В пятницу на исходе рабочего дня Валерия слегка озадачила своего шефа Георгия Кима намерением отправиться в шахтоуправление и подготовить репортаж непосредственно из забоя, где добывают руду. Подземные горизонты, суровые во мраке и неприступности недра представлялись девушке самым экзотическим «передним краем» и манили, обещая удачу.
Респектабельный, энергичный кореец на мгновение задумался: нужен ли сейчас промотделу такой репортаж?
- Материал запланирован, Георгий Валентинович, в парткоме обещали содействовать, я договорилась…
- Ладно, раз по плану… Повнимательней там, поосторожней.
Ким был, пожалуй, единственным в редакции журналистом, работающим увлечённо и безупречно. К тому же Валерия не встречала человека более порядочного; ужаснее всего было бы подвести или разочаровать своего наставника.
…Ранним утром молодая литсотрудница выехала загородным автобусом в сторону рудника «Глубокий». Над степным простором из-за кромки далёкого горного хребта поднимался малиновый диск солнца. Разные отвлечённые мысли то и дело возникали в голове Валерии.
«По идее моя теперешняя работа – это моя жизнь… Я не просто пишу репортаж, я сейчас проживаю кусочек своей личной истории. Я хочу, я должна полюбить своих героев», - так решила Валерия, но прежде всего и больше других - ей пришлось сознаться в этом – она любила саму себя. Собственная красота и молодость приятно волновали душу; казалось, и все прочие современники должны это видеть и обожать её за это.
Четырёхэтажное здание шахтоуправления располагалось в непосредственной близости от копровой башни рудника и двух терриконов. Чёткостью линий эти гигантские кучи горной породы напоминали египетские пирамиды. Перед входом в корпус толпились незнакомые люди. Кто они – горняки, управленцы или какие-то смежники? Многое представлялось непонятным и в производственном процессе, и в отношениях специалистов друг к другу. А ведь это самое важное – понять, что ими движет, что у них в душах?.. Мужчины же просто курили, шутили, делились впечатлениями о вчерашнем футбольном матче. Занимавшийся осенний денёк ласкал взор небесной синевой, багряные и лиловые листья клёна шелестели на чистом сухом асфальте. Ко всему прочему, над объектом вдохновляюще звучал модный в то время шлягер: «Мой адрес не дом и не улица, мой адрес – Советский Союз…»
«Советский Союз!.. Какое счастье, что я живу здесь, а не в какой-нибудь Америке, Китае, Гондурасе! И как здорово, что у нас партийная пресса… Благодать! Везде, куда ни сунься, парткомы, и задача у нас одна: по-ли-ти-ка! Чёрт… Красивое слово!» - сущность этого явления или процесса Валерия понимала как беспокойное состояние души, как неизбывное и неудержимое желание всю земную жизнь переделать к лучшему, исходя из принципа высшей, коммунистической справедливости. Неслучайно по пути в партком ей вспомнилась очерковая книга Валентина Овечкина «Районные будни». «Самый страшный враг сегодня – формализм…» - вертелась в голове ключевая фраза главного героя, партийного секретаря Мартынова. Ещё в начале пятидесятых автор обозначил, высветил настоящую проказу в жизни партии – формализм, показуху, очковтирательство.
Едва Валерия показалась в дверях парткома, навстречу ей из-за стола поднялся тучный мужчина с благодушным выражением лица.
«Манилов", - вскользь подумала Валерия и порадовалась своей молниеносной реакции, критичности взгляда.
Парторг с подчёркнутой внимательностью усадил гостью за стол, выслушал и немедленно взялся за телефон:
- Сергей Михайлович, ты собирался на пятый горизонт к Гертнеру… Сопроводи корреспондента… Милая девушка… красавица… Пусть мастер расскажет про свою гвардию.
Через полчаса, переодетая в грубую шахтёрскую робу, в каске с фонариком и в резиновых сапогах Валерия вместе с металлической клетью, которая служила лифтом, спускалась в глубинную бездну шахтного ствола. Первым впечатлением от подземелья явился непроглядный, властвующий во всём пространстве мрак и дефицит эстетики. Не отходя ни на шаг от заведующего горными работами Пустохина, девушка подумала о том, как остро требуется стране металл, если созданы эти гигантские подземные горизонты, где люди и техника дни и ночи в работе. Внизу, у шахтного ствола, залитые светом ламп бетонированные своды напоминали станцию метро, но до того грубую и мрачную, как если бы она существовала в каменном веке. По бесконечным туннелям, ведущим на участки, с грохотом катились вагонетки.
«Как странно!.. Где-то там, наверху, сейчас ослепительный свет солнца, радостная картина утра, а тут настоящее царство мрака».
Точно подслушав мысли Валерии её сопровождающий чутко поинтересовался:
- Ну, какие впечатления?.. Романтики у нас мало, её тут вообще нет, а проблем хватает – то оборудование откажет, то вода мешает… Я сюда чуть ли не каждый день спускаюсь, привык…
- Нет ли у вас ощущения что нынешняя технология добычи руды или, скажем, политика освоения недр – устарела, несовершенна? И что следовало бы поменять уже сегодня? - задала свой первый «деловой» вопрос Валерия.
Заведующий горными работами не спешил отвечать, было заметно что он собирается с мыслями под монотонные звуки шагов по влажной и жёсткой поверхности транспортной выработки.
- Менять в нашем деле вроде бы нечего… Руду, её только и возьмёшь взрывчаткой. Своей горной техники у нас мало, всё больше импортная, финская. Не мешало бы, конечно, внедрять новые методы… Давно ли работали ручными перфораторами! Это же был адский труд!.. Сейчас используем буровые установки «Параматик» и «Миниматик». Прогресс, конечно, желателен, но он здесь не такой стремительный, как где-то ещё. Техника безопасности - это первая наша задача, - внушительно утверждал Пустохин, поворачиваясь на ходу, чтобы видеть лицо Валерии.
- Бывают жертвы? – осторожно, с оттенком глубокого сопереживания спросила девушка.
- Бывают… Статистика такая, что каждый год троих-пятерых приходится хоронить, - доверительно сообщил заведующий горными работами и тут же спохватился. – Только писать об этом не надо…
Валерия чувствовала некоторую неловкость; тему смертности она не предполагала затрагивать. И всё же тусклый облик стен и потолочные своды транспортной выработки сами по себе напоминали склеп. А ещё всюду этот сырой, могильный мрак!..
- Ну вот мы и пришли. Это первый Сонкульсайский участок, - пояснил Пустохин.
В глубине тёмных лабиринтов за людей можно было принять их шевелящиеся тени. Впереди мелькали лучи шахтёрских лампочек, слышались неразборчивые голоса. Вдруг где-то поблизости пронзительно завизжала буровая установка и напрочь поглотила все прочие звуки. Валерии внезапно пришли на ум строки из стихов Маяковского:
Поэзия –
та же добыча радия:
В грамм добыча,
в год труды.
Изводишь
единого слова ради
тысячи тонн
словесной руды.
«Не только в поэзии – во всём так. Это закон жизни. Чтобы осуществить одну скоростную проходку, всем комбинатом готовились несколько лет… Зато прогремели на весь Союз. Одних лауреатов Ленинской премии двенадцать человек. Точно апостолы», - об этом Валерии было известно из газетных подшивок, которые она просматривала, готовясь к написанию этого репортажа.
Транспортная выработка привела, наконец, к помещению, называемому раскомандировкой. Здесь, словно в светлице, за широким столом сидел горный мастер Гертнер. Выставленные рядами деревянные лавки в данный момент пустовали.
- О! Сергей Михайлович! - Гертнер оторвал сосредоточенный взгляд от бумаг.
- Здравствуй! – Пустохин подошёл вплотную, пожал руку. – Хорошо работаешь! На сегодня у тебя 2868 тонн «плюса», так что с перевыполнением!
Гертнер улыбнулся, провёл ладонью по вспотевшему лбу.
Вскоре по просьбе Валерии молодой инженер рассказывал о начале своей работы на руднике.
- …Директор наставлял нас: «Вас будут склонять, но вы не теряйтесь, вам будет трудно, но вы терпите…» Каких-то полгода хождения по мукам, а сейчас даже план перевыполняем.
- Освоился, заматерел… - добавил отеческим тоном Пустохин. - А где твоя правая рука?
- Алменов? Работает, сейчас вагоны ждём…
Из раскомандировки Валерия с двумя сопровождающими направилась к ближайшим выработкам. Шли неосвещённым туннелем, который ещё недавно был обычным забоем. Откуда-то сбоку из ниши долетел хохот и приглушённые людские голоса. Натруженная лебёдка, установленная в гроте, распространяла приятное тепло, рядом на выступах породы сидели чёрные, будто вороны, горняки.
- …У моего шурина на свадьбе был случай: мужику наутро не дали опохмелиться – его баба не разрешила - и он откинул копыта, - рассказывал своим товарищам один из сидящих. У Валерии создалось впечатление, как от картины «Охотники на привале». Напротив лебёдки темнел громадный наклонный туннель отрабатываемой панели.
Вдруг где-то неподалёку послышался глухой удар, и этот звук трудно было перепутать с другим: не иначе произошёл обвал породы. Пустохин мгновенно переменился в лице и первое, что сделал, резко толкнул Валерию под транспортёр погрузчика. Успел ещё выкрикнуть: «Сиди пока тут!» и моментально исчез во мраке. Минут десять прошли в томительном ожидании; Валерия не боялась за себя, но ей не хотелось мешать людям в опасной, экстремальной ситуации. Общее волнение улеглось не сразу. Появившись через несколько минут вместе с мастером, Пустохин поддерживал рукой грудь в области сердца. О случившемся коротко рассказал Гертнер:
- Да там двое наших решили обезопасить забой, дернули баграми глыбу. Она и ухнула так, что обоих могла раздавить, как клопов. Обошлось, слава богу!..
Притихшая, растерянная Валерия не решалась расспрашивать о чём-то ещё. Поблизости простиралась огромная наклонная выработка. Туда и направились проходчики. Заведующий горными работами осмотрел прежде всего кровлю насколько мог осветить её луч лампочки. При этом обратил внимание на трос, уходящий неизвестно куда через груды отпаленной руды. Потом вернулся к лебёдке и спросил Алменова:
- Канатомёт знаешь что такое? Пользовался?
- Ну, Сергей Михайлович, вы меня в краску вгоняете… - лукаво заулыбался Бекбулат.
- Знаю, как вы канаты навешиваете, - Пустохин повернулся к Гертнеру. – Вот так осмотрится: никого нет и – бежать с тросом через всю выработку. И думают потом, что они герои.
«Конечно, они герои, - мысленно возразила Валерия. – Провести здесь полжизни, в опасности, во мраке и сырости… К тому же свинцовая руда вредна… А в войну каждая четвёртая пуля была родом из этих недр… Ещё бы не герои!..»
Пустохин предложил пойти дальше – на другие позиции, и вскоре за поворотом транспортной выработки показался действующий забой; там пронзительно голосила буровая установка.
- Это Никитин, - едва расслышала Валерия слова своего сопровождающего, который милейшим образом улыбнулся. – Сейчас почувствуешь, как здесь порохом пахнет.
…Восстающий штрек, казалось, скрадывал мощный луч прожектора, направленный сверху. На середине выработки тросами удерживался никитинский буровой агрегат, чем-то напоминающий гигантского паука. Валерии воображалось, что этот диковинный механизм вот-вот сорвётся с места и убежит вверх, подтягиваясь по паутине троса.
Пётр Диомидович добурил последний шпур веера и занялся перестановкой станка. Узенькая площадка, к тому же заваленная штангами, - не слишком удобное для бурильщика место. Для манипуляций с рычагами управления нужны терпение и ловкость. Первая штанга бура на всю длину вошла в стену забоя; Никитин установил другую, и уже потом, когда станок вновь пронзительно взвыл, кивнул гостям, выражая готовность поговорить.
- Работает он красиво, ничего не скажешь, - уважительно отозвался о бурильщике Пустохин. – И сам по себе человек душевный, а главное – скромный.
В конце смены в точно установленное время на участке гулко прогремела серия взрывов. Многократно отражённый в замкнутом пространстве грохот сопровождался скачками давления и неприятно действовал на барабанные перепонки.
«Да, здесь в прямом смысле борьба за металл. То, что наверху из руды получают концентрат и плавят его в печах – это всё тыловые работы… Свинец добывается здесь, на переднем крае», - окончательно убеждалась Валерия, поднимаясь на поверхность. Рядом с ней в тесной клетке подъёмника стояли перепачканные горняки. Но сейчас эти люди казались ей рыцарями.
…На следующий день после планёрки Валерия выглядела строгой и озабоченной. Редактор в обычной своей манере раздражённо указывал сотрудникам на ошибки и упущения, требовал чёткой, планомерной работы с авторами и не раз укоризненно сетовал на «худобу» редакционного портфеля. В своём кабинете Валерия не замечала ничего, кроме чистых листов бумаги, к которым были прикованы всё её внимание и энергия. Надо было сосредоточиться, отвлечься от всего, что мешало думать. Перед уходом по своим делам заведующий отделом Ким учтиво поинтересовался:
- Ну как, были впечатления?
- Да, ещё какие! Особенно понравилась сауна… Хорошо так, уютно. Есть женское отделение…
- Лера, да неужели я мог бы подумать, что смывать с себя шахтёрскую пыль ты пойдёшь в мужское отделение!?..
- Могла бы сделать оттуда репортаж, - невозмутимо отреагировала на шутку шефа Валерия.
К полудню текст был готов. Журналистка с удовольствием расправила плечи, закрыла глаза и несколько минут испытывала блаженство. Затем она вышла на открытую веранду, поскучала в одиночестве, глядя на желтеющие кроны деревьев, на пролетающие по воздуху блестящие нити паутины. Ласковым солнечным теплом бередили душу последние деньки бабьего лета.
«Не верится, что мой репортаж может кого-то заинтересовать... Странно…»
Польза от своей работы представлялась Валерии призрачной. Передав рукопись секретарю-машинистке, девушка вздумала пройтись по кабинетам редакции. В отделе писем никого не оказалось, в сельхозотделе за столом сидел Неведомский.
- Привет, молодое дарование! Располагайся, пей чай, если хочешь, а я должен срочно добывать информацию.
Спартак редко бывал столь озабоченным; вероятно, сказывались недавние перебои в работе, и он энергично накручивал диск телефона, причём, вслух сам себя поощрял:
- Что ж, попробуем секретаршу!..
Валерия не удержалась от смеха – прыснула, сделав вид, что поперхнулась.
- Добрый день, Виолетта Андреевна, - заговорил Спартак сладкоголосым, сценическим тоном. – Наша контора дружно вам кланяется… А потому что вы – поддержка и опора, по сути, золотой фонд районной журналистики.
- Какой же вы, однако, льстец, Спартак Петрович! – с лукавой усмешкой заметила Валерия.
- Ты не представляешь, коллега, какая это женщина… Виолетта Андреевна! Я всякий раз трепещу, когда её слышу… Общаюсь, как видишь, только по телефону, чтоб не ослепнуть, не сойти с ума.
- И какая же она? – сощурилась, затаив усмешку, Валерия.
- Ну как тебе сказать!? Она – гитара!
Что такое эта «гитара» Валерия увидела, оказавшись несколькими днями позже в областной конторе кинопроката. Там для творческих работников, в основном это были журналисты, устроили закрытый показ фильма «Опасный спуск с Эвереста». Валерия попала сюда впервые; сначала выполнила поручение шефа – передала в редакцию областной газеты несколько материалов, в том числе и свою корреспонденцию. В секретариате, куда молодая журналистка заглянула, чтоб передать пакет, к ней внезапно подскочил с неясными намерениями вертлявый низкорослый малый.
- Девушка! - умоляюще вскричал он. – Только вы нам поможете… Вот этот тип по фамилии Быков никак не может подобрать себе псевдоним… Кем он только не подписывался!.. И Бизоном, и Зубром… Всё ему не по нутру – не хватает экспрессии. Теперь вот придумали новую кличку – Тур… Олег Тур… Как по-вашему, звучит?
- Толя буйвол, толя бык, а толя тур… - обаятельно улыбнулся бородатый мужчина, что сидел сбоку от стола ответсека, пил кофе, курил и тоже с интересом смотрел на Валерию.
- Если подписываться: «О. Тур», то по-казахски это звучит как «отыр», что в переводе означает: сидеть! Я бы вам не советовала.
После этих слов Валерии тот, кто был Быковым, в безмолвном поклонении поцеловал её руку.
- Вот так-то, оставайся всю жизнь бычарой – домашней скотиной! – издеваясь, резюмировал низкорослый.
- Едем сейчас с нами в кино! – азартно, наперебой упрашивали Валерию новые кандидаты в друзья, и вскоре редакционная «Волга» доставила весёлую компанию к двухэтажному зданию на окраине города. Но как в этом маленьком кинозале оказался Спартак Неведомский, Валерии было совершенно невдомёк. Держался он солидно, независимо посматривал на прочих участников просмотра. Его приветствовали, он отвечал – кому-то сдержанно, умно, кому-то – равнодушно, хотя и с улыбкой. Но главное, он вёл под руку удивительно пышную, привлекательную даму.
«Ай да Спартак Петрович! Дон-Жуан да и только! - восхищённая Валерия помахала Неведомскому ладошкой. – Уж не она ли его знаменитая «гитара»? Роскошным своим силуэтом женщина, действительно, напоминала изгибы гитарного корпуса.
Тем временем в зале погасили свет, и начался фильм. Эпиграфом к нему могла бы послужить горьковская крылатая фраза: «Безумству храбрых поём мы песню». Подумать только, представить… Чемпион мира японец Юхиро Миура спустился на лыжах с… Эвереста – высочайшей вершины мира. Это была настоящая сенсация. Под углом в сорок пять градусов спортсмен развил скорость в сто семьдесят километров в час. Его тормозной парашют почему-то не раскрылся, и отважный горнолыжник сошел с намеченной трассы. Далее последовало хаотичное падение, и только чудом человек остался жив, зацепившись на самом краю бездны за скальные выступы, погасив сумасшедшую скорость.
Мысли об этом японце, а также величественный вид Эвереста и снятый на киноплёнку ужасный спуск, равнозначный едва ли не самоубийству, зажгли у Валерии жажду риска, накала страстей, а значит и запредельного упоения жизнью.
«…Я не хочу серого, бескрылого пресмыкательства… Эй, Спартак! Что такое эта твоя «гитара»!?» - Валерии хотелось чего-то фантастически смелого, оригинального, а чего именно - не вполне представляла. Каким-то краем сознания она отчётливо понимала что ничего сверхъестественного совершить не удастся, но так похожа на ощущение счастья, так головокружительна эта экзальтация души!
По приезде в свой захолустный городок Валерия заглянула в редакцию; нужна была предварительная вспашка в подготовке ближайших плановых материалов. Корейца в кабинете не оказалось.
«Тем лучше… будем жить и работать яростно!» - такую формулу держала в голове девушка, обдумывая тезисы статей и корреспонденций. Под конец рабочего дня очень довольная собой она пошла по кабинетам – посмотреть, кто чем занимается, к тому же, после успешных дел всегда тянуло развлечься.
Володя Аникиенко сидел за столом отдела писем и строчил какую-то корреспонденцию. В левой руке у него дымила сигарета как необходимое дополнение к творческому процессу.
- Привет!.. Очерчишко чертишь? – бесстрастным тоном старого газетного волка осведомилась Валерия.
- Да нет, это недельный обзор…
- Понятно. Скукотища!
- Не говори!.. Забавным этот жанр не назовёшь.
- Дай закурить, Володя.
- Ого! Это что-то новое… Тогда, может, и выпьем? Между прочим, Спартак приглашал сегодня к себе. Отмечает какую-то дату.
Валерия загадочно усмехнулась.
- Я удивляюсь, как он всё успевает! И заметь, работа у него на пятом, если не на десятом месте… Спартак прежде всего мартовский кот. Это у него призвание… Что ж, давай нанесём визит бедному кошарику, - согласилась Валерия и красивой, отработанной походкой удалилась к себе в кабинет.
Работа у Володи тотчас разладилась. В его воображении завертелись картины их общего с Валерией пребывания у Неведомского.
…Они картинно шли по шуршащему жёлтыми листьями тротуару и могли казаться влюблённой парой, только несколько смущенным выглядел парень, а девушка – кокетливо отчуждённой. Он больше всего на свете мечтал преодолеть эту отчуждённость.
- Что-то наш городишко мне до крайности надоел… И газетка наша убогая, событий каких-то ярких здесь не бывает. Что нам остаётся, кроме надоев и привесов, как выражается Спартак!.. Не хотела бы ты, Лера, почувствовать жизнь с какой-то другой стороны? Ну чтобы не прокиснуть здесь.
- Я только об этом и думаю, - ответила Валерия, но этак в шутку, словно ей было лень говорить серьёзно.
«Всё-таки она удивительная, таинственная и непредсказуемая, - с ревнивым чувством думал Володя. – С каким упоением я ласкал бы её, целовал кончики пальцев!..»
- А знаешь, наша космическая станция «Марс-2» достигла планеты…
- Да ты что! Вот здорово! Утрём нос американцам… Подумаешь, на Луне сели! Где Луна, а где Марс!.. - Валерия энергично, темпераментно схватила Володю за руку.
- К сожалению, спускаемый аппарат разбился о поверхность планеты… А ещё передали, что сегодня умер Хрущёв…
В квартире Неведомского, не слишком ухоженной, но довольно уютной регулярно собиралась местная творческая элита – народ избалованный, слегка неприкаянный в своих исканиях. Мягкий приятный полумрак обволакивал лица и силуэты гостей, наделяя почти каждого ореолом загадочности. А некоторые и вовсе выглядели демонически отчуждёнными, что объяснялось невостребованностью пропадающих талантов. При этом всякого влекло к откровенному самовыражению. Здесь охотно обсуждали новости, пели, пили и непременно ублажали слабый пол.
Сегодня на диване рядом с Неведомским важно, словно гусыня, сидела та самая дама, которую Валерия видела утром в зале кинопроката. Спартак одет был по-праздничному – в белую шёлковую сорочку и строгие, отменно наглаженные брюки.
«Жених! Не хватает только розочки на груди или за ухом», - с усмешкой подумала Валерия, когда хозяин представлял гостей друг другу.
- Вот, Виолетта, это мои коллеги: Лера – восходящая звезда на небосклоне отечественной публицистики… Володя – отчасти поэт, большой романтик и тоже на взлёте, словом, отличный хлопец…
- Виолетта, - несколько вульгарно представилась женщина. Хотя она была в центре внимания, объектом неотразимого обожания со стороны Неведомского, всё же складывалось впечатление, что в этой даме много напускного и что сама она – эквивалент чего-то праздничного, приятно-манящего, вроде торта.
- Ну а Петровича, моего соседа, вы все знаете… - оглянулся на ещё одного гостя Спартак.
Сидевший на кровати подвыпивший мужик в знак приветствия уронил голову на грудь, затем встал, поправил детали организма внизу живота, после чего потянулся к стакану с вином:
- За мир во всём мире!..
- Ну скажи ему что это некрасиво, - пожаловалась Спартаку Виолетта.
- Давай, Петрович, прими ещё на дорожку и до дому, до хаты.
…В продолжение вечера вспоминали фильм про японца, спустившегося с Эвереста. Сходились на том, что жизнь в основной своей сути обманывает надежды, обкрадывает человека, недодаёт лучших впечатлений и ощущений, а мечты с идеалами неизбежно разлетаются в прах. Впрочем, Валерия не разделяла общего мнения и стояла на своём, доказывая, что всё дело в личной стойкости человека.
- Главное – нам самим не сдаваться, а за цивилизацию переживать не стоит. Всё равно общая энергия обращена к духовности, к экономическому и техническому прогрессу… Мы же видим, как само время, события день от дня уплотняются.
- Я что-то не замечал таких тенденций, - возразил Спартак, - беря на гитаре несколько аккордов. – Нам досталось в общем-то неплохое время, только я наблюдаю не прогресс, а непроглядную муть, разрушения и потери… Не знаю, если у кого-то из вас, молодых, имеются дерзновенные мечты, то это всё равно что намерение пировать во время чумы. Я думаю что человечество рано или поздно окончательно осатанеет и выродится… На смену нам снова придут или мамонты, или какие-нибудь ящеры…
- Не знала что ты такой пессимист, Спартак… Ты рассуждаешь как человек, лишённый душевных крыльев, - иронично заметила Валерия.
- Я просто реально смотрю на жизнь… Бывают периоды, когда нужны энтузиазм окрылённость, но только не теперь. Неужели ты не замечаешь, как благородные стремления повсеместно опошляются, замещаются животными инстинктами. Победить этот всеобщий откат к дикости невозможно. Считаю, что жить следует сегодняшним днём, эпикурействовать по мере сил и не упускать того, что ещё доступно. А кому хочется геройствовать – пусть подаются в отшельники, анахореты. Для них сейчас самая подходящая эпоха.
Виолетта смотрела на Спартака с изумлением и обожанием. Что бы он ни сказал, всё производило на неё сильное впечатление.
Володя с рюмкой вина в руке как бы в противность сказанному продекламировал стихи обожаемого Глеба Горбовского:
…Мне говорят: «Бери топор,
Пойдём рубить кого попало.
А я багряных помидор
Хочу во что бы то ни стало…
- Нет, ребята, всё не так, всё не так, ребята!.. – подражая Высоцкому, нарочито хриплым голосом пропел Неведомский.
От выпитого вина и от курева у Валерии разболелась голова, а тут ещё Володя со своей жаждой интимных отношений.
«Все вы так: говорите о духовности, вечности, а самое актуальное у каждого – тактика и стратегия в том, как бы затащить слабый пол в постель… У-у-у!.. кашалоты, крокодилы, бегемоты!» - с весёлой злостью думала Валерия.
- Ну а ты что скажешь, милейший наш Ромео? – Неведомский, кажется, впервые за вечер обратил свой взор на Аникиенко.
- Конечно, Лера права, - не задумываясь, отозвался Володя. – Если не в молодости, то когда ещё совершать рывки, чего-то от себя добиваться! Ты же сам всегда говоришь, что журналистика – стезя непростая и крайне неблагодарная. Специфика нашего дела: «Пойди туда, не знаю куда, принеси то, не знаю что». Я постоянно чувствую себя сказочным Иваном-дураком. Себе не принадлежишь, семья побоку, по ночам додумываешь очерки… А Лерка, несмотря на всё это держится, как кремень. По-хорошему, ей не в университет надо, а на передний край, в люди, как поступали Горький, Куприн… Почему бы тебе, Лера, не написать впоследствии ещё одну «Мать»!?
- Ну с вами всё ясно, - беспечно отозвался Спартак. – В средние века не то в Сирии, не то в Иране жил Саади-сладчайший, между прочим, большой оригинал. Ещё в молодости он условно разделил свою жизнь на три части: первую посвятил учёбе и всяким познаниям, вторую провёл в скитаниях и путешествиях, чтобы обозреть красоту мира, а третью отдал размышлению и творчеству. Так что будь спокоен, ещё успеешь всего добиться. А вот у меня, похоже, фокус жизни смещается в умозрительную плоскость, в созерцательность. Плотские утехи с боем сдают свои позиции…
Спартак бросил извинительный взгляд на свою музу.
…По пути домой Володя читал Валерии стихи Глеба Горбовского и некоторые свои. Держался джентльменом.
- А ты мне сегодня вроде как комплимент выдал, - беря его под руку, игриво промолвила Валерия. – Что бы это значило?
- А это значит, что я в тебя влюблён и никогда не скачусь до обыденности, банальности и вообще какого-то тусклого, приземлённого к тебе отношения. Почему же мне не восхищаться твоим умом, красотой, удивительной энергией? Ты для меня – лучшее, высшее на свете существо.
- Правда? – недоверчиво и как будто с иронией переспросила Валерия. – Бедный мальчик…
Володя поймал её ладошку и покрыл поцелуями.