3-я часть. Периодевты
Виноградник был пуст – никого. Напрасно высокий человек в белом хитоне звал и звал, тревожно и громко:
- Каллист! Каллист!
Ответа не было.
Человек сбежал вниз по склону холма, продолжая звать «Каллист!», потом снова поднялся на холм, чтобы оглядеть поля, простирающиеся вдаль до самого леса, синеющего в вечерней дымке. Кто-то ткнулся мокрым носом в его сандалии.
- Остроух! Острозуб! – воскликнул он, и огромные рыжие парфянские псы, ластясь к нему, стали лизать ему руки. Остроух, встав на задние лапы, положил передние на плечи своему хозяину и облизал ему лицо.
- Хорошие, хорошие! – засмеялся человек, трепля их холки и не уворачиваясь от огромных собачьих языков. – Но ищите же Каллиста! Умные собачки! Вы должны найти моего Каллиста! Вот – запомнили запах? – он поднёс к их напряжённым, трепещущим от жажды поиска, чёрным носам, хитон Каллиста.
Конечно, псы-парфянцы запомнили этот запах с первого раза, и не было нужды повторять приказ, но Кесарий был очень взволнован исчезновением друга. Нигде ни следа – с тех пор, как они расстались перед входом в базилику! Кажется, он видел Каллиста тоящим у входа – когда говорил к народу, но вполне мог и ошибиться… Не ушёл ли Каллист прочь, обидевшись – он имел полное право обидеться! Или с ним случилось что-то страшное? Воистину, на каппадокийской земле с ним пока случались одни только неприятности…
Умные животные, почуяв знакомый запах хитона, присели на задние лапы и виновато заскулили.
- Ищите! Ищите! – крикнул Кесарий властно и громко. – Остроух, Острозуб, Длиннонос! Афродита Урания! Неужели и ты не смогла его найти?
Афродита Урания несколько мгновений посмотрела на молодого хозяина, склонив голову на бок – её розовый язык свешивался из раскрытой пасти между острых белых зубов – потом моргнула, сомкнув и разомкнув веки над тёмными глазами, и, словно огненный вихрь, умчалась в виноградники. Её дети – Остроух, Острозуб и Длиннонос – последовали за матерью.
Кесарий смотрел им вслед с надеждой и тревогой.
- Неужели и парфяне со своим нюхом его не найдут… - промолвил он.
- Нашёл! Нашёл я тебя! – загремел старческий, но твердый голос за его спиной. Кесарий резко обернулся – словно его ожгли бичом.
- Отец? – сдержанно сказал он. – Ты? Рад тебя видеть. Обходишь виноградники? Гроздья уже поспевают.
- Это ты, нечестивец, обходишь виноградники, уже примериваясь к доле своего старшего брата! Тебе мало нечестивого императорского золота!
- О чём ты, отец? – сдвинул Кесарий брови.
- Феотим, мой верный Феотим, раскрыл мне твои происки! Ты уже заправляешь в имении, как хозяин, отстранив брата! Несчастный Грига, будучи не в силах противиться твоей природной дерзости, от переживаний потерял голос, расхворался и теперь еле жив!
- Послушай, отец… - начал возмущённый Кесарий.
- Да! – Григорий-старший не дал младшему сыну закончить. – Да! Грига – сын покладистый и мягкий, словно Иаков! А ты – волосатый безбожный Исав! Только тебе первородства не досталось, одна лишь любовь к чечевице!
- А разве ты не любишь чечевицу, отец? – смеясь, ответил Кесарий. – Это у нас общее с тобой… пожалуй, что и единственное…
- Замолчи! Ты захотел похитить первородство у моего кроткого Иакова?
- У Феотима? – расхохотался Кесарий в лицо Григорию-старшему. – Это как раз он всем, как первородный твой, здесь заправлял, пока я не вмешался.
- Феотим рассказал мне о твоих хитростях! Он объяснил твою цель – а она такова, слушай, ибо я раскрыл твои замыслы!
- С великим вниманием слушаю, отец, - ответил Кесарий. – Что поведал тебе тайновидец Феотим, читающий в чужих сердцах, как в хозяйственных книгах?
- Ты собрался похитить первородство у кроткого, смиренного – добавлю ещё, и целомудренного! – брата твоего Григория! Ты принуждал его отдать тебе всё имение и удалиться в затвор! И Григорий уже был готов тебе всё отдать, но потерял голос! Вот что поведал мне Феотим, мой добрый раб!
- Феотим, добрый раб?! – задохнулся Кесарий от возмущения и гнева. – И ты, отец, веришь этому прожжённому вору Феотиму, прямо у тебя под носом торгующим твои и Григиным имуществом?!
- Да, я знаю всё! – торжествующе возглашал старец, поднимая посох. – Вы с Абсаломом сговорились сжить со свету честного Феотима! А ты… ты не только забрал у несчастного верного Феотима, моего доброго раба, все его накопления, и мои подарки в том числе, но подверг его унизительному наказанию…
- Как хорошо, что налог уже отправлен в казну, - заметил Кесарий.
- Несчастный Феотим жестоко страдает от ран! – продолжал Григорий-епископ. – Но ещё более страдает он от унижения и недоверия!
- Чего там страдать от ран, - заметил Кесарий. – Не так уж сильно его и постегали. Розги – не бичи. А твоё доверие восполнило ему всё моё недоверие, как я вижу. Так что он вполне утешен.
- Ты избрал для своего гнева только несчастного Феотима! Почему ты не наказал других рабов?
- А, по-твоему, отец, надо было всех перепороть? – усмехнулся Кесарий.
- Так было бы справедливее, сын мой! – потряс епископ посохом.
- Я так не считаю. Они были достаточно напуганы судом над Феотимом. Неразумно доходить до крайности в наказаниях – достаточно припугнуть, - ответил Кесарий.
- У тебя нет права никого припугивать в этом имении! – закричал епископ. – Всё имение принадлежит твоему брату Григорию! Запомни раз и навсегда – оно принадлежит Юлию Григорию!
- Отец, тебе нет нужды напоминать мне, что Юлию Александру Кесарию, тем более, Юлию Абсалому здесь ничего не принадлежит, - заметил младший сын.
- Он не Юлий! – рассвирепел Григорий-старший.
- Он такой же Юлий, как и я, как и Грига! – вскричал Кесарий в гневе.
- Да, это вы с Саломом сговорились! Феотим не ошибся! Ты решил хитростью прибрать к рукам братнюю долю, а его самого отправить голодать в затвор на Ирисе! Благодарение Богу, Феотим разгадал твои козни! Ты решил забрать имение у брата своего!
- Блажен ты, епископ Григорий, - торжественно возгласил Кесарий, - ибо не плоть и кровь открыли это тебе, но сам честнейший раб твой, Феотим! Кстати, - спросил деловито Кесарий и скрестил руки на груди, - Феотиму ничего тобой не завещано? И не возросла ли его доля за счет доли твоих сыновей от столь вовремя поданного совета?
- Замолчи! – взревел Григорий-старший.
- Почему это мне следует молчать, - взвился Кесарий, - когда торжествует наглая рабская ложь? Ты приблизил к себе мерзкого раба, а собственных сыновей делаешь рабами рабов!
Рот Кесария свело судорогой.
- Не тебе указывать отцу, как поступать с сыном от рабыни! – закричал Григорий-старший, махая посохом. – Я мог бы продать его, мог бы изгнать его – но оставил, склонившись к мольбам твоей матери.
- Моя мать превзошла в добродетели Сарру, а твоей ненависти к детям ужаснулся бы не только Авраам, но и хананеи, которые первенцев через огонь Ваалу проводили! Они, во всяком случае, усыпляли несчастных перед сожжением, и надеялись в своём невежестве, что их дети будут царствовать с Ваалом! А ты жизнь сыновей превращаешь в медленную пытку, и внукам отказываешь в том, чтобы видеть лик Христов! – в ярости закричал Кесарий.
- Славно ты говоришь! – воскликнул Григорий-епископ, пунцовый от гнева. – Может, ты и за Григу речи в церковном собрании теперь произносить будешь?
- А разве Феотим тебе ещё не донёс? – вскипел Кесарий.
- Доложил! – заревел Григорий-старший, как раненый бык. – Богохульник!
- Феотим-то? Да, верно, он таков, - деланно спокойно отвечал Кесарий.
- Да я и сам уже вижу, что ты не только виноградник у брата забрать хочешь и с рабским отродьем Саломом разделить, но и с кафедры меня с Григой свергнуть и арианам отдать, а то и эллинам! – наступая на младшего сына заговорил Григорий. – Слыханное ли дело – некрещёный верных поучает! Точно, задумал ты из храма христианского на радость новому цезарю сделать капище Гелиоса и Матери богов! О, то вовсе не подложное письмо было! – возгласил епископ Назианза.
- Я что-то не понимаю хода твоих мыслей, отец, - холодно ответил Кесарий, снова скрещивая руки на груди.
- Не понимаешь? – неожиданно ласково спросил его отец. Кесарий растерялся на долю мгновения – и Григорий старший ударил его посохом по лицу наотмашь.
Кесарий упал, прижимая руку к левому глазу.
- Око за око, зуб за зуб! – возгласил епископ, возвышаясь над поверженным сыном и снова и снова опуская с силой свой тяжёлый посох на его голу и плечи. – Вон из моего дома, неблагодарный и лукавый сын! Нет тебе более наследства! Посмотрим, как ты, окривев, продолжишь свою грешную и безбожную придворную жизнь!
Кесарий не вставая и уворачиваясь от сыпавшихся на него ударов, сумел откатиться по склону вниз, вскочил на ноги и нырнул в гущу виноградных лоз. Отец, размахивая посохом, последовал за ним, но тугие виноградные лозы хлестали его по лицу, обвивались вокруг его ног, и, наконец, епископ Григорий, поскользнулся и растянулся в канаве с приготовленным для удобрения виноградника конским навозом…
+++
…Кесарий, раздвигая одной рукой виноградные лозы, не убирал вторую руку от глаза, ставшего странно мягким. По щеке, под пальцами текло что-то липкое, но более густое, чем кровь. Почти наощупь, изрезав пальцы о траву, он добрался до ручья и осторожно опустил лицо в холодные струи, мгновенно окрасившиеся в пурпурный цвет.
С трудом преодолевая головокружение и слабость, Кесарий сделал несколько глотков. Он уже хотел отползти прочь от ледяной воды, искрившейся перед его единственным зрячим глазом в вечерних золотых лучах солнца, как вдруг и на эти последние искры света кто-то словно набросил серую дымку. Понимая, что теряет сознание, он рванулся прочь от ручья, чтобы упасть не в воду, а на траву – но камень, на который он оперся коленом, предательски выскользнул и скрылся в воде.
А следом за ним ничком в воду упал и Кесарий.
Когда он открыл глаза, то увидел склонившееся над ним девичье лицо. Серые глаза, с тёмными прожилками, как на киликийском мраморе, глядели на него с любовью и скорбью.