За снимаемую в частном квартале жилплощадь Валерия платила едва ли не четверть зарплаты, зато в её распоряжении был целый флигель в глубине хозяйского дворика. В большом каменном доме жил пенсионер – забавный, жизнерадостный старичок, в прошлом капитан милиции. Свою пожилую жену, тучную, медлительную и страдающую диабетом, дед частенько разыгрывал: к примеру, стрелял из дробовика в момент, когда женщина отправлялась в туалет, расположенный в дальнем углу двора. В другой раз отставной капитан стриг своего дворового пса «под ноль», а над глазами непременно оставлял клочья шерсти и, веселясь, обращался к нему не иначе как «Леонид Ильич».
Как рассказывали Валерии соседи, флигель в котором она поселилась, лет десять назад построили «пятнадцатисуточники» - бедолаги-правонарушители. Государство применяло к ним трудотерапию, а капитан вроде стрелочника менял курс исправления в свою пользу. Он приводил их человек по пять-шесть на свой домашний объект, задавал рабочий фронт, а сам для бодрости духа играл им на гармошке бравурные марши.
Одну из комнат флигеля Валерия отвела себе под спальню; на окошки, смотрящие в сад, повесила весёленькие занавески, на журнальном столике рядом с трюмо нашёл своё место проигрыватель «Лидер» с набором любимых пластинок. Вот только слушать музыку времени не оставалось. В другой комнате Валерия утроила рабочий кабинет. Посчитав, что здесь не должно быть ничего лишнего, отвлекающего, она облюбовала аскетический стиль, то есть, ограничилась настольной лампой, полкой для привезённых книг и портретом Хемингуэя на стене. Через несколько дней Валерия буквально пришла в ужас, увидев рядом с портретом ползущего скорпиона. Отставной капитан на жалобу квартирантки отреагировал лёгким сожалением:
- Дак это, дом-то глиняный, а они, падлы, любят глину… Ну а так-то они не трогают, их не задевай, и они не кусаются… Клопы, те намного хуже, а эти смирные.
На другой день, выйдя из спальни к умывальнику, Валерия увидела скорпиона, сидящего в раковине.
«Нет, это чёрт знает что такое!.. Так они и в постель ко мне заберутся… Надо съезжать», - решительно подумала девушка, но в круговороте дел заниматься поиском жилья ей никак не хотелось.
И только весной, спустя полгода, она оставила этот адрес, собравшись за какие-то десять минут. Дед тогда отчебучил следующее: клубнику полил жижей из туалета – так он выращивал ягодки на продажу. По двору распространилась невыносимая вонь, а бывший страж порядка ходил по огороду с тяпкой, направлял авгиевы нечистоты в грядки и улыбался.
…Приходя в редакцию, Валерия стремилась обрести и удержать в душе эмоциональный настрой, навеянный книгами и фильмами о журналистах. То есть, больше всего на свете ей хотелось украсить свою жизнь необыкновенными событиями, превратить будни в праздники, и чтоб работа воспринималась не иначе как приключение. В ожидании предполагаемой отрады молодая журналистка безоглядно, с напряжением всех сил погрузилась в творчество. Засыпать ей теперь приходилось за полночь. В образе инженерных склок, в чугунном грохоте цехов и в потоках расплавленного металла снилась промышленность.
Валерия замечала, что лучшим впечатлением от профессии была раскованность, игривость, с какою она вписалась в процесс редакционной жизнедеятельности, а поскольку интриги и сплетни в коллективе почитались за норму, то и молодая сотрудница вскоре почувствовала вкус к критическим оценкам:
«Клюев – великолепный партаппаратчик… Это его призвание или лучше сказать, партийный долг», - с некоторой грустью по утраченным иллюзиям думала Валерия на заседании «совета стаи», то есть, редколлегии, куда её изредка приглашали. Романтики в этой рутинной работе не набралось бы и на грош, зато споры и склоки происходили регулярно. Из-за пустяка редактор вдруг наливался кровью и устраивал скандал даже ветеранам.
- Вы с прошлой недели в загуле… вас на работе видят пьяным, - гневно обрушился однажды Клюев на заведующего сельхозотделом Серова.
- Да что ж вы лжёте! – взорвался седой, болезненного вида старик, причём, сам бывший редактор районной газеты.
- Не лгу! – визгливо закричал редактор.
Жалкую, гнетущую сцену по-своему пытался разрядить заместитель редактора. Этот мягкий, безвредный с виду номенклатурщик, моргая глазами, вдруг грозно постучал по краю стола пальцем. Театральный жест, хоть и с натяжкой, ему удался.
«И это наша творческая обстановка!.. Нервы у всех ни к чёрту… Не редакторы, а какие-то церберы…» И насколько же симпатичней, оригинальней, умней казались Валерии молодые спецкоры! Среди творческих работников ей всё больше нравился Вячеслав Томилин.
«Симпатичный мужик… Матёрый, видать, человечище, глыба!.. И как похож на Юлиана Семёнова!» - думала про него Валерия.
Позже она смотрела на Томилина с оттенком непрошенной жалости: выяснялось, что этому красивому сильному человеку не везёт в личной жизни. В редакции судачили о его затянувшемся конфликте с женой, разводе и брошенных детях… Впрочем, угадывалось, что Томилин – натура сложная. Что поделать! Художники, писатели, как известно, народ привередливый, неуживчивый. Припомнилось чьё-то высказывание, что дети артистов – несчастные дети. Обсуждая на планёрках очерки Валерии, Томилин бывал предельно лаконичен – скажет два слова: «вполне профессионально» и мило улыбнётся. А уж после в кругу приятелей она выслушивала его мудрёные комплименты:
- Лера у нас хоть и блондинка, а всё же тёмная лошадка… В каком смысле? Поражает круг её познаний и интересов… Не удивлюсь, если окажется, что она секретный представитель какого-нибудь иностранного агентства, консульства, интерпола… Допускаю даже что она – Мата Хари нового века. Для журналистки это великолепное качество. Браво, Валерия!
- Да с чего же у тебя такие выводы? – смеялась немало польщённая девушка.
- Я немножко наблюдаю за теми, кого люблю…
«Спасибо. Доброе слово и кошке приятно».
В марте Валерии пришлось целый месяц отработать в секретариате. Лучшего места для нервотрёпки в газете, оказывается, не существует. Между прочим, там этой новости обрадовались:
- Отлично! Лерка – свой парень! – поздравил остальных секретариатчиков Анатолий Маркин.
Этого спецкора Валерия давно знала по его публикациям. Очень рано он приобрёл известность и авторитет. Не забылась и встреча с внештатным активом, организованная три года назад. Валерия оказалась здесь совершенно случайно – приносила свои первые заметки в отдел культуры. В кабинет Клюева набилось тогда человек тридцать; редактор говорил о задачах прессы в свете решений партийного съезда, выступали и сами активисты, молодые авторы корреспонденций. Затем предоставили слово Маркину.
- О, Маркин! Маркин… - слышались голоса с нотками восторга и почитания.
И вдруг откуда-то из толпы выкатился Маркин – щуплый, мелкий, будто щенок. А выступил толково, вдохновляющее, сорвал аплодисменты. За несколько лет работы в редакции он превратился в бывалого профессионала. Как альпинист Маркин неоднократно участвовал в восхождениях на вершины отрогов Заилийского Алатау, но в падении с отвесного участка ледника сломал ногу и после ходил уже прихрамывая. Сейчас этот малый ассоциативно напоминал Валерии старика Бальтазара из «Человека-амфибии». Того укусила акула и якорная цепь изувечила ногу, и у Маркина почти то же самое.
«А ты кто вообще – журналист или турист?» - с издёвкой спрашивал Клюев, когда речь заходила про очередные альпинистские сборы.
С ещё большей симпатией и заботой помогал Валерии выстоять этот месяц в секретариате ответсек Игорь Буренков. Нервное напряжение первых дней было таким, что, казалось, вот-вот задымится загривок.
- Не волнуйся ты так, Лера! Вся эта канитель – не более, чем канитель, хотя можно думать, что тут и социальный заказ, и самая прогрессивная идеология, - Буренков говорил о политической подоплёке партийной прессы с иронией, морщился, как от зубной боли, а Маркин и вовсе имел амплуа «пофигиста», что, впрочем, не мешало ему прекрасно справляться с делами, веселить коллег шуточками.
- Уже через неделю мы научим тебя играючи рисовать макеты, курить, пить и нецензурно выражаться… Это наш рабочий стиль.
- Мерси, мерси! – радостно щебетала Валерия и, согнав с лица улыбку, искала поддержки у ответсека. – Игорь Васильевич, я смотрела материалы для полосы из нашего запаса. Больше половины из них написана в каком-то обывательском стиле. Наша газета порождает тоску.
Буренков расхохотался и по привычке принялся протирать очки.
- Ах ты, боже мой! Лера, мы живём в эпоху социальной апатии. Историки, наверно, назовут этот период этапом цинизма, безвременья, расхождения слова и дела… Грустно всё это, но это так… Помните, в ноябре была заметка о капитане третьего ранга Саблине? Ну который вывел свой противолодочный корабль в море и потребовал эфир. Рассчитывал выступить с критикой, образумить руководство… Объявили изменником Родины, расстреляли. Вот тебе информация к размышлению.
Тем временем в секретариат пожаловал Олег Быков, в некотором смысле солнце областной журналистики. В редакции все как один признавали, что у этого малого талант или хотя бы искры таланта. Писал он давно, писал всякое, а совсем недавно в республиканском литературном журнале напечатал повесть о следователе, детектив, ставший его визитной карточкой, дипломом об образовании и пропуском в творческий коллектив. Так, тридцатилетний инженер-технолог неожиданно стал журналистом. Способностей для этого у него хватило с лихвой. У Быкова всё получалось, и жил он искромётно, с размахом и нескрываемым умением наслаждаться жизнью. Вот и теперь, зайдя в секретариат, этот баловень судьбы, внешне далеко не красавец, но чертовски обаятельный пожал приятелям руки, а Валерию внезапно, с поразительной естественностью обнял и так прижал к груди, что она невольно вскрикнула от боли в спине.
- Этот Быков мне сейчас чуть ребра не поломал, - освободившись из объятий, сердито пожаловалась Валерия.
- Слюшай! Что себе пазваляешь! – с кавказским акцентом товарища Саахова изобразил возмущение Маркин. – Даже мы, твои кунаки, говорим: зачем обижаешь? Мы тут рядом сидим и то боимся на неё посмотреть, а он пришёл и сразу любит…
- Падлец, падлец, аморальный тип! – в тон Маркину подыграл Буренков.
После этого Быстров рухнул перед Валерией на колени и принялся с жаром целовать её руки.
- Вот так-то лучше, сначала женись!..
С наступившей весной Валерия почувствовала новый прилив творческих сил. Она, как молодая, сильная птица, уверенно становилась на крыло, понимая, что теперь пришла её лучшая пора. Но как этой поре соответствовать, чем отзовётся волнующий трепет в груди? И почему-то становилось тревожно за беспричинную радость существования. Долго ли она продлится? Жизнь прожить – не поле перейти… Будут и невзгоды, чёрные дни… В сущности жизнь любого человека трагична, когда она на излёте, не говоря уже о приближении к финишу. Валерия отгоняла мрачные мысли, и они послушно отступали, а жизнь снова, как ласка солнечных лучей, казалась неизбывным блаженством. Неслучайно, должно быть, так претили ей пьяные рассуждения коллег о том, что страна, великий Советский Союз деградирует, и в этом повинно дряхлое политическое руководство. Как-то не верилось, что общественно-политическая жизнь страны – это монотонность скучных событий, партийные заклинания и явная безнадёга в перспективе.
Тогда же, весной, Маркин при содействии редактора Клюева получил двухкомнатную квартиру. По такому приятному случаю молодёжное крыло редакционного коллектива целую неделю на работе пребывало под мухой, а вечерами собиралось всё там же, у своего друга. До позднего часа пили, пели застольные песни и интеллигентно толковали о политике.
-… Америка всё больше наглеет, размещает свои «Першинги» в Европе, а наши только и умеют поддерживать экономику развивающихся стран Азии, Африки и Латинской Америки, - говорил как бы в расстроенном состоянии Томилин, говорил, выражая таким образом своё видение проблем, свою суть человека думающего. – Когда-то в журнале «Шпигель» была карикатура: Хрущёв поднял вверх руки, кричит: «Кому ещё помочь?» А у самого дырявые штаны… Наш строй, наверняка, много бы выиграл, если бы не разбрасывались по всему миру ресурсы, а всё использовалось бы внутри страны… Наш несчастный народ никогда не жил хорошо… И что мы имеем за помощь, скажем, Египту, построив там Асуанскую плотину?
- Как что? Финики имеем…
- Мы превращаемся в страну маргиналов, хотя могли бы весь мир затмить своими достижениями… Дурная политика!
- А я вспоминаю 68-й год, когда танки в Чехословакию ввели, - с сигаретой в зубах отвлёкся от шахматной игры с Быковым Игорь Буренков. – Еду как-то в те дни автобусом на работу, а рядом сидит казах. Разговор кругом опять же про эти танки. «Хорошо! – говорит казах, - Чехословакия теперь наша…» Друзья, объясните мне, зачем казаху Чехословакия?
- Я вас тут немного послушала и поражаюсь… Вы – не патриоты, вы не хотите своей страной гордиться, - запальчиво вмешалась в разговор мужчин Валерия. – Вы всё только скулите в пьяном виде… Это, вероятно, кризис среднего возраста. Что у нас нет достижений?! Мы осваиваем ближний космос, мы начали строить БАМ, стройку века…
- А «Жигули» - наш символ надёжности и качества! – с откровенной иронией перебил Валерию Быков. - Наши политики блефуют, и почти все рекорды, достижения на какой-то самоубийственной грани… сколько уже космонавтов похоронили… «Конкорд» летает, а Ту-144 разбился в Ле-Бурже…
Томилин грустно смотрел на коллег, и, похоже, один только соглашался, что это кризис среднего возраста, а не очевидная порочность развитого социализма.
Вернувшись после секретариата в свой отдел, Валерия задумала написать очередной очерк. Хотелось выступить, что называется, соло, продолжить этот необъявленный поединок с друзьями, которые только ноют и видят один негатив.
«На этот раз напишу о тружениках неба… Я докажу, что мы – великая нация, что Советский Союз – страна героев», - вдохновляла себя Валерия, когда ехала в аэропорт, чтобы встретиться с одним из таких людей. В мыслях определилась даже преамбула к будущему очерку: «В начале каждого авиарейса лаконичной фразой стюардесса знакомит пассажиров с командиром самолёта. Но услышанная фамилия – всего лишь фамилия, и поэтому такие мимолётные знакомства быстро забываются. Предлагаемый очерк – своеобразное дополнение к короткой полётной информации о человеке за командирским штурвалом».
В парткоме авиапредприятия к просьбе корреспондента отнеслись с пониманием, и в герои очерка тотчас был рекомендован молодой командир самолёта Ан-24 Владимир Бурцев. Его тут же вызвали из эскадрильи в партком, усадили перед Валерией в пустом кабинете и приказали рассказать о себе всё, о чём спросит эта милая девушка.
- Я даже не знаю, что вам рассказать, - в лёгком замешательстве сетовал улыбчивый парень лет двадцати трёх.
Валерия уже включилась в работу; мысленно она рисовала портрет своего героя:
«Симпатичный… ясный, бесхитростный взгляд человека прямого и благородного. А улыбка!.. Можно влюбиться…»
Разговор с лётчиком складывался непросто, хотя журналистка задавала массу наводящих вопросов, задействовала всё своё воображение… Вот происходит запуск турбовинтовых двигателей. Это надо представить как резкий, упругий «голос» самолёта. Тут уместна романтика зовущего неба. Валерия вспомнила, как ей казалось, прекрасную строчку из стихов Володи Аникиенко: «Земля и небо – синева и зелень, а между ними тонкий свист крыла».
Для Владимира Бурцева командирская карьера только начиналась. Валерия решила отразить внутреннее ликование молодого пилота во время отдельно взятого рейса. Вот так ей это представилось.
…Аэродром Алма-Аты, словно гигантский улей, заботливо принимал на свои бетонные плиты десятки лайнеров. То садясь, то взлетая, они ежеминутно проплывали на фоне близких, ясно очерченных гор.
Бурцев вывел свой Ан-24 на взлётную… Минутная проверка готовности, и вот навстречу понеслись отрезки пунктирной осевой линии. Ещё несколько мгновений, и всё в округе стало принимать игрушечные размеры. Осеннее небо сплошь закрывалось непроглядной серой облачностью, очень скоро самолёт вошёл в эту туманную кисею с редкими разливами молочного цвета. Сложная метеообстановка не погасила в глазах Владимира романтический блеск, лишь улыбчивое выражение лица сменилось серьёзным, да резче обозначились широкие скулы. Грозовые явления напрягают нервы порой даже у опытных командиров. Бурцев чувствовал уверенность.
Впрочем, для этого имелись все основания. Начать с того, что на юг Казахстана он прибыл с «красным» дипломом Бугурусланского лётного училища. Тогда же командование решилось на эксперимент, направив группу отличников для переучивания на Ан-24. После легкомоторного учебного Як-18 эта машина представлялась очень серьёзной. Несмотря на честолюбие и волевой характер, Бурцев сильно волновался. Во время оформления документов по программе ввода в строй в качестве командира, авторучка прыгала в его руке. Бумаги пришлось переписывать.
- Ну если ты так и летать будешь, я не знаю… - в шутку заметил по поводу душевной вибрации лётчик-инструктор Виктор Прокофьев.
Виктор Егорович ещё в молодости много работал с курсантами и отчётливо представлял, кто из них на что способен. Чувствовал, бывало: одного, чтобы научить – хоть палкой бей, и он не обидится, а другого боишься словом задеть, он и так переживает свои неудачи. Бурцев – один из самых пытливых, изобретательных учеников Прокофьева, буквально грезил блистательной техникой пилотирования своего инструктора: «Вот бы мне так научиться!.. А вы мне про это расскажите…» - и так без конца. Он не давал учителю покоя, с большой любовью готовился к каждому вылету, перенимал многие привычки своего наставника.
Бывало, даже в отпуске, Владимир не раз и не два приезжал в аэропорт, чтобы унять тоску по штурвалу – потренироваться в условиях погодного минимума. По утрам синоптики обещали туман, но погода оставалась лётной. Прождав несколько часов в эскадрилье, Бурцев тоскливо брёл к автобусу, отъезжавшему в город, и день ему казался потерянным. А на полдороге домой пилоту казалось, что туман сгущается. Так и есть, видимость минимальная! Пассажиры недоумённо смотрели на прорывавшегося к дверям человека. «Забыл чего-нибудь летун…» - слышались голоса наиболее догадливых. Владимир мчался в аэропорт на такси, а там… Из-за облаков как ни в чём не бывало выглядывало солнце, и туман растворялся, как призрак.
С января до середины марта длилась инструкторская подготовка. Были трудные зимние рейсы, за каждый из которых Бурцев благодарил судьбу.
Валерия заставила своего героя вспомнить один такой полёт по маршруту «Чимкент - Минеральные Воды» и затем отразила его детально в очерке.
…В аэропорту Шевченко через взлётную полосу под косым углом проносилась позёмка, и от неё начинало казаться, что самолёт сносит куда-то в сторону. Пересиливая себя, Бурцев невозмутимо поднялся в тусклое небо над Каспием. Минут за тридцать до посадки в Минеральных Водах экипаж несколько раз предупредили по радио: «Идёт резкое ухудшение погоды». Высота нижней кромки облачности меньше ста метров. Владимир всё делал спокойно, и тем не менее ощущал, как по спине сбегали струйки холодного пота. Нелёгкое испытание – приближаться к земле, не видя землю. Надо попасть на взлётную полосу, ширина которой всего сорок пять метров. Прокофьеву всё время хотелось взять управление на себя, но его удерживала безукоризненность действий молодого лётчика. Взлётная показалась прямо по курсу. Увидеть её, привычно плывущую навстречу сквозь просветы серой небесной мглы – было и облегчением, и лучшим основанием растущей уверенности в себе.
Пока Валерия с увлечением и настойчивостью выпытывала всё новые потаённые особенности и нюансы пилотской деятельности, её собеседник вспотел и изрядно утомился.
- Ну не могу я что-то ещё такое вспомнить… Может, этого уже хватит?
- Хорошо… Только встретимся ещё разок завтра. По опыту знаю: возникнут ещё и новые вопросы, и воспоминания.
Владимир пожал плечами, он не возражал.
«Таких героев у меня ещё не было, - радостно думала Валерия, предчувствуя удачу. Надо будет завтра его ещё помучить и сделать классный очерк».
Про следующую их встречу можно было сказать, что она имела лёгкий романтический флёр. Владимир неожиданно поцеловал журналистке руку и повёл себя как кавалер. Сначала он угостил Валерию чаем у себя в квартире ближнего к аэропорту микрорайона. Был предельно любезен, смущал девушку искромётными улыбками, шуточками, а от расспросов морщился, как пациент при виде инструментов стоматолога.
- Ладно, вспомню ещё один рейс, - покорно сдался Владимир под взглядом пытливых, внимательных глаз журналистки. – Так вот, рейс «Чимкент – Алма-Ата – Чимкент» уже заканчивался. В мыслях рисовалась тёплая ванна, отдых у телевизора, а после одиннадцати я рассчитывал заняться учёбой – на носу была первая сессия в Ленинградской академии гражданской авиации. На посадочной прямой всё внимание как всегда приборам, а тут команда диспетчера: дальнейшее снижение прекратить и следовать на запасной аэродром.
«Ничего не поделаешь, придётся топать в Кзыл-Орду», - выполняю разворот и думаю, вот никогда не узнаешь, откуда свалится неприятность, отсюда вывод: готовым нужно быть ко всему. На сей раз стремительно портилась погода… И вдруг слышу голос Прокофьева, просившего разрешения на вылет. А лететь ему предстояло тоже в Кзыл-Орду и дальше.
«Значит через час увидимся, поскольку у вас, Виктор Егорович, высота следования 5400 против наших 4800, да к тому же вы ещё только взлетаете… Мы придём раньше», - такая забавная мысль у меня возникла, чтобы ситуация малость скрасилась. Встретить своего учителя, выходящим из самолёта, несколько минут побалагурить, идя в диспетчерскую – это же праздник для души.
…Всё шло так, как я и думал. Диспетчер разрешил мне посадку, а Прокофьев был где-то на подходе к Кзыл-Ординскому аэропорту. Широким фронтом остались позади облака, внизу показалась пригородная зона: зеленеющие от осенней влаги луга, крыши домов и дальше за каналом оросительной сети – серый, вытянутый прямоугольник взлётно-посадочной полосы. И вот в этот момент, как раз на высоте принятия решения вижу на полосе… корову. Должно быть, пролезла через ограждение и теперь медлительно, важно шагала вдоль полосы.
«Ну, думаю, чтоб тебя волки съели!» Пришлось уходить на второй круг, было видно как со стороны перрона, размахивая руками, к корове бежал человек, а диспетчер уже давал разрешение на посадку Прокофьеву. Минут через десять мы встретились, и Прокофьев в шутку укоризненно произнёс:
- Я же учил тебя, Володя, не лезь поперёд батьки в пекло!..
«Они шли рядом – стройный, атлетически сложенный Бурцев и слегка поджарый, молодцеватый, несмотря на солидный возраст, Прокофьев. Виктор Егорович говорил о чём-то страстно, проникновенно, его лицо светилось обаянием. Бурцев слушал и улыбался, иронически сдвинув на лоб фуражку с листочками золотого лавра на козырьке», - так мысленно заканчивала свой очерк Валерия, а между тем чувствовала, что этот молодой командир неожиданно запал ей в душу, да так что и расставаться с ним не хотелось. Она замечала волнение Бурцева и затаённую грусть его прекрасных карих глаз.
- Давайте не будем прощаться, - тихо, застенчиво промолвил Владимир, чему Валерия по-настоящему обрадовалась.
Видимо, судьбе было угодно, чтобы их знакомство продлилось. Валерия оставила Бурцеву номер своего редакционного телефона и обещала совместное посещение театра или ресторана. Звонил Володя вначале изредка – сказывалась занятость в эскадрилье, частые рейсы, но всякий раз его голос, рокочущий в телефонной трубке, поднимал в душе Валерии радостную волну.
- Привет, прекрасная, неподражаемая Лера! Мне до самозабвения нравится мысленное общение с тобой. И хотя я не очень-то обольщаюсь, но думаю, что и для тебя я не из общего ряда. Скорее всего, я для тебя - необходимое звено мировосприятия… Ну помнишь, как в песне про серёжку ольховую: «Сдунешь её – всё окажется в мире не так…» Как ты там? Вся в делах?
- Да, работы у меня много. Работа интересная, беспокойная… да я другой и не мыслю. Постоянные события, мероприятия, встречи… Пока, пока! Спешу очень. До встречи в эфире.
Однажды после рейса Бурцев в лётной форме подкатил к редакции на такси и отыскал Валерию в кабинете. Красивый, восторженный, с букетом нежно-розовых и алых роз, он смутил, очаровал не только Валерию, но и других женщин, вынудил замереть, улыбнуться. Рабочий день был уже на излёте; мужская половина коллектива как-то враз приуныла, видя, что их Валерия, юная, ослепительная и такая, казалось бы, своя, оказалась востребованной да ещё с таким шиком этим красавчиком-летуном.
- Ну всё, братцы, Лерку скоро пропивать будем… Видели орла? Хватка у него мёртвая, - грустно заметил Анатолий Маркин, переставляя шахматные фигуры в игре с Олегом Быковым.
Ответсек Буренков задумался, снял очки и высказал мысль, что тут уж вряд ли что можно поправить.
- Может устроить ему нелётную погоду? - отвлёкся от шахматной доски Быков. – Пока ещё не уехали, давай ему ласты завернём.
- Нет, ну надо же! Звероящер!.. Самую лучшую нашу девку умыкнул…
Шахматная игра отчего-то не пошла, хотелось водки, и настроение у ребят было ниже среднего.
Бурцев привёз Валерию в центральный ресторан, где весь вечер трогательно ухаживал за своей дамой, признавался:
- Душа сейчас поёт, как большой симфонический оркестр, исполняющий торжественную ораторию. Молю, чтобы это состояние никогда не закончилось… Твой очерк сделал меня супергероем – уже неделю хожу, как именинник. В эскадрилье только и разговоров: «Бурцев, за такое блестящее произведение ты обязан эту журналистку целый год водить в ресторан…» И я этому страшно рад… За тебя!
После бокала шампанского Валерии вдруг почудилось, что в её жизнь откуда ни возьмись водопадом врывается любовь и поэтичность окружающей обстановки. Она верила в своё предназначение, и не было никакого сомнения в том, что это действительно любовь – единственное волшебное чувство.
«Ничего не происходит в жизни зря. Всё, что случается со мной, и эта любовь тоже - оно как результирующая всей прошлой жизни, энергии и интеллекта пишущего человека… Не хочу самообольщаться, но очерки могу писать, как блины печь на масленицу…» - мимолётно думала Валерия, а ещё в голове вертелись, становились своими, выстраданными, строки когда-то слышанной песни:
Суровый день грозит дождём и бурею,
Не улетай, родной, не улетай…
- Ты после этого рейса исхудал, как мартовский кошарик!..