Кажется, мне было семь лет. Вернее, исполнилось в этот день, 15 мая. Я в новых черных лакированных туфельках прыгаю с досочки на досочку, стараясь не запачкать даже подошвы. Нахоженный за зиму, плотный, со льдом снег, только сошел с тротуаров. Влажные темные доски, отогревались на солнце, и благоухали чем-то таким родным… чуть позже поняла – деревом.
Да, именно, деревом. Этот запах кружил мне голову, и я, лавируя, как балерина, осторожно шаг за шагом шла по весне.
Растаявшие тротуары на Севере, это – весна! Неповторимая.
Потому что ее долго ждешь. Начинаешь ждать уже после Нового года.
После января – февраль! А первого февраля, я заметила, солнце - во все окна! Откуда оно так – вдруг – появляется!?
Ведь еще вчера небо ничего хорошего не предвещало. Серый полог висел низко – это от тяжести солнца, которое налилось, как перезревший плод, чтобы брызнуть лучами неожиданно, прямо в глаза.
И в тот день, в самой средине мая, снег еще не весь ушел со двора.
Черная жирная земля, вырвавшись из плена, дышала тяжело, исходя паром. Кое-где из нее проглядывала уже молоденькая травка, через три дня она будет стоять при полном параде, волнуя изумрудной нежностью, как женщина, протянувшая руки к солнцу.
А пока она с любопытством озиралась вокруг, радуясь всему, что видела окрест, только жалостливо поглядывала на снег, оставшийся по углам, в тени. Он старым, больным, серым псом лежал недвижно, с печальным взглядом, и сох на глазах.
Небо, освободившись от бремени, вспорхнуло высоко, и, оставшись там, колыхалось голубой газовой косынкой, какую мне родители привезли из самой Москвы. Изредка в некоторых местах под сводом этого божественного купола пролетали белые пушинки, и я, смеясь, дула на легкие облака, запрокинув голову вверх, и чуть не угодила в лужицу, в которой уже купался вместе с воробышком кусочек неба.
Небо было везде. Казалось, скоро станет все голубым. Бросишь взгляд на окно – видишь небо! Заглянешь в глаза сестренке – и там небо! Даже в бочке с дождевой водой плавает - небо! О, сколько неба! Я вдыхала, вдыхала влажный воздух, и он казался мне голубым.
Потому, наверное, чуть повзрослев, я написала:
Всем снится розовое детство,
Мне снится – голубое.
Все голубое – лес и небо!
А солонце – золотое!
Я в платье голубом сижу,
В окошко синее гляжу.
Своими синими глазами -
Я голубые все ищу…
Но это мне было уже лет пятнадцать.
А тогда, в те блаженные минуты моего гулянья возле дома, из соседнего двора, который был отгорожен от нашего живым заборчиком, пряслами из тала, зеленевшими уже на верху, вдруг
неожиданно вырвалось залпом среди утренней тишины: «Дуй, пастух, в дудочку на заре… Я рано, рано с зорькою встану…», перемахнув границу между дворами, это музыкальное чудо радостно неслось прямо ко мне.
Я замерла на месте. Нет, я полетела навстречу… Это оказалось так созвучно моему настроению, каким-то новым ощущениям моей еще неокрепшей души, что незамысловатая песенка пронзила меня насквозь и осталась во мне навсегда.
Сколько я переслышала песен до и после этого, но ни одна меня так не задела, как эта, выпорхнувшая с трепетом из ближнего двора. Из черной тарелки, прикрепленной на столбе молодым соседом, ведь весна! Ни одна…
Она зачем-то мне была послана тогда. С того дня и до нынешних пор стоит мне заслышать лишь самые первые нотки этой веселой мелодии, по мне проходит сладкая дрожь.
Это прохладное дуновение весны уносит меня во двор отчего дома.
Где осталась настоящая весна...