Искристая нежная бабочка порхает в морозной ночи.
Бабочка живёт первую секунду своей жизни, но не знает этого, как не знает, что две секунды назад её не было: ну как же, ведь она жила всегда! Она не видела солнечный свет, и, не понимая, что вокруг неё ночь, уверена: чернота будет всегда. Она не оценивает бесконечность мира (да и как оценить, если даже не подозреваешь, что пространство может быть ещё и замкнутым?). Она не знает и своего имени – Снежинка. Видя рядом с собою мириады других бабочек, она, не подозревая о своей неповторимой сущности, мнит себя такой же, как и они: самой обыкновенной.
Беззаботная бабочка опускается ниже, ниже...
Внизу показывается густое марево. Скоро оно делается жидким, подсвеченным неясными светлыми пятнами. Вот одно пятно приближается; его свет из расплывчатого обращается сначала в чёткий, затем слепящий – и Снежинка, жмурясь, минует пылающий овал электрического фонаря.
Человек внизу рассеянно поднимает голову и видит опускающуюся снежинку. «Почему я увидел только её?» – спрашивает себя.
Она чуть крупнее других или, наоборот, меньше? Нет, – такая же, как и все.
По-видимому, она порхает как-то по особенному? Пожалуй, нет.
Может быть, её наряд причудливее или, наоборот, строже? Да. Хотя... нет, тут не в наряде дело.
Вероятно, её искорки разноцветнее, ярче, чем у других? Нет, из всего немыслимого разнообразия цветов солнечного спектра она излучает лишь один: хрустально-сиреневый, пульсирующий необычно, будто нервно.
– Так вот почему она так заметна! – радуется человек своей догадке и подставляет руку. Бабочка садится на рукав, расправляет крылышки; на чёрной ткани пуховика она кажется настолько неправдоподобно прекрасной, что видится ему живой. Он подносит бабочку поближе – рассмотреть.
Она похожа на тропическую орхидею и северную росянку. Она смахивает на паука и осьминога. Она напоминает выкрашенный сиреневой краской осколок булыжника, и сверкающий, будто вынутый из воды, бриллиант. Она походит на всех сразу – и в то же время она не походит ни на кого.
– Ты особенная! – объявляет человек Снежинке.
Его дыхание нечаянно касается крылышек, и они, вздрогнув, сникают. Человек поспешно отодвигает от себя руку.
– Я понял: тобою надо любоваться на расстоянии, – говорит человек Снежинке, и её крылышки сейчас же оживают, сияют прежним, чудным светом.
– Я отпустил бы тебя, но ты не сможешь взлететь на небо, – ты упадёшь, и подошвы тут же втопчут тебя в снег, а весною ты обернёшься каплей воды, неотличимой от других капель, таких же мокрых, таких же безликих...
Снежинка не верит ни одному слову человека: если в эту секунду ею восхищаются, значит, будут восхищаться и в следующую, и, конечно же, так будет всегда.
– Что же мне с тобою делать? Унести домой – растаешь уже на пороге. Если тебя поместить в герметичный стеклянный куб...
Порыв ветра сносит Снежинку. Она сверкает сиренево – и пропадает в поднявшемся вихре разноцветных бабочек.
– Жаль... – вздыхает человек. – Она была так прекрасна!..
Надвигает капюшон, идёт домой.
январь 2013