[Посвящается Н.С.]
«Сыро-серый ветер осени продырявил нас где-то. Где-то там, где теперь сочится наружу жизненная энергия нашей молодости…».
Одиночество. Одиночество в сети. Одиночество в толпе, одиночество в большом городе… Успеть бы, дожить бы, встретить бы, не сдохнуть невстретивши. Как тяжело писать позитивно, и как правы те, кто знает, что черпать глубокое вдохновение в радости - талант, а в полудепрессивном состоянии - необходимость некоторых из нас.
Никто тебя не понимает, правда, друг? Да ты и сам себя не понимаешь. Кто я, куда и зачем иду и кому это надо? Ничто, и уж тем более никто не ответит тебе на этот глубокий вопрос. Разве только смерть что-то знает; разве только она - не кромешное ничто, а «что-то» за плотским пределом пяти чувств. Нет, не ответит, но не переставай задавать себе вопросы.
Она уставшая и сидит в вечернем вагоне метро – красивая, одинокая в толпе. Молодостью светит, пусть уставшей офисным рабочим днем, но все же молодостью. А он как глянет: красивая, сидит одна; «она как я - такая одинокая в этой толпе».
В его взгляде появляется матовая глубина, откровенной силы чертовщина. Он украдкой начинает на нее поглядывать. А она живая – в ней что-то есть такое, о чем врачи еще не ведают и этот отрывистый сильный взгляд начинает на себе чувствовать; глаза, рефлексом велят голове показать это что-то; голова показывает; глаза встречаются. Встречаются и видят матовую глубину взгляда напротив. Сильную, чертовскую глубину. И они отвечают на это ошеломленным любопытством, - глаза начинают разговаривать. Взгляды начинают плести узорчатую ткань между ними. Он, доверяясь чертовой силе интуиции, загадывает: «выйдет на одной со мной станции – нельзя не заговорить, каяться будешь, судьба, сила, пять чувств ничего не знают...».
Господи, выходит! - судьба, сила, пять чувств ничего не знают. Беги, догоняй, говори что попало; не потеряй! «Как тебя зовут?». – «Катя». - «Давай дружить, Катя?», - изо рта, а из глаз все то же вопросительное: «ты же помнишь, как наши глаза сплели между нами волшебную ткань?». - «А у меня молодой человек есть…» - изо рта, а из глаз все то же: «Я ведь помню, как наши глаза сплели между нами волшебную связь». И уходит. А волшебная ткань еще не совсем порвалась, еще ниточки там, только рваться начинают, и он тащится чуть позади, и: «но, может быть, а?»… А ткань уже на последней ниточке, и она понимает: «Не хорошо это все…». И ему: «Тебе бы понравилось, если бы твоя девушка так… », - не находит деликатного продолжения и обрывается многоточием. А он это многоточие проглатывает и придавленным голосом его заглаживает: «да, да, правильно, ты молодец, все правильно». И отворачивается, отстает, встает. А она уходит. Ткань совсем порвалась уже, и за ней неопределимый пятью чувствами кусочек тянется, а на конце его будто окровавленная, дрожащая частичка его самого сокровенного душевного уголка уходит с ней. А рядом с ним, на таком же кусочке оборванной, волшебной некогда, но уже погибающей ткани дрожит умирающий кусочек ее откровенного, честного кусочка души. Души, которая так одинока в сети, городе, толпе, мире…