В то утро тракторист акционерного общества «Колос» Пашка Сенькин был с большого бодуна. Вчера они всем звеном нажрались по случаю завершения жатвы. И домой Пашка приполз, что говорится, на бровях, однако в своей памяти.
Тамара, его жена, еще не утратившая женской свежести крупная брюнетка с толстыми румяными щеками, встретила мужа довольно сурово.
- Ах, ты, скотина безрогая! - вскричала она, всплескивая руками.- Опять нажрался до зеленых сопель! Да когда же это кончится? И когда только ваша утроба ею насытится? И как только она колом не встрянет в глотке? – И заголосила по-бабьи жалостливо: - Да что же это на свете деется? Что за напасть такая? У него дочь, можно сказать, невеста на выданье, а ему, что божья роса, ни стыда, ни совести. И как дальше жить с таким человеком? Ведь вчера еще предупредила; «Смотри, Павел, завтра ехать нам». А он - на тебе! Взял и поехал. И про все Аверкины забыл. Вот приедет Наташка, так и скажу ей: «Как хочешь, дочь, а жить с отцом нет больше сил моих!»
Пашка понимал, выпил лишку, виноват, но про Аверкино он не забыл и потому тут же забормотал, успокаивая жену:
- Томуська, ты погоди. Ты погоди горячиться-то! Остынь маленько. Послушай, что скажет тебе муж твой.. Поедем, моя золотая! Обязательно поедем. Это я говорю, Пашка Сенькин! Утречком встанем и покатим на оленях быстрых, с легким ветерком!..
Он сгреб с печи старую телогрейку, кинул на пол, брякнулся на нее всем животом и запел, засвистал своим руладистым носом.
Тамара постояла над ним, причитая и жалуясь непонятно кому на свою загубленную долю, и ушла, со злостью бросив напоследок:.
- Ну, и дрыхни, затыка несчастный!
Вставать Пашка привык рано. С коровами обычно пробуждался. И сегодня проснулся, как всегда на заре, жена скотину только что в стадо проводила. Долго кряхтел, не мог очухаться. Страшно болела голова, и внутренняя дрожь разбегалась по телу. Такого давно он не испытывал, пожалуй, с тех самых пор, когда дешевого спирта «Рояль» было хоть залейся. И Пашка решил, что это Сонька-ларечница, белобрысая стерва, «паленкой» их. угостила. Вот паскуда, ведь отравить могла!..
Жена была, как глухая стенка; ни разговаривать с ним, ни смотреть на него не хотела. Пашка знал, что это надолго; пока он все дела по хозяйству не переделает..
Кривясь и страдая он вышел во двор, сунул лохматую голову в кадку с водой, фыркнул, как морж, отряхнулся и прислушался к тоскливому звону внутри себя.
Было уже достаточно светло. Солнце поднялось выше дерев и ярко сверкало среди огненных прорех раскидистых облаков
На выгоне сыто мычали коровы, и Пашка вспомнил про Аверкино, что надо ехать..
Голова все еще была тяжелой, и в ней бродила похмельная смута. Он, боясь расколоть, осторожно трогал ее руками и молча матерился. Кряхтя и пристанывая, решил, делать нечего, надо готовить технику в дорогу.
Обливаясь холодным потом, Пашка вывел из сарая свой изрядно потрепанный мотоцикл, без номеров, без зеркала на руле, без защитного стекла. Рухлядь рухлядью, но мотор надежный, сам весной всю поршневую заново перебрал.
Поставил мотоцикл на ход, закрыл ворота. Всё, можно ехать. Дело за женой.. ..
В Аверкино надо быть непременно обоим. К этому понуждала важная крестьянская необходимость. Их корова Комолка, большая умница и молоканница, в апреле разрешилась тринадцатым телком и снова принесла бычка. Хоть и жалко Комолку, а придется избывать. Стара стала. А в Аверкино по слухам есть телочка на племя. И очень даже достойная. Знакомый комбайнер уж больно хвалил. Говорил, что мать у нее здоровенная, как лошадь, не корова, а настоящий доильный агрегат, чуть ли ни сливками доится. Три раза по ведру дает в день. И телочка породистая вся в мать свою..
Вот жена и загорелась, сдонжила приставаниями: поехали да поехали. Надо, дескать, поспеть, других опередить.. Кабы чужие люди не перехватили.
Оно ныне и в самый раз вроде бы ехать: и погода позволяет, и выходной объявлен по всему их АО. Вот только с головой беда. «Ничего, и это переживем», - обреченно думал Пашка …
Он запустил мотор и погазовал, его прогревая. Натянул шлем и посмотрел через забор, вытянувшись над водительским сиденьем.
Платок жены мелькал во дворе, и Пашка крикнул с напускной небрежностью.
- Долго будем телиться? Ехать пора.
. И хотя Тамара не отозвалась, Пашка видал: жена вышла за калитку, стала закрывать ее на запор.
Он выждал, давая жене время устроиться на заднем сиденье, ибо знал, в коляску она теперь все равно не сядет. Это уж так заведено у нее: коли не разговаривает, то и в коляску не сядет, обязательно прилепится сзади.
«Ну, и лепись на здоровье! По кочкам курдюк-то свой быстро растрясешь», – не без злорадства решил Пашка, давая мотору такие обороты, что он взревел, как загнанный зверь, и машина задребезжала всем своим металлическим телом..
Тамара и двух шагов не успела сделать, как мотоцикл бешено сорвался с места и стремительно полетел по улице, распугивая кур и поднимая за собою сухую дорожную пыль. Она с удивлением смотрела вслед мужу и все ждала, что он оглянется, хватится её. Но Пашка так и не оглянулся и не хватился.
И Тамара бросила в сердцах:
- Вот шалай! Пра, шалай! Надо же полетел!.
И с досадой вернулась в дом.
.
Пашка тем временем был уже далеко. Летел он с одной мыслью: поскорей добраться до места, посмотреть эту хренову красулю, срядиться да выпить положенный магарыч с хозяевами. До Аверкино было километров двадцать. Сущий пустяк по нынешним скоростям. Ехать надо было сначала асфальтом километров шесть, потом лесными буераками, затем широким логом за плотинкой через овраг, а перед самым Аверкино - опять асфальтом.
Встречный ветер освежал лицо. Пашка жадно хватал воздух пересохшей глоткой и низко клонил голову в блестящем красном шлеме, щуря глаза и пряча их от встречных хлестких мошек.
Асфальт пролетел быстро, свернул в лес. Здесь было свежее, но и руль держать стало трудней. Мотоцикл того и гляди запашется в наносы песка крутых буераков..
Перед каждым опасным спуском, не отрывая глаз от дороги, Пашка покрикивал голосом ломового извозчика:
- Поберегись! Ишь, она, турли-матурли, голому рубашка!..
И молча дивился: до чего же норовистая баба! И тряской не проймешь
Наконец кончился лес. Выехали на луговой простор. Впереди глубокий овраг с плотинной. Внизу бежит вода по трубам с поливного участка.
Сама плотина узкая, двум телегам не разъехаться. И вся издолблена машинами и тракторами. Тут и гляди, наскочишь на гребень и полетишь в овраг.
Мотоцикл перестал слушаться Пашку, запрыгал с подскоками, словно телок, разыгравшийся на лугу.
«Теперь уж точно растрясёт твою жменю, - не без злорадства думал Пашка, крепко держась за руль, - будешь знать, как на мужика дуться. Счас ты завизжишь у меня!»
И ждал, жена обхватит его и влепится в обеими руками.
Но не обхватила и не влепилась.
«Вот нервы у бабы! Сидит и не пикнет…»
Перед самым высоким ухабом он не выдержал и громко крикнул:
- Держись! Улетишь!.
И опять даже не пикнуло за спиной, хотя мотоцикл резко взлетел в воздух и смачно ударился задним колесом о кочку.
«Вот характер-то, а! Настоящий кремень! Впору косу об неё точить», - с похмельным восхищением подумал о супруге Пашка.
Дальше дорога пошла по зеленому логу. Мотор заработал ровнее. Пашка расслабился, стал руль держать одной рукой, другой, жестикулируя, помогал себе в громких рассуждениях,
- Ты вот что, Томуськ, ты на меня дуйся, а дело свое знай. Не очень-то показывай, что нам нужна эта телка, – не поворачивая головы, поучал он под дробный рокот мотора. – Мы, мол, приехали просто так, исключительно из личного любопытства решили взглянуть на эту вашу лобогрейку... А вы что, разве продаете ее? Вона как! А мы и не знали. И сколько, интересно, просите за эту одру? Что-о? Десять тысяч!? Да вы просто рехнулись, милушка. Таких и цен-то нигде нет. Тут главное сразу ошарашить их, потом бери голыми руками……
Хотя и бултыхалось все в Пашкиной голове, словно пахтанье в жениной маслобойке, однако он довольно искусно разыгрывал сцену воображаемых торгов.
Но и эта искусность не тронула сердце жены. Суровое молчание было ему в ответ.
Тогда Пашка зашел с другой стороны. Решил похвалой в адрес их будущего приобретения расшевелить женино сердце .
- А так она стоящая телка. На все сто! Санька говорил, зверь, а не скотина! Помнишь, Саньку-то? Ну, с которым мы пиво пили на базаре, когда с картошкой ездили. Он врать не будет. Он мужик-молоток. По армии знаю.
Но и тут лишь глухое молчание было ответом на его восклицания и восторги. Тогда он и сам обиделся и замолчал…
Мотоцикл выскочил на асфальт безлюдного шоссе, колеса побежали веселее. Справа в полукилометре от дороги и обозначилось это самое Аверкино. Деревня, как деревня, нисколько не хуже других. И её,кажется, не миновал разорительный ветер перемен. Об этом можно было судить по разрушенным фермам за околицей, по водонапорной башне без крыши, по ветряной мельнице со сломанными крыльями. Она, как загадочная деревянная птица, дремала на взгорке...
Но сами домишки отсюда с дороги гляделись довольно опрятно под белизной шиферных крыш. У каждого хозяина свой скотный двор, за ним - огород. Здешний народ всегда промышлял луком. В прежние времена его за копейки сдавали в заготконтору, теперь урожай везут на рынок. Тем и живет аверкинское население...
И Пашке вздумалось с похмельной головы, а что если и он займется луком? К хренам все это их АО! Хватит хребет ломать на разных черт иванычей. Пора собственным делом обзавестись.
Эта мысль показалась ему настолько важной, что он решил тут же поделиться ею с женой.
- Слышь, Тамар, - крикнул он, притормаживая и прижимаясь к обочине дороги с намерением дать остыть мотору и размять свои затекшие члены, - как ты смотришь, если я в предприниматели подамся?
. Он заранее знал ее ответ: «В носу еще не кругло.»
Но к своему удивлению Пашка и этого не услышал. Он с досадой стянул с головы свой яркий шлем, выдернул ключ зажигания, медленно повернулся и застыл, бессмысленно хлопая глазами. Жены рядом не было…
В Пашке все похолодело. Потерял! Дорогой потерял! Как же так?.. Где?..
Мелькнула догадка: на плотинке потерял! И эта мысль до самого сердца прожгла его. Это же конец!.. Она же насмерть разбилась! Там же внизу камни!..И не крикнула!..
Все похмелье вылетело из Пашкиной головы.. Даже забыл, зачем приехал сюда.
Он развернул мотоцикл и погнал его обратно. Ехал и клял себя: дурья голова, чего же это он не оглянулся?..
Картины одна ужаснее другой рисовались в его пасмурной голове. Вот Тамара лежит беспамятной под плотинкой на голых камнях…. Вот она очнулась и завет его... Ах, мать моя, горькая женщина, беда-то, беда-то какая!.. Только бы живой застать!.. А что, если?..
Дальше Пашка боялся думать и летел в каком-то лихорадочном помрачении, ничего не видя и не замечая. Мотоцикл гремел и дребезжал, каждой клеточкой, каждым своим железным суставом, готовый развалиться на куски. Пашка думал, как же он будет жить-то без своей Тамары?
Картины, одна щемительней другой, рисовала услужливая память… Вспоминалось, как парнем ухаживал за Тамарой, как с гитарой стоял у нее под окном, как свадьбу справляли, как в роддом ездил, когда дочку родила. И никого на свете сейчас не было родней и дороже его жены. Зверь!.. Вот зверь! Сам погубил свое солнышко! Сердце сжимала такая тоска и жалость, что выступали слезы.
Опамятовался лишь на плотинке. Соскочил с мотоцикла, заглянул вниз и ничего не увидел, кроме бегущей воды и груды бутового камня прямо под насыпью..
Он не поверил себе, побежал к пологому скату, обдираясь о жесткий чилижник и колючий бурьянник, скатился на дно оврага .к потоку, выбегающему из труб. Течение было мелким и прозрачным, оно ударялось о камни и делилось на два рукава. Камни были белыми и влажными, в блестках пота. Вода катилась с легким звоном, дробясь и мелькая так, что рябило в глазах.
Даже малейших признаков, что здесь могла разбиться его Тамара, не было. Все было, как и должно в дикой природе, тронутой человеком: дохлая мышь качалась на пучке соломы, прибитой к камням водой , толстая лягушка взирала на него с тупостью сытого равнодушия.
Пашка зачерпнул горстку воды, освежил лицо и немного успокоился. Не здесь потерял. жену. .Это хорошо. Это уже легче. Значит, в лесу потерял. Но там песок, и она не могла убиться. Разве лишь крепко ушиблась.. Но это дело поправимое. Он сам будет ухаживать за ней и поставит ее на ноги. И она за ним ухаживала, когда ему ногу сцепкой придавило.
В лесу Пашка часто останавливался, подолгу кричал. .Но ему никто так и не отозвался. И он решил, что Тамару, должно, грибники подобрали..И она теперь дома. Ждет его. От этой мысли сладко защекотало в горле. Ему стало совсем легко. И к дому он подъехал с этой обнадеживающей легкостью…
Отворил калитку. И вот она, его Тамара, босая, стоит на крылечке в розовом переднике, с мокрой тряпкой в руке, такая близкая и родная. И смотрит на него без всякого зла и обиды.
Пашка едва не задохнулся от нахлынувшей на него радости.
- Тамара! Томычка! - Устремляясь к ней, высоким ломким голосом заорал он, едва не плача. – Как же так? Как ты потерялась? Хватился, а тебя нет… Думал, с ума сойду!
Он подскочил к жене, обнял ее за колени и уткнулся в них лицом..Она смотрела на него с чувством материнской досады и легкой растерянности. И бросив тряпку, сказала со сдержанной строгостью:.
- Глаза надо разувать, прежде, чем ехать. Не затылком надо смотреть на жену. А то полетел и не оглянулся..
И пошла в избу, ладная и крепкая во всем..
Он смотрел на нее влажными глазами, и ресницы его дрожали…==