Любовь и годы. Часть 2

                Ожидание.

1.

Прячась в зарослях сирени, Лиля добралась до ограды и нашла калитку. Прижавшись к холодным прутьям решетки, она огляделась. Далеко у ворот горел фонарь, доносились голоса охранников. Из-за кустов выступала огромная черная тень дома. Лиля бросила на него последний взгляд, пытаясь найти окно, из которого только что спустилась. Дрогнули губы, еще хранившие теплоту губ Генриха.
- Прощай,- неслышно прошептала она.
Господи, как было страшно… Сердце колотилось в груди, как бешеное. Казалось, вот сейчас  услышит она выстрелы, обученные злющие овчарки залают и бросятся за ней.
Лиля легко перелезла через калитку и тонкой тенью юркнула в лес. Уже через несколько шагов ее окутал полнейший мрак. Хорошо, что небо было малооблачным. Девушка взяла направление, как научил ее Генрих, и пошла на восток. В кромешной тьме двигаться приходилось медленно и осторожно, чтобы не наткнуться на деревья. Несколько раз она упала.
Постепенно глаза привыкли к темноте. Лес был редкий, расчищенный, и Лиля шла уже без особого труда. Но пройдя с километр, небо затянуло облаками, и она потеряла направление. Пришлось остановиться. Девушка нервничала. Несколько минут ожидания показались ей часом. Было жутко. Какая-то ночная птица напугала ее, прокричав где-то рядом.
Наконец, блеснули знакомые звезды, даже выплыла луна. Лиля быстро сориентировалась и пошла дальше, стараясь не сбиться с пути…
И вот она вышла на шоссе, осмотрелась. Машины не было. Лиля быстро, почти бегом пошла направо, решив в случае неудачи вернуться назад. За плавным поворотом она увидела автомобиль с потушенными огнями и, крадучись, побежала к нему по обочине. В небольшом черном « виллисе» сидел человек. Она узнала Пауля и подошла.
Дитрих обернулся и открыл заднюю дверцу.
- Все в порядке? Быстрее садитесь.
Машина рванулась с места. В свете фар мелькал лес. Девушка откинулась назад на мягком диване. Ее охватила странная слабость. Спало огромное напряжение последнего тревожного дня, прощания с Генрихом, страха в ночном лесу.
Она взялась ладонями за разгоряченное лицо.
« Все кончилось,- подумала она.- Неужели все кончилось?»
Мелькали километры, все дальше и дальше унося ее от страшного дома. К горлу подступило что-то тяжелое и горькое. Она крепилась изо всех сил, чтобы не расплакаться, но слезы хлынули из глаз помимо ее воли. Она уже не сдерживала их. Эти слезы омывали изболевшееся сердце, облегчали душу. Это были радостные слезы свободы. Лиля только отвернулась, чтобы Пауль не видел ее, но тихие рыдания дрожью сотрясали  плечи. Дитрих покосился на нее в зеркало и чуть нахмурился.
« Только истерик мне не хватало»,- подумал он, но все же достал из кармана платок и, не оборачиваясь, протянул назад.
Машина неслась по пустынному ночному шоссе. Лес сменился ровным полем, в свете фар промелькнули какие-то дома, островерхая кирха. Постепенно Лиля успокоилась. Вскоре Пауль остановил автомобиль, достал из-под сиденья плед и маленькую бархатную подушечку и предложил Лиле отдохнуть. Девушка с удовольствием сняла шапочку, легла, укуталась пледом и уснула.
Дитрих не тревожил ее. Он хотел до рассвета проскочить Гёттинген и поэтому гнал машину с большой скоростью. « Виллис» легко несся по ночному шоссе. Дитрих изредка поглядывал на часы и был доволен, что все идет, как задумано.
Лиля проснулась, когда было уже светло, поднялась, свернула плед, поправила волосы.
- Где едем? – спросила она.
- Хальбердтштвдт,- коротко ответил Пауль.
У моста через речушку он свернул на обочину и выключил мотор.
- Хотите пройтись? – спросил он.
Лиля с удовольствием вышла из машины. Было ясное солнечное утро. К дороге с холма спускалась молодая рощица, заливались птицы. Девушка пошла по мокрой от росы траве, чувствуя, как хлюпают на ногах ботинки Ганса. Дитрих прохаживался по дороге, курил и искоса наблюдал за своей спутницей. Он видел, как она ходила по мокрому лугу, рвала какие-то полевые цветы, радуясь им, словно девочка. Даже полувоенный мужской костюм с закатанными рукавами не мог скрыть ее стройной тонкой фигуры, волосы развевал утренний ветерок.
« У старика Рутенберга губа не дура,- усмехнулся про себя Пауль.- Девица – красотка!»
Он достал печенье и термос с горячим кофе. Путники наскоро подкрепились, затем машина развернулась, проехала мост и снова понеслась на восток.
- Когда вас могут хватиться? – спросил Пауль, не оборачиваясь.
- Часов в восемь. Может быть, раньше.
Дитрих уловил в голосе молодой женщины страх.
- Вы боитесь?
- Да. А меня могут найти?
- В моей машине, девочка, вы неприкосновенны,- снисходительно улыбнулся офицер.
- А потом?
- В моем доме тоже. Успокойтесь, Лили. Впрочем, вы теперь не Лили, а Линда Эрлих.
- Линда Эрлих,- задумчиво повторила Лиля это чужое для себя имя.
- Привыкайте. Теперь и я буду вас так называть. Документы надежные. Вы из Лейпцига, у вашей матери там имение. У вас приличное состояние, доставшееся от покойного отца. Мать вышла замуж, и вы, не желая жить с отчимом, уехали путешествовать за границу. Вот и все ваше досье. Потом мы поговорим об этом подробнее. Смотрите лучше – это Магдебург. Слышали про такой город?
- Это река Эльба?
- Эльба.
- Сколько до Берлина?
- Сто двадцать. Скоро приедем.
В городской черте движение замедлилось. Лиля с интересом смотрела на готику немецких домов, на спокойные улицы, по которым неторопливо шли редкие прохожие.
Она подумала о Генрихе. Что он делает сейчас? Спал ли в эту беспокойную ночь? В доме, конечно, уже переполох. Дитц поднял на ноги всю охрану. Полиция с собаками прочесывает лес. Падет ли подозрение на Генриха? Генрих… А она, Лиля, едет все дальше от него. Скоро Берлин…

===
Лиля поймала себя на мысли, что именно таким и представляла себе немецкую столицу. Серые мрачные дома, чистые улицы. На многих зданиях висели флаги со свастикой и у входов стояли часовые. На улицах много солдат, офицеров, женщины, дети. Женщины одеты хорошо, но скромно. Лиля обратила внимание на очереди у магазинов и подумала, что война и здесь не приносит людям радости.
Они ехали по широкой красивой улице. Слева Лиля увидела купол рейхстага.
- Это главная улица Берлина,- сказал Пауль.- Унтер ден Линден.
Лиля кивнула. На них надвигалась громада Бранденбургских ворот. Вот здесь и проходили гитлеровские военные парады. Здесь, на этой площади, зловеще горели по ночам факелы в виде гигантской свастики, как показывали в кинохронике.
С шумного центра они свернули на узкую тихую улицу и остановились возле серого одноэтажного дома, обнесенного оградой. Дитрих въехал в ворота, затем в гараж и разрешил Лиле выйти. Из гаража невысокая лестница вела прямо в прихожую квартиры.
Офицер вошел первым.
- Прошу вас, фройлейн. Вот мой дом. Здесь вам придется пожить некоторое время.
Пауль показал девушке квартиру – четыре комнаты, одну из которых предложил Лиле. Комната была небольшая, но уютная, как, впрочем, уютно и красиво оказалось во всем доме. Лиле понравилась изящная, хотя и простая мебель, светлый березовый паркет, спокойных тонов гардины и обивка диванов и кресел.
- Можно мне принять ванну? – спросила она.
- Да, да, конечно. В ванной вы найдете пижаму на первое время, а эту вашу одежду придется уничтожить.
- Да! – спохватилась Лиля, доставая из куртки пакет.- Вот письмо от Генриха и деньги.
Пауль прочел записку и бегло взглянул на пачки купюр.
- Генрих просит принять вас, как его жену и устроить как можно лучше. На такой капитал будете жить, как маркиза. По крайней мере, года на два хватит,- усмехнулся он.- Но о делах потом. Идемте, я провожу вас в ванную.
Лиля с наслаждением вымылась в белоснежной ванне, высушила волосы теплым воздухом и облачилась  в длинный мягкий халат с широким рукавом.
В углу гостиной на маленьком столике стояли два прибора. Дитрих из кухни нес поднос с закусками.
- Прошу вас, садитесь,- пригласил он.- Обычно по утрам ко мне приходит женщина, фрау Шлегель, она убирает квартиру, готовит обед, когда  дома. Сегодня у нее выходной.
- Я помогу вам.
- Нет, нет, все готово. Присаживайтесь. Вина?
- Немного.
- За вас, фройлейн. За успех нашего дела.
Они закусили, выпили по чашке крепкого чаю, затем Пауль извинился и, предоставив в распоряжение Лили квартиру, отправился спать.
- Не вздумайте мыть посуду,- сказал он в дверях своей комнаты.- Вы теперь маркиза.
Девушка улыбнулась. Она собрала посуду на поднос, отнесла на кухню и прикрыла полотенцем. Маркиза так маркиза.
Она прошла в свою комнату, дернула штору, закрывавшую солнце. Сразу стало светлее, и сразу вспыхнул камень на кольце, которое Генрих надел ей на руку. При дневном свете бледно-голубые сапфиры показались ей еще красивее. Лиля долго, с чисто женским любопытством рассматривала оправу и любовалась золотой змейкой цепочки. У нее никогда не было ничего подобного. Наверное, эти украшения предназначались той женщине, сестре Пауля, Элен… Лиля подумала об этом без ревности. Та женщина была Генриху чужой.
« А я? – подумала Лиля.- Кто я? Жена? Или…»
На вопрос этот не было ответа. И все же на сердце было легко.
- Да здравствует свобода! – сказала Лиля торжественно.
Она негромко включила приемник, стоявший на столике, прилегла на тахту, закрыла ноги мягким шерстяным одеялом и вскоре под тихую музыку забылась.

2.

Лилю разбудили голоса за дверью. Она подняла голову с подушки и услышала голос Пауля, который кому-то говорил:
- Фрау Шлегель, фройлейн Линда остается здесь хозяйкой.
« Ах, это фрау Шлегель,- подумала Лиля.- Уже утро. Пора вставать.»
Выйдя из комнаты, она увидела невысокую пожилую женщину в фартуке, которая протирала мебель, и почтительно поклонилась Лиле. Девушка тоже ответила поклоном.
- Вы – фрау Шлегель? – спросила она.
- Что угодно фройлейн?
- Будьте добры, кофе. Господин Дитрих уехал?
- Да. Он просил передать, что будет звонить вам.
Лиля сдержанно кивнула и прошла в ванную. « Наверное, так ведут себя маркизы,» - усмехнулась она про себя.
Дитрих не появлялся весь день. Ушла фрау Шлегель, убрав квартиру и приготовив обед. Лиля осталась одна. Она пообедала, взяла журналы « Новая Германия» и поудобнее устроилась с ними на мягкой тахте. Ее не покидало радостное ощущение свободы. Конечно, эта свобода была относительной, ведь она оставалась взаперти, но уже хозяйкой, а не пленницей.
Она вспомнила огромный дом Рутенбергов, просторные холлы, роскошь гостиных и спален. И вдруг эта небольшая уютная квартирка Пауля показалась ей просто райским уголком. Господи, как здесь покойно, как хорошо! Лиля подумала, что, вероятно, такая же тихая теплая квартира будет у нее в Стокгольме. Она будет спокойно жить, читать, гулять, ждать Генриха… ждать Генриха… Он приедет к ней и потом… Что же будет потом? Если б знать, что будет потом…
Она отложила журнал. Вспомнился Генрих, и сразу тревожно заныло сердце. Бледный, измученный – таким она увидела его впервые, и потом, спустя месяцы, сильный, окрепший, готовый прийти ей на помощь… Как мучительна была их любовь, и каким наслаждением стала их дружба, их близость.
Лиля закрыла глаза. Казалось, память навсегда сохранит волнение каждой встречи, его любовь, его нежность, тепло ласковых губ…
Незаметно подступил вечер, в квартиру стемнело. Лиля включила торшер. Неожиданно послышались телефонные звонки. Девушка вздрогнула. Снять трубку или нет? Хотя Пауль передал, что будет звонить, значит, рассчитывал, что она подойдет к телефону.
Лиля сняла трубку и услышала голос Дитриха.
- Фройлейн Линда, добрый вечер.
- Добрый вечер, господин Дитрих.
- Чем занимаетесь? Вам не скучно?
- Нет. Я читала.
- К сожалению, я не смогу быть сегодня дома. Много работы. Приеду завтра к обеду.
- Хорошо.
- Линда, утром к вам зайдут из ателье «Люкс». Закажите все, что считаете нужным из одежды: костюмы, юбки, кофточки, белье, обувь… обязательно вечернее платье.
- На какую сумму мне рассчитывать?
- О, это вас не должно беспокоить. Не скромничайте, денег у вас достаточно, чтобы хорошо одеться. И не забудбте про пальто и шляпы, мы едем на север.
- Хорошо, я все сделаю, как нужно.

===

Утром после завтрака к Лиле постучала фрау Шлегель и сказала, что к ней пришли. Девушка вышла в гостиную. Средних лет женщина, назвавшись фрау Рунге, сразу же разложила перед ней журналы мод и образцы тканей. Лиля присела к столу и стала неторопливо их рассматривать. Фрау Рунге предлагала ей одну модель за другой.
- У фройлейн красивые ноги,- говорила она.- Вам пойдут короткие юбки. Сейчас все носят короткие юбки.
Наконец, Лиля выбрала платье в крупную клетку  с белым воротничком, твидовый костюм, юбку, блузку, трикотажную кофточку и шелковое вечернее платье.
- Фрау Рунге,- спросила Лиля.- Можно ли заказать у вас белье? Обувь?
- К вашим услугам, фройлейн,  все, что желаете. Я представляю фирму « Люкс-Тирхайзен». Позвольте снять с вас мерку.
Девушка заказала свободного покроя плащ из какой-то немыслимо чудной ткани, какой она никогда не видела дома, осеннее пальто, отделанное гладким мехом, две шляпы, две пары туфелек и модные невысокие ботиночки на каблучке.
Женщина ушла, договорившись о примерке.
« Сколько же это может стоить? – испугалась Лиля, оставшись одна.- И зачем так много денег дал мне Генрих?»
Дитрих пришел к обеду, когда фрау Шлегель накрывала на стол. Он с улыбкой подал Лиле несколько пышных гвоздик.
- Это вам, Линда.
- Чтобы я не сердилась на ваше долгое отсутствие?
- А вы сердитесь?
- Конечно. Мойте руки и обедать.
Впервые Лиля увидела Дитриха в черном эсэсовском мундире, и на какие-то секунды ней стало страшно от лагерных воспоминаний.
За столом Пауль спросил:
- Заказали все, Линда, или поскромничали?
- Все, что посчитала необходимым. Костюм, два платья, плащ, пальто, обувь…
- Все правильно. Вы молодец. Остальное закажем в Стокгольме. Там хорошие меха. А завтра к вам еще один визит, парикмахер из хорошего салона. Он поправит ваши прекрасные волосы. Если хотите, подкрасьтесь. Не желаете быть блондинкой? – улыбнулся он.- И закажите кое-какую косметику… крем, пудра, помада. Без этого женщине не обойтись, даже такой красивой, как вы.
- Хорошо,- улыбнулась Лиля.
Она заметила, что Пауль рассматривает ее кольцо на руке и, застеснявшись, попыталась его закрыть.
- Не прячьте, разрешите, я взгляну. Изумительная работа.
- Вам нравится?
- Очень редкие сапфиры. Подарок Генриха?
- Да… - смутилась девушка.
- Вас что-то беспокоит?
- Да… Наверное, это очень дорого. И еще… Генрих передал так много денег. Я как-то сразу этого не поняла…
- Ну что вы, Линда, разве это много?- улыбнулся Пауль.
- Поймите, я не привыкла к роскоши.
- Да полно вам! На эти деньги надо снять квартиру и жить. Успокойтесь и привыкайте.
После обеда Дитрих пригласил Лилю к себе в комнату. Они сели у раскрытого окна за маленький столик. Пауль попросил разрешения закурить и раскрыл папку с какими-то бумагами.
- Займемся вашим прошлым, Линда. Вот документы, нет только фото. Итак, вы…
- Линда Эрлих из Лейпцига,- ответила Лиля.- Имение, наследство отца, мать вышла замуж… Кто мои родители?
- Отец Иоганн Эрлих, домовладелец, мать София, урожденная Штюбинг. Вы – единственная дочь. Вот здесь все данные о вашей семье. Их надо выучить, знать наизусть. Не потому, что вас будут проверять, а чтобы не сбиться и быть уверенной в разговорах. Вы что-нибудь знаете о Лейпциге?
- Немного. Там родились Бах. Вагнер. Еще там есть знаменитая Дейкслибкирхе, которую в 1340 году брал Филипп Второй.
- Умница. Все правильно. Вот вам еще сведения о городе. Все, что нужно знать обыкновенной горожанке – улицы, парки, кинотеатры.
- Господин Дитрих…
- Пауль, Линда. Пауль.
- Пауль… что я должна знать о Швеции?
- А что вы знаете о ней?
- В пределах обычного культурного человека. Общие сведения. Немного из истории.
- Вполне достаточно. Вы же только будете знакомиться с этой страной.
Дитрих достал из шкафа несколько книг и журналов.
- Это о Германии, Берлин, Дрезден, Гамбург, Франкфурт. У вас хорошая память? Посмотрите на досуге, чтобы быть, так сказать, во всеоружии. Мы проезжали Магдебург. Вы что-нибудь знаете о нем?
- Магдебург – старинный город на реке Эльбе,- начала Лиля.- В 11 веке там была начата самая древняя романская церковь, Либфрауэнкирхе. Есть прекрасный раннеготический собор святой Катарины, Санкт-Маурициус-унд-Катарина, святилище крестоносцев. А до войны в Магдебурге был крупный авиационный завод,- Лиля лукаво улыбнулась.- Но это, конечно, военная тайна.
Пауль внимательно слушал девушку.
- Линда, вы прирожденный историк! – воскликнул он.- Вы, кажется, учились медицине? Напрасно. Откуда вы столько знаете?
- Читала. Много рассказывали о Германии мамины друзья-немцы. Да и дедушка мой ученый-историк.
Дитрих  впервые посмотрел на Лилю с интересом.
« А она умна,- подумал он.- Красива и умна. Какое редкое сочетание. Она достойна Генриха.»
- Тогда я за вас спокоен,- сказал он вслух. Вы нигде не растеряетесь и не попадете впросак. Перед отъездом я покажу вам Берлин и Потсдам. Вы спортом увлекаетесь?
- До войны играла в волейбол, в теннис, плавала.
- У моих друзей в Стокгольме за городом отличный корт. Танцуете?
- Да.
- Прекрасно. Скучать не будете. Обещаю вам, через три месяца вы забудете про все ваши невзгоды.
- Пауль, я ни слова не знаю по-шведски.
- Об этом не беспокойтесь. Немецкий язык ходовой в Швеции. Я познакомлю вас с моими друзьями-немцами. Они хорошие люди. Вам не будет одиноко.
Вечерело. От открытого окна тянуло прохладой. Пауль опустил штору.
- Вам нравится у меня? – спросил он.
- Да, очень. Скажите, Пауль, а где живут ваши родители, сестра?
- В Кельне. Там наше имение. Отец держит крупный банк. А Элен выходит замуж, будет жить в Дрездене.
Дитрих помолчал немного, потом все-таки спросил:
- Линда, вы все время с опаской посматриваете на мой мундир. Он вам внушает отвращение?
Лиля нахмурилась.
- Мне не хотелось бы говорить об этом. Но… в такой форме охраняли лагерь, в котором я была.
- Линда, уверяю вас, я служу в организации, которая к лагерям не имеет никакого отношения.
- Знаю. Вы – госбезопасность. Как это по-вашему… «имперская безопасность». Но форма-то у вас одна. Эсэсовская.
- Форма одна. Ведомства разные. И нашивки другие. Впрочем, я вижу, вам неприятно об этом вспоминать.
- Да,- Лиля поднялась.- Вы устали. Не буду вам мешать. Пойду изучать Германию.
Офицер вышел проводить ее.
- Да, Линда! В Дюссельдорфе на вас объявлен розыск. Я достал сегодня местную газету. Вот, читайте. « Среднего роста шатенка, двадцати лет, хорошо говорит по-немецки, путешествует в мужском костюме. Просьба немедленно передать в руки полиции.»
Лиля побледнела.
- Да не волнуйтесь, вы за семьсот километров оттуда,- улыбнулся Пауль.- Вы что, сомневались в том, что вас будут искать? В моем доме вы в безопасности. Спокойной ночи, фройлейн.
- Спокойной ночи,- прошептала девушка.
« В самом деле, чего я перетрусила,- подумала она. – Ищут, и пусть ищут. А я в Берлине».
Она тихонько включила приемник и под итальянскую оперу стала просматривать журналы.

3.

Линда стояла перед зеркалом в своей комнате и с тайным удовольствием оглядывала себя. Она смотрела и не узнавала. Казалось, от прежней Лильки Воронцовой не осталось и следа. Перед зеркалом стояла красивая молодая женщина, полная достоинства и какой-то скорбной грусти. Стройную фигуру подчеркивало легкое платье в клетку  с белым воротничком и летящей юбкой. На ногах тонкие чулки и светлые туфельки. Нежный овал лица, серые глаза с чуть подкрашенными ресницами,  руки опущены вдоль тела… Новая прическа с поднятыми на висках локонами очень шла ей, хотя и была непривычна. Волосы Линда, конечно же красить не стала, хоть и подстригла их покороче, как советовал парикмахер. К тому же, ей привели в порядок руки и покрыли ноготочки чем-то бесцветно-блестящим.
Только вчера она вдруг стала обладательницей такой прекрасной и, наверное, очень дорогой одежды. Сколько все это стоило, Линда не знала, по счету расплачивался Дитрих. Еще вчера, не утерпев, она перемерила все, что получила из ателье. У нее еще никогда не было столько нарядов – и каких! Прекрасно сшитый костюм, кокетливая блузка, пальто, изящный плащ… а в длинном шуршащем вечернем платье она вообще показалась себе загадочной принцессой. А белье… какое это было белье… кружевное и легкое, из тончайшего шелка!
Она была хорошо одета и до войны, мама с бабушкой ухитрялись  сами мастерить себе  и Лиле модные туалеты, но эти чудесные наряды были ни с чем не сравнимы.
Ей приятно было видеть себя такой красивой, ее чем-то привлекала эта темноволосая незнакомка. Что греха таить, она соскучилась по нормальной человеческой жизни, по платьям, туфелькам, лентам  в косах. И все же что-то новое появилось в выражении лица, строгое, холодное, а в глазах затаенная печаль.
« Вот я и Линда,»- впервые подумалось ей.
Она понимала, прежней веселой беззаботной девчонки нет и уже никогда не будет. Слишком много было пережито за этот страшный последний год. Война, Белоруссия, немецкий лагерь… и она, поруганная, опустошенная, сломленная. А потом имение Рутенберга, этот старый мучитель, Бригитта, Ганс, глупышка Зося… И среди этой грязи и унижения – любовь, словно цветок в пыли, капелька счастья, подаренная злой судьбой. Любовь – страдание и мука, как и жизнь, которой она жила…
Шла третья неделя пребывания Линды в Берлине. Она привыкала к своему новому положению, к новому имени. Она уже не удивлялась, как поначалу в доме Рутенберга, горячей воде, холодильнику, посудомоечной машине, кофеварке и миксеру, душистым шампуням и теплому воздуху для сушки волос и пользовалась этим.
Пауль много работал, и целыми днями она была одна. Но ей не было скучно. Она просмотрела кипу журналов о Германии, подробно изучила Лейпциг. Пока это было вроде интересной игры. Она наслаждалась свободой, читала книги, газеты, слушала радио, ставила пластинки, как велел ей Дитрих. Иногда она из окна наблюдала за городской жизнью, и самое главной, много думала.
Только теперь она получила возможность здрава осмыслить последние дни своего плена. Нет, она не жалела ни о чем, но иногда ругала себя, что так слепо доверилась Генриху. Любил ли он ее, как уверял? Или она лишь приключение на пути опытного, скучающего в родном доме офицера?
« Нужна ли я ему? – думала Линда, и сердце вздрагивало от этой мысли.- Или уже забыл? Дал денег, откупился и забыл. Как одну из многих? Он полгода не видел женщин, и тут – я, глупая, наивная, в дурацком полугимназическом платье… Посмотрел бы он сейчас на меня».
И все же хотелось верить, что она отдала свою любовь достойному человеку. Она вспоминала его глаза, руки, все ласковые слова, которые шептал он ей на ушко, и теплое чувство разливалось по сердцу.
Из окна донесся шум автомобиля. Дитрих… Линда обрадовалась, его не было дома с вчерашнего утра. Ее первоначальная неприязнь к офицеру исчезла. Пауль был вежлив, относился к ней с дружеским уважением , и Линда невольно платила ему тем же. Страх, что ее поймают, тоже постепенно пропал. Она знала, где служит Пауль, и понимала теперь, что в его доме действительно находится в полной безопасности. Порой ей приходила в голову мысль: разве могла она себе представить до войны,  что с ней такое случится, Что она полюбит подполковника фашистской военной разведки, и что ее будет прятать в своей квартире капитан Дитрих, служивший в СД?
Пауль вошел, нагруженный какими-то свертками и коробками, веселый, оживленный.
- Линда! – громко позвал он.- Идите разбирать покупки.
Она вышла из своей комнаты.
- Добрый вечер, Пауль.
- Линда, вы очаровательны. Прелестное платье. Ну-ка, покружитесь. А я заскочил сегодня к « Цальгендау»,- говорил офицер, развязывая свертки,- и накупил вам кучу всяких безделушек.
- Это все мне? – удивилась Линда.- Что вы, зачем?
- Как зачем? У женщины много разных мелочей, без которых она не может обойтись. Вот сумочка, перчатки, они подойдут к к вашим черным туфелькам. Духи, шарфик, чулочки… Ну а потом будете покупать все сами. А теперь позвольте вашу руку.
И Дитрих ловко застегнул на запястье женщины золотой браслет маленьких часиков.
- Нравится? Последняя модель.
- Золотые…- упрекнула Линда.
- Пустяки. Каких-то двести марок. Вы вполне можете себе это позволить.
- Благодарю вас, Пауль,- она решила не спорить.- Все очень красиво. У вас хороший вкус. Согреть вам ужин?
- Нет, я недавно обедал. Заварите лучше чаю. Вот в этой коробке пирожные.
После чая офицер взял газеты и   предложил посидеть с ним. Между ними установились простые дружеские отношения. Молодая женщина нравилась Паулю. Он видел, что она умна, образованна, воспитанна. Какое-то особое обаяние было в ней, особая женская мягкость и такт. И вместе с тем, ни тени кокетства и тщеславия. Во всем облике лишь искренняя простота и достоинство. Она много читала и умела интересно рассказывать. Пауль любил ее слушать. Он с недоверчивым интересом расспрашивал о Советском Союзе, о родителях, и Линда говорила о родном городе, о семье, чувствуя какую-то потребность выговориться о том, что было дорого и близко.
- Вы так недоверчиво слушаете меня,- сказала она как-то.- Неужели вы считаете мои рассказы пропагандой?
- Не обижайтесь,- улыбнулся Пауль.- Вы молоды, романтичны и, наверное, склонны идеализировать страну, в которой родились и жили.
- Неправда!
- Ну неужели у вас действительно все счастливы? Такого просто не может быть.
- Насчет счастья я не утверждаю. Но каждый человек у нас хозяин своей страны. Он может работать и учиться, где хочет. Разве это несправедливо?
- И вы считаете себя во всем правыми? Ведь мир веками развивался по определенным законам. Вы же со своим социализмом отрицаете все, что накопила цивилизация.
- Фашизм – это тоже продукт цивилизации?
- Вы слишком строго судите,- миролюбиво сказал офицер.- Фашизм – это просто политическое течение.
- Диктатура!
- Да, диктатура. У вас в России военная диктатура тоже имела место в свое время.
- Но в ваших планах – планомерное уничтожение целых народов! – воскликнула Линда.
- А вот властвовать над миром должны сильные нации.
- Арийцы, например.
- Предположим. Но вы напрасно злитесь. Русский народ я как раз считаю великим и мужественным. Его трудно покорить.
- Зачем же вы тогда полезли в Россию?
- У вас богатые земли. Фюрер хочет иметь там немецкие резервации. 
,  - А вы с ним не согласны?
- Отчасти.
- Нет,- вздохнула Линда.- Мы с вами никогда не поймем друг друга.
Пауль усмехнулся. Он любил слегка ее поддразнивать.
Сейчас он бегло просматривал хронику, искоса поглядывая на Линду.
- Вы, наверное, скучаете одна? – спросил он.- Но, право, не сердитесь. Очень много работы.
- Мне не скучно,- ответила Линда.- Мне хорошо одной. Я читаю, размышляю.
- Как вам Шиллер? – кивнул Пауль на раскрытый том.
- Шиллер – романтик. Никогда не думала, что буду читать Шиллера в подлиннике.
- Скажите, Линда, вы действительно могли бы стать врачом?
- Да. Хирургом. Возможно, занялась бы научной работой.
- Научной работой? Но вы – женщина. Это невозможно.
- В нашей стране все возможно. Вот видите, какого вы мнения о женщине. Киндер, кюхе, кирхе? Так?
- Женщины – цветы жизни, - улыбнулся Пауль.- Их удел – дарить счастье мужчинам.
- Я не согласна с вами. Но не будем об этом. Лучше скажите, нет ли у вас чего-нибудь о Швеции?
- Да. Энциклопедия Скандинавских стран.
Линда потянулась к шкафу, и Дитрих невольно охватил взглядом ее фигурку, перетянутую в талии белым ремешком.
« Но как красива! – вдруг подумал он.- Как сложена, ноги, грудь, плечи – совершенство. Редкая женщина».
- Линда, - неожиданно спросил он.- Вы не носили серьги? Кажется, у вас уши проколоты.
- Носила,- отозвалась та.- У меня были очень красивые сережки с маленькими изумрудами. Их подарили мне бабушка и дед, когда я окончила школу. С серебряной медалью, между прочим.
Линда вдруг наткнулась на альбом с фотографиями и попросила разрешения взглянуть.
- Ради бога, смотрите,- позволил Пауль.- Только это не семейный альбом. Так… друзья, подружки.
- Но на первом месте все равно родители,- заметила Линда.- Вы – любящий сын.
Фотографий подружек было действительно много. Женщины, офицеры, Элен. Линда вгляделась в бывшую невесту Генриха фон Рутенберга. Красива, белокура, как и брат, но взгляд гордый, надменный.
Линда перевернула лист и вздрогнула. На нее смотрел Генрих, совсем такой, каким она запомнила его: строгие, чуть усталые глаза и обаятельная улыбка. В низу фотографии рукой Генриха было подписано « В день тридцатилетия. 1938 год. Берлин».
Она не могла оторвать глаз от дорогого лица, стараясь не выдать своего волнения, но Дитрих заметил это.
- Линда, я давно хочу спросить вас… Что у вас с Генрихом? Это серьезно?
Она опустила глаза.
- Я не знаю, что ответить.
- Почему? Вы любите его?
- Да…- прошептала Линда.- Но все на свете должно иметь смысл.
- И любовь?
- Любовь тем более.
- Линда! Любовь глупа и безрассудна. И в этом ее прелесть. Слышите?
- Вот так же мне говорил и Генрих.
- Вы не верите ему?
- Боюсь, - у нее дрогнули губы.- Это было словно вихрь, буря, ураган. Я только сейчас получила возможность разумно разложить все по полочкам. Может быть, все улетит, как дым. Мне страшно… Я не знаю, как сложится наша судьба.
- Вы хотите вернуться домой? Но пока идет война, это невозможно.
- Пауль… я на распутье. Я дала слово ждать. И я дождусь.
- Вас не смущает, что Генрих так искалечен?
- Нет. Я боюсь другого.
- Чего же?
- Мы слишком разные люди.
- И только это тревожит вас?
Линда подняла на офицера полные грусти глаза.
- Конечно. Смогу ли я дать человеку счастье, которого он ждет?
- Вы все сможете, я уверен,- Пауль склонился и поцеловал ей руку.

4.


Прошло еще две недели. Дитрих готовился к отъезду, который был назначен на конец августа, много работал и редко бывал дома. Ему предстояла поездка в пригород на военный завод, и он предложил Линде поехать с ним. Пауль хотел посмотреть, как будет его будущая спутница справляться с новой ролью.
Было раннее августовское утро. Линда надела твидовый серый костюм с прямой юбкой, черную шляпку из блестящей соломки, взяла сумочку и вышла в гостиную, где ждал ее Пауль.
- Прекрасно,- похвалил он.- Но почему вы без украшений?
- Мы едем по делу.
- По делу. Но я думаю, вот этот мой подарок вам не помешает.
- Подарок? Право, Пауль, вы меня балуете.
- О-о! То были пустяки, которые вы купили на свои деньги. А это лично от меня.
И он раскрыл коробочку, в которой золотом сверкнули изящные серьги с небольшими жемчужинами.
- Какая красота! – ахнула Линда.- Благодарю вас, Пауль, но я не могу этого принять.
- Но почему? Могу же я сделать милой женщине подарок! Наденьте, прошу вас.
Линда подошла к зеркалу, с трудом, но все же вдела серьги в ушки, невольно любуясь их великолепием. Дитрих незаметно оглядывал молодую женщину. Ему понравилось, как просто и элегантно она оделась. Он подумал, что она заказала именно то, что хорошо гармонирует друг с другом, а из тех мелочей, что купил он сам, Линда выбрала то, что нужно. Умница!
- Вы готовы? – спросил он.
- Да, да, едем.
Пауль решил показать своей гостье Берлин. Они проехали по набережной Шпрее, свернули на Шпандау и, миновав Бранденбургские ворота, приостановились на площади.
- Это Брейтшейдплац,- объяснил офицер.- Видите эту церковь слева?
- Я знаю, что это! – воскликнула Линда.- Вильгельм-Гедехтнискирхе.
- Да. А сейчас мы поедем по Тиргартен-штрассе. Смотрите, это Берлинский Художественный музей. Университет. А вот Опера. Архитектор Кнобельсдорф.
- Он же автор дворца Сан-Суси? – спросила Линда.
- Именно так, флойлейн. И вы увидите это чудо сегодня же.
Этим ранним воскресным утром Берлин был безлюден и спокоен. Редкие прихожане неторопливо шли в церковь. Скоро машина выехала из города и понеслась по шоссе на юг.
Пауль уверенно вел свой « виллис» Линда искоса поглядывала на него. И почему он поначалу показался ей надменным? Вовсе нет. Он был отлично сложен, подтянут, военный мундир казался неотделимым от его спортивной фигуры. Веселые голубые глаза внимательно следили за дорогой, руки спокойно лежали на руле. Казалось, сама жизнь доставляет ему радость, а эта поездка с красивой женщиной – вдвойне.
Через полтора часа они въехали в Потсдам. Это был небольшой тихий городок  со множеством патрулей на улицах ( недалеко находились военные заводы). Машину Пауля со спецномерами пропускали свободно, но пару раз и ему пришлось предъявить документы. Наконец, он остановился у старинного здания комендатуры, сказал, что Линде придется около часа поскучать, предложил ей погулять в сквере и, взяв портфель с заднего сиденья, ушел.
Линда немного посидела в машине, затем поправила шляпу и вышла. Она неторопливо прогулялась вдоль ограды сквера, любуясь ровными рядами аллей и причудливыми узорами цветов на клумбах. Редкие встречные офицеры с интересом оглядывали элегантную незнакомку.
Невдалеке Линда увидела газетный киоск и подошла, намереваясь купить газету, но их еще не было. Тогда она взяла какой-то журнал и села на скамейку недалеко от машины Пауля.
Дитриха не было больше часа. Наконец, он появился в сопровождении невысокого офицера, которого представил как обер-лейтенанта Мейера. Офицер был несколько моложе Дитриха, он учтиво поклонился Линде и предложил зайти в местный ресторанчик перекусить.
Разговаривая, они обогнули сквер и вышли на оживленную улицу. Было около двенадцати часов. В небольшом зале ресторана малолюдно, лишь кое-где обедали служившие здесь военные.
Мейер провел своих знакомых к столику у окна. Мужчины усадили даму и сделали заказ. Пауль исподволь наблюдал за Линдой и с удовлетворением отметил, что держалась она уверенно и непринужденно, словно полжизни провела в ресторанах.
Мейер жаловался, что давно не был в отпуске и завидовал приятелю.
- Ты долго собираешься пробыть в Стокгольме, Пауль? – спросил он.
- Около месяца. Шефу нужно проверить некоторые дела.
- Все равно отдохнешь от нашей берлинской суеты. А вы, фройлейн, надолго покидаете Германию?
- Пока не знаю,- ответила Линда.- Врачи порекомендовали мне северный морской климат.
- Да,- вздохнул Мейер, поблескивая стеклами очков.- Сейчас многие едут за границу в поисках спокойствия. Воюющая страна – это всегда какие-то неудобства для населения. Да, Пауль, твоя сестра не вышла замуж за фон Рутенберга? Они ведь были помолвлены?
- Они разошлись,- коротко ответил Дитрих.
- Я слышал, он был ранен.
- Да, и тяжело. Генрих сейчас дома, в Дюссельдорфе, я был у него в июне. А Элен выходит замуж.
- Ах, женское непостоянство! – вздохнул Мейер.- Будет ли служить Рутенберг?
- Вряд ли.
- Жаль. У него было блестящее будущее.
После обеда офицеры и Линда с полчаса посидели в сквере. Наконец, Мейер поднялся.
- Мне пора. Ну, старина, желаю удачи. Фройлейн, рад был познакомиться.
Пожав Паулю руку и поклонившись Линде, Мейер ушел. Дитрих и Линда еще немного прошлись, купили свежих газет и сели в машину. Пока Пауль кружил по улочкам, выезжая из города, Линда на ходу стала просматривать прессу.
- Что там нового? – спросил Дитрих.
- Все по-прежнему. Сталинград в центре внимания.
Она, не скрывая тревоги, взглянула на офицера.
- Что вы думаете об этом, Пауль?
- Новый замысел фюрера – обойти Москву с юга,- с едва уловимой иронией ответил Дитрих.
- Вы считаете, вам удастся взять город?
Пауль помолчал, чуть сдвинув брови.
- Не знаю,- наконец, сказал он.- Я не поклонник этого великого стратега.
- Но вы же служите ему!
- Я служу Германии,- хмуро ответил офицер и кивнул вперед.- Смотрите, вот и дворец Сан-Суси.
Впереди, слева от дороги, виднелись развалины старой крепостной стены. А справа за чугунной оградой возвышался великолепный дворец, окруженный вековыми дубами. Пауль и Линда оставили автомобиль у обочины и пошли пешком. Они приблизились к дворцу, любуясь красотой лепнины, простотой архитектуры и изяществом, с которым все это вписывалось в окружающий пейзаж.
- Не правда ли, романтическое место? – спросил Пауль.
- Расскажите мне о Потсдаме,- попросила Линда.- Я знаю, что когда-то это была хорошо укрепленная средневековая крепость.
- Да, сначала это была крепость, окруженная лесами и озерами, потом образовался городок. Впервые упоминается в летописях десятого века. С конца восемнадцатого века здесь была вторая резиденция прусских королей. Дворцы и церкви построены в 18-19 столетиях. Один из лучших – вот этот дворец и парк.
Пауль предложил своей спутнице руку, и они пошли по аллее. Великаны-дубы, липы, вязы, тиссы таинственно сплетали над их головами причудливые ветви, в густых зарослях плюща скрывались мрачные гроты, аллеи постепенно переходили в дорожки, а дорожки в тропинки.
- А наши ленинградские парки ничуть не хуже,- сказала Линда неожиданно.
- Да?
- Пушкин, Павловск, Гатчина… А Петергоф! Какие дворцы! Если бы вы там побывали! – воскликнула  Линда.
Она вдруг вспомнила, что и Петергоф, и Гатчина, и Пушкин с его Екатерининским дворцом сейчас в руках немцев, осаждавших Ленинград. С горечью представив, как фашисты хозяйничают в этих прекрасных дворцах, Линда нахмурилась. Пауль почувствовал перемену в ее настроении.
- О чем вы подумали? – спросил он.
Линда не ответила. При всем ее доброжелательном отношении к Паулю, конечно, она ни на минуту не забывала, что он враг. Почему-то сейчас она ощутила это особенно остро.
Она подошла к дереву, тронула рукой корявую кору.
- Там сейчас немцы,- проговорила она.- В этих дворцах и парках. Что же там теперь будет…
- Я думаю, с вашими прекрасными дворцами ничего не случится,- сказал Пауль.- Немцы не варвары. Мы цивилизованный народ, который уважает чужую культуру.
Линда резко повернулась.
- Вы называете себя цивилизованным народом? – тихо спросила она.- Да вы растоптали все, что накоплено веками древней Германией. Вы убили Вагнера, Бетховена, Шиллера, Баха. Вы – убийцы!
- Линда!
- И вы смеете лгать, что несете людям освобождение? А ваши лагеря? Газовые печи? Я столько видела за этот год! Два офицера, лощеные, холеные, вот такие, как вы, сверхчеловеки… били меня по лицу за то, что я отказалась сама раздеться перед ними. Арийцы! И это тоже ваша культура?
- Чудовищно…- пробормотал растерявшийся Дитрих.
Линда, чтобы скрыть слезы, медленно пошла по аллее.
- Война, Линда,- заговорил Пауль, идя вслед за ней.- Война обостряет все негативные стороны человека. Вы должны понять и завоевателей. Во все времена, еще с древности, победители брали в наложницы пленниц.
- Ну вы вспомните еще татар и монголов! О чем вы, Пауль? Двадцатый век! Люди кончают университеты, слушают прекрасную музыку и… силой берут женщин, как в стане Чингис-Хана.
- Конечно, это дикость. Но ведь все позади. Не думайте об этом.
Впереди между деревьями блеснула гладь воды, и молодые люди вышли к озеру.
- Хотите, возьмем лодку? – предложил офицер.- Посмотрим на дворец со стороны воды.
Неподалеку стояла будка лодочника. Дитрих взял лодку, усадил Линду и медленными взмахами весел повел лодку вдоль берега. Линда откинулась назад и опустила руку в воду. Какая-то грусть охватила ее. Глядя в бездонное голубое небо над головой, она вспомнила старый парк на Крестовском острове, озеро, в котором вот так же отражалось летнее небо, маленькую лодчонку и напротив улыбающиеся глаза Сергея. И вовсе не грусть о былой любви, а нечто большее, связывавшее ее с довоенной жизнью, укололо сердце тревожной тоской.
А Пауль смотрел на сидящую против него девушку. Язык не поворачивался назвать ее женщиной, так она была юна, почти девчонка. Вот только взгляд серых глаз холоден и серьезен. Женский взгляд… Пауль внезапно подумал о старом Рутенберге. Неужели он жил с ней, как говорил Генрих? Действительно, мерзость.
Катались около часа, осмотрев дворец со всех сторон. Наконец, лодка ткнулась в прибрежный песок. Офицер помог Линде  на берег, привязал лодку, и они медленно пошли к шоссе.
- Линда, давайте поговорим откровенно,- сказал Дитрих, крутя в пальцах какую-то веточку.- Только без громких слов о долге и патриотизме. Вы не считаете, что вам повезло? Да, да, повезло. Чем бы не закончилась эта война, вас она уже не коснется. Да, вам много пришлось испытать, но у каждого бывают черные дни. Вы молоды, красивы, богаты. Вы любимы. Чего еще желать женщине?
Августовское солнце ласково пробивалось сквозь трепетавшую листву. Девушка задумчиво следила за бегающими солнечными лучами.
- Отчего вы молчите? Да, война – это жестоко. Но ведь именно мы, немцы, несем миру освобождение от коммунистов. Ну зачем лично вам большевики? Ваши родители ведь не из рабочих.
- Вы не поймете меня,- сказала Линда.- Да, моя мать из дворянской семьи. Но дедушка, интеллигент, профессор университета, далекий от политики человек, всегда учил нас с братом любви и верности Родине. А бабушка окончила в свое время Смольный институт благородных девиц, но сумела в трудные для страны годы жить, как все простые люди. Наверное, это было сложно. Но они выстояли.  Вы не поймете меня, Пауль. Я выросла при советской власти и не признаю никакой другой. Я так воспитана, понимаете? И никогда не буду иной.
- А Генрих? – спросил офицер.- Вы можете быть очень счастливой, Линда.
- А вы можете сказать, что такое счастье? – грустно улыбнулись серые глаза.
- Наверное, этого никто не знает,- сказал Пауль.- Оно у каждого свое.

5.

Над темными морскими волнами с криками носились чайки.
Балтика…
Линда стояла на палубе большого шведского парохода  «Соллехольм» и задумчиво смотрела вдаль, где темное предвечернее небо сливалось с такой же темной водной гладью. Казалось, она видела там, на востоке, откуда незаметно спускалась на море осенняя ночь, родной город. При одной только мысли о Ленинграде замирало сердце от страшной тревоги за родных. Мама, бабушка… успел ли отец вывезти их из осажденного города? Немецкие газеты кричали, что в Петербурге вымерло почти все население, что оставшиеся в живых люди сходят с ума и едят друг друга.
« Но если это так,- думала Линда, - то почему же фашисты до сих пор не могут войти в город?»
Свежий ветер развевал концы шарфика. Родная Балтика… Сколько раз под тревожные крики чаек ей приходилось провожать брата в плавание! Сначала, когда он еще учился в « мореходке», в учебные походы, а затем и в боевые. Еще с детских школьных лет навсегда запомнились Лильке корабли на рейде, брызги морской воды, праздничные встречи, веселая улыбка старшего брата, его друзья – военные моряки… Где вы сейчас, милые ребята? Живы ли? Иди холодные балтийские воды стали вам могилой?
Сзади тихо подошел Дитрих и тронул за плечо.
- Вот вы где, Линда. Идемте вниз, становится свежо.
Девушка  не стала спорить и подала офицеру руку.
- Много проиграли? – насмешливо спросила она.
- Не смейтесь. Мне везет в любви,- улыбнулся Пауль.
Он в сером, отлично сшитом костюме, накрахмаленной рубашке, с опаловой булавкой в галстуке  и такими же опаловыми запонками, как всегда, веселый и оживленный. На него поглядывали дамы, он явно нравился женщинам, и в любви ему, наверное, действительно везло. Линда замечала, что еще дома , в Берлине Дитрих частенько ворковал по телефону с какой-то подружкой по имени Генриетта.
Он лукаво взглянул на свою спутницу.
- Завтра Стокгольм. Вам надоело путешествие?
- Нет,- ответила Линда.- Я люблю море.
- Идемте ужинать. Я заказал ростбиф и красное вино.
Путешествие действительно нравилось Линде. Она отдыхала. До Штеттина они доехали мягким комфортабельным экспрессом. Там их встретила тетушка Пауля, пожилая набожная немка. Фрау Дитрих жила одна, она была вдовой, сын воевал где-то в южной Европе, и она радушно приняла любимого племянника в своем небольшом, но уютном доме.
Сдержанная строгая Линда произвела на Фрау Дитрих хорошее впечатление. Пауль представил ее как свою попутчицу. Два дня девушка осматривала старинный город.
И вот, наконец, скрылись из виду берега Германии. Пауль и Линда занимали две каюты-люкс. Погода была ясная, теплая, и пассажиры почти все время проводили на палубе. Линде нравилось общество Пауля, но иногда хотелось побыть одной. Накинув на плечи плащ, она любила смотреть на море, искрившееся под солнцем. О чем она думала, что вспоминала? Лицо ее было спокойно, а глаза, устремленные вдаль, казалось, видели что-то свое, никому неведомое. В такие минуты Пауль не мешал ей, он уходил в компанию мужчин, где они играли в карты, курили, тянули коньяк.
Шел четвертый день путешествия.
Когда Дитрих об руку с Линдой появлялись в ресторане, на них невольно обращали внимание. Это была интересная пара: галантный, веселый, подтянутый Пауль и Линда, очаровательная в вечернем туалете, молчаливая и загадочная.
Вот и сейчас молодые люди вошли в салон, раскланиваясь с теми пассажирами, которых знали. Официант проводил их к свободному столику. Слышалась немецкая, шведская, даже французская речь, тихо играла музыка. Линда осматривала зал, вполголоса разговаривая со своим спутником. Пауль с улыбкой смотрел на нее. Она была просто восхитительна в черном шелковом платье с цветком на плече, красиво причесана, чуть поблескивали жемчужинки в ее ушках, прекрасные глаза-льдинки были холодны, даже когда она улыбалась. Но несмотря на некоторую замкнутость, держалась она непринужденно.
- Скоро конец нашему путешествию,- сказал Дитрих, чуть наклоняясь к ней.
- Оно было прекрасным,- ответила Линда.- Вы так много показали мне, Пауль.
- Вам еще предстоит увидеть много интересного. Швеция – страна с богатой историей, там есть что посмотреть.
-Добрый вечер. Разрешите к вам присоединиться,- раздался рядом мягкий мужской голос.
К столику подошла пара, женщина лет двадцати пяти и мужчина постарше, с которыми приходилось вместе обедать.
- Добрый вечер,- поднялся Пауль.- Мы ждем вас, присаживайтесь. Ваш малыш уже спит?
Линда знала, что супруги Кагельман плыли в Стокгольм. Женщина была шведкой. Ее мужа, немца, военного врача, призывали в армию, и она с четырехлетним сыном переезжала к родным.
- Завтра конец нашему путешествию,- как-то грустно сказал Кагельман.
- Вы побудете в Стокгольме? – спросил Дитрих.
- К сожалению, нет. Сразу же обратно. Сдам жену родителям, и в путь. Двенадцатого сентября должен быть в части. Иначе трибунал.
- Куда вас направляют?
- На Восточный фронт.
Фрау Кагельман сидела напротив Линды. При этих словах она вздрогнула и испуганно взглянула на мужа.
- Не волнуйтесь, фрау Кагельман,- поспешила сказать Линда.- Все-таки, ваш муж врач, а не солдат.
- Нет, нет не утешайте меня, фройлейн. Одно слово « Россия» внушает мне невольный ужас,- проговорила женщина.- Сколько там было обмороженных зимой!
- Аннет, дорогая,- нежно сказал Кагельман.- Тебе ли бояться морозов? Ты же северянка.
- Я о тебе, Леон.
- А я о тебе. Не надо волноваться. Все будет хорошо, поверь мне.
- Я не волнуюсь, Леон,- улыбнулась Аннет.- Конечно же, все будет хорошо. Просто я не люблю разлук.
Официант принес ужин, открыл бутылки с вином. Кагельман, пытаясь развеселить жену, стал рассказывать что-то смешное. Завязался разговор. Слушали музыку, тянули вино, шутили. Аннет после нескольких глотков порозовела и развеселилась, хотя во взгляде ее проскальзывала затаенная тревога за мужа, за свою семью.
Линде понравилась эта милая женщина в скромном вечернем туалете. Она была типичной шведкой, белокура, чуть бледна, с добрыми голубыми глазами.
- Вы никогда не бывали в Швеции, фройлейн? – спросила она Линду.
- Нет.
- Вам есть где устроиться? Мы могли бы помочь вам.
- Благодарю вас, фрау. Нас должны встретить. У господина Дитриха В Стокгольме друзья.
- И все-таки возьмите на всякий случай адрес жены,- предложил Кагельман.- Вам будет не так одиноко в чужом городе.
- К тому же, могу помочь в изучении шведского языка,- сказала Аннет.
- Я буду очень рада,- улыбнулась Линда.

6.

В Стокгольм прибыли днем. Пароход долго шел вдоль скалистых берегов, поросших редким лесом. На Линду дохнуло каким-то неприветливым холодом. Незнакомые берега, освещенные скупым северным солнцем, казались загадочными, как в старых сказках Андерсена.
Стоявшая рядом на палубе Аннет Кагельман словно догадалась о ее мыслях.
- Вам не нравится здесь?
- Пустынно как-то,- призналась Линда.
- Да, это не южный курорт. Наша страна на камнях и скалах и, наверное, кажется суровой, неуютной. Мы, северяне, к этому привыкли. Но это моя Родина, и милее этой страны для меня нет. В Германии я живу шесть лет, но меня все время тянет сюда.
- Вы часто навещаете родных?
- Раз в два года стараюсь приехать сюда, не выдерживаю.
- А в Германии вам нравится?
- Я люблю Леона,- просто ответила женщина.
« Да, нелегко ей,- подумала Линда.- Тоже живет вдали от Родины. Бодрится, чтобы не расстраивать мужа перед разлукой. Умница.»
И вот, наконец, показался большой город. Средневековые высокие шпили были видны издалека. Черепичные крыши, освещенные солнцем, придавали городу нарядный и веселый вид. Вот она – шведская столица!
Линда с палубы с волнением оглядывала толпу людей, пытаясь угадать, кто встречает их с Паулем. Радостно вскрикнула Аннет, увидев родителей. И Дитрих вдруг кому-то  махнул рукой.
Наконец, они сошли на землю. К ним подошел молодой мужчина лет тридцати в сером плаще и мягкой шляпе и обнялся с Паулем.
- Зиберт… Артур,- назвался он, пожимая руку Линды.- Вот вы какая.
- Какая же?
- Красивая. Ну идемте, здесь моя машина.
Зиберт подхватил было чемоданы, но Дитрих остановил его и огляделся по сторонам, ища Кагельманов. Они стояли неподалеку, бабушка и дед бурно целовали внука. Линда и Пауль подошли, простились.
- Звоните, Линда,-  с легкой улыбкой напомнила Аннет.- Я помогу вам в шведском языке.
На площади Зиберт подвел путешественников к новенькой спортивной машине, помог уложить вещи. Линда незаметно оглядела его: среднего роста, темноволосый и довольно интересный мужчина   
- Как отец и матушка? – спросил его Пауль.
- Нормально. Их подарок,- кивнул тот на автомобиль.- Они ждут нас к обеду.
- Подожди. Я думаю, надо сначала устроить нашу фройлейн. Мы успеем?
- Да, вполне. Садитесь, едем.
По дороге Зиберт расспрашивал о Берлине, об общих знакомых.
- Ты надолго к нам, Пауль?
- На месяц. Я, собственно, и сюда по делам. Ну а ты все там же, в нотариальной конторе?
- Бери выше. Юридическая консультация « Флабеккен». Слышал?
- О-о! Линда, перед вами молодой адвокат. И с большим будущим, я уверен.
Машина медленно ехала по узким центральным улицам и остановилась возле четырехэтажного серого дома. Мужчины помогли выйти даме, позвонили в парадную дверь, и им открыла средних лет горничная в черном платье и белоснежном фартучке. Артур что-то сказал ей по-шведски, женщина провела их в квартиру на первом этаже и оставила в хорошо обставленной гостиной.
- Квартира владелицы этого дома,- шепнул Линде Зиберт.- А вот и она.
В комнату величественно вплыла  солидная пожилая женщина с высокой прической.
- Добрый день, господа,- заговорила она по-немецки с легким акцентом.- Здравствуйте, господин Зиберт. Прошу садиться.
- Добрый день, госпожа Расмуссен,- Артур почтительно поцеловал ей руку.- Позвольте представить вам  фройлейн Эрлих, о которой я вам говорил.
Линда изящно наклонила голову.
- Очень рада видеть вас,- улыбнулась г-жа Расмуссен.- Тереза, кофе! Вы давно приехали?
- Только что с парохода. А это мой попутчик и друг господин Дитрих.
- Рад познакомиться,- поклонился Пауль.- Мы хотели бы посмотреть квартиру.
- Да, да, конечно. Квартира отличная и прекрасно обставлена. Вам понравится, фройлейн.
Горничная принесла на подносе фарфоровый кофейник. Пришлось выпить по крошечной чашечке кофе. После этого хозяйка встала и пригласила гостей за собой. По широкой светлой лестнице они поднялись на второй этаж. Г-жа Расмуссен сама открыла ключом дверь, вошла первой, за ней остальные. Линда увидела прихожую, освещенную красивыми светильниками. Здесь стоял гардероб для одежды, на стене висело зеркало.
Хозяйка открыла первую дверь. Здесь была, видимо, небольшая гостиная, убранная в теплых бежево-коричневых тонах: диванчик, кресла, между ними маленький чайный столик, на полу пушистый ковер, на стенах старинные офорты, на круглом столике в углу телефон и приемник.
Из гостиной широкие двери вели в маленькую спальню. Здесь все было красного цвета – гардины, абажуры, покрывало на кровати.
- Там ванная,- показала хозяйка.- Горячий душ, набор шампуней и полотенец.
И наконец, просторный холл, выдержанный в серебристо-сером цвете. Это светлая столовая в два окна с балконом, во всю стену буфет из финской березы, такие же стулья и обеденный стол, над которым висела хрустальная люстра. Между окнами, в кадке – большая экзотическая пальма с резными листьями.
- Вам нравится, фройлейн? – спросил Зиберт.
Линда кивнула, совершенно растерянная такой шикарной обстановкой.
- Господа, вы нигде не найдете лучшей квартиры,- заговорила г-жа Расмуссен.- Тихое место, рядом парк. Прекрасный уголок для достойной девушки. Пойдемте, фройлейн, я покажу вам кухню.
Линда покорно пошла за хозяйкой.
- Я думаю, мы с вами поладим. Тридцать тысяч в год не очень большая цена.
Линда не знала, что ответить, и искоса взглянула на Пауля. Тот понял ее замешательство и поспешил помочь.
- Соглашайтесь, фройлейн. Это не так дорого.
- Да, пожалуй,- сказала девушка.- Это мне подходит.
- Ну вот и чудесно! – обрадовалась хозяйка.- Можете располагаться.
Мужчины спустились вниз за вещами, а Линда тем временем сняла плащ и шляпу.
- Вы будете брать прислугу? – спросила г-жа Расмуссен.
- Право, я еще не знаю,- растерянно ответила девушка.
- Моя Тереза могла бы убирать у вас.
- Да, пожалуй.
- Если пожелаете, вам будут носить обеды. Напротив приличное кафе.
- Благодарю вас, я подумаю.
- Оформить наш договор можно завтра. Не буду вам мешать,- поклонилась хозяйка.- Вот ключи. Отдыхайте, фройлейн.
Г-жа Расмуссен неторопливо выплыла из комнаты. Линда по мягкому ковру прошла в столовую. В тишине размеренно постукивали старинные часы. За полированным столом стулья с высокими спинками, во всю стену резной буфет с посудой. Блестел светлый паркет, отражая длинные лианы пальмы. Девушка подошла к окну, подергала дверь балкона. Слева за домами был виден парк за высокой оградой. Да, все это, конечно, стоило тридцать тысяч крон…
Хлопнула входная дверь, слышно было, как, переговариваясь вошли мужчины.
- А, вот вы где! – заглянул в столовую Пауль.- Собирайтесь, Линда, нам надо ехать. Нас ждут к обеду.
- А может быть, не стоит?
- Без разговоров! Это старинные друзья нашей семьи. Вы должны с ними познакомиться. Артур, иди сюда! Где твое красноречие адвоката?
- Фройлейн Линда, как можно быть одной в такой прекрасный вечер? – заговорил Зиберт, подходя.- Вы должны побывать в нашем доме. Сегодня у нас к обеду превосходная рыба и французское вино.
- Но я устала и не одета для визита,- попробовала отказаться девушка.
- Да вы прекрасно выглядите! – пылко сказал Артур.- Собирайтесь. Уже скоро пять. 
Линда сдалась. Она чуть подпудрилась, поправила прическу, костюм, надела шляпу и свой великолепный плащ со свободно летящей спинкой. Посреди комнаты остались стоять чемоданы.
- Мы заскочим по дороге в какой-нибудь отель? – спросил Дитрих.
- Какой отель? Не валяй дурака! – рассердился Зиберт.- Матушка давно тебе комнату приготовила.
- Тогда заедем в ближайший банк. Нам надо поменять наши марки.
Из окна машины Линда с интересом осматривала улицы и площади, по которым вез их Зиберт. Город понравился ей. Старинные дома, средневековые церкви, чистые зеленые улицы и парки произвели на нее хорошее впечатление.
Вскоре Артур затормозил возле высокой решетчатой ограды, заросшей кустами, за которыми стоял небольшой двухэтажный дом.. Зиберт несколько раз посигналил, ворота открылись, и автомобиль по широкой аллее подъехал к самым дверям  особняка.
Почти весь первый этаж дома Зибертов занимала большая гостиная-холл, которая одновременно служила и столовой. Она разделялась стеклянными раздвижными дверями, и при желании в ней можно было принять много гостей. Украшенная красивыми растениями, она была очень уютной. Здесь гостей встретила хозяйка, привлекательная и моложавая еще женщина лет пятидесяти или немного старше. Она, улыбаясь, пошла навстречу Дитриху.
- Пауль, мой мальчик,- заговорила она по-немецки певучим приятным голосом.- Сколько лет мы не видели тебя. Помнится, ты приезжал сюда в тридцать пятом. Майн готт! Семь лет прошло. Нашей Сюзане тогда исполнилось тогда девятнадцать. Помнишь, как мы веселились, как ты ухаживал за ней, плут!
Она ласково обняла Пауля, который почтительно поцеловал ей руку.
- А это ваша попутчица? Рада видеть вас у себя, фройлейн…
- Эрлих, сударыня.
- Да, да… прошу вас, проходите. Вы впервые в Стокгольме? О, вы знаете, я сама со страхом ехала сюда. Но здесь прелестно. Тихий уголок земли… Вы уже видели  свою квартиру? Это я посоветовала Артуру обратиться к госпоже Расмуссен. У нее очень приличные дома.
Линда видела, что г-жа Зиберт незаметно оглядывает ее всю, от костюма до прически. Не переставая говорить, хозяйка что-то поправляла на накрытом обеденном столе, указывала на что-то прислуге. На маленьком столике рядом стояло серебряное ведерко со льдом, из которого выглядывали бутылки с шампанским.
Артур усадил гостей на диван возле камина. Фрау Зиберт окинула последним взглядом стол и подсела к ним. Она стала спрашивать Пауля о Германии, о родителях, сестре. Линда оглядывала холл и удивлялась про себя богатой и изящной обстановке.
Наконец, хозяйка повернулась к ней, и Линда поняла, что теперь ее очередь отвечать на вопросы.
- Вы из Лейпцига, фройлейн? – спросила фрау Зиберт.- Прекрасный город. Я бывала там. На Карлштадтштрассе жила моя бабушка.
- На Карлштадтштрассе пансион, в котором я училась,- ответила Линда, помянув про себя добрым словом Пауля с его уроками.- А в парк Инесгоф мы ходили гулять после занятий.
- А какой в Инесгофе пруд! Говорили, что он времен еще Карла Четвертого.
- Его засыпали, фрау. На его месте теперь новый кинотеатр.
- Ах, эта цивилизация! – простонала г-жа Зиберт.- В Швеции все-таки больше ценят старину. И вы в этом убедитесь, дорогая.
В гостиную вошел худощавый мужчина лет шестидесяти. Он был повыше среднего роста, лицо аскетически сурово, темные глаза пристально вгляделись в гостью. Он поцеловал руку Линды, коротко назвав себя « Зиберт», потом обнял Пауля и стал что-то говорить ему.
- Мой муж очень много работает,- шепнула Линде хозяука.- Он крупный специалист по энергетике. Но, однако, где Сюзанна? Пора за стол.
И в эту минуту в дверях показалась хорошенькая молодая женщина в распахнутом легком пальто и берете.
- Добрый вечер! – весело поздоровалась она. Одну минутку, я разденусь. Только я не одна, мамочка. Со мной господин Ортель. Я опаздывала, и он подвез меня  с бульвара Кюндстрем.
- Приветствую святое семейство,- басом провозгласил из дверей крупный мужчина лет сорока пяти с пышными усами.
- Здравствуйте, господин Ортель,- сказала фрау Зиберт и пояснила вполголоса:- Известный человек. Корреспондент « Инхольм-Экспресс»
Мужчина вошел первым, шумно поздоровался, отвесил общий поклон, с интересом поглядывая на незнакомую красавицу. Их представили. В ожидании обеда все негромко разговаривали на общие темы. Наконец, вошла Сюзанна, женщина лет двадцати шести, в ярком голубом платье, с пышными золотистыми волосами и темными живыми глазами. Она была чуть полна, но держалась легко и изящно. Она дала гостям время полюбоваться собой, потом поцеловала мать и отца, кивнула брату, пожала пальцы Линде и улыбнулась Паулю.
- Сюзи, а что с твоей лошадкой? – спросил Артур.
- Что-то с зажиганием. Завтра придет механик.
За столом Линду усадили по правую руку хозяйки, с другой стороны сел Артур. Все выпили шампанского, затем подали рыбу и десертное вино.
- Как, должно быть, страшно сейчас в Германии,- говорила г-жа Зиберт.- Как правильно мы поступили в свое время, что покинули ее. Мы спаслись от войны.
- Ах, мама, каждый цивилизованный народ должен воевать,- смело заявила Сюзанна, сидевшая напротив Линды.
- Зачем, моя прелесть? – спросил Ортель.
- Как зачем? Чтобы доказать всему миру свое превосходство над другими нациями.
- В вас бурлит арийская кровь,- серьезно сказал Пауль, сидевший рядом.- Или вы рождены быть девой-воительницей.
- Ни то, ни другое,- шепнул Линде Артур.- Просто сестра обожает офицеров. Она и замуж вышла за моряка. Он сейчас в Северном море, капитан военного судна.
- А вас не тянет в Германию? – тихо спросила Линда.
- Нет. Я не люблю военный режим. Но я всегда удивлялся, каким чутьем мои родители поняли приближение этой военной грозы. В тридцать первом году подвернулся случай переехать в Стокгольм. И вот мы здесь.
- Боязнь войны должна быть нормальным человеческим чувством,- вздохнула Линда.- Жаль, что многие этого не понимают.
- Слава Богу, скоро всему этому конец,- проговорил Зиберт-старший.- Вот-вот падет Сталинград, и перестанут гибнуть солдаты.
- А по-моему, до конца еще далеко,- пробасил Ортель.
- Вы ждете второго фронта?
- Нет, что вы! Русские прекрасно обойдутся без него.
- Боже, как ужасно вы говорите, Эдди! – воскликнула Сюзанна.- Пауль, вы же из Берлина. Растолкуйте этому провинциальному писаке, что к чему. Он совершенно не разбирается в военном положении.
- Боюсь, что это невозможно,- улыбнулся Пауль.
- Но ведь я не прошу вас выдавать военно- стратегические планы фюрера. Кое-что мы и здесь знаем, слушаем пламенные речи вашего министра пропаганды.
- Тогда с вами опасно разговаривать,- сказал Пауль с улыбкой.
« Тебя бы в Германию, детка,- неприязненно подумала Линда.- Уж ты бы знала, что там делать.  Наверное, тоже била бы по щекам пленниц.»
- Два дня назад у нас открылась выставка итальянской живописи Возрождения,- сказал Артур.- Вы не хотите пойти, фройлейн Линда?
- С удовольствием,- ответила девушка.- Я не знаток современных мастеров, но мне нравятся Ватто, Лоррен. Их пейзажи чудесны.
- Где вы видели Ватто? – спросил г-н Зиберт.
Линда чуть не сказала « в Эрмитаже», смешалась, ругнула себя дурой, потом легкомысленно махнула рукой.
- Ах, не помню. Вероятно, на какой-нибудь выставке. До войны я часто бывала в Берлине…
- Значит, решено, завтра мы едем в Художественный музей. Пауль, ты не против?
Сюзанна, встряхивая золотистой головкой, откровенно кокетничала с Паулем. Он улыбался, шептал ей что-то , предложил сигарету, когда после десерта мужчины закурили.
- А вы не курите? – спросил Линду Артур.
- Нет.
- И правильно делаете, милая,- заявила г-жа Зиберт, с ласковым укором глядя на дочь.- Ах, эти современные нравы! Теперь молодые люди совсем не желают слушать родителей.
- Родители в свое время тоже делали немало глупостей,- усмехнулась Сюзанна, эффектно выпустив кольцо дыма.- Мой Руди не против того, чтобы я курила.

===
В десять гости стали расходиться. Ортель, обещав довезти домой Сюзанну, задержался с хозяевами. Остальные вышли в садик перед домом. Было тихо. Черное небо, усыпанное звездами, очаровывало, покоряло своим величием.
- Вас не утомила моя матушка? – спросил Линду Артур.
- Нет, что вы! Очень милая женщина. Смотрите, какая ночь!
- Да… Под таким небом хочется заглянуть в тайны мироздания. Кажется, что ты наедине с Богом. А вы еще верите?
- Да… пожалуй,- неуверенно сказала Линда.
- Вы лютеранка?
- Да.
- Вы не находите, что думать о Боге можно только , когда ты один, под открытым небом?
- А в церкви?
- Церковь… А по-вашему, что такое религия?
- Трудно объяснить. Ощущение какого-то всеобъемлющего духа,- и Линда зябко повела плечами.
- Да… Как просто. И трудно поверить, какие чудовищные злодеяния на земле творила религия.
После таких высших материй сзади слышен был совсем другой разговор.
- Где вы нашли такую милую девочку, Пауль? – спрашивала Сюзанна Дитриха. В свете фонаря было видно, как дерзкая улыбка играла на ее лице.- Вы хотите ввести ее в наше общество? Боюсь, что это небезопасно.
- Отчего же? – спросил Пауль.
- У нее будет слишком много поклонников.
- О, Сюзанна, вас это не должно волновать.
- Вы так думаете?
- Ваши поклонники останутся при вас. И один из них перед вами.
- О! – Сюзанна даже остановилась.- Вы смелый человек. Вас не смущает мое замужество?
- Напротив, привлекает. Женщине, познавшей любовь, присуще неуловимое очарование.
- Право, Пауль, мне неловко слушать ваши слова,- Сюзанна даже покраснела от удовольствия.- Перестаньте. Скажите, вы едете завтра на выставку?
- Готов сопровождать вас куда угодно! – горячо воскликнул офицер и сжал ее руку.- Когда мы встретимся?
- Сюзанна, где вы? – послышался голос Ортеля от дверей.- Вы едете со мной?
- Я позвоню,- шепнула молодая женщина и поспешила к машине.
Ортель уехал первым. Артур и Пауль повезли Линду домой.
- Фройлейн, мы заедем за вами в два часа,- сказал Артур.- Вас это устроит?
- Вполне,- ответила девушка.
- Постарайтесь с утра оформить договор с хозяйкой,- проговорил сидевший рядом с ней Пауль и вдруг шепнул:- А я понял, где вы видели пейзажи Ватто.
Они распрощались у подъезда. Линда медленно поднялась на второй этаж, открыла квартиру и вошла. На нее пахнуло прохладой и тишиной. Она, не раздеваясь, опустилась на диван в гостиной и обвела вокруг взглядом. Посреди комнаты стояли неразобранные чемоданы. В столовой часы пробили одиннадцать, и опять стало тихо. Линда уронила голову на руки, и какая-то безысходная тоска сжала сердце.

7.

Линда проснулась и не сразу поняла, что с ней. Она огляделась, вспомнила вчерашний вечер и протянула руку к столику возле кровати, где лежали ее часики. Было восемь часов.
Она быстро встала, накинула Халатик и пошла в ванную. Приведя себя в порядок, она принялась разбирать  чемоданы, потом надела вчерашний костюм, подкрасила губы и, положив в сумочку документы и деньги, спустилась на первый этаж. Г-жа Расмуссен приняла ее очень любезно, они быстро оформили договор, после чего Линда  договорилась с Терезой об уборке и прочих услугах.
Затем девушка решила позавтракать. Она накинула плащ, надела шляпу и вышла на улицу. В доме напротив оказалось небольшое, но уютное кафе. Она заказала яичницу, булочку и кофе. Расплатившись, она взглянула на часы. Было одиннадцать часов теплого сентябрьского дня. Линда решила пройтись и медленно пошла по узкой тихой улице, любуясь причудливой готикой старинных домов. Вскоре она увидела прекрасный парк, за ажурной решеткой которого играли дети. Линда улыбнулась. Солнечный осенний денек словно поднял ее настроение.
- Что ж, буду жить! – сказала она вслух.
По дороге она увидела кондитерскую и, поколебавшись, толкнула дверь. И здесь ее немецкую речь поняли. Она купила кофе, чаю, сахару, печенья, конфет, десяток бисквитов, два лимона, несколько яблок, бутылку хорошей испанской мадеры и попросила все это прислать ей на квартиру. И, радуясь, что все у нее так хорошо получилось, и что ей будет чем принять гостей, она отправилась домой.
У себя на кухне она увидела утюг, который принесла по ее просьбе Тереза. Девушка отгладила примявшееся в чемодане клетчатое платье с белым воротничком, переоделась, подкрутила волосы и причесалась. Было почти два часа, когда звякнул звонок. Мальчишка-посыльный из кондитерской принес корзину с продуктами. Линда обрадовалась, сунула мальчишке десять эре и принялась разбирать покупки.
За этим занятием ее и застал Пауль.
- Добрый день, Линда.
- Здравствуйте, Пауль.
- Кто это все принес?
- Я сама купила.
- Где?
- В кондитерской. Я ходила завтракать и гуляла.
- О, вы совсем как дома. Я за вас спокоен. Вы готовы?
- Да, почти. Проходите, Пауль.
В это время вошли Зиберт с сестрой. Линда несла в гостиную печенье в плетеном блюде и пригласила их присесть.
- А у вас прелестно, милочка,- защебетала Сюзанна, бросив на спинку кресла легкое пальто и оглядевшись.- Чудная квартирка. Там спальня? Можно я загляну? Прелестно, прелестно. Какие офорты…  Вы неплохо устроились, фройлейн. Теперь вам надо завести собачку.
- Собачку?
- Да. Непременно, душечка. Женщина с псом – это так импозантно. У меня есть чудный спаниель. Такая масть! Правда, Артур?
- Я подумаю,- улыбнулась Линда.- Прошу вас, чувствуйте себя как дома. Я угощу вас вином и порожными.
Она принесла бокалы, конфеты, яблоки. Гости сели вокруг столика. Сюзанна без умолку болтала. Линда с легкой улыбкой наблюдала за молодой женщиной, какое-то дерзкое изящество скользило в ней, и видно было, что она привыкла категорично судить обо всем на свете. Она в сиреневом коротком платье и соломенной шляпке, вокруг шеи яркая косынка. Волосы кольцами кружились вокруг лица, когда она встряхивала головой. Пауль не отрывал от нее глаз.
- Чем думаете заняться в Стокгольме, фройлейн? – спросил Зиберт.
- Буду изучать шведский язык. Кто-нибудь мне поможет,- ответила Линда, думая об Аннет Кагельман.
- А мне не нравится шведский, он слишком труден, заявила Сюзанна, покусывая кончик янтарного мундштука с сигаретой. Пауль поднес ей зажигалку.
- Мне надо позвонить Тирбаху,- сказал он.- Утром мне никто не ответил.
- Они ведь теперь в Шерхольмене,- отозвалась Сюзанна.- Георг купил там дом.
- В Шерхольмене? Где это?
- Тридцать километров с северного вокзала. Неплохое местечко, лес, озеро и приличные соседи.
- Линда, мы должны там непременно побывать,- сказал Пауль.- Тирбах мой старый приятель. Инженер, светлая голова.
- Он теперь ведущий конструктор автомобильного завода,- добавил Зиберт.
Наконец, решили ехать. Линда надела шляпку, взяла светлую, как туфельки, сумочку и накинула на руку плащ. Все спустились вниз и сели в  автомобиль.
- Пауль, ты не хочешь взять машину в прокат? – спросил сидевший за рулем Зиберт.- Можно недорого взять «рено» или « шевроле».
- Нет. Мне приходится много ездить дома. Хочу отдохнуть от руля. Завтра мы с Линдой берем такси и едем осматривать город.
- А вечером прошу ко мне,- пригласила Сюзанна.- У меня будет гусь с яблоками. Я приглашу Петерсонов.
Через несколько минут Артур остановил машину на небольшой площади. Мужчины помогли выйти дамам. Линда осмотрелась.
- Это так называемый культурный центр Стокгольма,- придерживая Линду за локоть, говорил Артур.- Вот Национальный музей. Вон там, за мостом, находятся правления банков и концернов. Королевская Опера, Исторический музей, Университет. Дальше по набережной Рыцарский дом.
- А где Королевский дворец? – спросила Линда.
- За Ратушей. Вон видите шпиль? Завтра я все вам покажу,- заверил Пауль.
На выставке было многолюдно. Бродя среди любителей живописи, Линда с удовольствием осматривала полотна знаменитых художников. Она ходила по залам с Зибертом, Пауль с Сюзанной. Линду забавляла игра молодых людей. « Ну Пауль – любитель прекрасного пола,- думала она, усмехаясь.- Но она-то какова. Впрочем, чем не займешься со скуки…»
- Господин Зиберт…
- Артур.
- Артур… скажите, ваша сестра довольна браком?
- Сюзанна человек увлекающийся,- уклончиво ответил молодой адвокат.- Но, как это ни странно, замуж вышла по любви. Ее Рудольф влюблен без памяти и поэтому многое ей прощает. Она вам не понравилась?
Линда пожала плечами.
- Она сумасбродная женщина,- продолжал Артур,- способная наделать глупостей, но, в сущности, простой и добрый человек.
Они перешли в другой зал и остановились возле акварелей Сабатини.
- А что до Пауля,- говорил Зиберт,- то меня это не волнует. У Сюзанны и без него полно поклонников. Да… Наверное, в наш сумасшедший век верность – это нечто смешное и старомодное.
- Да полно! Неужели вы так думаете?
- А вы не согласны?
- Конечно, нет. Вы несправедливы к нашему веку.
Зиберт невольно улыбнулся.
- Я рад, что вы так думаете. И вообще я рад, что с вами познакомился.
- Да что вы! – с легкой иронией сказала девушка.
- Вы мне сразу понравились, честное слово! – горячо заговорил Артур.- И на матушку вы произвели хорошее впечатление. « Вот образец достойной фройлейн!» - так она сказала.
- Остыньте! – отрезала Линда.- Еще вчера вы не знали о моем существовании.
- Знал! Месяца полтора назад мне написал Пауль и попросил подыскать приличную квартиру для молодой фройлейн. И я сразу представил вас именно такой: темноволосой, с прекрасными серыми глазами и милой улыбкой.
- Оставьте ваши комплименты,- насмешливо сказала Линда.- Смотрите, Сюзанна кого-то встретила.
- О! Это наши друзья. Я должен вас им представить. Идемте, идемте!
С Сюзанной и Паулем разговаривали мужчина лет пятидесяти и женщина много моложе, в шикарном костюме, который украшала нитка кораллов на шее. Их познакомили. Это были супруги Шёберг. Свен Шеберг, как узнала Линда, служил режиссером Королевского драматического театра. Женщину представили как обладательницу прекрасного сопрано, приму Королевской Оперы. Диана Шеберг с трудом говорила по-немецки, но была приветлива, держалась просто и естественно и понравилась Линде.
Обменявшись впечатлениями от выставки, супруги заторопились.
- В субботу у меня премьера, я пою Розину,- сказала на прощание Диана.- Приходите, я оставлю вам ложу.
Молодые люди еще побродили по залам, потом Артур предложил пообедать. Сюзанна с радостью подхватила эту мысль. По ее словам, надо было идти только в «Атолло», самый шикарный ресторан в Нормальме.
В «Атолло» действительно было хорошо. Уютный зал, задрапированный пурпурными занавесями, красивые люстры, веселая публика. Зиберта здесь знали и предложили отдельный кабинет, из которого был виден весь зал. Мужчины усадили своих дам и сделали заказ. Оркестр на эстраде грустно играл какой-то блюз.
- Мы потом потанцуем? – Спросила Сюзанна, с милой удыбкой поглядывая на своих спутников.- Танцы моя слабость. А вы любите танцевать, Линда?
- Люблю,- ответила та и добавила: - А здесь довольно мило.
- «Атолло» - чудный ресторан! – воскликнула Сюзанна, доставая сигареты и свой янтарный мундштук.- Здесь бывает цвет Стокгольма: актеры, художники, журналисты. Богема…
- А по вечерам поет Габриель Шредер,- шепнул Артур Дитриху.- Милая девочка, чудный голосок.
Сюзанна, поняв брата, погрозила ему пальцем.
- Опять? О, Линда, вы не представляете себе, какой это проказник и шалун.
- Сюзи, ты несправедлива! – воскликнул Артур.- Габи дает мне уроки танцев. Это совершенно невинные занятия, уверяю тебя.
- Знаю я, чем кончаются эти занятия,- проворчала сестра, закуривая сигарету.
За обедом было весело. Мужчины тянули выдержанный коньяк, женщины сладкое вино. Играла тихая ленивая музыка. Сначала обсуждали какие-то общие темы, потом разговор разделился. Артур рассказывал Линде об Англии, в которой был перед войной. Девушка рассеянно слушала его, искоса наблюдая за парой напротив.
« Неужели серьезно увлекся? – думала она о Пауле.- Да нет. Ей скучно, и он понимает, что ей скучно. Наверное, они нравятся друг другу. Он приятен ей, она ему. Этого вполне достаточно для маленького приключения. Как банально…»
Она взглянула на Зиберта. Он похож внешне на сестру, он, вероятно, не такой экспансивный. У него мягкий вкрадчивый голос и, наверное, спокойный характер…
- Так что вы говорите о традициях? – переспросила она.
- В Англии необычайно живучи традиции,- пояснил Артур.- И вообще, там все устроено так, чтобы их сохранить.
- Помните, у Бальзака,- подхватила Линда,- «Англичане утратили всякое чувство нового, а если оно и есть, то Уж очень ловко они его прячут».
Молодые люди немного потанцевали, послушали  веселые песенки Габриель, съели мороженого и, когда вышли на улицу, часы на городской площади показывали десять. Был теплый вечер. Сюзанна предложила пройтись и взяла Линду под руку. Они пошли впереди, мужчины чуть сзади.
- Ах, этот Пауль, он такой милый,- доверительно заговорила Сюзанна.- Скажите, Линда, он не женат? Мне кажется, он такой сильный и решительный…  Где он служит?
- Где-то в Берлине,- уклончиво ответила Линда.- Вы ему понравились.
- Правда? К сожалению, я не свободна. Впрочем, мой Руди тоже очень мил. Он в плавании, капитан военного судна. Как я скучаю, если б вы знали! Я вас обязательно познакомлю. А завтра к семи часам прошу ко мне. Я так люблю маленькие вечеринки…
И Линда обещала прийти.

8.

Утром к ней приехал Дитрих. Впервые после приезда они были вдвоем. Пауль попросил девушку взять с собой документы и деньги, затем они быстренько позавтракали в кафе и на такси поехали в центр Стокгольма. На улице Сурселе они зашли в банк, который посоветовал им Зиберт. Линда получила банковскую доверенность на сто пятьдесят тысяч крон и чековую книжку, оставив при себе несколько тысяч. Потом они не спеша пошли по городу.
На площади Хеторгет Пауль показал девушке древние церкви Руддархольмсчюрка и Сторчюрка.
- Они были заложены, кажется, при Кристиане Втором,- сказала Линда, любуясь изящной готикой.- И очень долго строились. А это Ратуша?
- Да. А вон там Рыцарский дом. Все это, Линда, вы будете смотреть. Я вам даже завидую. А теперь идемте, я покажу вам Королевский дворец.
- Я слышала, он тоже открыт для посещений?
- Но в определенные дни. А вот в Королевском парке можно гулять всегда.
Линде понравился старинный город. Под стать городу были и люди, спокойные, немного флегматичные. Девушке было приятно видеть рядом Пауля. За последние дни она перезнакомилась со множеством людей. И хотя Пауль не был ей другом в полном смысле этого слова, все же невольно он казался ей ближе всех остальных.
- Почему-то мне страшно, что вы уедете и оставите меня здесь одну,- полушутя призналась Линда.
- Что вы! – улыбнулся Пауль.- Я же специально познакомил вас с друзьями. Думаю, вам не придется скучать. Вы произвели на всех хорошее впечатление. Вы умница! Мы еще съездим в Шерхольмен.
- Я хотела бы все-таки разыскать Аннет. Она мне понравилась.
- Разыщем,- пообещал Дитрих.
Все эти дни он исподволь наблюдал за своей спутницей. Честно говоря, он не ожидал, что эта русская боязливая девчонка сумеет так просто и естественно войти в совершенно незнакомую ей жизнь. На пароходе и у Зибертов, в ресторане и на выставке – всюду она держалась с изяществом и уверенностью обеспеченной дамы. Иногда Пауль удивлялся, как из гадкого утенка, из Золушки могла получиться такая прелестная молодая женщина, подкупающая своей простотой и искренностью. Наверное, он никогда не посмел бы за ней ухаживать, как за Сюзанной. Любая пошлость претила Линде. Чем-то она была выше, достойнее этого.
В Сюзанне его привлекало ее откровенное желание скучающей женщины, ждущей развлечения, в Линде – нечто другое, самому неясное. Это было чувство, вообще не похожее на то, какое он обычно испытывал к женщинам.
Конечно, он понимал, что ухаживая за Сюзанной, он многое теряет в глазах своей неожиданной протеже, но поделать с собой ничего не мог. Дерзкие глаза Сюзанны, ее смелая улыбка, задорный веселый нрав неумолимо тянули к себе.
Дитрих показывал Линде город, не забывая обращать ее внимание на то, что может пригодиться ей: парикмахерские, кафе, магазины, ателье. В один из крупных магазинов готового платья он предложил ей зайти.
- Зачем? – удивилась Линда.- У меня все есть.
- Скоро зима. Посмотрим, нет ли для вас подходящей шубки.
И Пауль увлек ее в сияющий  рекламными огнями магазин. Здесь было много теплых пальто и меховых шубок. Офицер настаивал, чтобы Линда непременно купила великолепное манто из серебристо- серого колонка, но та испугалась непомерно высокой цены и решила взять котиковую шубку, скромную и недорогую, такую же шапочку, теплые ботики на меху и красивый пуховый шарф.
- Напрасно,- укоризненно сказал Дитрих.- Манто было вам к лицу. Что вам две тысячи крон, Линда?
- Не в этом дело,- тихо возразила она.- Я не привыкла так шикарно одеваться.
- Привыкайте. Ведь вы почти баронесса. Учитесь тратить деньги, как все женщины на свете. Возьмите тогда вот эту горжетку.
И Пауль накинул на плечи смущенной девушки легкую белоснежную горностаевую горжетку.
- Нет, нет, зачем она мне? – отказалась Линда.
- Всего пятьсот крон, мадам,- подскочил продавец.
- Мы берем ее! – уверенно сказал Пауль и повел свою спутницу в другой отдел.
Там, после долгих уговоров Линда выбрала юбку, пару   кофточек, теплый  пушистый свитер, трикотажное платье с черным кружевом. Затем Дитрих заставил ее примерить роскошное вечернее платье из вишневого бархата, прикинул к нему нитку настоящего жемчуга и попросил все это прислать на улицу Мальме, восемнадцать.
Линда с ужасом заплатила четыре с половиной тысячи крон.
- Зачем мне столько вещей? – спросила она, когда они выходили на улицу.
- Линда, вы же будете ходить в театры, бывать в гостях, принимать у себя. Без нарядов вам не обойтись.
- Я приехала сюда не развлекаться.
- Да, я знаю. Но вам будет трудно в одиночестве. ВЫ должны жить полной жизнью, встречаться с людьми. В конце концов, Генрих просил позаботиться о вас и сделать так, чтобы вы ни в чем не нуждались.
- До войны я была совсем другой,- задумчиво сказала Линда.- Я любила танцы, песни и веселую компанию..
- Сколько вам лет, Линда?
- Двадцать.
- Боже мой, двадцать… - покачал головой Дитрих.- У вас грустные глаза, даже когда вы улыбаетесь. Так нельзя. Надо жить, девочка. Жить и думать о будущем. Вам здесь не нравится?
- Нравится,- улыбнулась Линда.
- А как вам Зиберт?
- Еще не знаю.
- Кажется, он от вас в восторге. Вот вам и первый поклонник. Он не даст вам скучать, я попрошу его об этом.
- Пауль, ну о чем вы говорите…
- Такова жизнь, милая барышня,- сказал Дитрих и взглянул на часы.- Уже четыре. Давайте-ка пообедаем. Вы не забыли, вечером нас ждет Сюзанна.
Они перекусили в небольшом ресторанчике, взяли такси и приехали на улицу Мальме. Линда предложила кофе. Пауль согласился и, взяв газету, расселся на диване.
- Как вы себя чувствуете в роли хозяйки дома? – громко спросил он.
- Прекрасно! – отозвалась из кухни девушка.
Она принесла кофе. Пауль подсел ближе к столику.
- Вы действительно собираетесь изучать шведский? – спросил он.
- А как же! Жить в Швеции и не знать этого языка?
- Ну это совсем не обязательно. Здесь везде немецкая речь.
- Нет, нет, я решила. Все равно надо чем-то заниматься. Мама говорила, что у меня способности к языкам. Вот разыщу Аннет… А это не будет неприлично?
- Нет, конечно. Аннет славная женщина.
- Мне жаль ее,- грустно молвила Линда.- Как страшно провожать близкого человека на войну. И куда – в сущее пекло! И хотя Леон немец, мне жаль и его. Он муж и отец.
- Да… В Сталинграде поистине ад! – нахмурился Пауль.- Разрешите закурить?
- Курите.
- Но какое неслыханное упорство! – продолжал он, затягиваясь дымом.- Кажется, мы споткнулись на этом Сталинграде.
- А где вы не споткнулись? – вдруг гневно заговорила Линда.- За год захватили Белоруссию, Украину… Где ваш хваленый блицкриг? Под Москвой вам дали хорошего пинка. Ленинградцев не удалось уморить голодом. И Сталинград будет могилой тысячам ваших солдат и офицеров! Вы еще проклянете тот день, когда переступили нашу границу!
- Чувствуется коммунистическая пропаганда, - криво усмехнулся Пауль.
- Господи, о чем вы? Вот вы умный и, кажется, честный офицер. Во что вы верите? Кому служите? Сумасшедшему авантюристу? Неужели вы не понимаете, что ведете Германию к краху? Да как вы сможете посмотреть вашим детям в глаза! А нашего народа не сломить никому! И в ленинградской «Астории» вашим офицерам никогда не пить шампанское! Слышите, никогда!
Дитрих поднялся и стал прохаживаться по комнате.
- Да,- мрачно сказал он. Генриху, в сущности, повезло. Он закончил войну вовремя и остался жив. Он прав, конечно, как и вы, почти во всем. И не он один так думает. Знаете, перед отъездом сюда, в Берлине я виделся в госпитале с другом. Он был ранен в России, потерял руку и глаз…
- Кто он?
- Майор Штауффенберг. Он сказал мне, что русские готовят еще более мощное ракетное оружие и вот-вот пустят его в ход на Волге. Он полон отчаяния и считает, что во всех наших неудачах виновато руководство вермахта, и что можно проиграть войну, если оставить прежним это руководство.
- Вы хотите убрать фюрера? – ахнула Линда.
- А разве это полководец! Надо спасать Германию, пока она не пришла к катастрофе. Потомки нам этого не простят.
- А вы думаете, этим ее спасете?
- Не знаю. Война с Россией – роковая ошибка Гитлера.
- Я рада, что вы так думаете. Но выход, выход – в чем он?
- Не знаю, Линда. Мне тридцать два года, но у меня нет вашей юной уверенности в будущем.
- У меня ее тоже нет,- грустно проговорила девушка.- Боюсь, что я совершила что-то не то…
- Не надо так думать,- мягко сказал офицер.- Вы достойны счастья. А знаете, мне будет грустно расстаться с вами.
- Мне тоже, Пауль.
Вскоре из магазина прислали покупки, и Линда принялась их разбирать. К семи часам надо было ехать к Сюзане, и Пауль посоветовал девушке надеть что-нибудь новое. Линда согласилась и ушла в спальню переодеваться.
Через несколько минут она вышла в нарядном платье из английского джерси, воротник и манжеты которого были отделаны венецианским черным кружевом. Линда аккуратно причесалась, подкрутив сзади локоны, чуть подкрасила губы и глаза и надела черные лакированные туфельки.
- Ну как? – прищурилась она.
- Вы прелесть! – сказал Дитрих, подавая ей плащ.- Вам все к лицу, что бы вы ни надели.
Они взяли такси и через несколько минут вышли на улице Крунуберг. Сюзанна уже ждала их. Там были Артур и пара, которую представили, как супругов Петерсон.
Г-н Петерсон  - солидный добродушный мужчина лет под пятьдесят, лысоватый, с тонкими усиками, служил в Министерстве Иностранных дел. Его жена Хильда оказалась сестрой мужа Сюзанны. Она лет тридцати двух, белокура, чуть полна, с ласковым взглядом голубых глаз. Было видно, что с невесткой ее связывает нежная дружба, полная женских тайн, недоступных мужчинам.
Сюзанна была гостеприимной хозяйкой. Ярко, но просто одетая, остроумная и оживленная, она умела занять гостей. Первым делом она восхитилась кружевами на платье Линды и ее голубыми сапфирами. Потом она показала новым гостям свою большую четырехкомнатную квартиру.
Стол был накрыт китайским фарфором. Здесь были легкие закуски, икра, рыба, фрукты, виски, красное вино. Прислуга открыла шампанское, подала жареного гуся, после чего Сюзанна отпустила ее.
Стало весело, непринужденно. Мужчины, выпив, расстегнули пиджаки. Линда сидела между Артуром и Петерсоном, который весело рассказывал разные курьезные случаи из дипломатической жизни.
- А как вам понравился Штеттин, фрекен Линда? – спросил Петерсон.
- К сожалению, я мало успела посмотреть за два дня,- ответила девушка.- Но и то, что я видела, произвело на меня большое впечатление. Очень древний город. Остатки городских укреплений… подумать только! Тринадцатый век!
- А костел Петра и Павла видели?
- Да. Он великолепен.
- В Штеттине можно увидеть все,- сказала Хильда, закуривая сигарету.- Готику, барокко, классицизм… Польский костел и немецкую кирху, даже шведскую церковь.
- Почему? – спросила Сюзанна.
- Очень давно, в десятом веке,- объяснил Петерсон,- Штеттин, тогда Щецин, был в составе древнепольского государства, потом в составе Священной Римской империи.
- А когда город был шведским?
- В 17 веке, после окончания шведской войны. А через сто лет окончательно отошел к Пруссии.
После обеда расположились в уютной гостиной. Мужчины стали обсуждать очередное выступление Черчилля по британскому радио. Женщины лакомились виноградом и тихонько сплетничали.
- Когда ждешь Руди? – спросила Хильда.
- Через неделю. Он обещал мне привезти страусовое боа к черному платью.
- Боа теперь не в моде.
- Глупости! Не в моде для тех, кто не может купить. Да! Знаешь, Хильда, мы вчера видели Диану. Тринадцатого у нее премьера,  «Севильский цирюльник». Она поет Розину и обещала нам ложу. Ты сможешь пойти, Хильда?
- К сожалению, нет. У Эрвина прием в Норвежском посольстве.
- Жаль. Но вы, Линда, должны пойти непременно. Вы не представляете, какая у нас шикарная Опера! Диана – наша примадонна.
Сюзанна достала пластинки с французскими песенками и объявила танцы. Линда прекрасно танцевала, Зиберт и Петерсон по очереди приглашали ее, с первых же па угадав в ней достойную партнершу. Линда легко кружилась в медленном вальсе и с грустью вспоминала последнюю вечеринку до войны. Тогда танцевали под «Брызги шампанского» и «Утомленное солнце». Юноши наперебой приглашали ее… Как давно это было!
Что касается Пауля, то он был занят одной Сюзанной. Лениво ведя ее в ритме бостона, он видел блестящие живые глаза, призывную улыбку, обнаженные плечи и руки. Склонив золотую головку на плечо Дитриха, Сюзанна многозначительно шепнула:
- Через неделю приезжает мой муж.
Это был призыв к действию. Пауль понял, ближе прижал женщину к себе и, улучив момент, осторожно коснулся губами обнаженного плеча около выреза платья.
- Ах! – вспыхнула от удовольствия Сюзанна.- Что вы, Пауль! Как можно!
- Простите. Но вы не должны на меня сердиться. Разве вы не знаете, что наши предки были в родстве?
- Неужели?
- Да, да. При Карле Пятом у нас был общий пра-пра-прадед.
И Дитрих, склонившись к ее ушку, стал нашептывать всякие глупости, от которых она, чуть краснея, тихо хихикала.
Линда из-под  длинных ресниц наблюдала за ними. Ей было смешно. «Похоже, что сегодня он останется здесь,»- подумала она.
В десять Сюзанна, не забывая о своих обязанностях хозяйки, подала чай. Вскоре уехали Петерсоны. Линду развлекал Артур, показывая ей военные журналы зятя. Пауль помогал Сюзане на кухне, слышно было, как они хохотали над разбитой чашкой.
…Офицер, смеясь, собрал осколки и шагнул к женщине.
- Сюзанна, я без ума от вас,- тихо сказал он и привлек ее к себе. Она ахнула и ловко скользнула в его объятия.
Дитрих в каком-то шальном бурном восторге стал покрывать поцелуями ее шею, плечи, руки, вдыхая запах золотистых волос. Ее послушное тело обмякло у него в руках.
« Зачем это все? Что подумает Линда?» - мелькнула вдруг у него  странная мысль.
- Пауль… ты останешься у меня…- прошептала Сюзанна.

9.

Линда лениво листала страницы. Это были морские военные журналы, ничего интересного в них не было. Артур с удовольствием давал ей объяснения, ему нравилось общество этой милой, хоть и не очень разговорчивой девушки. На минуту он отвернулся, чтобы откупорить лимонад. В это время Линда обратила внимание на броский заголовок на одной из страниц: « Гибель советского линкора у берегов Гогланда».
Она вздрогнула и впилась взглядом в большую фотографию в журнале. Под снимком было написано: «… 20 августа  1941 года у берегов о. Гогланд торпедами был потоплен советский линкор «Марат». Пытавшийся спастись экипаж расстрелян с самолетов и подводных лодок.»
Линда побледнела и застыла, напряженно всматриваясь в черно-белую фотографию. Что там? Море, дым… «мессеры» на бреющем полете и знакомый до боли тонущий линкор… Страшные строчки прыгали перед глазами: «Потоплен… потоплен… расстрелян…»
- Вам плохо? – услышала она рядом голос Зиберта.- Выпейте лимонаду.
Девушка взяла бокал и послушно сделала несколько глотков. Огромного труда ей стоило взять себя в руки.
- У меня разболелась голова,- сдавленным голосом проговорила она и попросила: - Отвезите меня домой.
Зиберт без лишних слов кивнул, подал ей плащ, шляпу и сумочку. Из кухни выглянула раскрасневшаяся Сюзанна. Линда поблагодарила ее за прием и даже улыбнулась на прощание.
Пауль не вышел.
Артур довез девушку домой, проводил до дверей и посоветовал лечь и отдохнуть.
- Спасибо, Артур. Извините…
… Линда медленно прошла по пушистому ковру в спальню, включила светильник и опустилась на постель. Впервые в жизни сердце сжалось в страшном непоправимом горе.
- - Алеша, Алеша… Как же это? Зачем? Зачем? За что?
Она сидела неподвижно, в каком-то оцепенении, сжав холодные пальцы. Погиб Алеша. Ее Алеша, Алешка, товарищ всех детских игр, юноша с веселыми лукавыми глазами и доброй улыбкой. Его больше нет. Уже год, как его больше нет. И она ничего, ничего не знала…
Линда сидела, уставившись сухими невидящими глазами куда-то в угол. Не было облегчающих слез, они словно застряли где-то глубоко внутри. Линда будто окаменела, не было сил ни встать, ни раздеться, ни лечь.
Вспомнилось детство. Непоседливый и озорной мальчишка, брат был зачинщиком всех их игр и вечно придумывал какие-нибудь шалости. Когда его ругали, маленькая Лилька всегда заступалась за брата. Смелый, никогда не унывающий Алешка был ее кумиром. Она ходила за ним по всей Петроградской, знала всех его друзей и врагов, мазала йодом ободранные коленки…
Позже, в юношеские годы, детская привязанность уступила место трогательной дружбе. Алексей учился в «мореходке», с тайной гордостью знакомил с младшей сестрой друзей, будущих моряков и приглашал ее с подругами на свои танцевальные вечера.
Линда вспомнила Сергея. Его тоже нет. Нет этого спокойного серьезного юноши, когда-то робко целовавшего ее. Она знала почти весь экипаж линкора. Радист Саша Рудаков, богатырь и весельчак… Он был уже женат, и Лиля знала его жену Верочку, почти девочку, юную и восторженную. Капитан Иван Николаевич Серов, пожилой опытный моряк… Все они погибли.
Линда вновь и вновь представляла себе страшную картину: тонущий линкор в неравном бою… пожар, взрывы, крики, кипящая балтийская вода… И истребители расстреливают пытавшихся спастись людей. Так вот почему ей было так тревожно на пароходе, вот почему так надрывно плакали чайки! Ведь она проплывала над могилой друзей-моряков.
Линда нервно ходила по квартире, ничего не видя перед собой, не замечая времени. Вот и первая смерть. Мамочка… папа. Им тяжелее всех, ведь они  пережили гибель сына и ничего не знают о пропавшей дочери в оккупированной Белоруссии…  И живы ли мама и бабушка? В Ленинграде голод, обстрелы, бомбежки…
- За что? За что мне выпала такая судьба? – шептала Линда.- Почему я здесь? Почему я не на фронте? Я бы делала нужное дело, перевязывала бы наших солдат или стреляла бы… Ведь я умею стрелять. Я убивала бы их всех до единого. Всех! Алешка, я отомстила бы за тебя!
Всю ночь она металась по квартире, не зная, куда себя деть. Казалось, она надломилась вся и нет силы выпрямиться, обрести душевный покой. И она знала уже, что покоя не будет, и что эта смерть станет ее первым горем.
« Зачем я здесь? – спрашивала она сама себя.- Кому я нужна в чужой стране? Кто я?  Немка с чужими документами… Наши русские люди воюют, не жалея жизней. Кто не воюет, тот работает, не покладая рук.  А я? Как я могу улыбаться и танцевать? Ведь я могла бы вместе со всеми защищать Ленинград, работать в госпитале. Ведь я комсомолка. И я могла бы совершить подвиг и умереть за Родину…»
Она опустилась на шелковое покрывало широкой кровати. И вдруг слезы, стоявшие в горле, хлынули у нее из глаз. Она повалилась лицом в подушку и протяжно завыла. Завыла по-бабьи, по-русски, как плачут простые русские женщины, оплакивая родного человека.
Она плакала и не знала, что ждет ее самое впереди, слезы или радость, счастье или бесчестье. Она рыдала, уткнувшись в подушку, и не было рядом человека, который утешил бы ее в горе, кто дружески сжал бы вздрагивающие в рыданиях плечи, кому выплакала она свою беду. Генрих был далеко, тысяча километров разделяла их. И Пауль…
А Пауль в это время, задыхаясь в шальном безумии, жадно целовал плечи Сюзанны.

10.

Три дня Линда провела дома, никуда не выходя. Она бесцельно ходила по комнатам, одинокая и отрешенная от всего, чувствуя себя самой несчастной на свете. Заходила убраться и приготовить обед Тереза. Артур Зиберт справлялся о ее самочувствии и приглашал погулять. Девушка сказалась больной. Почему-то она ждала Пауля, думала, что он непременно должен зайти или позвонить. Но его не было.
В полной апатии ко всему она бродила по квартире, закутав плечи теплым шарфом. Вечером она растапливала камин и сидела у огня. Что только не передумала девушка за эти долгие одинокие часы! Ей вспоминались белые ночи, спортивные праздники на стадионе, яхты в Финском заливе… И еще вспоминался человек, которые за последние месяцы стал родным и близким и который спас ей жизнь. Генрих… Как хотелось, чтобы он был рядом, взял за руки, взглянул в глаза, сказал бы: « Не плачь, девочка».
« А ведь моя жизнь висела на волоске,- подумала Линда.- Я бы сгинула там, если бы не Генрих. Надо жить! Назло всему надо жить! Я должна еще увидеть мамочку и папу. И обнять Генриха… хотя бы раз.»
На четвертый день, в субботу, неожиданно позвонила Сюзанна, велела ей собираться в Оперу и сказала, что они заедут к ней к шести часам.
Линда долго колебалась, наконец, решила ехать. Королевская Опера понравилась девушке, хотя она с ревнивым чувством отметила, что ленинградские театры ничуть не хуже. Вчетвером они занимали одну из лож бенуара.
- Как вы себя чувствуете, фройлейн Линда? – спросил Зиберт при встрече.
- Спасибо, Артур, все в порядке,- ответила девушка.
Пауль, осунувшийся, усталый, сидел позади Сюзанны. Она выглядела, как всегда, эффектно в пурпурном платье с черной бархатной накидкой на плечах и черных перчатках. И Линда, в черном длинном платье, с жемчугом на шее была необычайно мила. Пауль невольно задержал на ней взгляд. Девушка показалась ему грустной и словно чем-то озабоченной.
Во время действия Дитрих наклонился к другу.
- Ты куда-нибудь возил Линду? – шепотом спросил он.
Зиберт коротко объяснил, что она была нездорова. Пауль еще раз взглянул на Линду. Она сидела, чуть повернув красивую голову, положив руку на барьер. Жемчужинки вспыхивали в ее маленьких ушках.
Пауль почувствовал что-то вроде угрызений совести. Он потер пальцами виски. Черт возьми, эти три ночи у Сюзанны совсем вымотали его. Что думает о нем Линда…
В антракте они вышли в фойе. К Сюзане кто-то подошел, Зиберт тоже встретил знакомых. Пауль и Линда остались вдвоем. Он предложил ей руку и увел в другой зал.
- Вас можно поздравить? – чуть насмешливо спросила она.- Вы имеете успех у женщин.
- Ах, Линда, о чем вы! – смутился Пауль.- А вы сердитесь?
- С чего вы взяли? Это ваше личное дело.
- Простите меня. Все глупо, конечно… Ерунда, ничего серьезного.
- Вы любили когда-нибудь? – спросила Линда.
- Не знаю. Наверное, нет. Во всяком случае, я никогда не грустил из-за женщины. Вы презираете меня?
- Мне жаль вас, Пауль.
Раздался звонок. Офицер не успел ничего ответить. Осторожно ведя свою спутницу в зал, он подумал, что об этой женщине, кажется, будет грустить…

===

А еще через три дня приехал муж Сюзанны, Рудольф Хольмгрен, блестящий морской офицер. Он типичный швед, бледен, русоволос и, в отличие от своей экспансивной супруги, спокоен и несколько флегматичен. Сюзанна получила в подарок долгожданное страусовое боа и на радостях устроила веселую вечеринку в честь приезда любимого мужа. Были приглашены Пауль и Линда, Петерсоны, Диана и Свен Шёберг, моряки – друзья Рудольфа.
Сияющая Сюзанна буквально купалась в роли гостеприимной хозяйки дома. Она царила в своей уютной квартирке, порхала от одного гостя к другому, была мила и приветлива, и все восхищались ею.
Диана оказалась на удивление простой и скромной женщиной, хотя и любила поклонение зрителей. Она в темном платье, шею охватывало нефритовое ожерелье. Ее муж, Свен Шеберг, уже много лет возглавлял Драматический театр, ставил пьесы Шекспира, Манна, а сейчас готовил к постановке « Преступление и наказание». Он хорошо знал русскую классику, любил Достоевского, и Линда не удержалась от соблазна поговорить с ним на эту тему. 
Сама Линда была в этот вечер очаровательна в клетчатом платье с летящей юбкой. Моряки ухаживали за неожиданной красавицей-гостьей в доме своего капитана. А девушка неожиданно для себя с улыбкой наблюдала за Паулем. Он был сегодня необычно мрачен, хмуро отводил взгляды от Сюзанны и, видно, чувствовал себя несколько неловко. Линда пригласила его танцевать и насмешливо спросила:
- Что с вами, господин первый любовник?
Пауль вспыхнул.
- Не знал, что вы можете подпускать шпильки. Уедем отсюда, Линда.
- Ну уж нет! – засмеялась девушка.- Мне здесь нравится. Терпите!
Офицер криво усмехнулся, он не мог не подчиниться этой удивительной женщине с печальными серыми глазами. Он сам не знал, как получилось, что она, почти девчонка, неожиданно заимела такую власть над ним, уже взрослым, самоуверенным человеком. Он вспомнил, какой привез ее в Берлин, тихой, пугливой, в шлепающих ботинках.
Увидел бы сейчас Генрих эту красавицу…

11.

Через день Пауль и Линда поехали в Шерхольмен, где жил давний друг Дитриха. На этот раз Паулю пришлось взять автомобиль, маленький, но удобный «пежо». Линда уютно устроилась впереди, подняв воротник кашемирового пальто и подвинув ноги к печке. Было довольно прохладно, и чувствовалось скорое приближение настоящей хмурой осени.
Когда выехали из города, Дитрих прибавил скорость. Он был весел, рассказывал всякие забавные истории и неожиданно спросил:
- С вами что-то случилось, Линда?
- Почему  вы так решили?
- Вы прекрасно держите себя в руках. Но все-таки, вас что-то мучает. Что?
Линда сдвинула брови и сосредоточенно смотрела на пролетающий мимо осенний пейзаж. Пауль уже подумал, что она не хочет разговаривать, но Линда вдруг спокойным и ровным голосом сказала:
- У меня погиб брат.
- Погиб брат? Но как вы узнали об этом?
- Он служил на линкоре «Марат». У Сюзанны я смотрела военные журналы. Там была статья и даже фотография.
Пауль нажал на тормоза и свернул на обочину. Он все понял. Три дня она никуда не выходила, сказалась больной, наверное, ждала его, Пауля. А он не удосужился даже позвонить. А может быть, наоборот, ей никого не хотелось видеть… Он подумал о том, как одиноко сидела она в своей квартирке, наверное, плакала, и не было никого рядом.
Он взял ее руку в тонкой кожаной перчатке, отвернул край и поцеловал в запястье.
- Может быть, он остался жив,- сказал он неуверенно.
- Ну кто там мог остаться жив… Не надо меня утешать. Я его уже оплакала.
- И все-таки, может, вернемся? – предложил Дитрих.
- Ну что вы, Пауль. Вас ждет друг. Не обращайте на меня внимания. Наоборот, лучше быть на людях.
- Да, вы правы.
Дитрих оглянулся назад, на шоссе и медленно тронул автомобиль.
- Скажите, Линда, а где воюет ваш отец? На каком фронте?
- На Ленинградском. Больше ничего о нем не знаю.
- Он не был репрессирован перед войной?
- Почему вы спросили об этом?
- Ну… мы ведь, в некотором роде, разведка, - сказал Пауль.- Известно, что в тридцать седьмом -тридцать восьмом годах у вас в стране проводилось много судебных процессов. Особенно пострадал высший командный состав армии. Вы помните это?
Да, Линда помнила. В тридцать седьмом ей было пятнадцать лет, она заканчивала восьмой класс, когда на всю страну прогремело имя Тухачевского. Было тревожно, страшно и непонятно. Ее отец хорошо знал Тухачевского еще с гражданской войны. Потом судьба свела их в Ленинграде. Отец всегда отзывался о маршале, как о прекрасном современном командире. И вдруг… Лиля многое не понимала тогда, удивлялась, что люди, которых так уважал отец, оказались « врагами народа», но особенно не задумывалась об этом.
- Да, я помню,- сказала она вслух.- Папа не был репрессирован, нет. Его, правда, много раз вызывали в НКВД…
- Вам повезло,- сказал Пауль.
Линда отвернулась к окну. Почему-то с новой тревогой вспомнились те годы. От нее, еще девчонки, родители многое скрывали, но Лиля слышала, конечно, об арестах друзей семьи. Отца часто вызывали в НКВД, откуда он возвращался хмурым и подавленным. А однажды, это было уже в тридцать восьмом году, Лиля в неурочный час забежала домой. Отец второй месяц был на учениях, и Лиля обрадовалась, увидев на вешалке его шинель. В квартире никого не было, и она пробежала сразу в комнату родителей. Вошла – и в недоумении остановилась в дверях. В комнате царил необычный беспорядок, Лиля увидела раскрытые ящики письменного стола и бюро. В старинном камине пылал огонь, и отец бросал туда какие-то письма и бумаги. Отец был так не похож на себя, что от всего, что он делал, сразу повеяло тревогой. Он заметил ее удивление.
- Ты почему не в школе? – спросил он.
- Я на минутку… забыла конспект,- пробормотала Лиля.- А что ты…
- Привожу в порядок бумаги,- спокойно ответил отец.- Иди, иди. Иди.
Он даже подтолкнул дочь к двери. Лиля вышла и услышала, как за ней резко повернулся в замке ключ. Неясная тревога холодила сердце. Конечно, она знала об арестах, но и представить не могла, что это может случиться с ее отцом, полковником Воронцовым…

===   

Шерхольмен, пригород Стокгольма, оказался чистым и аккуратным дачным поселком вокруг небольшого озера. Супруги Тирбах занимали двухэтажный домик и жили здесь уже три года. Георг Тирбах был ведущим конструктором известной автомобильной компании. Ирэн – шведка, светловолосая, спокойная, приветливая – занималась домом и воспитывала двоих детей. Два года назад она открыла здесь, в Шерхольмене небольшую начальную школу и даже преподавала там азы немецкого языка.
Гостей радушно встретили и заставили побыть два дня, показав все живописные окрестности. Немного потеплело, осенний воздух опьянял, багрово-зеленые леса среди скал отражались в   прозрачной воде озера, и эта северная тишина дышала таким покоем, что не хотелось возвращаться в город.
- Да, здесь нет городской суеты,- помогая прислуге накрывать на стол, говорила Ирэн.- Зимой скучновато, но зато летом съезжаются дачники.
- А  видели, какой у нас корт? – похвастался Георг.
- Придется летом приехать,- пошутил Дитрих.- Ирэн, скажи, зачем тебе эта школа?
- Ах, Пауль, - вздохнула хозяйка, ища взглядом бегавших под окном детей. Георг целыми днями работает. А это прекрасное занятие. Мне интересно, тем более, старший у меня там же, в школе. Линда, если желаете, можете завтра посетить кое-какие уроки.
Линда, конечно же, согласилась. А на второй день ее ждала еще одна приятная неожиданность. К хозяйке дома приехала ее давняя подруга, в которой Линда узнала свою попутчицу по морскому путешествию – Аннет Кагельман. Обе женщины очень обрадовались друг другу. Ирэн с улыбкой наблюдала эту встречу.
…Обратно в город они уже ехали вместе. Аннет жила на площади Сельгельсторг. Она тут же пригласила своих новых приятелей подняться к ней и познакомила с родителями и младшей сестрой. И так получилось, что Линде был дан первый урок шведского языка.
С того дня Линда раз или два в неделю стала ездить к своей новой приятельнице. Семья Менсваль занимала небольшую четырехкомнатную квартиру. Отец Аннет в молодые годы был известным портным, позже открыл свою мастерскую. Несмотря на кажущийся достаток, семья жила скромно. Там было тесно и шумно, но Линде нравилось у Аннет, нравились простые вечерние чаепития, нравился озорной четырехлетний малыш, который весело носился по комнатам. Как не хотелось потом Линде ехать домой, в свою пустую квартиру….
Однажды Аннет с сынишкой приехали к ней. Несмотря на небольшую разницу в возрасте, женщины сдружились. Аннет за этот месяц чуть пополнела и призналась подруге, что ждет ребенка. Как-то она показала Линде письмо мужа. Оно было бодрым и нежным, но Аннет не могла скрыть своей тревоги.
- Как мне страшно, Линда,- в отчаянии говорила она.- Зачем, зачем эта война? Ну зачем люди убивают друг друга?
- Успокойтесь, Анни,- утешала ее девушка.- Вам нельзя сейчас волноваться. Ваш муж все-таки врач. Все будет хорошо.
- Только бы он был жив… только был бы жив… Больше мне ничего не надо. Пусть израненный, искалеченный, но только был бы жив…
- Анни, не надо об этом думать.
- Да, да. Я знаю… Спасибо вам, Линда. Вы добрая, хорошая. Пусть хоть вас минует горе…

12.

Так проходили дни за днями. Был конец сентября. Пауль готовился к отъезду в Германию, много ездил по своим делам, но последние три дня он посвятил Линде. Они осмотрели то, что не успели осмотреть, побывали в Историческом музее, в Рыцарском доме и в Королевской резиденции. Пауль был доволен, что Линда подружилась с приятной ей женщиной, теперь он знал, что девушке не будет одиноко, когда он уедет.
Накануне отъезда Дитрих с Линдой были приглашены к Тирбахам на именины Ирэн. Был прекрасный ужин, веселая компания инженеров, друзей Георга. На Линду с интересом  поглядывали мужчины, без конца приглашая ее танцевать. А она была в этот день особенно хороша в вишневом бархатном платье с белоснежным мехом на плечах.
Дитрих не отрывал от нее взгляда. Когда он пригласил ее танцевать и осторожно привлек к себе, странное новое чувство охватило его. Он вдруг понял, что завтра уедет и навсегда потеряет что-то очень близкое…
Линда почувствовала его волнение и удивленно взглянула на него.
- Что? – спросила она.
- Мне грустно покидать вас,- признался офицер.
- Грустно? Полно! Вы говорили, что еще не грустили из-за женщины.
- Вы не женщина…
- Кто же?
- Фея. Нимфа. Богиня, сошедшая с небес на землю.
- Не стоит меня обожествлять. Я рассержусь и превращу вас в оленя.
- Как Артемида Актеона? Нет! Вы не сделаете этого. У вас доброе сердце.
В город они приехали в полночь. У своего дома Линда подала Дитриху руку.
- Спокойной ночи, Пауль. До завтра. Я приду к пароходу.
- Позвольте мне подняться,- попросил Дитрих.- Я хочу поговорить с вами.
После некоторого колебания девушка пригласила его наверх. Медленно поднимаясь по ступеням лестницы, она с тревогой поглядывала на Пауля. Он был какой-то странный сегодня. Пожалуй, он много выпил.
Войдя в гостиную, Линда сбросила с плеч горжетку и предложила чаю. Пауль отказался. Он подошел к ней, взял за руки. Она не отняла рук, но строго спросила:
- Что вы хотели сказать мне?
- Линда, не знаю, как вы поймете мои слова… Я сам себя сейчас не понимаю. Почти три месяца мы были с вами вместе. Я только теперь понял, какими счастливыми были для меня эти дни. Мы вдвоем ездили, гуляли, говорили… Берлин, Штеттин, Стокгольм… Завтра я уезжаю, и мы никогда больше не увидимся…
Руки Пауля, сжимавшие пальцы Линды, дрожали, и сам он был совершенно не похож на себя. Линда растерялась, шагнула назад.
- Линда… милая Линда… Я не знаю, что со мной. Я не хочу обманывать вас, не буду клясться вам в любви, потому что я в нее не верю. Но я не хочу забыть вас… Вы – редкая, изумительная женщина… Черт возьми, это наваждение какое-то!
- Я не пойму, что вы хотите.
- Вас, Линда… Я хочу вас. Вы извели, вы измучили меня…
- Вы с ума сошли! Если вам нужна женщина, ступайте к Сюзанне!
- Сюзанна… Я знаю, я виноват перед вами. Простите, простите меня. Не гоните. Я совершенно потерял голову. Я изнемог, Линда… Будьте моей. И я уеду. Ни одна душа не узнает об этом.
- Вы понимаете, что говорите, Пауль?
- Линда… Я без ума от вас…
Он уже обнимал ее, Линда чувствовала на своем лице его горячее дыхание. Она упиралась ладонями в его грудь.
- Пауль, опомнитесь! Неужели даже имя вашего друга вас не остановит?
Офицер выпустил ее из своих объятий.
- Боже мой! – воскликнул он.- Но вы же свободная женщина! Вы должны быть выше всяких предрассудков. Я завтра уеду и никогда не увижу вас. Понимаете – никогда! Линда!
- Уходите! – нахмурилась она.
Он, словно обессилев, сел на диван и уронил голову на руки. Линда некоторое время молча смотрела на него, потом подошла и села рядом.
- Неужели вы всерьез думали, что я скажу «да»? – спросила она.
Он сидел, не поднимая глаз.
- Пауль, вы же стали мне другом. Мне тоже тяжело и грустно расставаться с вами. Вы столько сделали для меня… Вы спасли мне жизнь. И я не хочу, чтобы вы меня забыли, как Сюзанну. Я хочу, чтобы вы меня помнили. Такую, какая я сейчас… И я вас не забуду. Никогда!
- Я свинья,- пробормотал Пауль и сжал ладонями виски.- Какая же я свинья.
- А теперь уходите! Прошу вас.
- Простите меня, Линда. Простите, если можете.
Он молча надел шляпу и пальто и вышел. Линда заперла за ним дверь. Она старалась держаться спокойно, но губы прыгали от обиды. Как он посмел! Как посмел!
Она прошла в спальню. Из большого зеркала на нее смотрела гордая красивая женщина в вечернем платье. Тот единственный человек на свете еще никогда не видел ее такой. Линда потянула с кресла горжетку и укутала белоснежным мехом плечи.
«Где ты, Генрих? – прошептала она мысленно.- Почему не ты желал меня сейчас? Взгляни на меня. Посмотри, какое у меня платье, мех на плечах, как я красиво причесана… Где ты, Генрих? Где?»
Губы дрожали от обиды на Пауля, на себя, на свое одиночество. Было горько. За окном выл осенний ветер. Что же будет дальше? Завтра… через месяц…через год?

===
Был холодный ветреный день второго октября. Чайки носились над черной водой Стокгольмского порта. Перекликались гудками пароходы, баржи, транспорта. Провожать Пауля приехали Зиберт и Тирбах.
Офицер молчалив, под глазами темные круги. Линда зябко куталась в воротник пальто. Они стояли у трапа шведского парохода «Виестур». Мужчины курили, говорили о чем-то своем. И вот, наконец, звякнул колокол.
- Прощайте, друзья. Бог даст, еще увидимся.
- Прощай, Пауль.
- Линда…
Он задержал ее руку в своей. Они чуть отошли в сторону.
- Я виноват перед вами, Линда,- тихо сказал Дитрих.- Прошу вас, простите меня. Не держите зла.
- Я не сержусь, Пауль. Спасибо вам за все, за все.
- Что передать Генриху?
- Вы увидите его?
- Увижу. И вероятно, скоро.
- Скажите ему…- глаза Линды блеснули.- Скажите, что я… помню его. Помню и жду.
- Я передам,- кивнул офицер.- Я расскажу ему о вас. Вы чудная женщина и достойны счастья. Я никогда вас не забуду.
- Прощайте, Пауль.
Он наклонился и поцеловал ее руку.
- Прощайте, Линда. Свой долг перед Германией я исполню. Я знаю, что надо делать.

13.

Никогда еще зима не тянулась для Линды так долго и томительно. Проводив Пауля, она почувствовала себя очень одинокой. Пока офицер был в Стокгольме, она видела в нем какую-то связующую нить между собой и Генрихом, верилось, будто, и он, Генрих, где-то здесь, рядом. Но вот нет Пауля, и исчезло призрачное ощущение близости дорогого  человека. Линда осталась одна в большом и чужом городе.
Чтобы не заскучать, она старалась ни минуты не сидеть без дела. По утрам в квартиру приходила Тереза, убирала комнаты ( так здесь было принято), что-то иногда готовила по просьбе Линды. Девушка помогала ей, протирала пыль или просто слушала бесхитростную болтовню словоохотливой женщины. Объяснялись они на шведско-немецком наречии, сначала понимали друг друга с трудом, но по мере того, как Линда овладевала шведским языком, их разговоры становились обоюдными.
Днем Линда часа три гуляла, причем прогулки старалась совершать в любую погоду. Она любила бродить по городу, слушать неторопливую шведскую речь. За несколько месяцев она хорошо изучила Стокгольм, побывала во всех музеях, осмотрела старинные церкви, парки. Первое время ей казалось странным видеть такую спокойную жизнь вокруг себя, где люди не думают о смерти, а живут простыми земными заботами. Даже в Берлине война чувствовалась на каждом шагу: патрули на улицах, очереди в магазинах, озабоченные лица женщин…
Обедала Линда в кафе напротив своего дома. Ей там нравилось, ее уже там знали, усаживали за любимый столик у окна и приветливо заворачивали что-нибудь на ужин.
После обеда шло изучение шведского. Линда занялась им очень основательно, учила слова, правила орфографии, писала, стараясь набить руку. Аннет Кагельман была довольна успехами своей ученицы. Вечером Линда растапливала камин в маленькой гостиной и устраивалась в кресле с книгой. В спальне было тоже тепло и уютно. А вот в холл-столовую Линда почти не заглядывала, там царил все тот же холодный блестящий порядок, что и в день приезда. Редких гостей она принимала в гостиной, где сервировала низенький столик у дивана, а когда заходила Аннет, обе женщины пили чай попросту, в теплой кухне.
Хоть Дитрих и познакомил Линду с некоторыми своими друзьями, девушка не находила в общении с ними удовольствия. Пожалуй, ей понравилась Ирэн, но ее Шерхольмен был далековато, поэтому Зиберты оказались единственными знакомыми в чужом городе. Совсем отказаться от встреч было невозможно, это значило бы остаться совершенно одной. Время от времени ей звонили Артур Зиберт или Сюзанна и вежливо приглашали на какие-то семейные праздники или вечеринки. Иногда Линда принимала приглашения, хоть и не очень любила этих людей, особенно Сюзанну, к которой относилась со скрытой неприязнью. Может быть, это было из-за Пауля, может, из-за  высокопарных суждений, которые Линду раздражали. То, что Сюзанна давно носила шведскую фамилию Хольмгрен, не мешало ей с апломбом восклицать:
- Мы – немцы! Именно нам должна принадлежать Европа!
Да, все эти люди, много лет назад покинувшие свою страну, тихо грустили о ней, вспоминая родной Гамбург, но Сюзанна с особенной гордостью подчеркивала свое арийское происхождение. В такие минуты она казалась Линде воплощением Бригитты.
Правда, дальше этих высказываний дело не шло, и Линда иногда думала, что в иных условиях из этой напичканной нацистскими лозунгами особы вышла бы обыкновенная, добрая, хотя и вздорная женщина. Линда всегда поражалась бьющей в ней жизнерадостной энергии. Сюзанна никогда не скучала, до поздней ночи носилась по городу в шикарной спортивной машине, которую подарил ей Рудольф два года назад. Она вечно куда-то спешила, то на собрание общества благотворительности, то на премьеру, к портнихе, в парикмахерскую, то на какой-то званый ужин с очередной знаменитостью. Часто она устраивала вечеринки у себя и, надо сказать, умела занять гостей и всегда старалась угостить их чем-то вкусненьким.
В любой компании Сюзанна была в центре внимания и привыкла к этому. Она не блистала особенной красотой, но была, что называется, эффектной женщиной, с копной золотых вьющихся волос, одевалась модно, со вкусом и любила яркие туалеты. Поклонение мужчин она принимала как должное, и поэтому редкие визиты фройлейн  Эрлих наносили удар ее самолюбию. Где бы не появлялась Линда, она очаровывала всех своей скромной красотой. Туалеты ее были просты и элегантны, а взгляд серых глаз казался чуть насмешливым. Мужчины ухаживали за ней, тщетно надеясь на взаимность. Сюзанна с Линдой бывала любезна, но, кажется, в душе радовалась, что г-жа Эрлих очень редко удостаивает ее своими посещениями.
Обе женщины в одной компании являли собой резкий контраст, трудно было сказать, кому из них принадлежало первенство. Одна – лукавая кокетка, не блиставшая особым умом, но полная веселья, задора, любившая поспорить по любому поводу, и другая – строгая, немногословная красавица.
Линда со всеми держалась дружески просто. Мужчинам, пытавшимся завязать с ней более близкое знакомство, она сразу давала понять, что это не будет иметь успеха. Единственным мужчиной, чьи приглашения она иногда принимала, был Артур Зиберт. Раза два он сопровождал ее в Оперу, изредка, когда бывал свободен днем, звонил и предлагал погулять.
Однажды ясным декабрьским днем они бродили по Королевскому парку. Линда, неторопливо поскрипывая меховыми ботиками по искристому снегу, думала о чем-то своем и невнимательно слушала Зиберта, который  что-то рассказывал ей.
- Вы не слушаете меня, Линда! – укорил он девушку.
- Нет, нет, Артур,- отозвалась она.- Я слушаю. Вы говорили о Рождестве.
- Не отказывайтесь, прошу вас. Мама и отец всегда рады вас видеть. Все будет по-семейному, только мы и Сюзанна.
- Но я-то какое отношение имею к вашей семье? Мне, право, неудобно.
- Линда, но как можно в Рождество быть одной? И Пауль просил, чтобы вы не скучали…
Зиберт был так настойчив, что девушке пришлось согласиться.
« Господи, сочельник, Рождество… Но ничего не поделаешь, я – добропорядочная, набожная немка».
Теперь стал задумчив Артур. Линда искоса поглядывала на молодого адвоката. Он был интересным мужчиной, приятной внешности. Чертами лица он походил на Сюзанну, но какими разными были их характеры! Артур отличался от экспансивной сестры меланхоличным насмешливым спокойствием и всегда подтрунивал над взбаломошной Сюзанной. Та платила ему тем же, что, впрочем, не мешало им любить друг друга и подсмеиваться над кое-какими интимными тайнами.
Все в близком к Зибертам кругу знали о давнем увлечении Артура, знала уже и Линда. И хотя вслух об этом никто не говорил, по обрывкам фраз, осторожным намекам она постепенно воспроизвела всю эту историю. Тайной любовью Зиберта  была певичка из ресторана, та самая «крошка Габи», которую Линда видела когда-то в «Атолло». У Габриель Шредер оказалась трудная судьба. Ее дед по отцу был немцем, полвека назад эмигрировавшем в Швецию. Сначала он преуспевал, купил магазин, но потом разорился. Родители Габриель и вовсе  бедствовали. После смерти матери маленькая Габи стала хозяйкой большой семьи, где было еще трое младших детишек и пьяница-отец. Девушка зарабатывала семье на жизнь с тринадцати лет, и вот уже три года пела и танцевала а лучшем ресторане Стокгольма. Связь адвоката с Габриель продолжалась более двух лет. Разумеется, родные знали об этом, но не придавали особого значения, надеясь на благоразумие сына.
Впрочем, Линду это нимало не заботило. Уже несколько дней она ходила радостная, и все кругом казалось ей прелестным и милым. Похоже, что немцы под Сталинградом потерпели крах. Шведское и немецкое радио еще в октябре признавало, что армия вермахта  на юге полностью утратила наступательные действия. Конечно, и пресса, и радио говорили об этом осторожно, но Линда каждый вечер ловила приемником Москву и тихонько, со слезами на глазах слушала сообщения Информбюро. 19 ноября войска Юго-западного фронта прорвали оборону 3-ей румынской армии и перешли в наступление. К 24 ноября наши войска разгромили окруженные группировки румынских войск, взяли в плен более 30 тысяч солдат, офицеров, генералов и громаднейшее количество боевой техники.
Девушка поскользнулась на ледяной дорожке, Артур поддержал ее и предложил руку.
- Простите, Линда, я задумался,- сказал он.- Но вы не должны на меня сердиться. Я думал о вас.
- Вот как?
- Не улыбайтесь. Вы кажетесь мне этакой загадочной кометой, упавшей на улицу Мальме.
- Полно! Разве я загадочная?
- Да. И в этом ваша прелесть. Но скажите… вам импонирует одиночество? Вы так редко выезжаете. Вам не скучно одной? Или на то есть причины?
- Как много вопросов,- проговорила девушка.- У меня такой характер, Артур. Я не люблю шумных компаний, хотя иногда с удовольствием повеселюсь. А зимой на меня вообще нападает меланхолия, я люблю сидеть у огня и смотреть на пламя.
- Линда, вы изучили Стокгольм не хуже меня. Скажите, вам нравится здесь? Вы могли бы остаться в этом городе навсегда?
- Остаться – не знаю, я об этом не думала. Но мне нравится город, здесь спокойно и тихо, именно то, что мне нужно. Ах, неужели где-то идут бои и гибнут люди?
- Да, к сожалению. Вы слышали последние сообщения из Сталинграда?
- В последние две недели события развиваются медленно. А вчера я читала, что фюрер  лично обещал нашим войскам поддержку…
- Новая группа армий «Дон». Вы не помните, Линда, кто назначен командующим?
- Генерал-фельдмаршал Манштейн,- ответила девушка и вспомнила разговор с Паулем. Он говорил ей, что, по мнению гитлеровского руководства, Это был самый подходящий и наиболее способный из командующих. Ах, как прав был Генрих! Это не просто разгром, это катастрофа…
- Что вы сказали? – переспросил Зиберт, заглядывая ей в глаза.
- Сталинград оказался трудным орешком,- ответила Линда. – у моей приятельницы муж с сентября там, на Волге.
- А у вас есть кто-нибудь на фронте? Из родных, близких?
- Как у всякой немецкой женщины.- сухо сказала Линда и спросила: - Артур, вы подвезете меня на площадь Сельгельсторг?
Они прошли к выходу из парка, где у ограды одиноко стояла машина Зиберта. Через несколько минут  автомобиль остановился на старинной площади, где в трехэтажном доме жила Аннет Кагельман. Прощаясь, Зиберт задержал руку девушки в своей и, пристально глядя в глаза, еще раз спросил:
- Так мы договорились? Я заеду за вами в семь.

14.

Линда проводила взглядом удалявшуюся машину Зиберта и опять вздохнула: « О, Боже! Рождество, Сюзанна…» Но она уже с улыбкой смотрела на знакомые окна. Прежде, чем зайти в подъезд, девушка  заглянула в кондитерскую за углом и купила печенья к чаю и пакетик засахаренных орешков, которые так любил маленький Карл. И поднимаясь по лестнице, Линда представляла, как в ответ на звонной она сейчас услышит топот детских ножек.
Дверь действительно открыл сынишка Аннет.
- Тетя Линда! – закричал он радостно.- Мама, бпбушка, тетя Линда пришла!
Линда поцеловала малыша и сунула ему орешки.
- Спасибо. Какая вы холодная! – с восторгом крикнул он и убежал. Из гостиной уже шли Аннет и г-жа Менсваль, хозяйка дома, еще моложавая женщина лет пятидесяти пяти, невысокая, чуть полноватая, с приветливым лицом.
- Фрекен Линда, добро пожаловать,- заговорила она, помогая девушке снять шубку. Замерзли? Сегодня морозно. Опять долго гуляли?
- Гуляла, фру Менсваль,- ответила Линда. – Чайком угостите? Вот печенье и кекс.
- Тогда пойду заваривать чай. Ой, смотрите, Карл ваши меховые тапочки несет.
Линда погладила малыша по щечке и подошла к подруге.
- Анни, как себя чувствуешь? Гуляла сегодня? Нет? Фру Менсваль, она боится замерзнуть?
- Она стала совсем домоседкой,- отозвалась из кухни хозяйка.- Последний раз гуляла с вами на прошлой неделе.
Линда укоризненно взглянула на подругу, а та, виновато улыбнувшись, повела ее в гостиную. Линда любила бывать в этом доме. Всякий раз ей казалось, словно она на час обрела семью. Здесь жили простые люди и, хотя им едва удавалось сводить концы с концами,  в доме царили дружба и взаимное согласие. Бабушка и дед радостно ожидали скорого появления на свет четвертого внука. Двое детей было у младшей дочери Марии. Ее семья жила в пригороде Стокгольма, где в прошлом году купила недорогой домик.
Аннет, в просторном домашнем платье, побледневшая и наспех причесанная, обняла подругу. В тесной комнате громоздился огромный буфет, за ним старый диван, посередине обеденный стол, но светлые обои и веселые гардины придавали помещению уютный вид. Женщины протиснулись к камину и сели на диван.
- Стеснила я стариков,- сказала Аннет.- А на квартиру денег не хватит. Уж очень дорого. Да а мама слышать об этом не хочет.
- Правильно не хочет. Они рады тебе. А родится малыш, как ты одна с ним справишься? Ты побледнела, Анни. Гулять надо больше, а ты сидишь дома.
- Ах, Линда… не могу одна. Мне дома легче со всеми.
- От Леона ничего нет?
- Завтра три месяца, как нет,- Аннет схватила Линду за руки.- Я с ума сойду. Ты читала последние сообщения? Что делается… Всем там будет конец, конец, я знаю…
Все это она лихорадочно шептала, словно боясь, что ее услышит кто-нибудь. Линда с жалостью смотрела на подругу, в ее возбужденное лицо с покрасневшими сухими глазами и принялась успокаивать.
- Анни, милая, тебе нельзя волноваться. Надо думать о хорошем, надо верить….
- Но ведь дети, дети, Линда! – простонала молодая женщина.- Как же верить?
Вошла г-жа Менсваль, стала доставать из буфета чашки, блюдца, вазочку с вареньем.
- Сейчас будем чай пить, девочки мои,- весело сказала она.- Фрекен Линда, моя дочь совсем загрустила, что мы будем с ней делать?
- Во-первых, отправим причесаться,- шутливо отозвалась Линда, и Аннет послушно поднялась, виновато улыбнулась и вышла. Проводив ее взглядом, мать укоризненно покачала головой.
- Сама не своя ходит. Боится, а нам свой страх не показывает И писем нет… Леон у нее хороший, добрый, Карла любит и нас уважает. Анни к нам почти каждый год отправлял, хоть и трудно жилось. Вы ведь видели Леона, госпожа Эрлих. Кому-то он не угодил, вот и отправили на фронт. А ведь у него уже своя практика была, жить побогаче стали…
Линда слушала эту добрую женщину, и перед глазами у нее вставали Аннет, маленький Карл, Леон, их жизнь, искалеченная войной. Она понимала, что Леон, если и останется жив, то попадет в плен и не увидит семью долгие молодые годы. Она чувствовала, что там, в Сталинграде, это только начало большой операции, что фашисты сами залезли в этот котел, и всех их ждет заслуженный конец. И еще она жалела, что не может сказать всего этого людям, которые так нравились ей.
Вошла Аннет, тщательно причесанная, кружевной воротничок платья был заколот брошью.
- Ну, а где же чай? – весело спросила она.
- Вот теперь ты мне нравишься,- в тон ей ответила мать и направилась в кухню.- Садитесь, садитесь, девочки.
За столом, как всегда, старались не касаться военных тем. О чем-то болтал Карл, с удовольствием доедая кусок кекса. Говорили по-шведски, и Линда успешно поддерживала разговор.
Неожиданно пришел хозяин дома, г-н Менсваль. Внук радостно бросился ему навстречу.
- А у нас тетя Линда!
- А, фрекен Эрлих, приветствую вас,- пробасил г-н Менсваль, пряча улыбку в густых усах.- Мать, налей-ка мне чашечку с морозца. Как успехи, барышня?
- Хорошо, господин Менсваль,- бойко сказала Линда по-шведски.- И погодка славная, рождественская, правда?
- Да, Рождество… Вы, молодежь, уже и не признаете старых праздников,- проворчал хозяин.- Вам сейчас  Новый год…
- Нет, отчего же, Рождество – добрый семейный праздник.
- Ты куда-нибудь приглашена? – спросила Аннет.
- Да, к Зибертам. И жалею, что согласилась, я не люблю бывать у них.
- Почему? Артур к тебе неравнодушен.
- Что ты! Вовсе нет.
Линда покосилась на хозяина дома. Тот сел напротив нее, подвинул ближе чашку чая, который налила ему жена, положил кусочек сахару и неторопливо стал размешивать. Он нравился Линде. Нравилась его типично скандинавская внешность, крепкая фигура, суровое лицо, нравилась сдержанная нежность, с которой он относился к домашним.
- Будет тебе! – перебил он дочь, подтрунивавшую над Линдой.- Лучше приглашай барышню на Новый год. Новый год мы тоже отмечаем. - Да, да, фрекен Линда,- заговорила г-жа Менсваль.- Непременно приходите. Дочь из Упсалы приедет.
- А бабушка пирог испечет,- заявил Карл, и все засмеялись.
После чая г-н Менсваль подсел к камину и закурил трубку.
- Письма нет? – коротко спросил он у дочери.
- Да разве там сейчас до писем! – всхлипнула Аннет.- Читали, сколько обмороженных!
- О, святой Януарий! – простонала мать, собирая чашки на поднос.-Ведь там морозы сорок градусов. Дикая страна. Но как могут эти мужики, варвары сопротивляться этакой силе! Откуда у них артиллерия, танки?
- Ах, мама, не такие уж они и варвары,- сказала дочь.- Мне Леон говорил, что русские – это сильные и самоотверженные люди, которые хотят счастливой жизни себе и всему миру.
- Тебе Леон, видно, много чего говорил,- пробасил отец.- Как еврея прятал – рассказывал?
- Не рассказывал. Сама догадывалась.
- А догадывалась, так радуйся, что в лагерь не отправили, а по военному трудному времени на фронт.
- Одно другого не лучше,- вздохнула г-жа Менсваль.
«Да,- подумала Линда о Аннет,- может, твой Леон коммунистом был, а ты и не знаешь.»
- Видать, споткнулись немцы о Сталинград,- продолжал г-н Менсваль.- Научились воевать в России. Это Гитлеру не Бельгия и не Польша.
- А ну как коммунисты весь мир потом завоюют? – простодушно спросила хозяйка.
- А коммунисты везде есть, не только в России,- сказала Линда.- У нас в Германии до поджога Рейхстага за них шесть миллионов голосовало. А это что-нибудь да значит.
Г-н Менсваль внимательно посмотрел на девушку, потом сказал:
- Да… Только где сейчас эти миллионы – в лагерях да на фронте. А у вас, барышня, воюет кто-нибудь? – обратился он к Линде совсем как Зиберт два часа назад.
А она, глядя в его глаза под нахмуренными бровями, вдруг почувствовала, что не может так же уклончиво ответить, как Зиберту. Но и правды сказать она не могла этому честному и умному человеку.
- Воюют… - прошептала она.

===
Когда через час Линда медленно шла домой, ее с особой остротой охватило то двойственное положение, в котором ей приходилось жить. Нигде она не могла быть собой, ленинградской девушкой, никому не могла гордо сказать, что у нее воюет с фашистами отец-комдив. Некому по-бабьи пожаловаться о смерти брата, о матери и бабушке в окруженном Ленинграде. Даже у Менсвалей, которые нравились ей, приходилось играть.
Короткий декабрьский день подходил к концу. Линда шла, закутавшись в воротник шубки, под ботиками поскрипывал снег. Завтра сочельник. А послезавтра надо ехать к Зибертам и представляться эдакой добропорядочной фройлейн. Актриса да и только!
Она подошла к дому, медленно поднялась в свою квартиру, в прихожей разделась, сунула ноги в домашние туфли и прошла в гостиную. Здесь было тепло и уютно. Линда убавила регулятор отопления и подошла к окну.  Совсем темно. Сегодня с особой силой схватила сердце тоска. Что-то разбередило душу, а что, она сама не знала. Стало так жаль своей изломанной жизни, где каждое слово – ложь, где одиночество было ее уделом. Теперь она звалась другим именем, жила чьей-то чужой жизнью, среди людей, которые вряд ли могли ее понять. Даже Аннет, подружке, доброй и честной женщине, трудно было бы объяснить, на чьи деньги она живет в роскошной квартире и кого ждет уже почти полгода.
Разве расскажешь кому-нибудь про свои последние горькие месяцы жизни? Страшный лагерь, где женщины теряли человеческий облик… А потом Дюссельдорф, где она терпела ласки старого барона и делала так, чтобы он был доволен ею, потому что боялась Зосиной судьбы. Образы мужчин, обладавших ею, сливались в один, гадкий и мерзкий… И только Генрих своей любовью заставил ее поверить, что она женщина.
Какими словами передать ту ночь, когда она отдавалась старому Рутенбергу и думала только о том, чтобы это не услышал Генрих, оставшийся в коридоре за дверью. Они уже любили друг друга в ту страшную ночь! А утром еще хватило сил войти с гордо поднятой головой и грубо сказать: «Да! Все правда!»
Воспоминание это так больно резануло по сердцу, что из груди вырвался стон.
« Мой любимый! Сколько еще жить мне одной? Пять месяцев ничего о тебе не знаю. Мне плохо без тебя, плохо… плохо…»
Чувствуя, что разволновалась, Линда вошла в кухню, поставила на плиту кофейник. Она привыкла иногда подбадривать себя чашечкой крепкого кофе. Здесь же, у стола она села, смотря на веселый газовый огонек.
Генрих почему-то всегда помнился ей таким, каким она увидела его впервые, бледным, измученным  после операций. Она постоянно думала о нем, мысленно поверяла ему свои думы. А еще она часто вспоминала свою жизнь, год за годом, как бы рассказывая ее далекому другу, и воспоминания эти были как забытая книга или прошедшее кино. Жила-была на свете девчонка Лилька… Был у нее отец – красный командир, красивая мама, брат. Когда-то жили они на заставе, отец приезжал домой на коне, сажал маленькую дочурку верхом. Лилька сначала боялась, плакала, а Алешка подсмеивался над ней, он тогда твердо решил стать кавалеристом. А когда в двадцать девятом семья переехала в Ленинград, а отец поступил в Академию, брат безумно полюбил море… Линда налила чашку горячего кофе, плеснула немного сливок и принялась пить маленькими глотками. Да, она любила вспоминать, но при этом никогда не думала о будущем, может быть, потому что боялась его. Ей хотелось верить, что приедет Генрих, и все будет хорошо. Как это « будет хорошо», она не знала. Да и кто это мог знать? Шла страшная война. Миллионы людей гибли на фронтах и под бомбами, умирали от голода, теряли своих близких. Что значила ее, Линды, судьба в этом огромном мире, ее счастье, ее любовь…

15.

Праздник в семействе Зибертов затянулся до поздней ночи. Утром все были в церкви, а ужин начался в восемь. На праздничном столе горели свечи в старинных канделябрах, у стены стояла великолепно украшенная рождественская елка, под ней стояли мешочки с подарками. Линда положила туда же и свой пакет с сувенирами.
Девушку усадили рядом с Артуром. Напротив сидела чета Хольмгрен, а сбоку – хозяева. Обслуживали гостей два вышколенных лакея, они неслышно обходили стол с закусками и вином. Обстановка была такой семейно-интимной, что Линда почувствовала себя неловко. Она терялась в догадках, зачем ее пригласили в этот тесный семейный круг, тем более, что Сюзанна явно не испытывала к новой соотечественнице теплых чувств.
Но к Линде на этот раз все были особенно внимательны, даже Сюзанна встретила ее очень дружелюбно. Артур, в парадном смокинге, был вежлив  и предупредителен. Линда , встречаясь с его пристальным ласковым взглядом, чуть улыбалась в ответ. Она надела сегодня длинное черное платье с цветком на плече, которое очень любила. Волосы были завиты и убраны назад декоративными шпильками, на шее искрилась нитка жемчуга.
Сюзанна в длинной юбке и желтой гипюровой блузке, на груди старинный золотой медальон. Пышные волосы уложены в высокую прическу и заколоты красивым гребнем. Она, развеселившаяся шампанским, забавляла всех за столом, сначала сообщила все городские сплетни, затем перешла на военную тему.
- Мы, немцы,- она всегда начинала свои рассуждения именно так.- Мы, немцы, в совершенстве владеем искусством государственного послушания. В дисциплине суть арийской крови.
Неожиданно г-н Зиберт сурово ответил дочери:
- Вы, молодежь, слишком самонадеянны и невосприимчивы к опыту истории…
- Какие еще опыты? Перестань, папа! Европа у наших ног, разве это не приятно? К тому же, мы далеко не первые, кто истреблял целые народы. Наша историческая миссия – властвовать над миром!
Линда с большим трудом удерживала на лице пленительную улыбку. Кто она, эта женщина – одержимая фанатичка или законченная дура? Неужели она действительно верит в то, о чем говорит?
- И все-таки, что для вас -  погромы и уничтожение евреев? – продолжал Зиберт-старший.- Только выражение расовых инстинктов, верно?
- Ну да.
- А вот экономисты подходили к этому со своих позиций.
Артур понимающе взглянул на отца.
- Это были миллионы золотых марок неарийской собственности…
Хозяйка заявила, что если бы все это золото шло на вооружение, с Россией было бы покончено еще в сорок первом.
- Да, но завоевать страну, это только начало ее покорения,- сказал Рудольф.- Для второй, решающей стадии необходима не храбрость, а государственно мыслящий ум.
- Когда мы покорим Россию, русским мужикам нужно будет только уметь считать и писать свое имя,- засмеялась Сюзанна.
Линда вдруг вспомнила тот дикий план освоения оккупационных восточных земель, о котором говорили в имении Рутенбергов. « Не дождетесь!» - злорадно подумала она.
Сюзанна в это время продолжала философствовать.
- Немцам самой биологической природой предназначено быть «новой аристократией крови»…
- Вы цитируете фюрера, Сюзанна? – спросила Линда.- А помните, в тридцать девятом он провозгласил, что Германия либо сделается владычицей мира, либо перестанет существовать вообще. Какое чувство вызывают у вас эти слова?
- Восторг, конечно!
- Но ведь это означает, что вермахт не остановится ни перед чем, даже перед истреблением немецкого народа, и будет воевать до последнего солдата.
- Ну что ж, победа или смерть!- провозгласила Сюзанна.
- Согласна. Но нам, пожалуй, еще рано думать о смерти, тем более, в Рождество,- улыбнулась Линда и подняла бокал.- За победу!
Тост с удовольствием поддержали. Потом заговорили о готовящейся премьере в Королевском Драматическом театре, о выставке в Историческом музее. После великолепного жареного гуся все перешли в просторную гостиную, похожую на оранжерею. Линда уже знала, что цветы – увлечение Сюзанны, которая возилась с ними  и в своей квартире и в доме родителей. Всюду с удивительной гармонией  росли пальмы, фикусы, кактусы и прочие диковинный растения, обвивавшие стены и окна. 
Здесь под многолетними пальмами стояли диваны и кресла со столиком для чая, где и устроились женщины. Мужчины курили в сторонке и спорили о предстоящих выборах в парламент. Г-жа Зиберт что-то рассказывала. Линда сидела напротив, грела в ладонях бокал с красным вином, вежливо слушала хозяйку и искоса наблюдала за Сюзанной. Та, закинув ногу на ногу и покачивая носком черной туфельки, курила сигарету в неизменном янтарном мундштуке. Казалось, она была занята только собой. Наконец, она бросила сигарету в пепельницу, отпила глоток вина из бокала и прервала мать:
- Ах, мамочка, все это очень интересно, Но ты, наверное, утомила нашу гостью. И мужчины заскучали без нас. Пойду поставлю пластинку. 
Она стремительно поднялась, чмокнула мать в щеку и убежала к мужчинам.
- Стрекоза,- молвила г-жа Зиберт, любовно глядя на удалявшуюся дочь.- Ни минуты не может посидеть спокойно. Вся в меня. Ах, в молодости я была такой же непоседой.
- Ваша дочь очаровательна,- улыбнулась Линда.- Сколько в ней энергии, задора! К сожалению, у меня совсем иной характер.
- Ну что вы, душечка! Вы молодец, всегда спокойны, уравновешенны. Настоящая фройлейн. Только как одиноко вы живете… Я слышала, вы не скоро покинете Стокгольм?
- Мне здесь нравится, фрау. Я не спешу домой. Мама вышла замуж, я не хочу ей мешать.
- И правильно, милая, - доверительно заговорила хозяйка.- Тем более, вы в таком прелестном возрасте, когда пора думать о собственном гнездышке. Вы ведь наследница отца, не так ли?
Линда многозначительно улыбнулась.
- Отец оставил мне не так уж много, по нынешним временам. Я хочу жить самостоятельно и не обращаться к матери и отчиму, я очень щепетильна в денежных делах.
- Ах, Линда!.. Вы позволите вас так называть? Линда, вы имеете нечто большее, чем состояние – настоящее арийское происхождение. О, не пытайтесь со мной спорить, милая девочка. Наш друг, господин Дитрих, говорил, что вы из хорошей немецкой семьи. Манеры, искусство держать себя в обществе, вкус – это все следствие приличного воспитания. Ах, сейчас это уже редкость…
Сюзанна поставила танго, игривой походкой направилась к мужчинам и пригласила мужа танцевать, незаметно подмигнув брату. Артур подошел к женщинам.
- Прошу простить, что прервал вашу беседу,- поклонился он.- Линда, вы прелестно танцуете танго. Позвольте пригласить вас.
Девушка с улыбкой подала Зиберту руку. Она всегда с удовольствием танцевала, чуть откинув назад голову и, казалось, скользила по блестящему паркету, покоряясь каждому движению партнера. Вот она почувствовала что-то необычное, взглянула вопросительно на Зиберта. Он наклонился к ее ушку, ощутив тонкий аромат духов.
- Вы восхитительны сегодня, Линда,- шепнул он.- Вы совсем пленили меня.
Линда не ответила. Скосив глаза, она наблюдала за танцующими рядом Сюзанной и Рудольфом. Слышно было, как супруги нежно ворковали о чем-то.
« Счастливая пара,- насмешливо подумала Линда.- Но неужели он не догадывается, что жена изменяет ему? Пауль, француз-коммерсант… Смелая женщина.»
Артур продолжал нашептывать Линде комплименты, потом спросил:
- Вы не жалеете, что провели вечер у нас?
- Нет, конечно. Все было замечательно. Скажите, а Рудольф долго пробудет в Стокгольме?
  - Месяца два.
- И опять вокруг света? Счастливый муж. Он никогда не надоест своей жене.
- Вы правы,- рассмеялся Артур.
После нескольких танцев г-жа Зиберт пошла распорядиться насчет чая. Мужчины приоткрыли балкон и закурили, а Сюзанна подхватила Линду под руку , и они стали прохаживаться по залу.
- Ах, Линда, душечка, вы очаровали сегодня всех,- вкрадчиво заговорила она.- Даже мой Руди поглядывал на вас весь вечер. Экий проказник! Ах, как вам к лицу черное!
- А я всегда восхищаюсь вами, Сюзанна,- ответила девушка.- Где бы вы ни бывали, ярче вас нет ни одной женщины. Кстати, желтое – ваш цвет. Вы как прелестный цветок в этой блузке.
- Вы знаете, Линда, у меня чудесная портниха.
- Вот как? Вы счастливица. Хорошая портниха для женщины – это нечто большее, чем с иронией думают мужчины.
- Мужчинам этого никогда не понять. Они могут иметь один парадный костюм и быть счастливыми. Да, Линда, вам не пишет Пауль?
- Нет, к сожалению, хотя он друг нашей семьи. Но я знаю, что он не любитель писем. А сейчас, вероятно, у него много работы.
- Наверное, это блестящий офицер. Он далеко пойдет, вы согласны со мной? А вы заметили, с вас не спускает глаз Артур. Вы совсем покорили его, Линда.
- Ну что вы говорите, Сюзанна! А Габриель? Он не свободен.
- Ах, как вы еще молоды, Линда. У мужчин нередко бывают шалости, которые потом забываются. Будем же снисходительны к ним. Ну посудите сами, что общего может быть у него с этой певичкой? Уверяю вас, там все давно кончено. Не стоит об этом думать.
Вошла хозяйка и пригласила всех к столу. Подали чай, пирожные, лимонад. Рудольф интересно рассказывал о последнем плавании. Потом Линда засобиралась домой, поблагодарив хозяев дома за приятный вечер.
- Артур проводит вас,- сказала г-жа Зиберт.- Надеемся, вы придете к нам на встречу Нового года.
- Благодарю,- Линда наклонила голову,- но я боюсь надоесть вам частыми визитами. К тому же, я приглашена к своей приятельнице. Мы вместе ехали из Штеттина. Бедняжка, у нее муж под Сталинградом…
- Боже мой! – воскликнула хозяйка.- Убит?
- Давно нет писем.
- Все в руках божьих,- вздохнула г-жа Зиберт, привлекла к себе Линду и коснулась губами ее лба.- Спокойной ночи, милая. Мы всегда рады вас видеть.
Был второй час ночи, когда Артур остановил свой «Крайслер» у дома Линды. Прощаясь, он взял руки девушки в свои и поднес к губам. Впервые она почувствовала его волнение в этих невинных поцелуях и недоуменно взглянула на него.
- Что с вами, Артур?
Он отпустил ее руки.
- Не сердитесь, Линда. Я ведь говорил,  что вы пленили меня.
- Спокойной ночи,- насмешливо сказала она и скрылась в подъезде.

16.

Предпраздничные дни пролетели незаметно. Стояла хорошая ясная погода с мягким морозцем. Девушка много гуляла, по пути заходя в магазины, ей хотелось выбрать Аннет и ее родным новогодние подарки. Наконец, после двухдневных поисков она купила детям игрушки, несколько нарядных елочных украшений, Аннет – красивую нефритовую брошь, г-же Менсваль – шарф, хозяину дома – трубку черного дерева с инкрустацией, Марии с мужем – оригинальные сувениры. Она несла эти покупки домой и радовалась, как девочка, что доставит маленькое удовольствие этим приятным ей людям.
Когда Линда вошла в свой подъезд, из раскрытой двери привратницкой ее окликнула г-жа Расмуссен.
- Фрекен Эрлих! Зайдите на минуточку. Вам письмо из Германии.
- Письмо? Мне?
Женщины обменялись любезностями, поздравили друг друга с Рождеством и наступающим Новым годом, и Линда медленно, стараясь не спешить, поднялась на второй этаж. На конверте она заметила берлинский штемпель. Кто пишет? Пауль? Генрих? Руки ее дрожали, когда она отпирала дверь в квартиру. Не раздеваясь, она прямо в прихожей опустилась на стул возле зеркала и разорвала конверт.
Письмо было от Пауля, но едва Линда развернула его, оттуда выпал небольшой листок, написанный знакомым красивым почерком.
      « Моя любимая. Поздравляю тебя с Новым годом.
     Будь  счастлива и спокойна. Я все о тебе знаю.
     Люблю тебя. Жди, все будет хорошо.
                Г.»
Замерло сердце. Замерло и вдруг забилось тревожно и сладко. Несколько раз прочитав эти несколько строчек, она прижала к губам драгоценный листок. Слезы радости застилали глаза.
- « Жди, все будет хорошо»,- повторила она.- Генрих… мой милый, мой хороший… Генрих…
Наконец, успокоившись и сбросив шубку, она взялась за письмо Пауля. Оно было написано дружески, офицер кратко сообщал, что много работает, очень занят, что неделю назад был в Дюссельдорфе и видел Генриха. Генрих здоров, в январе будет в Берлине. В Стокгольм  его надо ждать весной, более точного срока назвать нет возможности… В конце Дитрих писал: «…Вы знаете, Линда, какое тяжелое время переживает Германия. Смею заверить вас, что есть люди, которые не пожалеют жизни для того, чтобы она не терпела позорных поражений. Желаю вам счастья в новом 1943 году. С уважением П. Дитрих.»
« Вот еще один фанатик, одержимый «новой Германией»,- подумала Линда, стараясь припомнить один из последних разговоров с Паулем.- Господи, что они там еще задумали? И что он тогда говорил о каком-то Штауффенберге… Обвинял во всех военных бедах фюрера, раздумывал о смещении руководства вермахта… О, боже! А война так и останется войной. Ах, Пауль….»
Линда сняла шапочку, шарф и прошла в комнату. Как хорошо, что Генрих больше не будет воевать. Здоров и едет в Берлин, наверное, по вопросу об отставке. Как-то теперь все будет… Она снова и снова перечитывала четыре скупые строчки, вглядываясь в каждое слово и понимая, как много в них сказано. «…Люблю тебя. Жди, все будет хорошо.»
Опять вспомнился Пауль, их спор о войне, о сущности фашизма. Конечно, трудно переубедить во взглядах человека, которому почти десять лет внушались мысли о немецком мировом господстве, офицера, который испытал власть над людьми, который давно приучил свое сознание к тому, что фашистская партия – «носительница государственной мысли».
Генрих был ровесником Пауля, и хотя они дружили с детских лет, вероятно, разные военные дороги привели их к противоположным мнениям. Генрих… голубая кровь, потомок древней аристократии. Его тонкий, привыкший анализировать, ум разведчика заставил здраво оценить все фронтовые неудачи, понять силу и величие непобедимой России…
Вечером позвонила Аннет. Она поинтересовалась, как подруга провела Рождество, напомнила о встрече Нового года и просила быть не позже десяти. Они немного поболтали, потом Линда накинула на плечи теплую шаль и села с книгой в кресло. Рядом на столике лежало письмо. Она смотрела на него и улыбалась.

===
Утром Линда оделась потеплее и отправилась гулять. У не было хорошее настроение. Медленно падал снег, Линда подставляла рукавичку под снежинки и любовалась их причудливыми узорами. Здесь, на этих тихих улицах, царило обычное спокойствие, словно не приближался Новый год.
Линда вспомнила Ленинград, предпраздничный, оживленный, и вдруг представила себе блокадный город, затемненный и полуразрушенный. Она знала, что теперь положение Ленинграда стабилизировалось, миновала первая голодная зима, вывезено почти все гражданское население, в городе только защитники и рабочие заводов. И все равно, представить родные улицы в кольце блокады под обстрелами и бомбами было невыносимо трудно.
Она вышла на улицу Турнё, где хотела зайти в кондитерскую. Гуляя здесь, она часто проходила мимо небольшого двухэтажного дома, который очень напоминал ей их дачу в Гатчине: такая же веранда, мансарда под финской ломаной крышей… Сейчас Линда вышла из-за угла и даже остановилась от изумления. Дом стоял весь в снегу, одинокий и печальный. Несколько одиноких сосен и елей окружали его, от ограды к ступеням крыльца вела расчищенная от снега дорожка. И эта дорожка, и сосны, и заснеженное крылечко вдруг напомнили Линде предвоенные зимы, когда на дачу неожиданно наезжала молодежь покататься на лыжах, побродить по лесу. Лиля приглашала подружек с медицинского, Алеша привозил своих друзей-моряков В большой нижней комнате топили печку, варили картошку…
Неужели это все было? К даче вплотную подступал сосновый бор. Как Лиля любила этот лес! А тогда, зимой, он казался ей сказочным, таинственную тишину которого нарушали лишь яркие снегири, отряхивавшие снег с веток. Конечно, веселые девчонки своим визгом пугали всех птиц и белок в лесу… А однажды Лилька увела Сергея, тогда еще курсанта, далеко в лес, к речке. Они были без лыж, шли по едва заметной тропинки среди сумеречной чащи и остановились на высоком берегу Оредежи.
- Слу-у-ушай…- еле слышно прошептала она.
Они оба долго смотрели на блестевшую льдом речку, потом Сергей неслышно подошел к девушке совсем близко… И первый их поцелуй в зимнем лесу вдруг ворохнулся в сердце Линды, как тихий отзвук Родины. Да, это была юность, счастливая и чистая, как нетронутый снег. Она ушла навсегда и никогда не вернется, как навсегда ушли Сергей, Алеша и их друзья-моряки с погибшего линкора.
Линда еще раз окинула взглядом заснеженный дом и медленно пошла дальше. На душе было грустно, и даже дома она долго не могла настроиться на предстоящий праздник.
Однако, надо было собираться к Менсвалям. Девушка стала укладывать в просторную сумку то, что намеревалась взять с собой: апельсины, ветчину, эмментальский сыр, бутылку сладкого венгерского вина, пакет с игрушками и подарками. Сверху она положила коробку с пирожными. Получилось довольно много. « Ничего, возьму такси» - подумала Линда и пошла в спальню переодеваться.
Она присела на низенький пуфик у зеркала, подкрутила щипцами волосы, подняла их на висках и убрала назад. Эта прическа была модной и очень шла Линде. Надев серое платье с кружевами, она чуть подкрасила губы и ресницы и оглядела себя в зеркало.
« Все будет хорошо,» - сказала она сама себе.

17.

Встреча Нового года понравилась Линде. Когда она добралась до площади Сельгельсторг, было уже десять. Ее весело встретили, познакомили с мужем Марии, Дэвидом Ольсеном. В гостиной был накрыт праздничный стол, а хозяйки заканчивали последние приготовления. Потом прибежал Карл со своими двоюродными братом и сестрой, и детвора с шумом утащила тетю Линду смотреть елку « из Нюгландского леса». Девушка принесла пакет с подарками и предложила украсить елку еще несколькими игрушками. Дети в восторге готовы были не отходить от тети Линды, но хозяева позвали к столу. Детишек угощали рядом, в детской, где стояла елка, а потом и вовсе уложили спать.
За столом было шумно и весело. Много ели, пили вино и шведский горячий грог, который дали попробовать Линде, провозглашали тосты, вспоминали смешные семейные истории. Хозяйка, по-новому причесанная, помолодевшая, с удовольствием взирала на собравшуюся за одним столом семью. Аннет была на редкость спокойна и даже, когда подняли бокалы за Леона, поблагодарила всех и выпила глоток шампанского. Все обменялись подарками, и Линда была тронута тем нежным вниманием, которое царило в этой семье. Линде преподнесли два томика шведского поэта и писателя Свантесона и сувенир – очаровательного плюшевого котенка.
На жаркое подали индейку. Потом пели протяжные шведские песни, и Линда старалась тоже подтягивать. Ей было удивительно хорошо. Как непохож был этот тесный дружный дом на просторный особняк Зибертов с его холодной изысканностью. Старик Менсваль, попыхивая новой трубкой, посмеивался в седые усы и мягко подтрунивал над дочерьми и зятем. Говорили по-шведски. Линда уже чувствовала себя свободно в шведской речи и поддерживала разговор. Рядом с ней сидел Дэвид Ольсен,  довольно серьезный на вид мужчина. Но он вежливо ухаживал за своей молодой соседкой, подливал ей вина и расспрашивал о Германии. Линда отвечала что-то о Лейпциге, а Мария, вздохнув, сказала:
- В молодости я мечтала побывать в Германии, посмотреть Берлин, Дрезден, Мюнхен. Мне казалось тогда – это великая страна, великая нация.
- А теперь? – невольно спросила Линда.
- А теперь… боюсь.
Воцарилось молчание.
- Да, страшно,- прошептала Аннет.- Доносы, погромы, обыски…
- Радуйся, что ты благополучно унесла ноги,- мрачно произнес Ольсен.
- Да, Дэвид. Женщины там обязаны состоять в Союзе немецких женщин, а молодежь – в гитлерюгенде. Люди опасаются друг друга, боятся, чтобы их не обвинили в расовой неполноценности или в общении с евреем.
- Боже мой! – ахнула мать, и все заговорили, заспорили. Г-н Менсваль спросил, не слышали ли, как в порту на торговом норвежском судне обнаружили двух поляков, бежавших из лагеря.
- Откуда же в лагерях поляки? – простодушно спросила хозяйка.
- Сколько угодно, мать. По всей Германии сотни концлагерей. Поляки, словаки, русские. А кто же работает в каменоломнях, в шахтах?
- У нас в Лейпциге на каждой ферме восточные рабочие,- сказала Линда.- Фермеры покупают их, как скот, а молодых девушек превращают в рабынь, в своих любовниц.
- Какая дикость! – проворчал Ольсен.- И это двадцатый век, Европа.
- Да, Европа… Я сейчас расскажу вам,- заговорила Линда.- Я расскажу… Я видела пленных девочек, русских, полячек и чешек, видела, как с ними обращаются. Одна из них жила в доме, где я часто бывала. Ее звали Зося.
Линда начала рассказывать. Ее слушали с волнением. Потом она не смогла найти нужных шведских слов и перешла на немецкий. Аннет переводила ее речь.
- И это люди, которые считают себя культурной нацией,- покачал головой г-н Менсваль.- А как вы сами, барышня, к этому относитесь?
- Стыдно. Стыдно и страшно.
- «Насилие – это выражение свободы арийского духа»,- буркнул Ольсен.- Так сказал фюрер, и этими цитатами в Германии воспитывается молодежь.
- Сколько зверств! – воскликнула Мария.- Но ведь должна же быть расплата за все. Прости, Анни. Я не про Леона.
- Я понимаю, Мари,- кивнула сестра.- Знаете, я часто думаю, может, он в плен попал.
- И слава Богу! По крайней мере, останется жив,- г-жа Менсваль поднялась и, желая, видно, сменить разговор, ласково сказала: - Кушайте, гости дорогие, уважьте хозяйку. Дэвид, поухаживай за Линдой, положи ей ветчины. Отец, наливай вина. Сейчас пирог принесу.
Стало опять весело. Линда посматривала на всех, сидящих за столом людей и радовалась их дружбе, их мыслям, их взглядам. «Как хорошо здесь» - думала она.
Хозяйка внесла на большом блюде румяный пирог, и гости воздали ему должное. Уже под утро все устали и легли отдыхать. Линде постелили на кушетке в комнате Аннет.
Наутро после завтрака Линда тепло распрощалась с хозяевами, с супругами Ольсен и отправилась домой. Проводить ее вышла Аннет. Подруги решили прогуляться по бульвару. Был слабый морозец, кругом было бело от выпавшего за ночь снега.
- Давай часик погуляем,- предложила Линда, беря Аннет под руку.- Смотри, как хорошо. А воздух! Дыши, домоседка, дыши!
- Я дышу… Линда, тебе понравилась Мария?
- Очень. И Ольсен. Спасибо вам, я чудесно провела праздник. А ты была просто молодец. Скажи, Аннет… что, твой Леон действительно скрывал еврея?
- Да. Он не говорил мне, но я догадывалась. Я и сама боялась, но разве я могла сказать ему « не надо»? Человеку нужна была помощь…
Линда крепко сжала локоть подруги.
Они обогнули Исторический музей и остановились у церкви Сторчюрка. Глядя на изящную готику собора, Аннет сказала:
- Знаешь, с некоторых пор я перестала ходить в церковь. Мне кажется это ненужным, бесполезным. То, что происходит сейчас… это же кара Господня, от которой нет спасения.
- Ну что ты говоришь…
- Я даже на Рождество не пошла на службу, сказалась больной. А твои родители лютеране?
- Лютеране. Зайдем,- предложила Линда и потянула тяжелую дверь.
В храме стояла гулкая тишина. Линда уже была здесь, но вновь поразилась строгой и величественной красоте.  Высокие окна были затянуты красными занавесями, и через них проникали ослепительные солнечные лучи. Женщины медленно прошли по проходу к самому алтарю. Вокруг клироса тянулись ряды кресел, возвышавшиеся над полом, стены  закрыты деревянными барельефами.
Женщины были одни в церкви. Аннет медленно преклонила колени на низенькую скамеечку и замерла, опустив голову. Линду невольно охватил трепет. Вспомнился Стендаль.
« Да, для тех, кто приходит сюда, все должно быть очень просто – и смерть, и жизнь, и вечность,- подумала она.- Где истина? Разве в религии? Неужели можно любить христианского Бога? Ведь он весь поглощен мыслями о мщении. Библия только и повествует, что о всяких чудовищных карах. Истина – где она?»
Два пастора вышли из больших, украшенных резьбой дверей, прошли мимо женщин, отвесив сдержанный поклон и скрылись с другой стороны. Линда помогла подруге подняться, и они молча вышли на площадь.
- Не смейся надо мной,- сказала Аннет грустно.- Иногда хочется успокоить душу приобщением к великому, может быть, попросить о чем-то единственном…
- Ах, Анни, если бы всевышний исполнял все наши просьбы, ему перестали бы поклоняться.
- Да… А Бог должен быть добрым и справедливым… Мы не были бы тогда так одиноки.  В чем же истина?
Линда вздрогнула, Аннет почти повторила ее мысли там, под сводами лютеранского храма.
- Не жди милостей от неба, Анни,- сказала она, обнимая подругу.- Верь только в себя, в родных людей, в свою любовь.
- Если бы так все было просто, Линда, как ты говоришь…
- Да совсем не просто,- вздохнула девушка, терзаясь в душе, что ничем не может помочь этой отчаявшейся женщине обрести покой.

18.

Первые недели после Нового года показались Линде очень долгими. Была холодная погода с сильными ветрами, и девушка почти не выходила из теплой квартиры. Она много читала немецких и шведских книг, занималась языком, со скуки начала вязать шаль-паутинку, слушала радио.
Звонил Зиберт, спрашивал о ее настроении, приглашал куда-то. Линде не хотелось никуда идти, и она отказалась, сославшись на недомогание.
- Тогда я приеду вас лечить,- серьезно сказал в трубку Артур.
- Нет, нет, благодарю. Меня уже лечат,- ответила девушка.
Она действительно немного простудилась и покашливала. Тереза принесла ей каких-то лекарств, а г-жа Расмуссен прислала баночку липового меду. Несколько дней Линда сидела дома и добросовестно лечилась. По вечерам она, отложив книгу, часто бродила по мягким коврам и слушала, как гудит вьюга за окнами.
« Неужели никогда не кончится эта зима? – с тоской думала она.- Январь, февраль, март… Я умру без тебя, Генрих».
Часто ночью она не могла уснуть. Ей вспоминался Генрих, она словно ощущала рядом его дыхание, его руки, его глаза, улыбку… всю его любовь. А когда она пыталась представить себе их встречу, ее сразу бросало в жар. Становилось страшно, стыдно, замирало сердце от сладких воспоминаний…
Линда вставала с постели, накидывала на шелк ночной рубашки теплую шаль, подходила к окну и отодвигала штору. Мела метель, от стекла тянуло холодом, и казалось, что весна никогда не придет.
Почти ежедневно Линда ловила приемником Москву, и каждое сообщение Информбюро сквозь радиопомехи приносил новые радостные вести из Сталинграда. Успешные удары наших войск окончательно решили судьбу  окруженной армии Паулюса. Попытка фельдмаршала Манштейна прорвать наш внешний фронт и вывести из окружения войска Паулюса окончательно провалилась. В январе фронт в районе Дона был отодвинут на 200-250 километров на запад. У немецких войск, зажатых в кольцо, уже не было никаких перспектив на спасение.
А однажды, это было двадцатого января, сообщение началось не со Сталинградских событий.
«…Двумя ударными группировками Волховского и Ленинградского фронтов были нанесены сильные встречные удары в направлении Синявино и рассекли оборону противника на Шлиссельбургско-мгинском выступе…»
Линда замерла от напряжения и припала ближе к приемнику, стараясь сквозь помехи не пропустить ни одного слова. Тревожно забилось сердце. В торжественном голосе диктора она невольно почувствовала что-то необычное.
«…В результате наступления наши войска заняли Шлиссельбург и ряд других населенных пунктов, превращенных противником в мощные узлы сопротивления. Восемнадцатого января наступавшие части фронтов соединились. Блокада Ленинграда прорвана!»
Линда сидела в каком-то страшном оцепенении, словно не веря услышанному. Слезы текли по ее лицу, потом она засмеялась. Она смеялась и плакала, сквозь счастливые слезы прислушиваясь, как диктор перечислял армии и дивизии, участвовавшие в операции. «…Сорок вторая гвардейская генерала Воронцова»,- услышала Линда.
« Ну вот, хоть папа жив,- подумала она.- А мама, бабушка… Знают ли они об Алеше? Конечно, знают. Думают, что и я погибла. Бедная мама…»

===
Вскоре установилась хорошая спокойная погода. Утихли ветры. Стокгольм утопал в снегу и был очень красив. Линда опять стала много гулять. Она одевалась потеплее и отправлялась куда-нибудь к площади Карла Второго или на бульвар Ридасхольм. Постепенно она привыкала к городу, ей нравились его улицы, церкви, парки, весь неторопливый размеренный ритм шведской столицы.
В начале февраля мир облетела весть об окончательном разгроме фашистских армий под Сталинградом. Это была поистине  великая победа. Несколько дней Линда ходила сама не своя от радости и, когда ей позвонил Зиберт и пригласил на премьеру Драматического театра, она неожиданно для себя согласилась. К тому же ей очень хотелось посмотреть новый спектакль « Преступление и наказание». Она знала, что Свен Шеберг давно мечтал поставить на сцене своего театра Достоевского и весь последний год готовился к премьере.
Зиберт и Линда приехали в театр незадолго до начала. Девушка впервые была здесь и с интересом разглядывала убранство фойе, где томилось множество нарядных людей.
- Сегодня здесь собрался цвет Стокгольма,- сказал Зиберт.
Он предложил Линде руку, и они стали прохаживаться вдоль колонн. Артур раскланивался со знакомыми, называя своей спутнице имена то известного поэта, то крупнейшего издателя, то владельца автосалона, кого-то представлял ей. Линда держалась, как всегда, с холодной простотой, была изящно причесана, волосы уложены крупными волнами, оставляя открытым лоб. На черном шелке платья – белоснежная горностаевая горжетка, в руке серебристый испанский веер – рождественский подарок Зибертов.
- Как вы хороши сегодня, Линда,- шепнул Артур, наклоняясь к ней, когда они сидели в ложе.
Спектакль уже начался. Линда знаком попросила не мешать.
- Вы все понимаете? – тихо спросил Артур.
Она кивнула. Спектакль увлек ее, ведь это был любимый Достоевский.
В антракте Зиберту передали записку от Шеберга, который приглашал Артура и его очаровательную спутницу остаться после спектакля на банкет, дабы почтить своим вниманием труппу театра. Линда подумала и согласилась.
Спектакль прошел с большим подъемом. Зрители долго не отпускали со сцены режиссера и актеров. Потом Зиберт и Линда прошли за кулисы, где в одном из просторных помещений стояли столы с напитками и закусками. Здесь в ожидании начала ужина толпились мужчины в парадных смокингах, женщины в вечерних туалетах, блиставшие драгоценностями. Публика была близкая к театру: меценаты, художники, ведущие актеры, журналисты. Все они обменивались впечатлениями от спектакля. На появившуюся красавицу в черном с белоснежным мехом на плечах сразу обратили внимание. Зиберт стал знакомить Линду с теми, кого знал. Неожиданно к ним подошел Ортель.
- Дружище Артур, и ты здесь! Фройлейн Эрлих… редко вижу вас. Позвольте вашу прелестную ручку.
- Здравствуй, Эдди. Ты готовишь статью о премьере?
- Нет, сегодня я здесь гость. У Свена берут интервью молодые репортеры. Вы слышали, в Германии объявлен траур?
- По погибшим на Волге? Да, большая утрата для фюрера.
- Госпожа Эрлих, вам понравился спектакль? – спросил Ортель.
- Да,- ответила Линда.- Мне еще трудно судить, я не очень сильна в шведском. А вот ваша вчерашняя статья в « Инхольм- Экспресс» меня удивила. Вы смелый человек, пытаетесь делать военные прогнозы.
- Но меня действительно восхитила эта блестящая победа Красной Армии. Простите, если я задел ваше арийское самолюбие.
- Меня это не очень волнует, а вот Сюзане вам лучше не попадаться на глаза,- улыбнулась Линда, игрвя веером.
Мужчины засмеялись, потом Ортель принялся рассказывать о своей последней поездке в Норвегию. Вскоре к ним подошел сам Шеберг, оживленный и радостный.
- Еле отделался от твоей братии, Эдди. Извините, я был так занят, что не подошел к вам раньше. Идемте в фойе, там уже все готово. Фройлейн, позвольте вашу руку.
Шеберг повел девушку с собой, расспрашивая ее о спектакле. Линда рада была поговорить о Достоевском, поздравила с успехом и заметила, что в последних актах режиссер немного по-иному трактовал главы романа.
- Я помню, что вы хорошо знаете русскую классику,- сказал Шеберг.- Ценю ваше мнение, фройлейн. Вы правы, я смягчил драматизм последних сцен. Мне кажется, что они слишком жестоки.
- Но зато закономерны. Впрочем, у каждого режиссера свое восприятие. Мне очень понравилось, большой успех.
- Благодарю, фройлейн. Учтите, что Достоевский впервые на шведской сцене. Мы еще поговорим с вами. Передаю вас Артуру.
- А где ваша супруга?
- У нее спектакль. Она вот-вот будет.
Артур подхватил Линду под руку, и в это время в дверях появилась Диана Шеберг в длинном вечернем туалете. Оперную примадонну сразу обступили, стали поздравлять. Она благодарила, кивала знакомым, позволила себя сфотографировать и, наконец, подошла к мужу. Проходя мимо Линды, она ласково поздоровалась с ней.
Линда впервые видела такой ужин. В фойе, уже свободном от зрителей, выкатили столики с бутербродами и различной едой. Официанты обносили гостей напитками, а закуски можно было брать с больших блюд на маленькие тарелочки. Вдоль стен поставили диванчики и кресла. Кто-то прохаживался с бокалами шампанского, кто-то угощался деликатесами около столов, кое-кто устроился веселой компанией, сдвинув диваны и кресла.
Было много цветов, поздравлений, тостов. Линда поначалу удивлялась, но такое застолье ей понравилось. Ее всегда утомляли долгие посиделки. Она сама выбрала пару сэндвичей, попробовала необычно приготовленную рыбку с красным вином. Зиберт ухаживал за ней, а потом их усадила за свой диванчик Диана. За дружеским разговором Линда несколько раз ловила  на себе взгляд стоявшего у стены молодого человека в сером костюме. Он был совсем юноша, лет двадцати, с бледным лицом, белокурыми длинными волосами и ясным взглядом голубых глаз. Девушка даже удивленно подумала: « Кто этот мальчик – актер?»
Объявили танцы. Первым Линду пригласил Свен Шеберг, потом какой-то мужчина с холеной аристократической бородкой. Их уже знакомили, и Линда все пыталась вспомнить его фамилию… кажется, Струве, владелец рекламной компании.
В перерыве Ортель подвел к Линде того самого юношу, который посматривал на нее.
- Разрешите, фройлейн, представить вам моего молодого друга, Феликса Лундхольма. Он художник, и, смею вас уверить, неплохой художник. А фройлейн Линда – наша гостья из Лейпцига.
В это время Ортеля окликнули, он извинился и отошел. Линда взглянула на юношу, который молча стоял перед ней. Заиграли бостон, и молодой человек, очень смущаясь, пригласил ее на танец. Танцевал он хорошо, бережно ведя ее в медленном вальсе. Линда сквозь тонкую перчатку чувствовала его руку и вдруг подумала, что, должно быть, она нежна, как у девушки.
После танца юноша спросил, куда ее отвести, подвел к Зиберту и откланялся. Артур Линду ни разу не пригласил, но она замечала, что он непрерывно наблюдает за ней.
Вскоре стали расходиться. Зиберт набросил на плечи Линды шубку, и они вышли из театра. В машине Артур молча искоса поглядывал на сидевшую рядом девушку, а когда серый «Крайслер» остановился на улице Мальме, Артур неожиданно наклонился к ней и попытался обнять. Линда ощутила у своих губ горячее дыхание мужчины  и с силой оттолкнула его от себя.
- Господин Зиберт, вы рискуете никогда более не видеть меня,- ледяным тоном сказала она и открыла дверцу.- Прощайте.
- Линда! Постойте, Линда! – услышала она, выходя из машины, но не обернулась.

19.

Утром она проснулась с каким-то нехорошим чувством, вспомнила Зиберта и нахмурилась. Как посмел он так вести себя! Ведь она не дала ни малейшего повода к этому.
Линда с трудом заставила себя не думать о нем и занялась обычными делами. Когда она готовилась к прогулке, раздался телефонный звонок. Линда сразу подумала, что это Зиберт, и долго раздумывала, поднять трубку или нет. Но телефон звонил настойчиво, и Линда решили, наконец, подойти. Она сразу узнала голос Артура.
- Что вам угодно? – холодно спросила она.
- Я хочу поговорить с вами, Линда.
- Вы недостойно вели себя вчера, сударь. Я не желаю с вами разговаривать.
- Умоляю вас, Линда, выслушайте меня,- заговорил Артур.- Простите… Я хочу видеть вас.
- А я не хочу,- сказала девушка и положила трубку.
А через день Линде позвонила г-жа Менсваль и сообщила, что у Аннет родилась дочка, и что находится она в клинике на Грельском бульваре. Линда купила яблок, соков и поехала в больницу. К Аннет ее не пустили, но приняли пакет с гостинцами и записочку, сказав, что мать и ребенок чувствуют себя хорошо.
Вечером ей опять позвонил Артур. Девушка уже спокойно разговаривала с ним, но встретиться отказалась. Она все раздумывала, что случилось со всегда спокойным, даже флегматичным адвокатом. « Зачем я ему?- спрашивала она себя.- Ведь у него есть женщина».
Несколько дней спустя, в середине февраля, к ней неожиданно пришла сама г-жа Зиберт. Это было днем. Линда очень удивилась, увидев, кого впустила в квартиру Тереза, но овладела собой и приветливо встретила гостью. Г-жа Зиберт сняла в прихожей роскошное манто и величественно вплыла в гостиную.
- Ах, душечка, как у вас мило, очень даже мило! Вы не удивляйтесь, что я без приглашения, запросто. Какие между нами могут быть церемонии…
Она длинно принялась рассказывать, что была у приятельницы, это совсем недалеко, на улице Турсбю, потом вспомнила, что здесь, у госпожи Расмуссен, живет молодая фройлейн, и решила навестить ее по одному важному делу…
- Как это любезно с вашей стороны,- улыбнулась Линда и пригласила гостью сесть. Но та непременно хотела осмотреть всю квартиру и прошлась по комнатам. Особенно ей понравилась спальня с красными занавесями и такими же красными светильниками.
Наконец, она уселась в кресло. Линда согрела кофе, подала корзиночку с печеньем. Г-жа Зиберт без умолку говорила, пока не вспомнила о цели своего визита.
- Вы знаете, милочка, двадцатого февраля у меня праздник, день рождения. Ах, не спрашивайте, сколько! Много,увы, много, к сожалению. Ах, эти годы…
- Вы прекрасно выглядите,- поспешила сказать Линда.
- Да? Благодарю. Так вот… о чем я говорила? Да… у нас соберутся друзья нашей семьи. Вы непременно должны быть, непременно.
- Благодарю вас, фрау Зиберт. Но боюсь, что я не смогу быть у вас. Я неловко себя чувствую в большой компании.
- Ну что вы, милая Линда! Вы скромны, я знаю это, но вы – украшение любого общества. Я обещаю, что вам понравится. Мы будем ждать. Артур заедет за вами.
Наверное, Линда сделала какое-то движение, потому что г-жа Зиберт пытливо спросила:
- Кстати, у вас ничего не произошло с Артуром? После банкета у Шеберга я не узнаю своего сына, он очень печален. Будьте к нему снисходительны, он такой эмоциональный мальчик, хотя и шалопай. Впрочем, все мужчины таковы.
Она поднялась, собираясь уходить.
- Ждем вас, милочка, вы же знаете, как рады мы вас видеть. Ну, вы придете, да?
- Да,- сказала Линда.
Проводив гостью, она испытала какое-то нехорошее чувство недовольства собой. « Напрасно я согласилась,- думала она, убирая чашки со столика.- Не люблю этих людей. Опять будут выспренно рассуждать о силе и мощи германского духа. А какая уж тут сила и мощь…»
Встреча с Артуром мало трогала ее. « Остынет»,- насмешливо подумала она, начиная привыкать к вниманию, которое оказывали ей мужчины. Линда решила держаться так, словно ничего не произошло, но прекратить любые встречи..
« Скоро март,- улыбнулась она про себя.- Весна. Дождаться бы…»

===
Дня через четыре Линда поехала к Менсвалям. Аннет была уже дома, стройная, похудевшая, глаза ее светились радостью, она тихо подвела подругу к маленькой детской кроватке, где сладко спало крохотное существо. Линда смотрела на личико ребенка с новым и непонятным тревожным чувством. Почему-то подумалось, как это прекрасно – выносить и произвести на свет такого вот малыша…
Аннет стояла рядом, довольная и счастливая. Подруги улыбнулись, чуть прижались друг к другу. В руках у Линды был пакет, она положила его на одеяльце в ногах ребенка.
- Это ей,- шепотом сказала она.- Как ее зовут?
- Моника,- ответила Аннет.- Так хотел Леон.
- Спокойная девочка,- проговорила г-жа Менсваль.- Все время спит. Пойдемте, я какао сварила.
Женщины сидели в теплой гостиной и негромко разговаривали. Аннет все время рассказывала о своей малышке, как первый раз увидела ее, как кормила. Бабушка вспоминала проказы своих дочерей и внуков, время от времени прислушиваясь. Наконец, в соседней комнате раздалось какое-то кряхтенье. Аннет перепеленала проснувшуюся дочку, села на кушетку, расстегнула кофточку и стала кормить ребенка. Бабушка поправила детскую постель и вышла в гостиную, плотно прикрыв за собой двери.
- Бедная девочка,- вздохнула она.- И не знает, что никогда не увидит отца.
- Да вы что, фру Менсваль! – испугалась Линда.- Откуда вы…
- Сообщение пришло, когда Аннет в клинике лежала. Погиб Леон,- заплакала женщина и достала откуда-то из недр комода письмо.- В начале января. Вот пишут: « Во имя Великой Германии и Рейха…»
- Как же это? – прошептала Линда.- И Анни не знает?
- Пусть спокойно дочку кормит,- твердо сказала г-жа Менсваль, вытирая слезы и пряча письмо.- Мой грех… Господи, прости меня…
Линда сидела, совершенно потрясенная. Хозяйка тем временем унесла чашки в кухню и, как ни в чем ни бывало, села в кресло с шитьем. Линда поразилась ее спокойствию, глаза женщины были сухи и непроницаемы. Девушка подсела к ней.
- Фру Менсваль,- шепотом спросила она.- Это точные сведения? Ведь сколько пленных. Может быть, он жив.
- Пишут, что снаряд разнес его санитарный блиндаж,- ответила женщина.- Вдова наша Анни. Так-то.
Г-жа Менсваль еще что-то говорила, но Линда ничего уже не слышала, думая только о том, что сейчас выйдет Аннет, и надо будет спокойно взглянуть в ее глаза, чтобы ни малейшего подозрения о страшной вести не закралось в ее сердце.
Молодая женщина вошла неслышно, и во всем ее облике было столько доброй умиротворенности и ласки, что у Линды сжалось сердце.
- Спит,- радостно сообщила Аннет.
А Линда, чувствуя, что не в силах больше оставаться, вдруг засобиралась домой. Она сумела весело попрощаться и, только выйдя на площадь, без сил присела на скамейку.
« Вот и не исполнил Бог ее просьбы,»- подумала она, вспомнив Аннет в церкви.
Девушка взглянула на часики и пешком направилась к дому. Был шестой час. День уже заметно прибавился, солнце еще и не думало скрываться за домами. Линда шла неторопливо, вдыхая свежий морозный воздух. Уже на своей улице у цветочного магазина она заметила молодого человека в черном пальто, лицо которого показалось ей знакомым. « Где-то я его видела,»- подумала она, тут же забыла о нем и вошла в подъезд.
Ей навстречу спускалась по лестнице пожилая пара с четвертого этажа. Они вежливо раскланялись с девушкой. Линда знала, что они русские эмигранты из Петрограда, принадлежащие к старинному роду графов Залеских. Словоохотливая Тереза рассказала, что они приехали из Финляндии и живут в этом доме почти десять лет.
Линда не представляла сначала, кто эти люди, с которыми она здоровалась на лестнице или возле дома. Но однажды она чуть не упала, услышав русскую речь. С тех пор девушка при случае наблюдала за этой четой. Они казались сухими, неразговорчивыми, жили очень тихо и почти ни с кем не общались. Самому графу Залесскому, вероятно, было за шестьдесят пять, он невысокий, с красивой сединой в волосах и такими же седыми усами. На Линду он почти никогда не смотрел, а проходя мимо, лишь с холодной вежливостью приподнимал шляпу.
Графиня казалась моложе мужа, тоже невысокая, чуть полноватая, она, однако, сохранила в свои годы легкость и грацию движений, ясный взгляд живых глаз. Должно быть, эта женщина в молодости была необычайно красива. Держалась она надменно, носила шляпы с вуалью, в ушах сверкали бриллианты. Вдвоем с мужем они часто гуляли по городу, относились друг к другу ровно и предупредительно. Между собой разговаривали только по-русски, Линда улавливала лишь обрывки фраз, отдельные слова. Ей иногда очень хотелось заговорить с этими людьми, о чем угодно. Лишь бы говорить по-русски, отвечать, спрашивать… но всякий раз, приветливо здороваясь, она натыкалась на такой ледяной взгляд, что невольно старалась поскорей пройти мимо, более всего боясь показаться назойливой.
Она часто размышляла об этих потомках русской аристократии. Как они жили, чем занимались, почему уехали из России? « Испугались революции и удрали, прихватив фамильные бриллианты»,- презрительно думала Линда. Но постепенно девушка стала проникаться к этим людям жалостью. « Да ведь они несчастны! – однажды подумала она.- Двадцать лет жить на чужбине, вдали от родной земли – ведь это же страшно! Кто жил в Ленинграде, тот никогда не сможет забыть этого города, его белые ночи, Неву, мосты, Летний сад… Они же несчастны, эти люди. И эта надменная холодная гордость – все, что осталось у них…»
Линда вошла в квартиру, повернула выключатель и невольно взглянула на себя в зеркало.
«А я? – впервые с ужасом спросила она сама себя.- Сколько еще времени проживу я здесь? Когда я вернусь домой? Ведь я вернусь. А Генрих? Как же Генрих?»
И не было ответа.

20.

У ярко освещенного особняка Зибертов на улице Турленд стояла целая вереница автомобилей. Хозяйка, сверкая алмазным ожерельем на полной шее, сама встречала гостей и принимала поздравления. Линда преподнесла ней хорошо упакованные хризантемы и хрустальную богемскую вазочку. Поблагодарив, г-жа Зиберт ввела девушку в холл и представила многочисленным гостям.
- Это наша молодая соотечественница,- ласково улыбаясь, сказала она.
Линда чуть поклонилась, чувствуя на себе множество взглядов, спокойно осмотрела присутствующих, в основном, почтенных дам и мужчин, заметила Ортеля, улыбнулась ему. Артур подвел ее к Петерсонам, это были единственные люди, кого Линда знала здесь. Девушка сегодня была в вишневом бархатном платье с обнаженными руками. На небольшом декольте кулон Генриха с голубым сапфиром, на руке кольцо. Туалет завершал небрежно наброшенный на плечи белоснежный горностай.
К Линде подошла Сюзанна, восхитилась пушистой горжеткой. Сама она, как всегда, выглядела эффектно, в ярком, апельсинового цвета платье с длинным черным боа. Такие же черные перья украшали золотистую прическу. Она была весела и подсмеивалась над Ортелем, забавлявшим в уголке гостиной почтенных дам. От Сюзанны не отходил какой-то лысоватый мужчина, вероятно, очередной поклонник. Рудольф Хольмгрен плавал где-то в Северном море.
Скоро хозяева пригласили всех к столу. Линду усадили рядом с Артуром. Она встретила его довольно дружелюбно, решив в присутствии гостей держаться с ним по0прежнему. Когда он заехал за ней, то осмелился поцеловать ей руку и шепнул:
- Не сердитесь на меня.
Сейчас он сидел рядом, ухаживал, подавал то или иное блюдо, тихонько называл имена гостей. Мать, сидевшая во главе стола, поглядывала на них с заметным удовлетворением. « Вот зачем она приходила,»- вдруг поняла Линда.
За ужином велись неторопливые светские разговоры, и только Сюзанна, выпив вина, без умолку тараторила, забавляя сидевших напротив старичков. Ортель сидел в окружении дам и что-то рассказывал. Линда поглядывала на него с интересом: этот рыжеусый великан вызывал у нее симпатию.
После ужина все разошлись по просторному холлу, заиграла музыка, кое-кто стал танцевать. К Линде подошла Хильда Петерсон, ласково тронула за руку.
- Мы давно не виделись,- заговорила она.- Мы с мужем хотим пригласить вас , дорогая Линда, на маленький семейный праздник, день бракосочетания. Это будет через две недели. Пожалуйста, не отказывайтесь…
Линду невольно трогала мягкая певучая речь этой женщины, и сама она, голубоглазая блондинка с приветливой улыбкой, сразу располагала к себе. Линда чувствовала, что отказать ей невозможно.
- Благодарю вас, Хильда. Я, право, такая домоседка..
- Я знаю. Но у нас вам понравится. У мужа довольно интересная коллекция гравюр. Эрвин,- подозвала она супруга.- Эрвин, проси фройлейн Эрлих быть у нас.
Петерсон присоединился к просьбе жены и добавил, что сам заедет за Линдой на машине. В это время за пальмами у рояля послышались возгласы, аплодисменты. Сюзанна села за рояль, эффектно откинула назад боа подняла крышку и стала разминать пальцы. Линда подошла ближе, с тайной завистью глядя на молодую женщину. Как ей хотелось вот так же сесть и уронить руки на клавиши. Бывая у Зибертов, она всегда посматривала на роскошный концертный «Стэнвей». Точно такой же, только черный, старинный, был у них дома. Сколько же она не играла, два года? Да, почти два года. Наверное, и пальцы стали непослушными, потеряли гибкость.
Однажды, еще осенью, она слышала, как Сюзанна исполняла Брамса. Сама Линда играла этот фортепианный концерт более мягко и лирично, как учила ее бабушка, окончившая в свое время Петербургскую консерваторию.
А сейчас Линда услышала Шопена, оценила высокую технику исполнения, но опять подумала, как не хватает Сюзане нежной романтичности шопеновской музыки. Чтобы постичь всю тонкую грусть чудных ноктюрнов, надо испытать ее хоть раз самой и чтобы, играя, какое-то неуловимое, давно забытое воспоминание тревожило сердце. Именно так говорила Линде бабушка…
Сюзанну долго благодарили, аплодировали. К ней подошла старая дама с трясущейся головой, о чем-то долго говорила. Наконец, Сюзанне удалось освободиться от назойливой старухи, она подошла к Петерсонам и Линде, присела на диванчик и взяла у проходившего лакея бокал вина.
- Ненавижу старость! – заявила она, отпивая глоток.- Не близость смерти, нет, а начинающийся распад личности. Мелочность, консерватизм. С человеком становится бессмысленно разговаривать.
- Ты жестока, Сюзанна,- сказала Хильда.
- Ничуть, дорогая. К старости все заметнее и недостатки внешности и недостатки ума. Ах, молодость проходит удивительно быстро, и надо ей пользоваться по-настоящему.
- Что-то изрек, что молодость это не что иное как средство обеспечить себе старость,- заметил Петерсон.
- Глупости! Подумай, Эрвин, молодость – это все: мечта, красота, силы, любовь! Вот когда человек чувствует себя неспособным любить, значит, прошла молодость.
- Да, старость всегда печальна,- проговорила Линда.- Но уметь быть старым – это искусство, и владеют им лишь немногие.
- И очень немногие, к сожалению,- согласилась Сюзанна и вдруг заметила подходившего к ним Ортеля.- Боже мой, Эдди! И как это вы решились покинуть своих старушек, этих божьих одуванчиков!
- Ах, милая Сюзанна! Тяготы старости – те же тяготы жизни, но лишь усиленные,- сказал Ортель.- Старость – это тиран, который под страхом смерти запрещает нам все наслаждения юности. Эти милые дамы лишены радостей и надежд, не судите их. Впрочем, Уильям Бок сказал в свое время, что настоящая жизнь начинается в пятьдесят лет. В эти лета человек овладевает тем, к чему стремился, приобретает то, что можно отдавать другим, познает то, чему можно учить и расчищает то, на чем можно строить.
- Милый Эдди, позвольте сделать вам замечание.
- Какое же, моя прелесть?
- Вы чересчур много времени проводите в женском обществе и усвоили там прескверную привычку серьезно разговаривать о пустяках.
- Сюзанна, вы коварное создание! – воскликнул Ортель.- Петерсон, может быть вы знаете, за что она гневается на меня?
- Я вовсе не сержусь на вас, хотя есть за что, -Сюзанна погрозила журналисту пальцем.- Вы становитесь политиком, господин Ортель. Ну, расскажите нам, что делается на международной арене.
- Вы слишком высоко цените меня, сударыня. Вот перед вами представитель Министерства иностранных дел, он лучше меня осведомлен о современных событиях.
- К сожалению, наши министры и члены парламента узнают все новости от журналистов,- усмехнулся Петерсон.
- Расскажите, господин Ортель, о переговорах в Вашингтоне,- попросила Линда.
- С МИДом Англии?
- Да. Мы знаем, что обсуждались советские границы сорокового года.
- Обсуждались. Но теперь в центре внимания вопрос, как предотвратить революционный подъем в Европе.
- О чем вы говорите, Ортель? – ужаснулась Сюзанна.
- Да, да, сударыня. Блок фашистских государств трещит по всем швам. В странах-союзницах Германии усилилось недовольство войной. Разгром четырех армий стран-сателлитов Германии под Сталинградом не прошел даром. Престиж Германии в их глазах подорван.
- Вы правы,- сказал Петерсон.- В Тихом океане Япония терпит поражения от США.
- Италия вообще стоит на грани выхода из войны,- поддержала мужа Хильда.
Сюзанна прищурилась и строго взглянула на журналиста.
- Это известно всему миру, господин Ортель, но не дает вам право предугадывать исход войны, как это пытались вы сделать в своей последней статье.
- Я репортер и пишу, что думаю.
- Вы прежде всего немец!
- Дорогая Сюзанна… Природа сказала женщине: будь прекрасна, если можешь, мудрой, если хочешь, но благоразумной ты должна быть непременно. Вашу ручку, мадам. Слышите, фокстрот.
Сюзанна, все еще хмурясь, подала Ортелю руку. Танцуя, они продолжали громко спорить.
Линду пригласил какой-то пожилой господин. Во время танца она через плохо прикрытые двери в глубине пустой столовой заметила Артура. Он стоял спиной и говорил по телефону. Но Линду заинтересовало то, что за ним хмуро наблюдал отец. Вот он отозвал в сторону жену, взглядом показал на сына, обменялся с ней несколькими словами. Г-жа Зиберт побледнела, но улыбаясь, вернулась к своим дамам, а отец прошел к сыну, плотно прикрыв за собой дверь.
« Интересно,- с насмешливым любопытством подумала Линда.- Папаша чем-то недоволен».
Артура она увидела минут через десять. Он вышел из столовой вслед за отцом, поискал взглядом Линду и на следующий танец пригласил ее. Девушке он показался озабоченным. « У него какие-то неприятности»,- подумала она.
- Вы не устали, Линда?
- Немного.
- Хотите мороженого?
- Да. С удовольствием.
После вальса Артур подвел Линду к столику в уголке, где сидела Сюзанна со своим поклоннмком. Лакей подал мороженое в вазочках и белое вино. Ортель в прихожей прощался с дамами. Многие уже ушли. Артур подсел к Линде.
- Ты опять звонил ей? – прошипела Сюзанна ему в ухо.
- Замолчи! – бросил в ответ Артур и покосился на Линду.
Девушка лакомилась мороженым, сделав вид, что ничего не слышала. Вскоре все засобирались домой. Петерсоны предложили завезти домой Линду. Артур был явно чем-то расстроен и поэтому не возражал.
Была ясная ночь с легким морозцем. Линда распрощалась с хозяевами, махнула Артуру и села на заднее сиденье «мидовского» лимузина. Швейцар распахнул ворота, и автомобиль выехал за ограду.
21.

Дней через пять Линда прогуливалась в центре города. Был удивительно теплый день конца февраля. Южный ветерок приносил дыхание весны. Под ногами хлюпала вода. Линда обходила лужи и думала о том, что еще никогда не ждала весны с таким нетерпением и страстью. Боже, как тянулись одинокие зимние вечера, как подгоняла она дни и ночи, одна только мысль билась в мозгу: ну когда же? Когда? И вот, наконец, капает с крыш, солнышко с каждым днем все выше поднимается над домами, город медленно пробуждается от зимнего сна. Весна… А сердце, измученное томительным ожиданием, все так же спрашивает: когда? Ну когда же? Завтра? Через месяц? Через два?
Линда шла неторопливо и не заметила, как у городской Ратуши какой-то мужчина, обгоняя, заглянул ей в лицо.
- Госпожа Эрлих, добрый день. Гуляете?
Девушка узнала Ортеля, остановилась и подала ему руку.
- Здравствуйте, господин Ортель.
- Я вижу, у вас хорошее настроение…
- Весна,- улыбнулась Линда.- А это всегда радует.
- Вы правы. Я вам не помешал? Давайте пройдемся немного. У меня на площади машина.
Они медленно пошли в сторону Удеваллы, ведя разговор о каких-то пустяках, как это бывает при случайных встречах.
- Госпожа Эрлих, мне очень хотелось бы поговорить с вами об одном деле,- сказал журналист.- А именно, об Артуре. Вас не тревожит этот разговор, нет? Тогда, может быть, мы зайдем куда-нибудь выпить кофе? Здесь неподалеку есть прелестный ресторанчик.
Он взял Линду под локоть и увлек ее на другую сторону улицы. Действительно, в подвальчике одного из старинных домов оказался небольшой уютный ресторан. Ортеля здесь знали, метрдотель провел их к столику за колонной и сам принял заказ.
Линда в сером костюме, кружевной воротничок черной блузки красиво лежал поверх жакета, на голове маленькая меховая шапочка, в ушках любимые жемчужинки. Она осмотрелась вокруг, задержала взгляд на Ортеле. Журналист сидел, откинувшись на спинку стула, он в дорогом костюме с галстуком-бабочкой, на правом безымянном пальце массивный перстень. У него глубокие проницательные глаза, рыжие, с сединой волосы, такие же усы. Он был приятен Линде. Она знала, что Ортель вдовец, и что жена его, шведка, погибла несколько лет назад в автомобильной катастрофе.
Журналист взглянул на часы.
- Увы, у меня час свободного времени.
- Я слушаю вас, господин Ортель,- поспешила сказать Линда.
- Фройлейн Эрлих, вы часто бываете вместе с Артуром. Скажите, каковы ваши отношения? Простите, ради бога, если я покажусь вам назойливым. Можете не отвечать…
- Вы имеете в виду любовные отношения? – спокойно спросила Линда.- Их нет и быть не может.
- Это хорошо. Дело в том, что у Артура есть жена… ну не совсем жена… Эта женщина ждет ребенка.
- Это Габриель Шредер?
- Вы знаете ее?
- Видела, но мы не знакомы.
Официант поставил на столик две чашечки кофе.
- Семейство Зиберт категорически против этого брака,- продолжал Ортель.- Папаша вынудил Артура расстаться с ней.
- Это ужасно! – воскликнула Линда.- И что Артур?
- Он любит Габриель и тайно встречается с ней. Вот почему я хотел предостеречь вас. Мне показалось, что мадам Зиберт слишком благоволит к вам, а она, поверьте, ничего не делает зря. Судьба Габи меня тоже волнует, я хорошо знал ее отца.
- Бедная женщина! – вырвалось у Линды.- Как это жестоко! Я считала Артурв более сильным человеком.
- Он не пойдет против семьи, ведь он будущий богатый наследник, не будет портить себе карьеру. Он же адвокат, известный всему городу, и не захочет скандала. На днях сестрица узнала, что он бывает у Габриель, и закатила истерику. Вот представьте себе его положение. И оставить женщину он не может… Да. Пейте кофе, фройлейн.
Линда вспомнила, как Зиберт пытался поцеловать ее в машине, и нахмурилась.
- Вот видите, я все-таки расстроил вас. Быть может, Артур вам близок?
- Нет, нет. Я подумала, что зачем-то нужна им. И еще… как нелегко жениться на любимой женщине. Неужели так трудно быть честным и искренним?
- Честность, искренность… О чем вы говорите, фройлейн! – проворчал Ортель.- Деньги, карьера – вот что движет людьми в этом добропорядочном обществе.
Журналист, видно, сказав, что хотел, перевел разговор на другую тему. Линда слушала его рассеянно.
«Вот чем был недоволен папаша Зиберт,- подумала она.- Артур тогда, вероятно, ей и звонил. Да… слабость характера единственный недостаток, который нельзя исправить».
Прощаясь с Линдой на площади, Ортель предложил:
- Куда вас отвезти, фройлейн?
Девушка сказала, что прогуляется пешком и добавила:
- Я очень благодарна вам, господин Ортель, за то, что вы сообщили мне.
- Я рад, что вы меня поняли.
Ортель поцеловал Линде руку и уехал. Девушка свернула на бульвар Удевалла, отсюда было недалеко до ее дома. Здесь, на залитом солнцем бульваре было совсем сухо, на скамейках сидели люди, рядом играли дети. Мысли об Артуре перестали занимать Линду. В конце концов, пусть сам выпутывается из этой истории.
Вдруг прямо перед собой на скамейке Линда увидела графиню Залескую. Женщина сидела и читала книгу. Какое-то необъяснимое  чувство заставило Линду остановиться. Она подошла и поздоровалась. Графиня подняла голову, надменно кивнула, видно, не узнав..
- Вы позволите посидеть с вами? – не унималась Линда.- Чудесная погода, не правда ли?
Графиня, наконец, разглядела как следует непрошеную гостью.
- Ах, это вы, дитя мое,- сказала она, все так же холодно, видимо, не имея ни малейшего желания продолжать разговор.
- Какой денек! Совсем весна,- не отставала Линда.- Скажите, неужели вы из России, как я слышала? Я, знаете ли, очень интересуюсь этой страной. Расскажите мне что-нибудь о Москве.
- Что же вам рассказать? – удивилась графиня.- Вы ведь, кажется, немка? Извините, я слаба в шведском. Может быть, вы говорите по-французски? Нет? Жаль.
«Да, по-шведски эта графиня говорит еще хуже меня. Заговорить бы сейчас по-русски…»- вдруг подумала Линда, а вслух спросила: - Так вы из Москвы, сударыня?
- Нет, из столицы.
- Из Петербурга? Вероятно, это красивый город?
- Да, дитя мое. Но все это уже из другой жизни. Я не люблю об этом вспоминать.
Все-таки они немного разговорились. Старая дама сказала, что они покинули Петроград в девятнадцатом году. Было ужасное время, страх, голод, ЧК, грабежи, убийства.
Линда тоже коротко рассказала про свой Лейпциг. Вскоре к ним подошел граф Залесский, он церемонно поклонился девушке и что-то тихо сказал жене. Женщина поднялась и протянула руку Линде.
- Извините, нам пора. Заходите в субботу.
Линда проводила взглядом удалявшуюся пару со странным чувством. Они, эти люди, жили в Петрограде, ходили по его улицам, любовались белыми ночами, жили в старинном доме где-нибудь на Большой Морской, мимо которого, возможно, много раз проходила и она, Линда.
«Пойду,- решила она. Непременно пойду к ним. Ведь они мои соотечественники и земляки.»
Она понимала, что приглашение было сделано явно из вежливости, но поделать с навязчивой мыслью ничего не могла.
В субботу, часов в шесть вечера Линда тщательно причесалась, накинула на плечи шаль-паутинку и поднялась на четвертый этаж.
Ей открыла хозяйка, в черном шерстяном платье с брошью на груди. Она любезно встретила гостью и пригласила ее в гостиную. На стенах висели акварели, окна и двери были занавешены тяжелыми гардинами, на полу восточный ковер. У окна стоял старый рояль. Линде бросился в глаза шкаф, полный книг.
Из глубокого кресла поднялся старый граф в домашней куртке-венгерке, расшитой галунами. Он галантно приложился к руке девушки. Хозяйка пригласила к столу и подала чай с  домашними коржиками. Графа звали Владимир Львович, его супругу Екатерина Васильевна. Разговор не клеился, хотя его сиятельство отлично говорил по-немецки. Приходилось, чтобы не обижать хозяйку, разговаривать по-шведски.
«Да, визит не удался»,- подумала Линда, собираясь под первым же предлогом уйти. Она сидела напротив большого шкафа с книгами. У нее закружилась голова, когда она заметила золотые корешки русских изданий.
«Боже мой, Лермонтов, Толстой, Карамзин, Лесков! Но как выпросить у них хоть один томик, что сказать? Ах, не все ли равно! Я почти два года не держала в руках русской книги.»
И уже прощаясь, Линда, словно невзначай, подошла к шкафу, выразила восторг по поводу таких роскошных изданий и с мольбой взглянула на хозяйку.
- Позвольте мне взять какие-нибудь стихи Пушкина или Лермонтова. Я умею немного читать по-русски… Хочу вспомнить уроки, которые я когда-то брала. Ах, это было несколько лет назад, боюсь, что я все позабыла. Разрешите, Екатерина Васильевна.
Удивленная графиня раскрыла шкаф и предложила девушке один из томов Пушкина.
- Вот возьмите. Здесь лучшие поэмы, «Руслан и Людмила», «Медный всадник», «Евгений Онегин».
Наверное, ее поразил трепет, с которым гостья приняла книгу. Девушка бережно прижала ее к груди, поблагодарила и поспешила откланяться. Ее даже не тревожило, что о ней подумают.
Она почти бегом спустилась на второй этаж, отперла квартиру и села к столу. С благоговением смотрела она на богатый вишневый переплет с вытисненным золотом профилем великого поэта. Линда открыла книгу, и с первых же страниц «Руслана и Людмилы» на нее повеяло чем-то добрым, давно забытым. Даже с детства знакомые строчки « У лукоморья дуб зеленый…» сжали сердце своей сказочной прелестью…

22.

Дня через два Линда отнесла книгу Залесским и попросила другую. Она боялась любопытных вопросов, поэтому решила сократить свой визит до минимума, приняла следующий том, выразила восторг Пушкину и поспешила уйти.
Так она стала брать у Залеских русские книги. Ей казалось, что ее новые знакомые не удивлены такой любовью к русским писателям, по крайней иерее, они никогда не показывали этого. Лишь однажды Екатерина Васильевна спросила, не пыталась ли она говорить по-русски. Линда ответила, что у нее  очень плохо получается, и тут же произнесла по-русски какую-то фразу, исковеркав ее до невозможности на немецкий манер. Ей сразу же стало стыдно, на миг показалось, что и старая графиня это поняла.
Линду чем-то привлекала эта полуседая, но все еще красивая гордая женщина. Жаль было, что их отношения оставались по-прежнему вежливо-холодными. «Ничего, может так и лучше,- думала девушка.- О чем ей говорить со мной, молодой немкой, пусть даже и увлекающейся русским языком.» 
Иногда Линда думала, что неосторожно поступает, что может выдать себя. Но за два года она так стосковалась по русским книгам, что каждую повесть читала с трепетной грустью. Тургенев, Куприн, Бунин, стихи Блока, Бальмонта…
И именно в эти дни осложнились ее отношения с Зибертами. В самом начале марта  Линда ездила к Петерсонам. За ней приехал сам Эрвин. Петерсоны занимали половину небольшого двухэтажного дома в центре города. Хозяйка с удовольствием показала Линде все комнаты, спальни, будуар, кабинет мужа, холл для приемов. Одну из гостиных украшала коллекция гравюр известных шведских и норвежских художников.
Гостей было немного: двое коллег Петерсона из Министерства иностранных дел, на правах невестки Сюзанна, Артур Зиберт и младший брат хозяина, невысокий лысоватый господин, занимавший какой-то пост в  парламенте. Линда в любимом платье с черными кружевами, на шее голубой сапфир. Ее посадили с младшим Петерсоном. Артур сидел напротив. Они впервые увиделись после дня рождения г-жи Зиберт, впрочем, теперь он ничуть не занимал Линду. После разговора с Ортелем у девушки возникло презрительное отношение к молодому адвокату. Она почти не смотрела на него, слушала обычную болтовню женщин, споры мужчин о политике, о военном положении
Хильда была безупречной хозяйкой, просто одета, приветлива. В десять из гостей остались лишь Сюзанна с Линдой и Артур. Из столовой они перешли в комнату рядом, уютную библиотеку. Мужчины обсуждали чьи-то банковские дела, Женщины рассматривали фотоальбомы и тихонько сплетничали. Линда скучала, дожидаясь момента уехать домой. Неожиданно, перевернув альбомный лист, она увидела знакомое лицо и вздрогнула. Это был портрет Генриха.
- Ваш родственник, Хильда? – спросила она.
Хозяйка замялась на секунду, потом ответила:
- Нет. Немец, барон фон Рутенберг. В сороковом он жил здесь, в Стокгольме. У него дела с Эрвином.
- Ах, какой мужчина! – прощебетала Сюзанна.- Я тоже помню его.
«Вот с кем знаком Генрих,»- подумала Линда.
Увиденная фотография взволновала ее, хотя  и без того все думы, все мысли последних недель были о нем. Просыпалась ли она утром, ложилась ли поздно ночью, вздрагивала ли от звуков проезжающих машин – одно мучило ее: когда? Когда? Прогулки перестали доставлять ей прежнее удовольствие. Она стала бояться уходить из дома. Теперь, гуляя по весеннему городу, она уже рвалась обратно с мыслью: а вдруг сейчас, в это самое мгновение… Возвращаясь домой, она с замиранием сердца ждала, что вот сейчас ее окликнут из привратницкой: «Госпожа Эрлих, вас дожидаются…» И она увидит его…
…Вскоре стали прощаться. Линду обещал подвезти домой Зиберт.
- Только сначала отвезите меня,- лукаво улыбаясь, сказала Сюзанна.
Была звездная спокойная ночь. В машине женщины расположились сзади и принялись негромко разговаривать. Зиберт быстро повел свой «Крайслер»
- Он совсем без ума от вас,- доверительно шепнула Линде Сюзанна.
- Кто?
- Ах, неужели вы ничего не замечаете? Артур.
- Боюсь, вы ошибаетесь.
Сюзанна выпорхнула из остановившегося автомобиля, послала брату и Линде воздушный поцелуй и скрылась в подъезде.
- Не правда ли, чудная ночь? Давайте пройдемся,- вдруг предложил Зиберт и повернулся к сидящей сзади Линде.
- Нет, я устала. Пожалуйста, отвезите меня домой.
Артур повернулся назад еще больше. В автомобиле было почти темно. Глаза девушки спокойно смотрели на него из-под полей шляпы.
- Линда, вы продолжаете сердиться на меня?
- Вы сами испортили наши дружеские отношения.
- Дружба между мужчиной и женщиной – это смешно,- хохотнул Артур, но снова стал серьезным.- Я хочу сказать вам нечто важное.
Он вышел из машины, открыл заднюю дверцу и сел рядом с Линдой на то место, где только что сидела сестра. Линда не сделала ни одного движения, лишь с любопытством взглянула на него.
- Может быть, вас удивит то, что я скажу вам,- проговорил Артур.- Будьте моей женой. Я люблю вас, Линда.
- Что? Что вы сказали?
- Я люблю вас. Как хорошо я помню тот день, когда впервые вас увидел. Вы сошли с парохода с Дитрихом. Вы сразу очаровали меня, Линда…
- Успокойтесь, Зиберт,- услышал он насмешливый голос.- Вам надо проветриться. Коньяк вскружил вам голову.
- Вы… не верите мне?
- А вы сами-то верите? – усмехнулась девушка.- Ведь эти слова не мне, а другой женщине, которая вам близка, и которую вы действительно любите.
- Линда, но никто из женщин не может сравниться с вами. Зачем сейчас вспоминать о каких-то мелких увлечениях?
- Увлечениях?
Глаза Линды блеснули гневом.
- Увлечениях? Как же легко вы можете предать женщину, которая верит вам, любит вас и которую любите, ведь любите, и вы!
- Кто вам сказал это? – почти вскричал Артур.- Вы видели ее? Я никогда не любил ее! Слышите, никогда!
- Ну тогда вы подлец, Зиберт,- презрительно сказала Линда.- Отвезите меня домой. Я не желаю с вами разговаривать.
- Линда, выслушайте меня…
Он схватил девушку за руки, но Линда обожгла его вспыхнувшим взглядом.
- Не смейте прикасаться ко мне. Отвезите меня домой, или я пойду пешком.
Артур повиновался. Он сел за руль и медленно тронул с места автомобиль. У дома Линды он попытался было что-то сказать, но девушка не стала слушать, коротко бросила «прощайте» и исчезла за дверью.

23.

Следующий день Линда провела в напряженном ожидании. Она боялась, что Артур может оказаться навязчивым. Снова и снова вспоминая ночной разговор в машине, она убеждалась, что вела его правильно. Тогда, придя домой, она долго не могла успокоиться от возмущения. Она представляла себе девушку, вверившую свою любовь недостойному слабому человеку и от всего сердца, по-женски, жалела ее. «Ни единой встречи с этим негодяем»,- решила она.
И еще подумалось, что никогда она не полюбила бы жалкого, лишенного мужества мужчину. «А как же Генрих? – тут же возразила она себе.- Любовь к нему, раненому, прикованному к костылям…» Но нет, нет, даже беспомощно откинувшись на подушки после мучительных перевязок и массажей он был сильным и никогда не терял самообладания. У самой Линды, порой, кружилась голова от вида израненных плеча и ноги. Как он понимал ее, подбадривал, шутил, и только капли пота на лбу выдавали его муки. Линда вспоминала, сколько раз вводила ему морфий, два или три раза и то, когда офицер уже терял сознание от стращной боли.
- Нет! Нет! – хрипел он сквозь стиснутые зубы, когда девушка кидалась к спасительным ампулам.- Сейчас пройдет…
Линда садилась рядом и, едва не плача, старалась успокоить его, осторожно гладила руку, что-то говорила, спрашивала, он отвечал… и боль проходила, отпускала изувеченную ногу.
А потом были первые шаги. Сколько он ходил, и каких трудов ему это стоило! Как часто после прогулок по коридору дома, а затем и по саду он без сил падал в кресло, но опять и опять ходил, потому что уже любил ее, Линду. И шаги становились все тверже, крепли мышцы, зарубцовывались раны.
Вспоминая те долгие месяцы в имении Рутенбергов, Линда невольно подумала: сумел бы Генрих защитить ее от отца, если бы тот перед побегом приехал раньше? Трудно ответить, сумел бы, но она верила, что скорее он убил бы ее, чем отдал кому-нибудь еще.
Линда думала о Габи Шредер, изящной миниатюрной девушке с приятным эстрадным голосом. Семья Зиберт принимала ее как увлечение своего сына и брата, но когда дело приняло серьезный оборот, воспротивилась. А тут подвернулась подходящая партия с безукоризненным немецким происхождением, воспитанием и кое-каким состоянием – г-жа Эрлих. Конечно же, Линда поняла роль, которая была уготована ей, она должна была заставить Артура позабыть ресторанную певичку.
«Каковы же вы, мужчины, если не можете отстоять свою любовь?»- с горечью думала Линда, бродя по комнатам.
За окнами лил весенний дождь, настроение было прескверным. Она поежилась, запахнула на груди теплую кофточку. Как хотелось верить, что она ждет лучшего в мире мужчину… Как сложатся их отношения, когда он приедет? В конце концов, кто она ему – всего лишь любовница, отнятая, к тому же, у собственного отца.
И впервые стало страшно.

===
На следующий день к ней приехала взволнованная Сюзанна. Линда как будто не удивилась, увидев ее, пригласила войти, заставив себя держаться спокойно.
- Очень рада видеть вас, дорогая Сюзанна,- заговорила она.- Ну и погодка. Когда же перестанет Этот дождь?
Сюзанна прошла в гостиную, достала из сумочки сигареты, мундштук, нервно закурила.
- Ах, Линда, вы отказали ему. Почему?
- Не хотите ли кофе, Сюзанна?
- Нет, благодарю. Артур просил вашей руки. Почему, почему вы отказали?
- А почему я должна согласиться?
- Да он без ума от вас. Неужели вы ничего не замечали? Он вас любит.
- Вы в этом уверены? – усмехнулась Линда.
- Любит, он обожает вас! – с пафосом воскликнула Сюзанна.- Прошу вас, не делайте нашего мальчика несчастным. Он убит горем.
- Не может быть,- улыбнулась Линда и поднялась.- Все-таки, я сварю кофе.
На этот раз гостья не отказалась. За кофе разговор возобновился. Сюзанна призналась, что пришла от лица всего семейства, что г-жа и г-н Зиберт от души желают, чтобы фройлейн Эрлих вошла к ним в дом. Они огорчены отказом и хотели бы знать, что фройлейн имеет против их сына.
- Ровным счетом ничего,- ответила Линда.- За исключением того, что я хотела бы  иметь мужем честного человека, не связанного семейными узами.
- Аотур свободен, смею вас уверить…
- Неправда. Он давно любит женщину, которая чем-то неугодна вашей семье.
- Ну хорошо,- после некоторого молчания сказала Сюзанна.- Я вижу, вы все знаете. Но подумайте, так ли часты у нас счастливые браки по любви? У Артура большое будущее, он намеревается сам возглавить юридическую фирму. Так ли важна здесь любовь? В конце концов, он тоже даст вам свободу…
- О какой свободе вы говорите? – поморщилась девушка.
- Ну… вы еще молоды, Линда, и не понимаете всей выгоды этого брака.
- Вы правы. Когда мне будет двадцать восемь, возможно, я буду думать так, как вы. Но сейчас мне двадцать, и я хочу любить и быть любимой.
Сюзанна закурила еще одну сигарету.
- Я понимаю вас,- сказала она.- Но и вы ему небезразличны. Хотите, эта Шредер уедет? Мы хорошо заплатим ей, и она исчезнет из Стокгольма.
- Я прошу вас…- нахмурилась Линда.
- Ну-ну, вы так щепетильны, а между тем, такие вещи не так уж редки. Жаль только, что от ребенка уже нельзя избавиться, слишком поздно…
Линда встала.
- Ваш брат негодяй, сударыня, но о вас я думала лцчше. Видит Бог, я не хотела портить с вами отношения.
Сюзанна бросила сигарету в пепельницу и тоже поднялась.
- Надеюсь, вы все же передумаете,- сухо сказала она.
После ее ухода Линда долго сидела, задумавшись. Ссора с Сюзанной ее ничуть не тревожила, но на сердце было тоскливо. Второй  день моросил дождь, и она почти не выходила из дома. Девушка подошла к телефону и набрала номер Аннет. У подруги болел отец, и Линда поинтересовалась его здоровьем. Потом она пригладила волосы, накинула на плечи вязаную кофточку и вышла из квартиры. У дверей Залесских она услышала приглушенные звуки рояля. Девушка чуть помедлила, потом решительно дернула звонок.
Открыла графиня, любезно впустила гостью.
- Входите, дитя мое, я одна.
- Можно мне посидеть у вас, Екатерина Васильевна? – попросила Линда.- Вы играли? Сыграйте мне, пожалуйста.
- С удовольствием. Что вы любите – Бетховен, Брамс, Шопен?
- Рахманинов,- вдруг сказала Линда.
- Рахманинов? Я тоже люблю Рахманинова. Я вам сыграю вот это.
Линда села в кресло в отдалении и стала слушать. Графиня опустила красивые руки на клавиши рояля, и нежные звуки сонаты заполнили комнату. Ах, как она играла! На Линду нахлынула какая-то волна радости, доброты, надежды. Она закрыла глаза, словно окунувшись в чарующий мир музыки и красоты…
Когда смолк последний звук, Екатерина Васильевна поднялась, подошла к девушке и тронула ее за плечо.
- Что с вами? Вам плохо?
- Нет, нет,- улыбнулась Линда.- Мне было грустно, а сейчас стало хорошо и спокойно. Спасибо вам. Как вы играли!
- О-о! Теперь я уже стара,- печально вздохнула женщина.- А когда-то меня слушал весь Петербург. Да, да, дитя мое. Впрочем, все в прошлом. Давайте попьем чайку, я испекла коржиков.
Линда согласилась и вдруг спросила:
- А можно мне немного поиграть?
- Конечно. Я рада буду послушать вас.
- Боюсь, что моя игра не доставит вам удовольствия, я давно не играла.
Хозяйка отправилась на кухню, а девушка села к открытому роялю, ласково провела рукой по старому поцарапанному лаку, пошевелила пальцами, не решаясь сразу опустить их на клавиши. Трепет охватил ее. «Смогу ли?»- подумала она, но желание унестись в мир детства, юности, родного дома было таким сильным, что уже не колеблясь, она осторожно, еще неуверенно, начала играть Чайковского. Наверное, она немного ошибалась, но тихие звуки выливались в красивую плавную мелодию. О чем думала девушка в эти мгновения? Скорее, ни о чем определенном, что-то родное, близкое вставало перед ней, то ли картины русской природы, то ли ласковый и добрый дом… но ей было хорошо и спокойно.
Она не заметила, как неслышно вошла Екатерина Васильевна, присела на край дивана и внимательно прислушивалась.
Но вот затих последний аккорд. Линда опустила руки на колени, зачарованная музыкой, словно жалея, что все это кончилось. Хозяйка подошла к ней.
- Превосходно, милая,- сказала она.- Наверное, вы давно не играли, оттого ошибались, но как тонко вы чувствуете Чайковского. Вы понимаете то, о чем играете, а это бывает довольно редко. Поверьте мне, ведь я в свое время училась у Александра Константиновича Глазунова, профессора Петербургской консерватории. Я хочу еще послушать вас.
Линда сыграла ноктюрн Шопена. Графиня внимательно слушала и осталась довольна, хотя и сделала несколько замечаний.
- Очень знакомая школа,- проговорила она .- Так в свое время играли в Петербурге. А вы где учились, милая?
Линда, покраснев, пробормотала что-то о Лейпциге. За чаем женщины разговорились о музыке. Екатерина Васильевна принесла целую кипу нот, от которых у Линды загорелись глаза, принялась рассказывать о жизни великих композиторов и музыкантов. На прощание она предложила девушке приходить хоть каждый день и играть на рояле, и Линда с радостью согласилась.

===
Так Линда подружилась с графиней Залесской. Музыка оказалась связующей нитью между этими двумя женщинами, молодой и старой. Музыка была темой, на которую обе могли говорить бесконечно. Екатерина Васильевна была знакома с многими известными пианистами, скрипачами. С особой теплотой вспоминала она Сергея Рахманинова, который в десятом году слушал ее в Петербурге и остался доволен ученицей профессора Глазунова.
А Линда с жадностью внимала всем этим рассказам и воспоминаниям. Тактичность позволяла ей приходить в этот дом не чаще, чем через день, но каким удовольствием стали для нее эти вечера. Линда играла, вспоминая знакомые с детства произведения, подолгу копалась в нотах, разучивала новые романсы, прелюдии, сонаты. В графине девушка нашла превосходного учителя, великолепного знатока музыки, наконец, добрую образованную женщину. Холодная гордая надменность старой дворянки постепенно уступала место простым и дружеским отношениям.
Сам граф редко участвовал в подобных разговорах и музицированиях, он или выходил прогуляться или читал в соседней комнате. Но к вечернему чаю Владимир Львович всегда  выходил  и с Линдой был, хотя и суховат, но учтив и приветлив. А Екатерина Васильевна все больше привязывалась к своей молодой приятельнице. Найдя в ней терпеливую и внимательную слушательницу, графиня часто рассказывала ей о России, о Петрограде, о Москве, их театрах, дворцах, соборах. Рассказывала по-русски, потому что Линда говорила, что все понимает. Девушка слушала такие рассказы с замиранием сердца. Сколько же грустной любви к Родине хранила в себе эта русская дворянка!
Однажды в разговор вмешался граф.
- Большой театр, Эрмитаж! О, Боже, теперь этим наслаждается чернь, холопы, нищие…
- Владимир! – мягко упрекнула его жена.- Ведь это русские люди, наш народ.
- Не забывай, что этот русский народ изгнал нас из своей страны, изгнал, понимаешь? Мы там лишние, лишние. А сколько великих людей покинуло Россию!
- А сколько осталось! Господи, да ведь я все понимаю. Я помню то ужасное время, когда умер наш Николенька, и мы остались одни… но… вы знаете, Линда, время идет к закату. Ничего бы мне не хотелось, кроме как умереть на родной сторонке. На Волковом кладбище вся родня…
Линда с грустью смотрела на добрую женщину. Как ей хотелось рассказать этим людям о новой жизни старой России, о том, как оборванные голодные рабочие люди подняли страну из послевоенной разрухи, о пятилетках, о гигантском невиданном строительстве городов, заводов, электростанций…
- Но ведь давно позади трудные годы,- осторожно сказала она.- Сейчас СССР – могучая индустриальная держава, опасная даже Гитлеру, который хочет стереть ее с лица земли.
- Ну уж это ему не удастся! – воскликнул граф.- Впрочем, вы, барышня, немка, и вам, должно быть, неприятны мои слова.
- Я против любой войны и насилия, а Россия, я уверена, вообще непобедима.
- Вот именно! Непобедима! И никому никогда не удавалось покорить ее. Вы знаете, голубушка, скольких чужеземцев били русские люди?
- Татар,- с улыбкой отвечала Линда,- шведов, французов…
- Совершенно верно. Но и немцев, заметьте, и не один раз. Ваш фюрер забыл Бисмарка.
Линда не стала спорить. В который уже раз она пожалела этих людей, всем сердцем любящих Россию и не понявших того гигантского переворота в семнадцатом. Да, было страшное, непонятное и голодное время, но ее дед, профессор Соболев, именно в девятнадцатом закончил свой труд по истории Великого Новгорода. Дед… Наверное, и ему не все было ясно и понятно, но разве покинул бы он свою страну, он, который всю жизнь посвятил изучению России, ее великой истории!
Если бы можно было рассказать о нем…


24.

Апрель принес в Стокгольм южные теплые ветры, сошел снег, ярко светило весеннее северное солнце. Люди радовались пробуждающейся от сна природе, радовалась и Линда, но как-то иначе, чем всегда. Раньше весна приносила ей беззаботную радость юности, возможность снять надоевшее за зиму пальто, надеть туфельки, покрасоваться в новом платье. Теперь же ее сжигала любовь, мучило ожидание, неведомым казалось будущее.
Она была одинока, с Аннет виделась раз в неделю, подруга брала на дом переводы и много работала. Прекратились прежние отношения с Зибертами, и единственно близкими ей людьми оказались Залесские. Вечера, которые Линда проводила в небольшой квартире на четвертом этаже, были для девушки всем – и радостью, и отрадой в одинокой жизни.
Генрих по-прежнему занимал все ее думы, но к мучительному ожиданию теперь присоединилась тайная тревога: как они встретятся? Как сложатся их отношения? Ведь тогда, год назад, в доме Рутенбергов все было по-иному: неистовая сумасшедшая любовь, тайные встречи, несколько ночей, проведенных вместе – и все. Она, Линда, сейчас уже не загадочная пленница, а обычная женщина, одна среди многих. Будет ли он любить ее, как прежде? Даже при мысли об этом бешено стучало сердце.  «Неужели это я? – думалось ей.- Я, которая холодно и спокойно кокетничала с моряками? Однажды мы поссорились с Сергеем, и он сказал, что я не умею любить. А теперь я жду мужчину, чтобы безрассудно броситься в его объятия, терзаюсь злой ревностью и мучаюсь, не зная, что ждет меня впереди…»
Она не могла ни объяснить, ни оценить, что же именно произошло почти год назад в Дюссельдорфе. Те три или четыре ночи с Генрихом слились в один щемяще-сладкий сон. Объятия, прикосновения губ, тихий шепот – все это осталось в памяти, как самое прекрасное в жизни. И мужчину, который заставил ее, девчонку, испытать такое счастье, она обещала ждать. И как желала она повторить то забытье хоть раз, чтобы снова трепетать каждой своей клеточкой на слова любви…
Дни тянулись за днями. Линда жила в постоянной тревоге. Каждое утро она просыпалась с мыслью, что сегодня приедет Генрих. Ожидание стало невыносимой мукой. Она с трудом заставляла себя читать, заниматься шведским, бесцельно бродя по квартире и прислушиваясь к каждым звукам на лестнице. Однажды она услышала за окном скрип тормозов остановившейся машины. Заколотилось сердце, она рванула дверь балкона. У подъезда стояло такси, и водитель, приоткрыв дверцу, спрашивал, как проехать к парку, потом уехал, оставив в весеннем воздухе легкий запах бензина.
Линда проводила его взглядом, усмехнулась и осторожно закрыла балкон. Квартира сияла чистотой, блестели вымытые окна, паркет отражал пальму у стены… Так можно было сойти с ума!
Вспоминалось прощание с Генрихом, ночью, у раскрытого окна библиотеки. Она, Линда, дрожавшая от страха, растерянная, в мальчишеском костюме… и руки Генриха на ее плечах…
- Помни, ты свободна,- сказал тогда он.- Ты можешь уехать домой, но прошу об одном, дождись меня, и мы вместе решим, что делать.
- Я буду ждать тебя, - шептала она.- Буду ждать.
И глухой бой часов рядом, в столовой… последнее объятие и прощальный поцелуй, когда нет сил оторваться друг от друга…

===
В конце апреля Линда поехала к Аннет Кагельман. Маленькой Монике шел третий месяц. Она улыбалась Линде, гулькала, щурила голубые глазки, потом заснула. Женщины устроились на тесной кухне возле пишущей машинки.
- У тебя что-то случилось? – спросила Аннет, внимательно глядя на подругу.- Ты какая-то встревоженная.
Линда хотела промолчать, но вдруг взяла и рассказала о Зиберте.
- Вот оно что! – протянула Аннет.- Ну и семейка. Ты им явно приглянулась.
- Да. Похоже, они хотят отвлечь сыночка от неугодной подружки. Зачем им какая-то певичка с кучей родственников?
- А я думала, что тебе нравится Артур.
- Ну как может нравиться такой мужчина?
- А кто тогда? Вокруг столько молодых людей, а ты одна, затворница…
- Время не пришло,- засмеялась Линда.- Проверь-ка лучше мои работы.
- Да тебя уже не надо проверять,- сказала Аннет, раскрывая тетрадь.- Сама справляешься. Кстати, у тебя отличные способности к языкам.
Час спустя, когда Линда выходила из подъезда Менсвалей, она заметила знакомую фигуру молодого человека, которого в последнее время часто видела на прогулках. Он, казалось, знал, когда Линда выходит гулять, и терпеливо поджидал ее где-нибудь неподалеку от дома. Он не был назойливым, но все же Линду раздражало это непрошеное сопровождение.
Сейчас девушка неторопливо пошла по бульвару и, повернув голову, заметила, что юноша идет за ней в нескольких шагах. Она нахмурилась и вдруг, резко повернувшись, пошла ему навстречу.
- Сударь, почему вы меня все время преследуете? – строго спросила она.
Молодой человек, не ожидая такого вопроса, страшно смутился, у него порозовели щеки, он неловко поклонился.
- Простите,- пробормотал он.- Но… госпожа Эрлих, дело в том, что мы знакомы…
- Вот как?
- Вы не помните меня? В театре… меня представлял вам господин Ортель.
И Линда вспомнила, этот голубоглазый юноша, с которым она даже танцевала, был, кажется художником.
- Да, да, я припоминаю. Вы господин…
- Лундхольм.
- Очень приятно, господин Лундхольм. Но зачем вы ходите за мной?
Молодой человек опять смутился.
- Вы знаете, я художник… И хочу написать ваш портрет.
- Вот как? Почему же именно мой?
Линда открыто рассматривала юношу, стоявшего перед ней. Он в мягкой шляпе и светлом плаще, руки белые, с тонкими пальцами. Господи, совсем мальчик, едва ли ему больше двадцати.
- Почему же именно мой? – насмешливо повторила она.
- Я не могу вам этого объяснить. Мне понравился ваш образ, ваше лицо…
- Понятно. Но вот что, господин Лундхольм, не смейте ходить за мной, это неприлично. В конце концов, вы ставите меня в неловкое положение.
- Я понимаю, да… Но позвольте мне хоть иногда видеть вас,- с мольбой попросил юноша.
- Этого я обещать вам не могу. Прощайте, сударь, я спешу,- сказала Линда и, не оборачиваясь, пошла по бульвару. Она оглянулась лишь у своего дома. Улица была пуста.

25.

И опять шли дни за днями, однообразно и томительно. Каждое утро Линда вставала с тревожным чувством, тщательно причесывалась, приводила себя в порядок. Часа два позанимавшись шведским, она выходила в столовую, залитую весенним солнцем. Свежий майский ветерок врывался в комнату, шевелил тонкую кисею занавесок. Линда некоторое время смотрела в яркое чистое небо, синеющее над крышами, закрывала балкон и шла в кухню, где в это время хозяйничала Тереза. Но Тереза, убравшись, вскоре уходила, и Линда оставалась одна. Она надевала плащ, легкую шляпу, брала сумочку, подкрашивала губы и шла гулять.
Весной Линда стала часто ходить к морю, в порт. Она бродила по набережной залива, смотрела, как разгружают пароходы, слушала надрывный крик чаек, кружащих над водой, и вспоминала то сентябрьское утро прошлого года, когда впервые ступила на шведскую землю. Тогда ее переполняло чувство долгожданной свободы; радость любви меркла по сравнению с ней. Свобода, молодость, ожидание скорой встречи! Она не знала тогда, что ей придется пройти через долгие месяцы одиночества и разлуки…
О чем только не приходилось думать, вглядываясь в морскую даль – о войне, о своей изломанной жизни, о любви, которая стала страданием, крестом. А там, на востоке, за туманной Балтийской дымкой был Ленинград…
Иногда она видела, как приходили пассажирские пароходы из Норвегии, Бельгии, Германии. С замиранием сердца она следила за людьми, спускающимися по трапу, ища среди них одного-единственного, которого ждала. А потом шла домой, думая только об одном, что дома ее ждет Генрих. Но надежды ее рушились, едва она входила в подъезд и ей, как всегда, кивала консъержка или г-жа Расмуссен.
Так было каждый день, и Линда начала привыкать к этому. Она проходила в пустую квартиру, снимала шляпу и плащ, бросала сумочку на столик, заставляла себя пообедать, потом садилась в кресло с книгой. Но долго ей не читалось. Она вдруг вспоминала, что в пять часов должен прийти пароход из Гамбурга, и что Генрих может прибыть на нем. Она кидалась к зеркалу, осматривала себя, оставаясь недовольной. Почему-то непременно хотелось, чтобы Генрих увидел ее в белой блузке или в новом легком платье из крепдешина, которое она, не удержавшись, купила неделю назад. Она перебирала наряды, поправляла прическу и весь вечер мучилась ожиданием, вздрагивая от каждых шагов на лестнице.
Так проходили долгие вечера, а впереди была не менее долгая томительная ночь. Линда раздевалась, оглядывала в зеркале свое стройное тело, изгиб тонкой талии, красивые ноги, высокие крепкие груди, словно налитые жаждой жизни и любви. И измученная, одинокая, она в изнеможении падала на постель…

===
Раза два ей звонил Зиберт. Он ничем не напоминал ей о последнем разговоре, был весел, шутил, рассказывал семейные новости, и Линда постепенно решила не придавать особого значения его нелепому предложению. Ну отказала. В конце концов, это не повод прерывать отношения.
Лундхольма она больше ни разу не видела и была рада этому, ей неприятно было его непрошеное сопровождение на прогулках. Она иногда с улыбкой думала, что напрасно так резко говорила с ним. А числа десятого мая неожиданно позвонил Ортель и попросил увидеться. Линда согласилась. Они встретились в центре, у городской библиотеки и неторопливо пошли по бульвару. Был теплый солнечный день, зеленела трава на газонах, деревья и кусты покрылись свежей листвой.
Линда казалась задумчивой, не замечая, что встречные мужчины провожают ее долгими взглядами. Она в сером костюме с голубой блузкой, волосы подняты в высокую прическу.
- Вы чем-то встревожены? – спросил Ортель.- Нет? Вы помните, госпожа Эрлих, моего молодого друга, с которым я вас знакомил в театре? Художника Лундхольма?
Линда кивнула с едва заметной улыбкой.
- Он будет счастлив, если бы вы согласились посмотреть его мастерскую. Вместе со мной, конечно,- добавил журналист.- К сожалению, он не решился сам сделать это предложение и попросил меня.
- Не знаю, право,- пожала плечами Линда.
- Смею вас уверить, вы не пожалеете. Феликс – хороший художник, у него есть прекрасные работы.
- Хорошо, - согласилась Линда.- А когда это удобно?
- Хоть сейчас, если вы не возражаете. Моя машина на площади.
Через несколько минут они остановились на одной из тихих улиц. Поднимаясь на третий этаж старого дома, Ортель рассказывал девушке о Лундхольме.
- Он сын моего погибшего друга. Талантливый юноша. Вы знаете, фройлейн, он немного влюблен в вас и мечтает о вашем портрете. Только отнеситесь к этому серьезно.
Лундхольм не ожидал гостей. Он смущенно пожал руки Ортеля и Линды, пробормотав что-то насчет беспорядка. Девушка, видя его растерянность, приветливо сказала:
- Ради Бога, простите нас, господин Лундхольм, что мы помешали вам работать.
- Ну что вы, я страшно рад…
- Мы ненадолго. Господин Ортель пригласил меня заглянуть в вашу мастерскую.
- Да, Феликс, дружище, покажи фройлейн свои работы.
Юноша стал водить гостей по тесной студии. Всюду стояли мольберты, рамки, свернутые в трубку холсты, на полках лежало множество красок, кистей, альбомов. Линда с удовольствием осмотрела несколько работ художника. Это были пейзажи, натюрморты, три мужских портрета. Пейзажи были превосходны. Один из них особенно понравился девушке. Это был сумеречный зимний лес.
- Вам нравится? – спросил Феликс.
- Очень. Где это?
- Сурселе. Там живет моя мать.
Он в рабочей темной куртке, запачканной красками, ясные голубые глаза смотрели на Линду с нескрываемой радостью. Он вытирал руки тряпкой и теперь не знал, куда деть ее. Наконец, он пригласил гостей присесть. В тесной мастерской все-таки был уголок, отделенный ширмой, где стоял столик и несколько стульев. С потолка свисала старинная лампа. В углу на тумбочке грелась электроплитка.
Феликс снял рабочую куртку т остался в светлой рубашке. Линда невольно задержала на нем взгляд. Как он был молод! Было в нем что-то нежное, трогательное, беззащитное. Юноша заметил этот ее взгляд, на щеках вспыхнул румянец. Чтобы скрыть смущение, он отвернулся к тумбочке и поставил на плитку кофейник.
- Как дела с музеем, Феликс? – спросил Ортель.- Ты получил заказ?
- Да,- ответил Лундхольм, не оборачиваясь.- И уже приступил к работе.
- Я рад за тебя. Уверен, что справишься.
Ортель еще о чем-то спрашивал, а Линда тем временем раскрыла лежащий на столе альбом. Здесь были небольшие акварели, карандашные и пастельные наброски. Линда опять поразилась мастерству этого юноши. Да, он безусловно, талантлив. Она не спеша перелистывала страницы и в конце альбома вдруг увидела себя. Да, это она, Линда Эрлих, ее лицо почти во весь лист, полуопущенные глаза, плечи, закутанные белоснежным горностаем… такой она была тогда, на премьере.
- Где вы учились, господин Лундхольм? – спросила она, закрывая альбом.
- Я год назад вернулся из Норвегии. Четыре года я работал там в мастерской Эдварда Мунка.
- Мунка? И как вы относитесь к его творчеству?
- Вы знакомы с его работами? Да, он своеобразный живописец, но меня научил многому.
- Например, трудоспособности,- сказал Ортель.
За кофе продолжали говорить о живописи, искусстве. Феликс рассказывал о работе в Драматическом театре, где он оформил два спектакля. Он увлекся, присутствие Линды уже меньше смущало его. А она с удовольствием слушала, задавала вопросы. Этот мальчик, несмотря на молодость, был интересен ей.
Наконец, гости стали прощаться. Лундхольм подал Линде сумочку и заметил, что она опять внимательно всматривается в зимний пейзаж на стене.
- Вам действительно нравится? – спросил он.
- Да, очень.
- Тогда… прошу вас…- он быстро снял картину со стены и подал Линде.- Прошу вас, примите. В знак глубокого уважения.
Линда растерялась, замотала головой, обернулась к Ортелю.
- Примите, не обижайте его,- шепнул журналист.
Девушка поблагодарила и взяла подарок. Холст был небольших размеров, в длину сантиметров семьдесят, в недорогой, но изящной рамке.
- Я сейчас заверну,- сказал Феликс.
Он принес тонкую бумагу, но прежде чем обернуть, перевернул картину и жирным грифелем размашисто написал: «Ф. Лундхольм. Стокгольм. 11мая 1943 года».
В машине Ортель спросил, как Линде понравился Феликс.
- Не жалеете, что поехали со мной?
- Не жалею,- улыбнулась девушка.
- Большой талант. Он многого добьется,- сказал журналист.
«Не сватает ли он его мне?»- подумала вдруг Линда, а вслух спросила:
- Сколько ему лет?
- Двадцать два,- и словно отвечая на мысли Линды, Ортель сказал:- Конечно, он еще мальчик. А вы замечали, фройлейн, многие талантливые люди до старости имеют душу ребенка. И в этом их несчастье.
- Почему же несчастье?
- Ко многому они относятся более чем серьезно. Например, любовь для них нечто возвышенное, неземное.
Ортель остановил свой «рено» у дома Линды. Прощаясь, он сказал:
- Фройлейн Эрлих, недели через две в Национальной галерее открывается выставка молодых художников Швеции. Если я вас приглашу, вы пойдете? Обещаю, будет интересно. Феликс тоже выставляет три свои работы.
- А он сам опять не решился меня пригласить? – улыбнулась Линда.
Ортель тоже усмехнулся в густые усы.
- Он будет рад. Ну, согласны? Я постараюсь достать приглашение на сам вернисаж.
- Согласна. Вы мне позвоните?
И Линда с картиной в руке пошла к своему подъезду.
Дома она распаковала полотно, поставила на столик с телефоном, прислонив к стене, и отошла на несколько шагов, всматриваясь в сумеречный северный лес, изображенный на холсте . Чем привлек ее этот, в общем-то, обычный пейзаж? Тем, что напомнил ей гатчинские сосны и тот первый поцелуй над синей зимней речкой?
Опять сжала сердце непонятная тоска, жалость к самой себе. И не было сил оторвать взгляд от картины, стоявшей на столике.
«Может быть, я напрасно жду? – подумала она с грустью.- Я, наивная неопытная дурочка, поверила мужским обещаниям… Зачем я ему? Забыл… Откупился деньгами и забыл.»
И в первый раз простые и страшные слова сорвались с ее губ:
- Он не приедет…

26.

А вечером неожиданно зашла графиня Залеская. Они не виделись два дня, Линда обрадовалась и стала готовить чай.
- Екатерина Васильевна,- крикнула она из кухни.- Посмотрите на мое приобретение. Как вам нравится этот пейзаж?
- Очень даже неплохо,- отозвалась графиня.- Где вы купили?
- Это подарок одного молодого художника. Я повешу эту картину в столовой.
Линда вышла с подносом, на котором стояли чашки, пузатый фарфоровый чайник, потом подала печенье и мармелад.
- Как хорошо, что вы пришли,- сказала она, разливая чай.- Мне было тоскливо сегодня.
- А я нашла для вас новые ноты,- ласково проговорила Екатерина Васильевна.- Бетховен, Вторая соната. Она именно для вас, Линда.
- Почему же?
- Она подходит к вашему характеру, настроению. Я заметила, что вам близки именно такие произведения, в которых грусть, печаль, тревога. Впрочем, может быть, я ошибаюсь, не слушайте меня.
Женщины выпили по чашечке чаю. Графиня стала рассказывать о своей приятельнице, у которой пропал сиамский кот. Линда слушала гостью, оглядывая ее пышную старомодную прическу, серьги с крупными бриллиантами, черное платье с белыми кружевами на груди.
«Аристократка до мозга костей»,- подумала Линда, глядя, как изящно графиня держит чашку полной красивой рукой. Вот такой же была ее бабушка, спокойная, выдержанная. Линда знала, что она была в свое время выпускницей Смольного института благородных девиц. И хотя бабушка старалась жить, как все, навсегда  в ней сохранились  литературная правильная речь, любовь к искусству, достоинство и уважение к людям. И этому она учила всех в семье…
- Что с вами, дитя мое? – вдруг услышала Линда и, подняв глаза, встретилась с тревожным взглядом графини.
- Что-нибудь случилось? Вы сегодня необычно печальны. Вы простите меня, но я невольно наблюдаю за вами. Вот вы молоды, красивы, обеспечены… а у вас всегда грустные глаза, даже когда вы улыбаетесь. Мне иногда кажется, что вы пережили что-то страшное, может быть чью-то смерть…
Линда опустила голову. Горько стало в горле. Она изо всех сил сдерживала подступавшие слезы. Казалось, эти добрые слова растопили всю ее неприступность и сдержанность. Хотелось прижаться к этой русской женщине с умными ясными глазами, рассказать о своей исковерканной судьбе, о том, как она хочет в Ленинград, о своей любви, и как она устала от безумного ожидания…
- Может быть, дело в том, что вам одиноко здесь,- продолжала графиня.- Поверьте мне, я знаю, что это такое. Долгие годы я провела вдали от Родины, в Финляндии, потом здесь. До сих пор не могу привыкнуть. Чужая речь, чужая жизнь… Как жаль прошедших здесь лет! Что с вами, деточка? Вы плачете?
Линда шагнула к Залеской, опустилась на ковер и ткнулась мокрым от слез лицом ей в колени.
- Екатерина Васильевна, милая… если б вы только знали, как мне плохо! На душе будто камень лежит. Не могу я вам ничего рассказать…
- И не надо,- сказала графиня, ласково гладя девушку по голове, плечам.- Поплачьте. Слезы душу облегчают. Поплачьте. Все пройдет, милая, все пройдет. Сколько бед в жизни бывает… Я вот сына в пятнадцатом году потеряла, думала, умру. А нет, живу вот, живу…
Она долго что-то говорила, обняв девушку за плечи. Линда тихо всхлипывала, чувствуя, как спадает нервное напряжение. Негромкий, мягкий голос Залесской успокаивал, ободрял.
- А может, дело в несчастной любви? – уже улыбалась Екатерина Васильевна.- Но, поверьте мне, в двадцать лет не стоит из-за этого расстраиваться. Такая красавица, как вы, должна только смеяться. Да, да! А плачут пусть мужчины. Ну, поднимите голову. Вот и слезы высохли. Бабьи слезы, что вода, так говорят у нас в России.
Линда улыбнулась.
Вдвоем они давно уже говорили по-русски. Линда сначала коверкала язык, стараясь изъясняться с акцентом, но иногда забывалась и переходила на чистейший русский. Пугалась этого, но старушка словно ничего не замечала, и Линда успокаивалась.
- Прочли Куприна? – спросила графиня.- Как вам понравилась «Олеся»?
- «Олеся»?  Да… Знаете, понравилось все. Сколько в его героях душевной чистоты, мечтательности, человеколюбия. Но в то же время поражает полнейшее безволие и слабость.
- Вы, наверное, правы,- согласилась Залеская.- И все же Куприн мой любимый писатель. Его «Гранатовый браслет» - чудо! Любовь до самоуничтожения, готовность погибнуть во имя любимой женщины – на это действительно способен далеко не каждый мужчина. Счастлива та женщина, которую любят такой любовью.
- А если одной любви мало для счастья? – тихо спросила Линда.
- Мало? А о чем же еще может мечтать женщина?
- О многом. Например, о своем месте в обществе, о деле, в котором может быть полезна.
- Ну что вы, милая! Кто-то сказал, что женщина – лишь цветок в петлице мужчины. Где ей быть полезной обществу? Разве что воспитывать прекрасных детей… Впрочем, может быть, придет такое время, когда все изменится, и женщина займет достойное место среди мужчин.
На прощание графиня поцеловала Линду и велела ей завтра зайти посмотреть ноты.
- А этот пейзаж вы спрячьте подальше,- сказала она уже в дверях.- Я заметила, что вы все время поглядываете на этот сумрак, а он, знаете ли, даже меня наводит на тягостные мысли.
        «Он не приедет…»