***
…вони с западу едуть, мабуть - шейхи на охоту, елефанта видал, охотничего. Они яго в валенки нарядили - дивное дело!! Елефанты - воне холода не уважають. Скока шерсти то, на те пимы перевели? На елефанте нашест дубовай, на ём ведмедь ручной, на башке горшок напяленный.
Липаня делает большие глаза: Иди ты! - перекрестившись, он робко глядя на удалого товарища, спрашивает: А горшок ведмедю на башку, зачем надевают?
- А вони, как едуть, да как вурблуда водяного увидят, в шхерах, дак мужик-медведничьий, сразу горшок с ведмедя долой, и на того вурблуда науськивает, медведь вверх летить, пока цепь позволяет, а посля, крылья сложимши, на вурблуда и прянет. Тот зашхериться не успеваеть, ну ведмедь яго подымат. И хозяину несёт.
***
По обледенелым сходням, осторожно переставляя колонны ног в зелёных солдатских валенках и стёганой ватной попоне, камуфляжной расцветки, спускался слон, ведомый за хобот богато одетым бусурманином, закутавшимся в мохнатый мохеровый шарф. Голова слона, вместо традиционного султана из белых перьев, была увенчана хромированной рамой с восемью фарами-искателями, на спине - насест, видимо с медведем, закутанным в тёмную ткань. На голове шейха, красовалась коричневая норковая шапка, на лбу которой присутствовал золотой аграф со страусиным пером и средних размеров неогранённым рубином.
За спиной шейха, толпилась небольшая свита - осанистый венецианец-медведничий, кыргызка-танцовщица, «работающая» филиппинку, газовый костюмчик которой, не мог скрыть ни танцовщицыных прелестей, ни сине-пупырчатого цвета кожи, и невнятный мужик в швейцарских часах и с мешком.
Дохрустев своими расписными шлёпками, по крепкому утреннему снежку до старосты, не дойдя расстояние пары сажен, бусурман остановился, сложил ладони перед грудью, и наклонил голову. Постояв так секунду, бусурман поднял голову, глянул старосте в душу, своими чёрными зрачками и сказал - «Салам-папалам бачка, Орус - баши аскер, салам!» - староста ничё не понял.
Староста глянул через плечо на толмача, толмач, тут же зачастил перевод: - Говорит, дырастуй уважамий, гыламный насяльник дырастуй!
Шейх, не глядя, протянул руку назад, и невнятный мужик, вложил в протянутую руку мешок. Шейх, развязал верёвку, стягивающую горловину мешка, и перевернув мешок вверх ногами, тряхнул за углы.
Из мешка, щуря на солнце, едва открывшиеся фары, и поджимая лыжи жёлтого цвета, выпал, заскулив, щенок дизельного снегохода.
Старосту охватило мучительное чувство «дежа вю»: вот мощная фигура в смокинге, проломив лёд бассейна, выпрыгивает из воды на бортик, палит в охранников: вот хищные силуэты доберманов, настигающих бегущего: вот стремительные белые тени, на белых же, взрослых снегоходах, срезаемые огненными пунктирами…
Стряхнув наваждение, староста с достоинством макнул головой вперёд и ответил, степенно растягивая слова: - И вам не болеть, уважаемый.
«Калатун-бабай, ш-ш-шайтан, водкам билят нада!» - продолжил говорить шейх, тут староста немного разобрал невнятную дикцию вельможи, и, опередив толмача, улыбнувшись, сказал: - Водочки - это у нас завсегда, милости просим до хаты!