Классе в седьмом-восьмом, когда появилась новенькая с именем и фамилией из песни, звучавшей тогда на каждом школьном вечере, Артур Шпатцер забросил учебу и потерял голову. Светка Соколова, не особенная красавица, но абсолютно какая-то магнетическая, не такая как все, с преумными глазищами и толстенной косой до самой попы, сразу затмила всех девчонок и их, и параллельных классов. Были бы какие-нибудь перпендикулярные — она бы и там наделала шороху, не прилагая никаких усилий. Было в ней что-то такое, что сильно отличает девочку от ровестниц. Не то ранняя сексуальность, не то создана была она по какой-то другой формуле, и эта химия делала свое дело, а только мальчишек к ней буквально магнитило, притягивало со страшной, животной силой. Она же при этом вообще ничего катализирующего такое поведение не делала: не флиртовала, не предлагала списывать, не ходила даже на дискотеки, по вечерам не прогуливалась с подружками по поселку. Она училась, много читала, была отличницей-зубрилкой, на анекдоты и туповатые шутки-привлекалки не реагировала.
Когда Артур уже буквально занемог от страсти, необъяснимого влечения и фиолетового безразличия этой Соколовой, когда потерял всякую надежду хоть чем-то привлечь ее внимание, когда вокруг дома, в котором она поселилась, за три последних года он стоптал все кроссовки, кеды, ботинки, сапоги, превратив узкую тропинку в укатанный, широкий автобан, вдруг на классном предновогоднем часу Светка ожила и на предложение Нины Ивановны сделать костюмированный бал, ответила, что она «за» и хотела бы быть Снегурочкой.
Девчонки вытаращили глаза на скромницу Соколову, мальчишки же, кто ахнув, кто присвистнув, тут же стали предлагать свои кандидатуры в Деды Морозы. Артур не успел. Он, конечно, сразу представил, как они со Светкой вдвоем, наедине после уроков каждый день репетируют, вспомнил, как в классе втором-третьем был Котом в Сапогах и очень даже блистал как актер, промямлил что-то вроде «я мог бы…», но уже все равно было поздно.
— Дедом Морозом, как всегда, будет физрук Роман Геннадьевич, — успокоила всех страждущих стать дедушками для Снегурочки классная. — Он каждый год у нас работает Дедом Морозом. А вот ты, Артур, кстати, мог бы стать пажом Снегурочки, мальчиком Новым Годом, не желаешь?
Артура и эта роль устроила, он с радостью кивнул «да». И даже слова Нины Ивановны о том, что Новый Год должен быть маленьким, как раз как «наш воробышек Шпатцер», его не обидели. Маленький рост Артура являлся, скорее, его сильной стороной — он в школе был лучшим гимнастом, все награды его освещались на стенах холла, все они имели только первую степень, все его медали ниже «золота» не опускались никогда. Кличка «фриц» у Артура появилась в пятом классе, когда на первом же уроке немецкого учительница, похожая на молодую гестаповку с тонкими губами из «Семнадцати мгновений весны», радостно перевела его фамилию на русский — «воробей» — и заметила, что рада в этом 5 «А» иметь «своего», немца. Лучше Фрица никто не умел за секунду съехать по перилам с третьего этажа, кроме Фрица никто не умел сесть на шпагат, а то, что его, слава богу, из евреев записали на такой ранней стадии в немцев, и его самого, и родителей, очень даже устроило.
Ни в каких репетициях Артур-Новый Год не участвовал, а на вопрос, что он должен будет делать, Роман Геннадьевич захлопнул коптерку, в которой у них каждый вечер теперь шли репетиции со Снегурочкой, и сказал насмешливо «Колготки Снегурочке подтягивать, ты же паж! Иди-иди, твое дело репетиций не требует, все — по ходу, на месте, потом, потом… Мешок носить будешь.»
В молодого физрука, как и положено во всех школах, были влюблены все девчонки-старшеклассницы, но Артур гнал от себя даже подозрения в том, что и Светка могла клюнуть на такое сомнительное предприятие. А противный какой-то, гнусный, сверлящий червяк все же ел мозг больше и больше — окно коптерки на втором этаже школы светилось каждый вечер до такого позднего времени, что уже покрытый сосульками Артур, приходил в бешенство и ярость, какую никогда испытывать до сих пор не приходилось. Видеть, как они вдвоем с физруком будут выходить из школы, Артур не хотел, поэтому, как только гас свет на втором этаже, он перепрыгивал через школьный забор и шел домой, на параллельную школе улицу.
Ему, гимнасту и ловкачу, подняться на второй этаж по водосточной трубе или даже просто по выступающим частям здания, ничего не стоило, но очень не хотелось увидеть то, что он увидеть предполагал.
***
Только три человека в огромном праздничном зале могли понимать, почему Снегурочка не веселит народ, почему молчит, почему чуть не плачет.
— Ты что, Соколова, творишь?! Сама напросилась, а замерла как верста коломенская?! Две недели репетировали, чтобы сейчас в короне постоять?! — дергала за широкий блестящий рукав Снегурочку Нина Ивановна.
— Давай, давай, Артур, весели детей, попрыгай, пошути, не умеешь, что ли… — Нина Ивановна пыталась, стоя за спинами главных персонажей, руководить балом.
— Соколова, не тормозим! Слова забыла?! — Роман Геннадьевич ущипнул Снегурочку так не по-детски, что Светка вскрикнула, вызвав смех зрителей. Она покраснела, в следующую минуту стала белой, как снег и… выбежала из зала.
— Вот так Снегурочка у нас! — расхохотался физрук-дед Мороз. — А ну-ка позовем ее, ребята!
И пока зал кричал «Снегурочка! Снегурочка!», Артур бегал по школе, пытаясь ее найти и сам.
— Светланку, что ли, ищешь, Артур? Так убежала она. Прямо так, без пальто и выскочила, — окрикнула Артура вахтерша. И развела руками, приговаривая, — Эх, Рома, Рома…
***
Новогодние каникулы Артур провел под окнами Светкиной квартиры, ни разу не увидев ее ни за прозрачными занавесками, ни выходящей из подъезда куда-нибудь по каким-нибудь делам. От неизвестности он изнывал, но войти в квартиру не отважился — Светка, всегда к нему безразличная, теперь, как ему казалось, больше всех ненавидела за что-то именно его. И когда после затяжного зимнего отдыха она не появилась в классе, он испугался так, как еще никогда в жизни ничего не боялся. Нина Ивановна вошла в класс, поздоровалась, поздравила всех с новой четвертью и с тем, что скоро выпускные экзамены и выпускной бал, и сообщила как обычную рабочую новость, что «Света Соколова от нас ушла в связи с переменой места жительства».
«Какой переменой, какого жительства?!» — Артур вскочил из-за парты и в крике своем возмущенном наконец выдохнул двухнедельное волнение. — «Там же она живет! На Пушкина!»
Все рассмеялись, а Нина Ивановна пояснила, что, мол, родители Светлане купили свою собственную отдельную квартиру, и теперь она живет не с бабушкой, а одна. А родители опять уехали в Африку, они ведь у нее какие-то исследователи.
Родители Артура в последние пару лет жизнью сына интересовались только теоретически, ждали окончания школы. А пока со своей разбирались: разводились, сходились, мотались по командировкам, на время приезжали на родину и опять уезжали на родину историческую, где оба успели обзавестись малым стоматологическим бизнесом, чтобы подготовить фундамент для единственного чада там, за пограничным столбом. Бабка с дедом надзирали за физическим здоровьем внука. Дед расписывался с дневнике за родителей в день оплаты коммунальных платежей и считал это своей основной работой, выполненной добросовестно. Бабушка с удовольствием работала с утра до ночи в аптеке при железнодорожной больнице, приходила уставшей, но не настолько, чтобы не рассказать очередную страшилку об очередном «ой-каком-тяжелом-пациенте». Так проходили день за днем, месяц за месяцем.
Найти Светку Артур пытался не раз, но все гнали его зачем-то как чуму от порога. Бабушка ее, вечно суровая и неприступная, теперь и вовсе стала похожей на Снежную Королеву-старуху — захлопнула дверь перед носом, вякнув устало: «Нече таскаться сюда! Нету ее. Фидерзеен!»
Артур совсем забросил учебу и, что хуже всего, спорт, на который втайне от родителей делал, вообще-то, ставки. Ровно до этого проклятого Нового года.
Роман Геннадьевич редко высовывался из коптерки и, в конце концов, пропал вовсе — уволился перед самым 23 Февраля. Его уход остался бы вовсе незамеченным, если бы не сборы денег на подарки учителям-мужчинам — Нина Ивановна вычеркнула фамилию физрука и сообщила, что «этого следовало бы ожидать». При этом она одновременно и украдкой, и пристально посмотрела на Артура.
***
— Фриц, у тебя что, крышу снесло, что ли?! — в распахнутое окно спальни влез Петька Кузьменков из параллельного 10 «Б». — Вы ж сочинение пишете! Меня прислали за тобой, не начинают из-за тебя одного! Ты че дрыхнешь?! Больной, блин! Госы ж! — он оступился, сорвался с приступка под окном и заорал матом уже оттуда, из палисадника: «Да пошел ты… придурок… спит, бля, а ты тут носись, как дурак…»
Артур встал не спеша, постоял перед зеркалом. Потом, так же без суеты, облачился в белую рубашку, новые брюки и полосатый галстук, вышел из дому и пошел совсем не в ту сторону, в которой сейчас весь «А» класс писал сочинение по русской литературе.
На привокзальной площади расставляли шатер заезжего шапито.
— Хилфен зи битте! — попросил худощавый старик с длинными волосами, собранными под резинку.
Артур тут же бросился помогать, перехватил из рук артиста-иностранца, канат. Он сам удивился, что вспомнил хоть что-то их уроков немецкого.
— Бист ду штудэнт? Данке, — опять понятно поблагодарил старикашка по-немецки.
Артур опять понял, и стало весело.
— Найн, ишь бин… — он не мог вспомнить ни «школьник», ни «выпускник», и сказал зачем-то, что он акробат.
На этих словах пожилой улыбчивый артист оживился, что-то залепетал и, бросив крепежи, тросы и веревки, потянул Артура в разноцветный обшарпанный вагончик, припаркованный у стены вокзала.
С этого дня Артур стал бродячим подсобным рабочим, не совсем законно, но зато на все лето и за неплохую зарплату, нанятым передвижным шапито, в котором работали в основном немцы, чехи и поляки, а руководили, ясное дело, наши, свои.
Прошло пять лет…
продолжение здесь: http://proza.ru/2013/01/04/773