Илью Сергеевича Глазунова надо уважать и, по возможности, любить хотя бы за две вещи, одну из которых его биографы всегда с восторгом отмечают, а о другой как-то не говорят.
Первая, конечно, великолепные иллюстрации к Достоевскому. Даже если вы не помните их автора, пролистывая томики этого мрачного гения, то наверняка помните глаза нарисованных Глазуновым героев Федора Михайловича: огромные, распахнутые и до жути трагичные. Это такой фирменный знак художника: у него и революционеры Кубы с такими же глазами. Будто каторгу прошли, как Достоевский.
А вот вторая вещь, о которой биографы молчат, куда как любопытнее.
Я помню выставку Глазунова в Манеже в восьмидесятые годы. Очередь - человек по шесть в ряд - опоясывала Манеж! Стояли часами, с шести утра, когда открывалось метро. Забавно было то, что из Александровского сада на эту очередь мрачно глядела в тот же ранний час другая очередь - в Мавзолей Ленина.
Но к Глазунову людей шло больше!
То была выставка, выпадающая из привычной реальности. Илья Сергеевич вообще, по-моему, склонен делать то, что выпадает из обыденности. Из принципа склонен. Запомнились мне почему-то две картины: «Князь Олег и Игорь», она сейчас уже классика (это осматривая ее, Владимир Владимирович Путин посоветовал Глазунову удлинить меч у князя Олега: «А то выглядит, как перочинный ножик... Им как будто колбасу режут»). И еще - портрет какой-то уж очень (с избытком!) русской девушки, необычный тем, что она смотрела в окно, а вместо рамы картины был наличник! Старый, короедами траченный.
Народ просто ломился в Манеж! И спасибо Илье Сергеевичу за ту очередь. На моих глазах впервые такая многоголовая «змеюка» струилась не за колбасой! Выставка Глазунова была «другим» в тщательно отстроенном социалистическом мире. Это был не протест и не глоток свободы, это был отчаянно дерзкий взгляд на страну и ее историю, о каком тогда и не заикались даже. Так что если хотите понять нас, тогдашних, советских, надо смотреть Глазунова. Только смотрите внимательно. Он человек большого размаха и с претензией на мессианство. Отсюда его нафаршированные ликами революционеров, царей и писателей полотна вроде «Вечной России». Их надо просматривать бегло. Они цепляют. Но, во-первых, это списано (в хорошем смысле этого слова, как идея!) у Нестерова - «На Руси. Душа народа». А кроме того, это все-таки конъюнктура, вызов обществу. Как стихи Евтушенко к некоторым политическим моментам - прекрасные, но не вечные.
А что вечно у Глазунова?
Я думаю, портреты. Тут мало кто стоял с ним рядом. Он высок! «Женский портрет», портрет Достоевского - «Ночь», «Нина в шубке», «Портрет жены художника», «Девушка в платке» - вот Глазунов, который не борется за русскую идею (он - монархист по убеждениям), не пытается вместить всю историю в один холст и не шокирует пафосом бересты и наличников.
Это его тайное, глубинное. Это удивительная искренность мальчика из блокадного Ленинграда, которого когда-то под бомбами вывозили через Ладогу. Там он навсегда запомнил глаза обреченных, но не сдавшихся людей и понял, что суть человека остается в вечности, даже если он уходит с убитой полуторкой на дно озера смерти на Дороге жизни... Он запоминает эту суть. И рисует ее...
Не знаю, честно говоря, зачем он так цепляется за свои масштабные полотна. Впрочем, все это - дело вкуса. Каждый оставит в себе впечатление от Глазунова сам. Но что бесспорно, для всех нас он оставил уже самое главное в его противоречивой жизни: в 1987 году создано уникальное учреждение - Российская академия живописи, ваяния и зодчества.
«Считаю, что миссия педагога-художника - воспитать личность, которая понимает свое время и владеет всем арсеналом высокого реализма школ прошлого, скажем, Ренессанса, лучших русских мастеров».
К последним Илья Сергеевич, бесспорно, относится и сам...