[ H.C.]
Нервные срывы под новогодние взрывы за стеклом, за окном. Где мы были, кого и за что любили,как нам было и что с нами станет потом?
Расскажи мне о мире, о тех, кто тащил тебя на буксире, о висящей на шее гире,
напившись, прослезившись, расскажи.
Пусть сегодня, в этой кухне, при потушенном свете щетинится окурками пепельница на столе.
Плавно пустеет бутылка. Посуда белеет. Какая-то свечка дрожит пусть пылко. Ты только сиди. Хочешь, вот мандарина долька, руку протяни только. Знаешь, на этом месте обычно сидит Ольга, но она далеко.
Сиди на длинноворсом ковре, если хочешь и монолитно, монотонно, унисонно молчи как разумная рыба, как каменная глыба. Не размыкай губы. Молчи о том, что уплыть бы отсюда, по морю, по воздуху - как не важно, но сделать однажды. Туда - где будет так же, но потом. Клади свою надежду прямо на этот ворс. Я помну ее в руках, я попробую поменять ее форму - сделаю попытку перелепить, выпрямить вопросительный знак в восклицательный. А не выйдет, так перепилить чтобы было их две. Не бойся, клади. Нечего там ломать, потрогаю только, если не возражаешь.
Не уходи еще, посиди. Пусть молча, но не по сети. И, знаешь, если лаконично - у нас много общего - ты конечна и я конечен.
Под новогодние взрывы, люди, что топчут потолок этой кухни, наливают и сливают в себя как в обрывы, хмелеют. А мне обрыгло так же шуметь по всеобщему поводу. В общем, ты понимаешь, конечно, что это не счастье, что это не небо - свежее, голубое, бездонное, под которым все не вечно, над которым ледяная бесконечность, необозримая вечность. Ты принесла с собой беспечность? Доставай.
Люди составляют, рисуют карты. Человек-лягушка ткнет пальцем туда где он есть. Человек-птица впитает воображением схему простора. Мне кажется, я слышу шепот твоей кожи пор. Их тихий хор. Снова за окном это вздор - разрубающий тишину взрыв-топор. Взрыв. А неуместен даже разговор. Нервные срывы под новогодние взрывы.