РАССКАЗЫ ИЗ НАПЁРСТКА – 29
/с сексуальными отклонениями /
КОФЕ
– Кофе подать?
– Мне не надо, – стараясь не глядеть на официантку, ответил Котиков. Потом вдруг резко обернулся к Наде: – А тебе?
– Я бы выпила... – робко сказала она.
– Она тоже не будет, – подытожил Котиков, недовольный настойчивостью обслуживающего персонала.
Дождавшись ухода официантки, Котиков взял Надины руки в свои и, отогревая их дыханием, прошептал: «Я люблю тебя, Надя. Ты единственная и неповторимая. Выходи за меня замуж, и я сделаю тебя самой счастливой женщиной в мире. Ответь, наконец. Я догадываюсь, молчание — знак согласия, но мне важно удостовериться, что поговорка верна».
«Жлоб, – размышляла Надя. – Кофе пожалел. Ничего, ничего, ты у меня попляшешь. Научишься достойно носить рога, скотина!» И, нежно улыбнувшись, ответила: «Да»!
«Ишь, кофе захотела, – размышлял Котиков, в ожидании Надиного решения. – Нет ли у вас желания, мисс, прокатиться с ветерком в Майями? Ничего, ничего, у меня быстро научаются скромности. Чай, обрадуешься».
И, в знак признательности и благодарности, поцеловал Надину руку.
СВАДЬБА С ПРИДАННЫМ
– Алло, Лелька? Голос твой не узнала. Богатая будешь. Слушай, у нас в заведении свадьба. Вот тебе и «да ну!» Какие могут быть шутки: самая, что ни на есть, настоящая. Кто замуж выходит? А ты угадай. Ладно, томить не стану. Томка Щукина, вот кто! Чего? Это ты офонорела, а Томка своего не упустит, а повезёт, и чужое подхватит. Дело своё знает туго, а потому женишка отгрохала — другим в кино не увидать. А уж как вокруг неё вьётся, закачаешься. Не мужик, а клад, только копай и копай. Да и витрина в порядке: манишечка, фрачок, брючки в обтяжку, как у балетного, бюстгальтер... Не у него, а у Томки, но он подарил. И ещё обещал. Озолотить собрался за все, что она для него сделала. Спрашиваешь не по делу, но тебе скажу: приписала на свою жилплощадь. Он же беженец. Но не такой беженец, который бежит, а на него внимания не обращают, а такой, которого все ищут. Стало быть, не с пустыми руками, а женитьба официальный статус ему придаёт. А ты чего думала, глупенькая? По любви только собаки нюхаются. И ты вместе с ними. До сих пор, поди, на панели ноги студишь. А Томка их будет в тепле держать. Вроде разница не велика, а все же...
ОРИГИНАЛ
Самое малое, что мог бы потребовать от женщины в моменты душевного надлома, не услуг сексуального характера, хотя остро нуждаюсь в таковых, а доброго слова, способного в её устах вознести мужчину на высоту, позволяющую обозреть весь наш огромный мир с его маленьким, но вечными проблемами, как-то: мнение и самомнение, гордость и предубеждение, надежды и разочарования, радости и горести, смелость и трусость, миражи и действительность.
Всё это делает наше существование половинчатым, а потому и преемлимым, ибо, свалившись со скалы, радуешься, что уцелел, но печалишься, что свидетельницей твоего позора стала та, которая до сих пор считала тебя рыцарем без страха и упрёка. Пока это мнение не поколеблено, столь очевидно присущей всему человечеству слабостью, ты не ведаешь отказа ни в чём. Но ведь только «пока»... Тогда как человечество ни на йоту не утрачивает своих выгод, ты лишаешься всего, даже права на помилование, без какой-либо надежды на успех.
И то, что не был в Париже, нелогично поставлено тебе в упрёк, как если бы Париж — это баня, без которой не обойтись. И какой смысл для меня ездить так далеко, заведомо не оправдав траты, неизбежные при путешествиях такого рода. Что же касается парижского этикета, то я осведомлён в нём не хуже любого француза. И сели мне до сих пор не выпадало случая его продемонстрировать, то этот самый этикет учит, что все нужно делать в подходящем месте и в подходящее время.
Но логика не для женщин, столь непостоянных в своих мыслях и чувствах. Она заявила, что «французская любовь» — нечто столь острое, пикантное и изысканное, что, не изведав её, сочтёт своё существование бессмысленным. А на мои уверения, что ездить за такой скудной сенсацией так далеко и вернуться ни с чем, не имеет смысла, при том, что я с готовностью приму на себя бремя просвещения. Отвечено мне было с неумолимостью судьи и невозмутимостью палача: «Как бы ни была хорошо копия, месье, она ничто по сравнению с оригиналом»!
Целиком и полностью разделяю ваши на сей счёт убеждения, потому и пишу вам ни оттуда нибудь, а из самого Парижа, из кафе «Ротонда», что на Монпарнасе. Со мною две актрисы из театра «Жимназ». Они упиваются рассказами о нашей стране и наших мужчинах. «Мы непременно должны приехать к вам, щебечут они, – чтобы вашу сказку сделать нашей былью». Предвижу вопрос, мадам, буду ли я их сопровождать? Нет, не буду. Не из-за лени или из-за какой-то другой, обидной для вашего самолюбия причины. Просто я предпочитаю прослыть копией в Париже, чем оригиналом на родине.
Борис Иоселевич