- А я уж было подумал, что кто-то из «блюстителей нравственности» нашёл моё логово, - сказал он, обнимая меня. - Слава богу, что это ты. Рад тебя видеть. Ты даже не представляешь, как я рад тебя видеть, Джон!
- У тебя пациент, - сухо напомнил я, кивая на всё ещё не пришедшего в себя Морроу.
- А, чёрт с ним, отлежится. Не в первый раз. Как ты меня нашёл? Ведь я был уверен, что ты считаешь меня умершим.
- Считал до недавнего времени.
- Хм... Где же я оплошал? - он улыбнулся, в то же время сведя брови, и лицо отразило очень симпатичный интеллектуальный сарказм.
Я смотрел на Дэвида и не узнавал его. Я помнил его несчастным, опустившимся человеком — сейчас передо мной был кто-то совершенно иной: сильный, уверенный в себе, он даже помолодел.
- Ты не похож на себя, - сказал я ему.
- Неужели так переменился? Надеюсь, не постарел?
- Нет, ты не постарел, Дэви. Ты... Я не знаю, как это назвать.
- С тем сумасбродством покончено, - он коротко нервно рассмеялся. - Кому это нужно: бренди, виски, опий! Я покончил с саморазрушением раз и навсегда. Скоро и с этим, - он обвёл рукой какой-то неопределённый круг возле себя, - тоже будет покончено. Куплю практику, обзаведусь помощником... Слушай, Джон, а у меня идея! Помощник, да! Ты не хочешь стать моим помощником?
Я не знал, что ему сказать. Где-то в глубине моей души, очевидно, зародилась глубокая внутренняя дрожь, и постепенно я оказался объят ею. Дэвид продолжал что-то говорить — я не слышал его. Я видел своим внутренним взглядом Холмса — его насмешливую улыбку, длинные нервные пальцы, то перебирающие бахрому скатерти, то, сцепленные, замирающие в обхват приподнятого острого колена, его серые внимательные глаза. Я вспоминал «Голубое Озеро» и игру «в гуся на вертеле», в которую, я думал, однажды сыграл мой брат, я вспоминал, как, перепуганный и продрогший, рыдал на плече Холмса, а он успокаивающе гладил и перебирал мои волосы, а меня это беспокоило, потому что я думал о содомии.
- Ты не очень любишь женщин... - заметилил я вслух, и Дэвид рассмеялся:
- Умный мальчик. Нет, Джонни, мне нельзя их не любить — они мой хлеб с маслом. Ты просто не представляешь, насколько опрометчивы эти нелепые создания. Рабыни чувственности. Стоит погладить их по шерсти, и с ними можно делать всё, что угодно.
- Ты гладишь их по шерсти? - недоверчиво спросил я.
Он снова засмеялся:
- Приходится, Джонни, приходится. Без этого из них и медного гроша не выжмешь.
- И много удаётся выжимать? - я старался, чтобы мой голос звучал без эмоций — чистый интерес.
Лицо моего брата на мгновение преобразилось — на нём появилось незнакомое мне, жёсткое, даже жестокое выражение.
- Да всё, - сказал он.
- А потом концы в воду... Ловко. У тебя процветающий бизнес. Я прямо горжусь тем, что ты — мой брат. Вот только... как же ты собираешься легализоваться? Тебя считают умершим. Притом твои жертвы и их родственники прекрасно знают твоё имя, ты его, похоже, особо и не скрываешь...
- Ну... с опознаниями трупов бывают ошибки. Пример тому небезызвестная тебе Сибилла Норсер, чьё тело вовсе не было опознано. А всё остальное...
- Могли бы приписать не тебе, а какому-нибудь другому Уотсону. Мне, например...
- Умный... мальчик, - снова с расстановкой произнёс он.
- Конечно, при этом сохранялась опасность, что я смогу как-то опровергнуть обвинения, поэтому оставлять меня в живых было бы неразумно...
На это он просто молча кивнул.
- Дэви, - мой голос подрагивал, когда я говорил. - Ты — мой старший брат, Дэви... Я пошёл на медицинский факультет, потому что ты пошёл на медицинский факультет, я старался походить на тебя, я всегда знал, что если со мной что-то случится, я могу рассчитывать на помощь старшего брата... Я... я любил тебя, Дэви... Даже когда ты опустился, когда ты пил, курил опий, постоянно попадал в истории, я любил тебя, даже когда я узнал о твоих содомских связях, Дэви, я всё ещё любил тебя, и даже теперь, когда я знаю, что ты пытался убить меня, когда я знаю, что ты хочешь убить меня, я... не могу... Дэви...
- Я тоже люблю тебя, Джонни, поверь. Прости, но у меня нет другого выхода — я много дел натворил, но не могу же я всю жизнь прятаться, не могу погубить всё своё будущее только из любви к тебе... Прости, Джонни.
Шум, доносящийся снизу, который я расслышал уже давно, но на который по вполне понятным соображениям не обратил внимания, сделался ближе и явственнее. Брови моего брата дрогнули и сошлись ближе к переносице.
- Извини меня, Джонни, но у меня совсем нет времени, - проговорил он и шагнул ко мне. На какой-то миг меня даже посетила идиотская мысль, будто он хочет меня обнять...
Боль слилась со звуком выстрела, поэтому мне показалось, будто это я ранен пулей, но опустив взгляд вниз, я понял свою ошибку. Из моего правого бока торчала рукоятка ножа — Дэвид всадил её косо и судорожно, куда пришлось, потому что выбирать ему было некогда — он спешил падать и умирать - пуля попала ему точно в середину лба.
Он свалился мешком к моим ногам, цепляясь за меня, содрогнулся и затих, а я всё стоял, силясь вдохнуть — лезвие ножа мешало мне это сделать, я задыхался. Потом свет померк.
Я очнулся от боли — такой острой, что я бы закричал, если бы мог вдохнуть — и сразу же услышал голос Холмса — непривычно-высокий, со звоном. Он орал на меня, ругательски ругал, обзывая недоумком и душевнобольным. Его бил озноб — я это чувствовал, потому что одной рукой он обнимал меня за плечи, а другой зажимал сильно кровоточащую рану в моём боку. Мы находились на сидении какого-то быстро едущего экипажа — явно рессорного, потому что почти не трясло, но мне и этого «почти» было довольно, хоть Холмс и старался защитить меня от толчков. Он был бледен, как смерть, и перемазан моей кровью.
- Дэви мёртв? - спросил я его, и хотя мой голос прерывался и был не громче шёпота, он расслышал.
- Не разговаривайте, Уотсон — вы теряете кровь. Конечно, он мёртв. Я его застрелил и сожалею, что никто не сделал этого раньше. Не говоря о всей прочей его деятельности, он отнял у меня одного близкого человека и пытался отнять второго, а у меня не так много близких людей, чтобы я мог ими разбрасываться, знаете ли... - он судорожно вздохнул, и мне показалось, что он близок к слезам.
- Может, я ещё и не умру, - сказал я ему,
- Надеюсь, что не умрёте, - откликнулся он. - Я вам ещё и половины не высказал. Молчите, умоляю вас!
- Куда мы едем?
- Нет, вы несносны! Конечно, мы едем в госпиталь Мэрвиля — куда же ещё! Держитесь, осталось чуть-чуть, а там вам окажут помощь.
- Мне больно...
- Конечно, больно, я знаю... Потерпите, мой дорогой, потерпите ещё немножко... Сейчас...
Его голос словно отдаляется — наверное, я снова теряю сознание. Но боль остаётся со мной и в беспамятстве.