ЗВЕРЮГА.
Старая Коробейчиха приползла за бабкой Пелагеей глубокой ночью. Вся в слезах и, состарившись ещё на десяток лет за одну ночь, она умоляла Пелагею посмотреть её занемогшую дочь, и, если можно, отвести от неё порчу. А, что это порча, она твёрдо знает, так как дочь её не только хороша собой, да ещё и работящая больше некуда. Одним словом, девка видная, вот только сваты не идут, уж больно бедная семья. Пелагее всегда нравилась эта кроткая и милая девочка. Семья осталась без кормильца, не вернулся Фёдор с войны, и осталась Коробейчиха со своими тремя дочерьми без защитника и работника.
Вся тяжёлая работа в этом доме легла на плечи Настёны. Коробейчиха, как получила похоронку на мужа, так и занемогла. Ходить она стала только через полгода, да и то, параллельно земле, не разгибаясь. Старшая Мария была инвалидом с детства, а младшенькой Алёне и десяти не было.
Мужиков с войны вернулось всего девять человек на всю деревню. Ни лошадей, ни техники в деревне не осталось, всё уничтожили проклятые немчуги. Вот только русский дух у людей не отняли, и жили бабы, и работали благодаря этому сильному русскому духу. Чего только не натерпелись за эти военные и послевоенные годы, но веру в лучшую жизнь не потеряли. Трудились с утра до ночи в совхозе, а ночью стирали, шили, пряли, выживали, как могли. В сорока - градусный мороз, без панталон, в прохудившей обувке, рубили лес, и вывозили на волах, чтобы отстроить школу и детский сад для ребятишек. Дисциплина в совхозе была строжайшая, не дай Бог опоздать – сразу же судили, приходилось отбывать принудработы, а то и вовсе могли угодить в лагерь за тунеядство. Вот и работали, как двужильные, чтобы выжить, и выживали.
А вот скотина в эту суровую зиму начала потихоньку дохнуть. Первой пала корова у вдовы Агафьи, оставив её с четырьмя детьми на произвол судьбы. Голосила Агафья на всю деревню, а заодно с ней и все деревенские бабы.
«Цыц, оголделые!» - прикрикнул на них деревенский бригадир Митрок. Митрока в деревне побаивались и старались лишний раз не попадаться ему на глаза. Уж больно строг и сердит, был у него вид, да не только вид, все знали, что он отличался жестокостью характера. Да списывали всё это на войну. Мол, пережил человек, мало ли чего пришлось повидать на фронте. Вон медалей, сколько на груди носит, и китель военный не снимает. Митрок откровенно требовал к себе уважения односельчан, да не больно его уважали, ходили слухи, что он и пороху – то не нюхал, а служил при штабе по хозяйственной части. Об этом как – то проговорилась его жена. А ещё ходили слухи, что падок Митрок до баб и молодиц, особенно вдов, которых некому защитить.
Пришла беда и в дом Коробейчихи. До отёла её бурёнке осталось несколько дней, а коровушка перестала вставать на ноги. Да только беда не ходит одна…
Пелагея натянула на себя мужний тулуп и, погасив лампу, молча пошла за Коробейчихой. Тревога, с какой она рассказывала о Настёне, передалась Пелагее, и обе женщины торопливо зашагали к дому Коробейчихи. Снег скрипел под ногами, а мороз, как бы подгоняя женщин, жал во всю январскую мощь. Перед самым домом прямо под ноги к ним выбежала чёрная кошка и от испуга бросилась в сторону.
- Ох, видно, смертушка пришла к моей дочурочке, - заголосила Коробейчиха. – За что же ты, Боженька, караешь меня? Неужто тебе одного моего Федора мало?
- Что же ты за мать такая, что живое дитя хоронишь? – возмутилась Пелагея. – Ты бы лучше девке отдыху больше давала, а то заездила, как дармового коня.
Коробейчиха притихла, засопела носом, но возражать Пелагее побоялась, а вдруг, откажется осмотреть Настёну. Настёна единственная опора в их семье, без неё им не выжить.
За ситцевой шторой, на деревянном топчане лежала Настёна. Пелагея дала знак Коробейчихе сидеть, молча, а сама шагнула за штору. Настёна лежала, запрокинув голову, волнистые волосы прилипли к мокрому лбу, а лицо её пылало как маков цвет. Глаза открыты, зрачки расширены, взгляд устремлён в потолок. На появление Пелагеи она не отреагировала, только слегка вздрогнули пальцы, сжимавшие простынь. На лице девушки застыла маска страха. Пелагея поводила рукой над лицом Настёны, и ласково дотронулась до её руки. Над чем – то поразмыслив, она приказала Коробейчихе собрать детей и выйти в сени.
«Ждите, пока позову, сами не входите», - строго приказала она.
То, о чём довелось узнать Пелагее в эту ночь, повергло её в ужас. Столько лет прожила она на свете, а с такой откровенной жестокостью столкнулась впервые.
Вот о чём поведала ей Настёна, после того, как Пелагея привела её в чувство.
Чтобы спасти корову, Коробейчиха послала дочь в воры, то есть сходить в совхозный стог за сеном для коровы.
«Да смотри не попадись, а то засудят, а мы тут без тебя пропадём», - наставляла она Настёну.
Настёна пробовала возразить, но жуткий вой матери, от нагрянувшей на них беды, толкнул её на улицу в кромешную тьму. Страх, мороз и леденящий ветер заставили девочку ускорить шаг. Прижав к груди верёвку для сена, она, спотыкаясь в сугробах, брела через поле к лесу, где в смутном очертании виднелся стог сена. Сквозь завывание ветра она отчётливо услышала ржание лошади. Настёна остановилась, и некоторое время постояла, прислушиваясь к ночным шорохам. Вокруг было тихо, лишь ветер пел свою печальную песню. К таким завываниям ветра Настёна привыкла, она их слушала по ночам и мечтала о своей девичьей доле. Сейчас она особенно остро ощутила, как ей не хватает отца, его крепких мозолистых, но таких нежных рук, что из глаз её брызнули слёзы. Больше всего на свете она любила зимние вечера, когда отец брал её к себе на руки, усаживал на колени и рассказывал всякие истории, от которых у неё дух захватывало. Она старалась расти храброй и сильной девочкой, чтобы отец гордился ей. А он, не имея сына, всю свою отцовскую заботу и нежность дарил Настёне – своей любимой дочурке. Даже мать иногда ревновала их друг к другу. Отец всегда шутил и говорил: «Вот родится у нас мужик, тогда забирай Настёну и учи портки штопать». И видя, как Настёна кривила губы и хмурила лобик, ещё крепче прижимал её к груди, и гладил по голове.
Воспоминания об отце захлестнули сознание девочки, и она, словно в тумане, подошла к стогу. Разложила на снегу верёвку и только собралась выдернуть клок сена, который с таким трудом поддавался её детским рукам, как её крепко схватили чьи – то грубые, сильные руки. Настёна в ужасе закричала, и её рот тут же накрыла жёсткая, вонючая рукавица. Мужчина с силой прижал Настёну к стогу. На долю секунды у неё хватило сил, чтобы оттолкнуть обидчика, и они упали разом на снег. Перед глазами Настёны мелькнуло злобное и похотливое лицо совхозного бригадира Митрока. От страха она потеряла дар речи. А он, тем временем, начал срывать с неё одежонку и лапать руками за ноги.
«А ляжки у тебя худоваты, ну да ничего, сойдёт…» - хихикнул он и больно ущипнул девочку.
Словно молния ударила по голове Настёну, и она осознала весь ужас своего положения.
«Дядя, Митрок, не надо, пусти меня, - взмолилась она. – Я ещё маленькая, мне только пятнадцать лет».
«А я говорю, сойдёшь», - грубо бросил бригадир и начал всей пятернёй грубо обследовать интимные места Настёны.
Настёна поняла, что ей добром не вырваться, и начала кричать, звать на помощь и сопротивляться, что было сил. Да только о каких силах могла быть речь между девчушкой, замученной непосильной работой, и сорокалетним мужиком, набивавшим своё брюхо за счёт обездоленных людей. Тяжёлый кулак обрушился на голову Настёны. Язык, руки и ноги её стали безжизненными. В полусознании она ощущала, как жгучая боль разрывает её тело. Она пыталась умолять, но тщетно, её никто не слышал. Митрок злился, что Настёна лежит неподвижно, и пытался причинить ей ещё большую боль, чтобы она шевелилась.
Сознание вернулось к Настёне, и она увидела перед собой дьявола. Лучше бы ей умереть…
Липкий пот с лица злодея капал на Настёну, обжигая мерзостью. В глазах насильника светился красный свет, они были налиты кровью.
«Ну, шевелись, стерва, - прорычал Митрок и вошёл в неё так, что Настёна опять потеряла сознание. – Ничего, выходишься», - прошипел зверюга и ещё долго глумился над чистым нетронутым девичьим телом.
Митрока не мучили угрызения совести, он злился от того, что Настёна так долго не приходит в себя, а ему ещё надо дать ей наставления и запугать, чтобы она не проболталась и никому не рассказала о случившемся. Он взял горсть снега и бросил в лицо девочке. Настёна застонала и открыла глаза. Перед ней на коленях стоял бригадир и методично застёгивал пуговицы на ширинке.
«Хватит спать, развалилась тут. Или понравилось, а может, ты ещё хочешь?»
«Не надо», - еле шевеля губами, прошептала Настёна и её стошнило. Боль новой волной захлестнула её тело.
Настёна осознала, что с ней произошло, и горько зарыдала. Она с трудом натянула на себя изорванную одежду и села, обхватив голову руками. Ей не хотелось жить…
Больше всего на свете она хотела оказаться там, на том свете, рядом с отцом.
Митрок грубо схватил её за воротник и приподнял от земли. Его лицо оказалось рядом, злые глаза, как буравчики, сверлили Настёну.
«Запомни, девка, одно твоё слово против меня и я сошлю тебя на Соловки, оттуда ты уже никогда не вернёшься. Так что выбирай: или молчишь, или лагерь. За кражу государственного добра, в такое трудное для страны время, тебя не пощадит никто. Ну и, твои тут без тебя подохнут. Считай, что ты легко отделалась».
Он оттолкнул девочку от себя, и она упала на снег. Митрок вытянул несколько горстей сена, завязал их верёвкой, и приказал Настёне нести, а сам поехал вслед на коне.
Настёна несла не больше десяти килограмм сена, но эта ноша показалась ей самой тяжёлой, а дорога домой самой длинной и долгой. Всю дорогу до самого дома Митрок глумился над Настёной и запугивал её. Она плохо соображала, о чём он говорит, но смысл его наставлений она уловила точно.
Ещё долгое время она сидела в сарае, обняв за шею корову, а та лизала её лицо, руки шершавым языком, а Настёне не было от этого больно. Они понимали друг друга, и у обеих у них текли крупные солёные слёзы.
«Что так долго, аль сильно замело», - сонным голосом спросила Коробейчиха.
Ничего не ответив, Настёна прошла за штору. Вспыхнувшая свеча осветила синяки на её поруганном теле и Настёна без чувств упала на топчан.
Обнаружив утром неподвижную, всю в жару Настёну, Коробейчиха решила, что Настёна простудилась и начала предпринимать попытки отпаивать её травами. А когда девочка к третьему дню в бреду стала звать и просить отца, чтобы он пришёл за ней, Коробейчиха не на шутку испугалась и позвала бабку Пелагею, чтобы помочь Настёне от дурного сглаза.
Пелагея обладала сильными навыками народной целительницы. За неделю ей удалось поставить Настёну на ноги. Мудрая Пелагея помогла Настёне справиться с её бедой, вернула девочку к жизни.
«Если кто в деревне узнает, я наложу на себя руки», - твёрдо сказала Настёна не детским голосом.
А Пелагея ещё твёрже ответила: «Ирода Господь покарает».
Ровно через месяц Митрок возвращался из центральной усадьбы совхоза поздним вечером. Там он задержался на собрании. Проезжая через лес, лошадь чего – то сильно испугалась и понесла. Возок обернулся, и Митрока ударило о сломанное дерево. Лошадь прибежала домой без возка, в одних оглоблях.
Нашли Митрока через несколько часов. Он был в сознании и сильно кричал. Пришли за бабкой Пелагеей. Жена Митрока умоляла её посмотреть мужа. Бабка Пелагея молча, вошла в дом, подойдя к пострадавшему, и, глядя ему в глаза сказала: «Да воздастся каждому за содеянное, по заслугам», - и тихо добавила. – «Пролежишь ровно три года, а там видно будет. Покаешься, примешь веру, может быть и поправишься…».
МИтрок смотрел на неё широко раскрытыми глазами и ничего не смог вымолвить, а она вышла из дома и молча, ушла.
Говорили, что три дня никто не видел бабку Пелагею. Три дня она молилась и не выходила из дома. А потом пришла к конторе и посоветовала людям выбрать нового бригадира. Так и сделали, потому что сильно уважали Пелагею за справедливость и мудрость.
Митрок пролежал в постели три года. Люди обходили этот дом стороной. Ни у кого не нашлось сочувствия к этому дьяволу. Бабы на селе вздохнули свободно. Люди почувствовали облегчение, а Митрок в злой тоске повесился на собственной кровати.
Вскоре, после смерти Сталина, Настёне удалось вырваться из деревенской глуши в Ленинград. Забрала её к себе тётка и устроила на работу. Вслед за Настёной покинула родительский дом повзрослевшая Алёна, и лишь Мария осталась доживать свой век с больной матерью. Коробейчихе исправно шли переводы и посылки от дочерей из города. Каждый год приезжала Настёна с красавцем мужем и Алёнкой в отпуск к родным и всегда, в первую очередь, навещала бабку Пелагею, дарила ей подарки и долго засиживалась у неё в гостях.
2004 год.