В чужие руки

Иван Никульшин
Баба Тоня Кульчицкая, бывшая работница завода «Прогресс», надумала продать корову. Хотя и жалко было расставаться с ней, со своей кормилицей-поилицей, но как вспомнит, что с коровой придется зимовать  в селе: опять дважды на дню печку топить, к сараям дорожки пробивать после метельных ночей, на морозе студиться, убираясь во дворе, пойло греть, сено задавать, -  так сразу же всякая жалость отпадала. Оно, конечно, дети помогут: на день-два сын с зятем приедут, но потом, после их приездов, еще противнее слушать злобное завывание ветра в ночи, сидеть одной в холодеющей избенке и ждать неведомо чего. В городе теплая квартира: сходила в магазин, истратила свою пенсию на покупки – и поглядывай из окошка, как народ на улицах гуляет. И дети тут же, под боком, нет, больше ни за что не останется она на зиму в этой глухой, безлюдной деревушке. Как ни крути, а корову все-таки придется  избывать.
Ей казалось все это делом простым и обыденным, а потому и легким. Все так же весело и легко она разослала с оказией объявления по окрестным деревням и совсем успокоилась, поджидая покупателей.
А вскоре и покупатели нашлись. Приехали в телеге из села Печино муж с  женой, старики пенсионного вида. Бабе Тоне они понравились. Люди пожившие, простые и, по всему, добрые. В такие руки не жалко было отдать свою Дочку. Очень уж не хотелось  избывать ее кому ни попадя. Сама, можно сказать, выпестовала корову, из телочек вырастила, свыклась с ней, вот и разговаривать стала как с существом близким и все разумеющим.
Покупатели 0- дед Иван с бабкой Ниной – не единожды обошли  корову, оглядели со всех сторон, потрогали отвисшее вымя и остались довольны. Тут же предложили свою цену, хотя и не очень высокую по нынешним деньгам, но вполне сходную, и хозяйка выставила магарыч. За столом быстро освоились, разговорились и даже как бы вроде сроднились.
Однако разговоры разговорами, а надо было собираться в дорогу.
Баба Тоня взяла ведро-доенку, накрошила хлеба, оборотала корову и вывела ее за двор. Корова вела себя настороженно, косилась на пришлых людей, однако не капризничала. На луговине за овражком баба Тоня передала доенку с хлебом новой хозяйке и велела корову покормить. Дочка от  хлеба не отказалась, и новая хозяйка погладила ее. Но едва она приняла от бабы Тони конец веревочного повода, как вдруг корова заволновалась и стала рваться из рук, высоко задирая голову и всхрипывая. Баба Тоня  принялась подталкивать ее и приговаривать:
- Ну иди, иди, Дочка! Не бойся, это теперь твоя хозяйка… В добрые руки передаю…
Но корова перестала ее слушаться. Она еще сильнее упиралась копытами, взрывая дернину с поникшей осенней травой, металась по сторонам и тяжело дышала. Каштановая шерсть взмокла на ее округлых боках и сбилась в сосульки.
На выручку старым женщинам кинулась молодая дачница  Галина Михайловна.  Она тоже  принялась подталкивать корову, уговаривая ее. Все теперь были заняты Дочкой, кроме деда Ивана, который стоял возле подводы и поглаживал морду беспокойного жеребчика.
 Они еще долго бились с коровой, и в конце концов она вроде бы сдалась. Перестав упираться копытами, лишь клонила голову и с шумом дышала, резко выталкивая из своих ноздрей горячий утробный дух.
-Доченька, Доченька, - все так же уговаривала ее баба Тоня. – Умница ты моя. Успокойся…
и потихоньку подталкивала корову к бабе Нине, к ее новой хозяйке. Та накрошила еще хлеба. Теперь уже в подол передника. Но и он не привлек корову.
Они и с одной стороны заходили, и с другой , уламывая животное, и уже когда казалось, что все их труды напрасны, с коровой вдруг что-то произошло. Она сама шагнула к своей новой хозяйке, мордой ткнулась ей в живот и замерла, дрожа всем телом. Из ее больших агатовых глаз покатились крупные прозрачные слезы. Баба Нина увидела их , роняя хлеб, всплеснула руками.
-То-о-ня-а,- воскликнула она нараспев, -посмотри, корова-то плачет!
Баба Тоня  кинулась к Дочке, обхватила ее за шею и тоже принялась плакать. Вслед за ней заплакала и молодая дачница Галина Михайловна, впервые увидевшая коровьи слезы. А там и баба Нина не выдержала.
Дед Иван, от подводы наблюдавший за этой сценой, неловко топтался возле беспокойного жеребчика и время от времени за его всклокоченной гривой прятал свое безбородое лицо. Жеребчик пританцовывал в оглоблях и беспокойно всхрапывал, позвякивая сбруей.
Дед Иван первым не выдержал и прикрикнул на женщин:
-Ну, хватит мокроту разводить! К дому пора…
баба Тоня и баба Нина одновременно потянули корову за повод, и она покорно пошла за ними. Так же покорно дала привязать себя к телеге, и когда баба Тоня на прощанье опять обняла  ее и поцеловала, корова повернула к ней свою мокрую от слез морду и лизнула в лицо шершавым коровьим языком.
Дед Иван тронул жеребчика, баба Нина с прутом зашла сбоку, корова качнулась из сторону в сторону и, тупо уставясь в землю, побрела за телегой медленным подневольным шагом. Она несколько раз огладывалась на свою прежнюю хозяйку и при этом тягостно, призывно мычала.
Когда корова оглядывалась, баба Тоня, жалостливо морщась, вскидывала руку и махала ей. Она стояла рядом с Галиной Михайловной, и обе они плакали, глядя вслед уходящей подводе.
Вскоре подвода совсем скрылась за дальним выцветшим  бугром, и вокруг стало серо и пусто, как это бывает при близком осеннем ненастье.