Валерия, глава первая

            
               
                Моей дочери  ИРИНЕ

            


             Валерия Шалагина, невысокая крашеная блондинка, ещё в школьные годы производила на знакомых и незнакомых мальчиков волнующее впечатление, переживаемое ими как лёгкое замешательство, смущение или тайная грусть. Позже эта реакция со стороны мужчин обрела для повзрослевшей девушки естественную и законную выразительность. Ей нравилось вызывать у сильного пола ассоциацию, близкую к той, какая бывает при взгляде на свежую сдобную булочку. Подвижная, весёлая, задорная, Валерия частенько смотрела в зеркало – то оголив для обзора бедро, то обернувшись в профиль и оценивая весь силуэт.  Обворожительной была её белозубая улыбка на румяном, одухотворённом лице. Мимолётное это самолюбование  развеивало все сомнения: начинается дивная пора цветения.  И ещё… Валерию не покидала надежда, что впереди её ждёт бурная, романтическая, полная всевозможных приключений жизнь. Исходя из этого предощущения, девушка выбрала для себя модную и нескучную профессию журналистки.

             Лишь годы спустя, газетная работа оформится в сознании Валерии как способ восприятия, изучения жизни, как метод самопознания. А началось всё с того, что её школьное сочинение опубликовали в районной газете. И каруселью завертелись первые представления о редакции, где люди  живут, работают  иначе, оригинальней, чем всюду. Так казалось.
         
             Жила Валерия в небольшом городишке, спутнике областного центра  Чимкент на юге Казахстана.  Населённый пункт – другого определения он вряд ли заслуживал - состоял из двухэтажных построек хрущёвской эпохи, и возник здесь благодаря обнаруженному ещё до войны свинцовому месторождению.  Всякому, кто въезжал в городок, как визитная карточка, издали бросались в глаза терриконы двух действующих рудников. Имелась в округе и кое-какая промышленность, хотя район считался сельскохозяйственным.

             Обшарпанный, барачного типа родительский дом располагался на главной улице совсем недалеко от редакции районной газеты, именуемой «Путь Ильича». С тех пор, как папа Валерии - «бывший флотский паренёк», страстно полюбив другую женщину, ушёл из семьи, мать с дочкой жили скромно, впрочем, не слишком этого замечая, потому как и все граждане великой страны имели  аскетическую привычку довольствоваться малым и в некоторой степени  презирать роскошь, как проявление буржуазного образа жизни.
    
             Скучными осенними вечерами, когда дом терял во тьме свои очертания, а ветер хлопал по крыше оторванным листом жести, Валерии  всё же мечталось о роскошной жизни. Но не о вещизме и грубой материальности писала она в сочинении, обращаясь к целому поколению сверстников. Предметом её размышлений была вдохновляющая идея – не прозевать, не проворонить время, когда золотится рассвет, начинается активная фаза жизни, и надобно взвалить на плечи весь мир, взрастить в душе энергию подвига. Таков был её ленинский зачёт в честь столетия со дня рождения вождя в 1970-м году.
    
            Летом, во время каникул Валерия подрабатывала в редакции корректором, а по окончании школы  была принята в штат литературным сотрудником. Сделав первый шаг навстречу мечтам и ожиданиям, она всякий раз ещё на подходе к редакции  внутренне перевоплощалась; радостно было мысленно прикасаться ко всему, чем жила газета. Эту активность, искренность, энтузиазм смышлёной девушки сразу же заметили в коллективе.

            -…Не все материалы на полосе равноценны. Вот корреспонденция сельхозотдела… Читаешь, и тоска заедает, потому что написана в обывательском стиле. А вот информационная заметка Шалагиной – густая, сочная. Молодец, Валерия! – редактор, импозантный сорокалетний казах Абдраш Кулахметов, ведя планёрки, зачастую благоволил к молодой сотруднице, но не упускал возможности отчитать кого-нибудь попутно.

            Корреспондент сельхозотдела, тощенький, смахивающий на вопросительный знак очкарик, обиженно морщился, но не сопротивлялся,  благоразумно  молчал, зная,  что возражения не приведут ни к чему хорошему. Редактор – человек жёсткий, амбициозный и, по мнению большинства в редколлегии, изрядный самодур. Например, он терпеть не мог,  когда кто-то из подчинённых ему журналистов, заявив  в месячном плане перечень публикаций, с этим планом не справлялся.

           - Если человек не выполняет производственный план, это что? Разгильдяйство, неспособность работать как подобает… Почти все из вас учились в университете, значит профессионалы, так что будьте добры соответствовать.

           Кроме безудержной требовательности сам редактор никаким особенным талантом не отличался, изредка писал тусклые, безликие передовые статьи, а если возникал повод подчеркнуть личное достоинство,  Кулахметов заявлял с апломбом: «Я – заслуженный работник  культуры Казахстана». Со стороны это выглядело как ход козырным тузом в карточной игре.

          Из штатных сотрудников редакции только Шалагина и Аникиенко не имели  университетских дипломов, хотя спрос с них был не меньший. Уже  через три месяца Валерия училась на первом, а Володя перешёл на второй курс заочного отделения журфака. Самое сильное звено коллектива могли составлять только двое: невысокий, спортивный, никогда не унывающий кореец Георгий Ким и  по-своему уникальный газетчик Спартак Неведомский. Если первый был образцом хваткости, деловитости, работал играючи и всегда имел задел готовых к опубликованию репортажей и очерков, то второй «гвардеец», несмотря на блеск и обаяние профессионала, зачастую вступал в единоборство с зелёным змием и, случалось, терпел поражение.

          В университет Валерия поступала с целой папкой собственных газетных публикаций, где имелись «подвалы» и «чердаки», а про Володю толковали, что это кот в мешке, тёмная лошадка и сомневались, что из него получится хороший журналист.  Внешностью этот парень обладал рафинированной – стройный брюнет с красивыми, миндалевидными  глазами. Некоторую загадочность облику придавала грустная задумчивость молодого человека. Что-то мешало Аникиенко сразу и основательно заявить о своих  перспективах профессионала, в работе не хватало стабильности; что-то удавалось, но чаще на его голову градом сыпались шишки.

          - Это мог написать какой-нибудь школьник-недоучка, а газете нужна серьёзная аналитика… Ты что, Володя, плохо кушаешь? Может, тебе фосфора в голове не хватает? – не церемонился со своим подопечным редактор.

          Прочие сотрудники напряжённо молчали, зная что критика шефа непредсказуема, и каждому может влететь в загривок. Чувствительный Георгий Ким пробовал встать на защиту Аникиенко.

          - Абдраш Кулахметович, надо принять во внимание, что у нас у всех разная реакция и, грубо говоря, производительность труда… Там, где Володе понадобится целый день, Спартак Петрович управится за час, причём, всё сделает, как говорится, задней левой… Но Володя – способный парень, ему удаются прекрасные очерки…

          - Я знаю, что он способный, но всё-таки какой-то тугодум, - уже миролюбивей завершал очередную планёрку редактор.

          Володя заметно мрачнел, настроение портилось.

          И хотя от редакции до дома было рукой подать, в обеденные перерывы Валерии нравилось посещать кафе –  неспешно пройти по очаровательной аллее в тени шелестящих тополей. В самом кафе, уединённом в глубине парка, в широкие окна со светлыми шторами врывался южный солнечный свет, отчего весь зал  озарялся радостными бликами и отражениями на мозаичных панно, на полировке столиков. Здесь всегда  уютно; негромко и ненавязчиво звучат мелодии «Маяка». У газетчиков давно облюбован свой столик в дальнем углу рядом с развесистой пальмой, растущей из тесноты фанерного ящика.

          - Ну что, Валерка, берём пива? – шаловливо осведомился искромётный, жизнерадостный Спартак Неведомский; он возник здесь как-то неожиданно, появился за спиной девушки, словно,  ниоткуда – впору было подумать: просто снял с головы шапку-невидимку.

           - Что вы! Я ничего спиртного не пью…
           - Какое же это спиртное! Так, для стимуляции аппетита. К рассольничку в самый раз.

           Когда комплексный обед был уже на столе и подано пиво, вальяжный,  ироничный Спартак произнёс,  жалеючи взглянув в глаза Шалагиной:

           - Эх, Валерка, Валерка! Зачем же ты полезла в эту чёртову журналистику!.. Вот теперь захочется тебе погулять, пожить хотя бы недельку в своё удовольствие, а не получится… Эта работа в первую очередь лишает покоя. И ничего в ней нет интересного. Станешь нервной, начнёшь курить, пить спиртное… А могла бы всю жизнь цвести, кружить мужикам головы… У тебя уже есть свой Ромео?

           - У меня своя тень отца Гамлета… Зовёт куда-то вдаль, в неизвестность, и вопрос стоит точно так же: быть или не быть журналисткой, - Валерия в шутливой манере поддерживала начатый за обедом разговор.
           Среди коллег Неведомский казался ей самым колоритным, несмотря на моральную размагниченность и усталось, свойственную сорокалетним.

           - Как у тебя, однако, всё серьёзно!.. Эх, мне бы сейчас твои девятнадцать лет!
           - И как бы вы распорядились судьбой? Мне страшно итересно, давайте говорить про вас, Спартак Петрович, - Валерия полагала что исповедальная тема тотчас заинтригует любого  мужчину. – Во-первых, у вас такое имя: Спартак! Оно уже обязывает быть героем, титаном. Ну вот вы уже и пожили и повидали немало… А какие выводы? Что вас в нынешней судьбе не устраивает и как бы вы прожили жизнь заново?

           - Ну ты штучка! Собираешься меня наизнанку вывернуть?.. – Неведомский даже есть прекратил и в задумчивости наполнил стакан пивом. – Что тебе сказать!? Я тоже был мечтателем, романтиком, видел всевозможные миражи, а это, честно говоря, болезнь юности. Я рвался облагораживать   мир, диктовал  себе: «Пусть каждый мой шаг будет неповторим и исполнен высокого смысла». И чего я только не придумывал!.. Я жаждал раствориться в профессии. Сейчас  смешно вспомнить, но я целую неделю работал скотником, чтобы написать обстоятельный очерк, бросался спасать человека – конкретно, побратался с одним душевнобольным, сумасшедшим мужиком, хотел вывести его из этого ущербного состояния. Чёрта с два!.. Нет, было много интересного, особенно если работаешь с занятными, симпатичными людьми и сам искренне веришь, что это благо… Но потом  на каком-то повороте судьбы, на бегу замечаешь, что весь твой труд – это старание белки в колесе. Ведь ничего не меняется, так чтобы осязаемо, ощутимо… А мне нужно удовлетворение и всякому нужно… Помнишь, в каком-то разделе библии, кажется, «Экклезиаст», сказано: ничего нового под солнцем не происходит, всё – суета сует и томленье духа… Жизнь я люблю, даже такую несуразную, как наша, но отношусь к ней, как к пошлой оперетке…

            - Ну а если бы начать жизнь сначала в каком-то новом качестве, к примеру, хирургом, сталеваром – можно быть счастливей?
            - Нет, не думаю… Впечатления будут  иные, а что  касательно счастья… Советую тебе, Валерьяночка, влюбиться и пожить как можно дольше в этом блаженном состоянии. Думаю, что любовь – единственная отрада на нашей полудикой планете.

            В этот момент к столику приблизился с подносом в руках Володя Аникиенко и, молчаливый, задумчивый, стал устраиваться рядом с беседующими приятелями.
            - Ты что же, дружище, не видишь что тут сидят лучшие люди района? А ну-ка пожелай нам приятного аппетита! – сценическим голосом внушительно приказал Неведомский.
            Володя смутился и слегка покраснел.
            - Конечно, конечно! Приятного аппетита!
            - Чем занимался?.. Выглядишь не в меру озадаченным, если не сказать, обескураженным. Когда моего тестя за пьянку выгоняли из партии, у него был точно  такой вид… Может, ты влюбился и уже сохнешь? Расскажи, не стесняйся. У нас обед нынче в формате душевного стриптиза. Подтверди, Валерия!

            - В суде был… Прослушал дело о разводе родителей, думаю очерк написать, и уже заголовок есть «Приговор выносит сын».
            - Ну это ладно, молодец, действуй! А скажи нам, с чего начинается Родина!?

            Эту фразу Спартак всегда произносил энергично, с некоторой безысходностью, и у людей, знавших его, не возникало сомнений: человек жаждет выпивки.
            - Нет, Спартак Петрович, у меня сегодня другое настроение, хочется заняться творчеством… Я в последнее время потерял спортивную форму.
            - Ну да, неустроенность личной жизни, стрессы, соблазны – всё это ослабляет мужество… Или мужскую силу? – Неведомский лукаво улыбался, но говорил смачно  и  с уверенностью врача, который никогда не путается в постановке диагноза.
           Аникиенко нахмурился, было заметно его раздражение и недовольство собой.

            - Вы извините, я вас покину, - встала из-за стола Валерия. - Мне тоже надо заняться творчеством.

            Оставшись вдвоём, Володя и Спартак продолжили беседу в другой тональности и более откровенно. Неведомский разливал по стаканам портвейн и утверждал, по-отечески сетуя:

            -  Я тут объяснял Валерке, что такое журналистика… Это, конечно, море друзей, море страстей и море зелья… Да плюс эти полнозадые фурии  о двух ногах не дают покоя… Ну давай за твой очерк! Чтоб произвёл резонанс, а родители больше не разводились!..

           После того как вино закружило голову, Володя расчувствовался, принялся толковать о потаённом, а такое происходило с ним нечасто. Неведомский слушал его внимательно, с сочувствием и одобрением.

           - Трудно мне, Спартак Петрович, на душе неуютно и неспокойно. Какой-то сумбур в настроениях, в самом себе разобраться не могу и на работе неприятности, вы же знаете… Редактор злой на меня…
           - А ты думаешь, я доволен своей жизнью?.. В принципе,  ничего хорошего в ней нет. То же самое и в работе… За полгода получил выговор и строгий выговор по партийной линии. Первый – якобы, за политическую ошибку в статье…  - Неведомский поморщился от сигаретного дыма,  помолчал как бы  раздумывая, стоит ли углубляться в подробности. - Я позволил себе усомниться в справедливости ввода наших войск в Чехословакию… Зачем нужно было ликвидировать «Пражскую весну»?.. Что плохого нам сделали чехи?.. Помню, как  при Хрущёве радовались небезызвестной «оттепели»… А сейчас  она где, куда исчезла? А её попросту уничтожили, и голос свободы иссяк вместе с отстранением Твардовского от «Нового мира»… А второй  выговор  традиционно: за пьянство на рабочем месте… Да ещё сказывается неприкаянность в личной жизни. Все-таки мудрее быть женатым! Придёшь, бывало, домой после дежурства, продрогший, голодный, а в кухне на столе тебя дожидается ужин Покушаешь, примешь душ – и к жене в постель… Признаюсь,  Володя,  дошёл Спартак до того, что  начал посещать клуб, так сказать, по интересам – «Для тех, кому за тридцать»…  И даже  познакомился  с одной бабой. В браке не состояла, с высшим медицинским образованием. Я уговариваю себя, как Паниковский у Ильфа и Петрова: «Женюсь, Шура, ей-богу, женюсь! Надоело, знаешь, на-до-е-ло!»  К чему она приведёт, моя свобода?! Всё чушь! Это тебе хорошо:  не пьёшь, не гуляешь, а я по своей сути, развратник, и все соблазны на меня действуют вдохновляюще… Жаль, старик, что не пришлось вкусить счастья, вдоволь погреться у семейного очага. Как там монах-то глаголил: «Вкушая, вкусих мало мёда я, и сей аз умираю…» А как у тебя?

              - Да всё так же – живу  с комплексом какого-то недотёпы… Неудачи одна за другой, вечно зависим,  собой недоволен. Знаю, сам виноват. Надо что-то резко в себе менять,  в самую пору сделаться стоиком… Со стороны посмотреть – Дон-Жуан, Казанова, а на самом деле изредка украдёшь лакомый кусочек. Нет гармонии в душе, нет отрады, - сетовал и грустил молодой коллега Неведомского. Конечно, преувеличивал и тут же кокетничал, утверждал, что подруг  у него  целый табун, но всё не то, скукотища…

             Проговорив часа два, приятели отправились на холостяцкую квартиру Спартака и провели там вечер в расслабленном, ущербном состоянии духа.
            -  Лерка пыталась сегодня выведать, что я такое… А я и сам не понимаю, к чему влечёт меня мой жалкий жребий. В молодые годы хотелось жить ярко, честно, напрягать силы ради какого-то прогресса. А дело-то всё в том, что никакого прогресса нет. Всюду подмена, фальшь, нежелание властей говорить народу правду… Ты знаешь, что в Польше недавно погибло более тысячи человек?

            - Нет, не слыхал, - удивился Володя,  - а что там случилось?
            - А  то что люди не хотят жить, как скот… Погибли в столкновениях с войсками… А это значит, что вся наша социалистическая система терпит крах… Чтобы такое понять, далеко ходить не надо. Посмотри, как нарастает кризис в деревне!.. Колхозы держатся на дотациях, не могут обеспечить страну хлебом. Кругом продовольственный и товарный дефицит… Сейчас же не военное время, следовательно, страна идёт бесперспективным курсом. Почитай кого-нибудь из писателей-деревенщиков – Распутина, Белова, Абрамова. Положение советской деревни удручающее, но власть это не беспокоит… Власть рассматривает проекты разворота северных  рек в Каспий, а сибирских – в Среднюю Азию. И всё это при помощи двухсот пятидесяти ядерных взрывов малой мощности. Чудовищный проект!..

            - Откуда ты всё это знаешь? – с сомнением внимая пьянеющему Спартаку, спросил опечаленный безрадостной картиной жизни молодой человек.
            - Читаю тех, кого можно назвать совестью нации, слушаю радио «Свобода»,  да и сам вижу… Высоцкий бесподобен в своих  песнях: «Нет, ребята, всё не так, всё не так, ребята…"

            - Ну а куда бы страна могла  повернуть? – искренне недоумевал Аникиенко.
            - Сейчас наметились три направления борьбы с действующим режимом. Некоторые ещё верят в  марксизм-ленинизм без искажений. Сталин, дескать, извратил «бессмертное учение». Я хоть и не читал «Капитал», но чувствую, что это догма, не более того. Симпатичней выглядят сторонники идей Бердяева. Тот писал, что главная пружина в жизни России – христианские ценности. Ну и третье направление  - «западничество». Это, так называемая, теория конвергенции, предусматривающая процесс взаимопроникновения, слияния экономик и культур России и Запада… КГБ все эти тенденции преследует как инакомыслие, антисоветчину… И, говоря по совести, я тоже антисоветчик, всей душой жаждущий положительных перемен… Если бы Энгельс в своё время написал не «Анти-Дюринг», а «Анти-дуринг» - это было бы лучшее пособие для нашего правительства.

            - А какой же выход из всего этого?  - пытался понять ход мыслей своего коллеги начинающий спецкор.
            - А никакого… Я не гожусь выражать свой протест путём самосожжения или поступить, как японский писатель Мисима. Он совершил ритуальное самоубийство из-за утраты армией и страной самурайского духа… Протестую тем, что вот пьянствую и люблю баб в своё удовольствие.
            Тем временем в квартире зазвонил телефон. Спартак снял трубку, послушал с искривлённой, кислой физиономией.
            - Нет, я не могу, не получится... Вы знаете, Эльза Викторовна, у меня жестокий простатит и бытовой сифилис, - затем устало вздохнул и пояснил изумлённому Аникиенко: - Не бери в голову, дружище, это я так, экспромтом. Теперь она  точно отвяжется, сразу бросила трубку...

            …Домой Володя отправился, когда было уже за полночь. Шатаясь и спотыкаясь в потёмках, он шёл пустынными переулками; холодный, порывистый ветер студил ему голову и грудь. Всё, что накопилось в душе негативного, всё, о чём толковал Неведомский, начинало не на шутку терзать. Но он решил не сдаваться, и перед сном  поклялся себе, что завтра начнёт новую жизнь, оставит в прошлом свои печали и недовольство собой:

           «Завтра суббота, съезжу в Чимкент… Надо привести себя в порядок, настроиться на аскетизм и подвижничество, а в воскресенье сяду за очерк».

           Утром Аникиенко поднялся чуть свет;  жажда свежести, бодрости, желание жить – всё слилось  в единый душевный порыв. Володя энергично занялся зарядкой, побрился. Чтобы не беспокоить родителей, ещё не выходивших из спальни,  начертил на листке календаря записку: «У меня дела, буду  вечером». После привычного завтрака – бутерброда и кофе с молоком – парень ринулся на улицу. Что за прелесть - идти по прохладной аллее, чувствуя первозданную радость от пребывания на земле! Володя часто искал или ожидал  такое состояние души, когда жизнь представляется в романтическом ореоле. И пусть хоть вверх тормашками перевернётся мир. Поэты живут своей обособленной жизнью.

         … На площадке перед входом в здание автостанции ожидала свой автобус, Валерия. Заметив Аникиенко, она улыбнулась, кокетливо помахала рукой. Одета Валерия по-дорожному – в джинсы и зелёную блузку, а вокруг шеи  повязана косынка весёленькой расцветки.
         - Вот это встреча! Возьми меня с собой, Лера! У меня сегодня особенный день, жить начинаю как бы с чистого листа, и тут ты… - радостно заговорил Володя.
         - Поехали!

         Когда подали на площадку автобус, Валерия уселась в кресло у окна, склонила голову к стеклу. Поглядывая вдаль, она любовалась просторами полей на фоне отдалённых предгорий, а своим молчанием невольно давала понять, что относится к своему спутнику критически. Этот парень, по её мнению, несомненно достойный молодой человек, скромный и симпатичный. Импонирует и его увлечённость поэзией, а не нравится то, что он часто хандрит,  блажит, выглядит жалким и неприкаянным. Неужто все поэты такие?

           - Ты что-то говорил про новую жизнь… Это как?
           -  В отличие от тебя, такой ясной, цельной натуры, я - ущербный, недовольный собой тип. И вот пытаюсь как-то себя трансформировать…
           - Получается?
           - Пока ещё не понял.
           - Я всё больше и больше тебе удивляюсь, - возмутилась Валерия, - мужчины, а такие странные… вечно жалуетесь на судьбу, вечно ноете. Хотя, наверно, поэтам такое свойственно. Известно, что поэты - существа неуравновешенные, нервные… Ну вот скажи, чем ты был так удручён, что поскандалил вчера на летучке, дал редактору повод издеваться?

           - Отчасти ты права. Нервы не выдержали… Ну и не всё, что редактор от нас требует, так уж справедливо. Я отстаю потому что не такой прагматик,  как остальные. Не думай, что я слабак, я просто другой… И хватит уже о работе, будем развлекаться. Прежде чем ты пойдёшь по магазинам и нагрузишь себя сумками, я приглашаю тебя прогуляться по центральному парку.

           - А что там хорошего? Ах, да, я всё забываю, что ты поэт, а прогулка –  поэзия жизни…
           - Раньше там были установлены лопинги. Это такая конструкция наподобие турника. К перекладине закреплена рама, и вращается в двух плоскостях. Привязываешь к этой раме руки, ноги и – вперёд! Ты когда-нибудь испытывала невесомость?
           - Нет, где же я её испытаю, в космос я не летала…
           - Лопингов там давно нет, убрали после того как  мужичок в пьяном виде оторвался и сошёл с орбиты. Зато качели остались. Полетаем, Валерия?

          …Тяжелая лодка, подвешенная на длинных металлических прутьях, медленно раскачивалась, раз за разом увеличивая амплитуду. Валерии и в самом деле понравилось, когда в крайних положениях качелей, ноги на секунду отрывались от днища лодки, так что захватывало дух, а тело в эти мгновения теряло свой вес. Володя старался изо всех сил, проникновенно улыбался и завораживающим взором смотрел в лицо девушки.
Когда лодка почти уже остановилась, он обнял Валерию за талию, но вышло это неожиданно и неловко.

           - Володя, ну что ты! – Валерия отклонилась назад, затем мягко освободилась из  объятий.

           После парка парень заметно  грустил, но как мог маскировал свою обиду, а девушка, наоборот, с живостью старалась дать понять,  что ничего печального не произошло, просто ни к чему позволять юноше такие вольности.
           - Вы, мужчины, всегда так… Вам главное – подчинить себе женщину, обладать, и успокоиться не можете, страдаете там, где вовсе не следовало.
           - И откуда у тебя такие академические познания мужской психологии?
           - От верблюда…
           Ей по-прежнему хотелось дружить, быть свободной и независимой.