывать, и с крайним изумлением оглядела явившегося гостя. Перед ней стоял ответственный секретарь редакции Игорь Буренков, причем, едва держался на ногах и вид имел далеко не презентабельный.
- Послушай, Лера, привет!.. Я малость застреленный, извини, ищу приюта… У меня, как видишь, менопауза, в конторе появляться не могу.
- Едрит-Мадрид!..
- Да, как видишь, сошёл с катушек, - с некоторым вызовом возвысил голос ответсек. – Но ты не моги верещать… Я гордый, не потерплю…
- Ладно, ладно, заходи, буду приводить тебя в порядок.
Вздыхая украдкой, Валерия повела Буренкова в дом. Коллега рухнул на кухонный стул, безвольно уронил голову на грудь и на приказ пить чай скорчил уморительную рожу.
- Ты мне выпить налей, Шахерезада!.. Нет, надо же так озвереть – чаем угощает!
Валерия закусила губу, а в голосе внушительно зазвучал металл:
- Вот что, достопочтимый Али-баба! По-хорошему, тебя нужно вывернуть наизнанку и как следует пропарить… О! Точно! Сейчас затопим баню. Как насчёт клизмы?
- Можно я пойду? Мне уже хорошо.
- Не-е-ет, Буренков! Тебя ждёт восхитительная экзекуция. Назовём её «Изгнание зелёного змия»… И учти, это поединок: или ты его, или он тебя.
- Ты не права, мать Тереза, у нас с ним мирный договор…
После этих слов Буренков улёгся в соседней комнате на тахту и моментально заснул. Валерия несколько минут смотрела на него то с жалостью, то с недоумением, как при виде явления дикого, неестественного. Итогом всех этих эмоций на её задумчивом лице явилась грустная ухмылка:
«И кто же это придумал, что мужики – сильный пол?!»
Часа через два она с трудом растолкала и подняла Буренкова на ноги. Тот отмахивался, мычал и не желал идти в натопленную баню, разглагольствовал:
- Любовь к человеку предполагает ласку и деликатность, а ты применяешь грубую силу… Аккуратней, дюймовочка! Шею-то как намяла…
Сильный пол нехотя подчинился, позволил раздеть себя. Именно за этим занятием застал Валерию приехавший и заглянувший в баню супруг. Недоумённо, к тому же без всякого удовольствия Бурцев уставился на полураздетого незнакомца и затем царапнул взглядом жену.
- Лера, я ничего не понимаю… Это что за хмырь у тебя?
- Это не хмырь, это Буренков, наш отвесек.
- А чего он здесь ошивается, решил с тобой попариться? Он что, твой любовник? – горячился, едва сдерживал себя Бурцев.
- Володя, хватит уже чепуху молоть! Я его просто спасаю как творческую личность, вывожу из запоя…
- Набить бы морду этой творческой личности, чтоб дорогу сюда забыл.
Слышавший этот разговор Буренков высунулся из-за двери полуголой плотью и возразил с апломбом и укоризной пьяного человека:
- Вы, любезный, неверно трактуете… Мы с Лерой духовные братья…
Бурцев брезгливо поморщился и перестал обращать внимание на «творческую личность», лишь серая тень отразилась у него на лице. Пройдясь по дворику, Владимир раздраженным голосом заговорил как о наболевшем:
- Лера, то, что у нас с тобой обиды, размолвки, – это пройдёт. Я всё понимаю: ты – сложный человек, но ты хотя бы не усугубляй отношения.
- Знаешь, Бурцев, в жизни ничего не происходит беспричинно, без какого-либо смысла… Я очень стараюсь быть хорошей женой, просто мы оба добрались до фазы, когда нужно проявить терпение и мудрость, а нам, похоже, не до этого… Тебе не нравятся мои друзья и коллеги? Твои ведь тоже не ангелы… Давай попробуем не упрекать друг друга, можно даже на время расстаться – легче будет понять, как поступать дальше.
В тот день Валерия ещё не знала, что беременна, а позже, когда пришла убеждённость в этом, в сознание молодой женщины вселилось тягостное чувство обречённости. Перспектива с родами казалась несвоевременной и никчёмной.
Она неспешно брела по аллее центрального парка, поглощённая мыслями о неприятностях жизни, которые надо с достоинством принять, превозмочь, а на это как раз и не хватает душевных сил. Вместе с этим Валерия чувствовала, что дальше ей станет ещё труднее, ибо неотвратимо наступает период разочарований, как неизбежная плата по счетам.
«Прощай, молодость, прощай свобода!.. Теперь уже и работать как прежде не смогу… Бурцев, если мы любим, если это вообще любовь, давай понимать друг друга и дорожить нашим чувством. «Давайте жить, во всём друг другу потакая, тем более что жизнь короткая такая», - грустно напевала Валерия, изредка отвлекаясь от раздумий. – Да, я люблю Бурцева, я всё стерплю, и жизнь переменится к лучшему».
Однако эти заклинания не прибавляли убеждённости и отрады в душе будущей матери.
…За спиной послышался знакомый голос, возвративший Валерию к реальности:
- Похоже, сам Создатель послал нам эту встречу… О, чудо! Прелесть… Боже, сколько я о тебе мечтал, утопая в дальнем, дорогом… Извини, говорю есенинскими стихами.
На дорожке сквера стоял улыбающийся Володя Аникиенко. За три года, прошедшие после их совместной работы в районке, коллега заметно возмужал, приобрёл черты некоторого сходства с модными киногероями: прямые чёрные волосы, слегка изогнутые, «ломаные» брови и ослепительная белозубая улыбка. Первая мысль, мелькнувшая в голове Валерии, и самой ей показалась шальною: «Должно быть, он великолепный любовник…»
- Здравствуй, юноша прекрасный! Как ты окреп, похорошел после армии! Правда, великолепно выглядишь; ни дать, ни взять – молодой Ален Делон… У меня даже дух перехватило. Летит время! Как молоды мы были!..
- Ну, Лера! Тебе ли это говорить! Пора цветения в самом апогее.
Валерия смотрела на своего приятеля со смешанным чувством. Несмотря на ясность, логичность всех событий и перемен этих минувших лет, вдруг стало чего-то жаль.
«Так бывает, это естественно… Он был в меня влюблён, я не ответила… Теперь это отзывается эхом, и видно, что зря я была с ним так категорична… Сейчас бы всё могло сложиться иначе, была бы другая жизнь, - и тут же упрекнула себя жестоко, бесцеремонно, - а ну-ка поубавь эти нескромные мысли».
Присев на скамейку, Валерия принялась расспрашивать, где и чем занимается теперь журналист Аникиенко. Володя трепетно поймал её расслабленную, словно растерянную ладонь и нежно, с таинственным трепетом поцеловал. Валерия не спешила отнимать руку, этого ей совсем не хотелось.
- Можешь меня поздравить, уже полгода тружусь в областном комитете по телевидению и радиовещанию.
- Поздравляю! Но учти, Вова, наши вожди считали, что кибернетика - продажная девка империализма. Ха-ха! Испугался?.. Шучу.
- Слушай, Лера, а почему твоих материалов не видно в газете?
- Я теперь Бурцева… Замуж вышла.
- Так Бурцева – это ты? Вот оно что… - по лицу Владимира пробежала тень явной грусти. – Он кто? Журналист?
- Он – лётчик, командир самолёта.
- Эх, Лерка, Лерка! Впечатление такое, что росла в оранжерее прекрасная роза, и вот её срезали, поместили в вазу… Как всё быстротечно в жизни! Но ты не сдавайся, продолжай цвести, да так, чтобы и через двадцать лет все знакомые от изумления только рты раскрыли.
Валерия определённо чувствовала себя виноватой; жизнь не слишком оправдывала её собственные ожидания, а тут выясняется, что не только свои.
- Знаешь, Володя, не стоит сожалеть об утраченных грёзах, они рассеются, как дым… По сути дела нам жаль уходящей молодости… а дальше будет жаль всей проходящей жизни со всеми её обещаниями и соблазнами. Будь философом, поэт! Женись, найди себе подругу, красавицу, спортсменку.
- Такую, как ты, я никогда не найду…