В тускнеющей пустоте горизонта слабо светилась последняя полоска света. Она тихо гасла под тяжестью надвигающейся свинцовой тучи, вытемняя, и без того черные, силуэты деревенских домов. В каких-то домах чуть светились огоньки, другие – полуразрушенные – стояли, разинув черные проемы дверей и окон. Над заброшенной деревней, раскинув сильные ветви, скрипели тополя.
Откуда-то из далекого далека слышалось надрывное гудение машин. Оно прилетало с порывами ветра и глохло в тягучей тишине запустения.
На окраине бывшей деревни, в еще крепком доме сквозь мутное окно пробивался огонек.
Грубая занавеска отодвинулась. В окне замаячил силуэт. Невысокий человек долго вглядывался в наступающую ночь, он поправил тряпье, которым было заткнуто одно из выбитых стекол. Хотя и оно не спасало.
Никита дёрнул плечами от струи холода, вернулся к давно небеленой печи, в которой медленно разгоралось пламя. Подложил под поленья страницы, вырванные из книги, поворошил в топке длинной кочергой.
Бумага прильнула к тоненькой струйке слабого огонька, как будто хотела погреться, прогнулась и вдруг вспыхнула всей поверхностью. Оранжевые языки лизали исписанные черными буквами белые поля, обгрызая их со всех сторон.
- Ишь, какие жадные, - хмыкнул паренек, разговаривая сам с собой, - всё хотят сразу схватить. Хватайте, хватайте, я вам ещё положу, чтобы тепло было.
Отблески печного света озорно прыгали среди стариковской грусти серых мальчишечьих глаз.
Никита подложил тоненькие полешки, заглянул в топку и плотно прикрыл дверцу, слушая, как пламя набирает силу и начинает тихонько гудеть. Налил в прокопченный чайник воду, поставил на печь. Он ждал, когда металл плиты раскалится добела и будет обжигать кожу лица.
От окна тянуло холодом, и тепло печи не уменьшало этого потока. Никита поворачивался к печи то спиной, то лицом, но согреться не мог.
- Дурак ты, Туран, - беззлобно проговорил мальчик, - выбил стекло на радости, запустил холод в избу. Тобой бы заткнуть это окно, чтобы знал, что делаешь и не носился бы по избе, как ненормальный? Скоро морозы начнутся, как зимовать будем?
За печкой раздалось ворчание.
- Ладно, не переживай так, - успокоил Турана Никита, - завтра пойдем в клуб, там есть целые стекла, да и дров надо еще привезти. Так, что есть тебе работа.
Отошел от печи, поёжился: холод пробирал сквозь сильно поношеный свитер. Никита взял с лежанки за печью подушку и начал затыкать ею разбитый глазок окна. Получилось очень даже удачно.
- Здорово! Что же я раньше-то не догадался?
В избе стало теплее. Закипел чайник. Никита сунул в него сухие веточки, и по жилью потек сладкий дух смородины.
- Сейчас сварим картошку и будем вечерять, – как-то по-стариковски сказал он, - жалко хлебушка нет. Ну, ничего, баба Груня завтра будет печь хлебы, так нам целую буханку обещала. Не пропадем. Надо самим научиться делать хоть бы лепешки.
Между словами паренек поставил на печь видавшую виды кастрюлю, наложил в неё доверху картофелин, бросил туда соли и залил водой. Подложил в топку поленьев, но дверцу печи не прикрыл, сел на невысокий кривой стул, взял в руки книгу и углубился в чтение.
Пламя вытанцовывало на поленьях замысловатый танец, перекидываясь с одного уголька на другой, пощелкивало деревом, пытаясь выпрыгнуть на пол. Только бдительность Никиты не уменьшалась чтением, он подхватывал выпавшие угольки совком и отправлял их в печь.
Шелестели листы книги, потрескивала печь, скворчала на плите выплеснувшаяся в кипении вода. К смородяжному духу прибавился картофельный.
- И-и-и-и… - послышался за окном не то вопль, не то плач.
Никита поднял голову, прислушался. Звук повторился и перешел во всхлип. Отложив книгу, мальчик накинул на плечи телогрейку с грубо пришитым карманом и вышел на улицу. Осенняя тьма окутывала жилую избушку сплошным покрывалом. Вдали за тремя березами чуть светилось мутное пятно – это бабушка Груня зажгла лампу трехлинейку. Наверное, опять перебирает фотокарточки. Вздохнув, вспомнил, как бабушка звала к себе жить: вдвоем все же легче и веселее. Никита бы, конечно, с удовольствием перебрался к ней, помогал бы во всем, но он ждал возвращения отца.
Где-то перед самой весной, отец отправился в город. Встали они в тот день засветло. На улице тянула тоненькая поземка.
- Ишь затягивает, - улыбался отец, собирая в заплечный мешок вещи. - Это зима злится, не хочет уходить.
У Никиты вдруг защемило сердце, и захотелось плакать.
- Папа, может, не пойдешь сегодня?
Отец поворошил копну не стриженых волос на голове сына.
- Именно сегодня! На завтра у меня встреча должна быть с одним хорошим человеком.
- Если он хороший, то подождет.
- Он-то подождет. А вот нам с тобой ждать некогда. Если все хорошо будет, то вернемся мы с тобой в город и заживем лучше прежнего.
- Тогда я с тобой…
Никита бросился собирать вещи.
- Нет, сынок, - обнял его отец, - сегодня я пойду один. До города, конечно, не так далеко, всего тридцать километров, но тебе будет трудно идти по целине. Тропинки-то не проторены. А на кого мы бросим хозяйство? Турана кормить надо, картошка замерзнет, да и деду Павлу мы обещали дров наколоть.
Он радостно потер руки, встряхнулся и, натягивая видавшую виды шапку, сказал:
- С Петром Никитовичем, сынок, не пропадешь. Твой отец еще нужен людям, у него руки золотые и голова мыслящая. Помнишь, сынок, я по ночам сидел, когда мы в городе еще жили?
- Мамка сильно ругалась на тебя.
- Вот, вот... Я тогда рацпредложение сделал заводу, мне главный инженер еще помогал. Так это предложение большую пользу принесло заводу. Может и нам какие деньги перепали. Старую сберкарту посмотрю.
- Пап, а когда вернешься?
- Сегодня к вечеру доберусь до города, переночую у Иваныча, завтра на завод свой сбегаю, если там ничего не получится - поработаю на вокзале. Вагоны всегда требуют разгрузки. Денег подработаю и через недельку домой. За весну отделаем избу, не узнать будет.
Уже подходя к дверям, обернулся и подмигнул:
- Книжек тебе принесу.
Никита долго стоял на крыльце, все пытался в предрассветной мгле рассмотреть отца. Иногда перед глазами появлялось темное, движущееся пятно и мальчик инстинктивно его крестил. Ветер крепчал, он уже нес ледяное крошево и резко сёк по лицу. Пришлось вернуться в избу.
Прошлым летом они с отцом её подремонтировали, справили новые сенцы, разобрав на доски соседний сарай. В брошенных домах насобирали инструменты, посуду, нашли неплохой стол и три стула. Вместо кровати отец соорудил лежанку за печкой, так что там всегда было тепло. Больше всего новые жильцы радовались, найдя хороший топор и двуручную пилу.
- Теперь мы с тобой короли, - смеялся отец, пробуя острие пальцем. – Теперь нам сам черт не брат, и зима за радость.
Зиму они хорошо перезимовали. Даже баню топили раз в месяц. Отец ходил на заработки в город и по деревням: кому чем помочь. Тем и перебивались. Одна печаль была у заброшенных мужиков: Никита не мог учиться, ведь ходить в школу надо было в город. Жилья там у них больше не было, да и прописки нигде не было, а без нее в школу не брали.
Правда, в старой, заброшенной деревенской школе нашлись учебники. Мужики перенесли их к себе в избу и по ним учились, как могли. Многое было непонятным в книгах, особенно трудно давался учебник физики. Никите приходилось заучивать целые темы наизусть. Выручал отец и старый престарый дед Павел, который жил за речкой. Он в молодости учился в школе механизаторов, а потому немного кумекал в технике.
Но с дедом Никита рассорился еще по весне, когда в обещанный срок домой не вернулся отец.
- Похожее, Никитушка, - сказал тогда дед Павел, - осталси ты круглым сиротой. Батька твой видно не дошед до городу. Видно во степу сбилси с дороги да и замерз. Сказывали люди, человека нашед обгрызаного волками. Там не узнашь, кто он был.
Вскинулся тогда Никита, накричал на деда, убежал к себе, и больше к нему не ходил. Теперь уже вон и лето прошло, а отец всё не возвращался.
- Наверное, много работы, - снова вздохнул Никита, - зато много денег заработает, и мы сможем вернуться домой в квартиру, тебя, Туран, заберем, я в школу пойду, потом в институт…
- И-и-и-и… - всхлипнули рядом.
- Папа, ты?
Сердце мальчишки запрыгало так, что его стук отдавался в ушах. Заглянул за угол сенцев, там шевелился темный ком.
- Ты кто? – приходя в себя, спросил Никита.
- Леха… - прохлюпал ком.
- А что здесь делаешь?
- Сижу-у-у…
- Ты не из нашей деревни, я тебя не знаю.
- Конечно, не знаешь, я в машине приехал.
- В какой?
- Меня ребята в «Газельку» на повороте сунули, я им мешки скинул, а выпрыгнуть побоялся. Тут в кусты спрятался. Как в город уйти не знаю. Здесь автобусы ходят?
- Ты дурнее Турана. До города за день не дойдешь, иногда автолавка продукты привозит. А зимой вообще дороги нет. Что припёрся, сам не знаешь.
Леха заревел в голос.
- Ладно, не ной, заходи. У меня, наверное, картошка сварились.
Леха проворно заскочил в избу и остановился около порога.
- Родаки дома?
- Нет, я один.
Незваный гость ринулся к печи, протянул озябшие руки огню.
- А чё, скоро родаки вернутся? Не прогонят меня? А то давай я куда спрячусь… На улице сильно холодно…
Частил пацаненок, хлюпая носом от тепла.
- Не бойся, - успокоил его Никита. - Отец в городе на заработках. Так что я один дома.
Хозяин дома неспешно слил воду из кастрюли, высыпал немного горячих картофелин в жестяную чашку, налил в две кружки смородинового чая.
- Садись, - позвал он Лёху, - только хлеба у меня нет.
- Я могу и без хлеба, - обрадовался приглашению гость.
Он ухватил самую большую картофелину и спешно стал заталкивать ее в рот. Опаливая руки и глотку, белые куски рассыпались во рту, и мальчишка глотал их, почти не жуя. Кашлял, выплевывал, снова хватал…
Никита отодвинул чашку.
- Подавишься и нутро сожжешь. Ну-ка, ешь нормально…
Леха вдруг весь вскинулся, сгреб чашку, дернул к себе.
- Да пошел ты, как хочу, так и хаваю, - дико заорал он, вытаращив глаза. Будешь дергаться, я тебя на перо поставлю.
- Не больно-то ори, герой, - спокойно сказал Никита, - и поставь чашку на место.
- Ты, лох, заткнись, - орал, опьяневший от тепла и еды пацан, - будешь пальцы гнуть, так я тебя опущу. Приведу своих, они тебя раком поставят.
- Иди, если дойдешь.
Леха мотанулся по избе, хватая то полено, то кочергу. Подскочил к топке, увидел топор… Но только протянул руку, как рычащий громадный клубок вылетел из-за печи, сбил с ног.
Прямо перед лицом буяна разверзлась зубастая пасть, смрадное дыхание опалило душу, отрезвив разум. Тяжелые лапы с тупыми когтями умостились на животе, не давая вздохнуть. Ноги и руки Лехи плетьми расстелились на полу, зубы зачакали.
- Туран, - послышался голос хозяина дома, - оставь дурака. Иди ко мне. Тураша, Турик… Я тебе картошечки остудил. Иди, поешь…
Пес, рыкнув еще раз, спрыгнул с Лехи и направился к столу. Ткнулся в колени Никите и стал аккуратно брать с его рук остывшие картофелины. Виновато покивав головой, подобрал с полу крошки и улегся у ног хозяина. Услышав, что Леха зашевелился на полу, глухо заворчал.
- Ты как наш Готя, - мелко трясясь, заговорил Леха. – Ты, что пахан?
- Картошку с пола подбери и садись за стол.
- Так эта зверюга меня сожрет.
- Не будешь беситься – не сожрет.
Ползком, оглядываясь на собаку, Леха собрал рассыпанные картофелины в чашку, поставил на стол.
- Ешь медленно. Мне отец говорил, что еду надо пережевывать тщательно, а то живот будет болеть.
- Ага, - плаксиво зятянул пацан, - пока я медленно жевать буду, стая все сметет. Мне чё с голоду сдыхать?
- У тебя, что отца нет совсем?
- Есть. Тока я от их ушел.
- И что отец тебя не ищет?
- Ищет наверно. Тока я не лох. Он с меня каждый день бутылку тряс, а не принесу - так поддаст, чё еле живой от его уползал. Матуха иногда за меня заступалась, но тоже по пьяни дралась. Вот я и сбежал.
- Это точно, матери они все такие.
Мальчишки немного помолчали, прихлебывая чай. Никита подкинул дров и задумчиво наблюдал за пламенем.
В жарких языках он видел другую жизнь, ту, которая была раньше. Там была радость теплого, уютного дома, веселая и умная школа, друзья. Тяжкий вздох вырвался из детской груди и вернул в настоящее.
- У тебя спички есть? – спросил Леха.
- Есть, а тебе зачем? Вон печка как горит, иди, грейся.
- Я согрелся, мне закурить.
Никита дернул плечом.
- Курить на улицу. Отец не курит и мне не разрешает.
- Чё ты всё: «Отец, отец…» Боисся его или как? Я вот подрасту, найду своего и завалю.
- Больной ты во всю голову. У меня такой отец, что всем бы такого. Он знаешь, как меня любит…
- И чё, даже не бьет?
- Он за меня любого прибьет…
Леха присел около печи, чтобы прикурить сигарету, куртка с большого чужого плеча собралась гармошкой. Из сильно подвернутых рукавов торчали худущие руки.
- Ты хоть бы куртку снял, в избе тепло уже, - сказал Никита.
- Щас! – усмехнулся пацаненок. – Я разденусь, а твой батя нагрянет, и чё я голяком побегу?
- Как хочешь. Книгу дать?
- Зачем?
- Читать. У меня много книг разных. Мы с отцом из школы много чего принесли.
- Я только считать деньги могу.
- Ты что в школу не ходил?
- А когда? Отцу каждый день на выпивку надо было. Сначала с матухой ходили, потом я один.
- Хочешь, научу читать?
- Я чё, лох какой, учиться? У нас один ботаник всё книги читал, так его менты влёт выловили и в приют.
- Давай, я тебе расскажу, что в книге написано?
- Только если про бандюков…
- Таких у меня нет. Отец говорит, что книги жить учат.
- А они не учат, как прибить родаков, чёбы они не дрались?
- Отец говорит, что родителей уважать надо.
- Чё ты всё «отец… отец», противно слушать. Я вот один раз матухе своей так напинал, чё она мою заначку украла. Я копил на вилисипед, а она украла.
- Матери они такие, - вздохнул своим мыслям Никита. – У меня тоже была мать. Мы жили в городе тогда. Я в школу ходил. Наш пятый класс веселый был. Друг мой Серёга на переменках колесом крутился. Вот так разбежится, подпрыгнет и на руках через голову кувыркнется. Хотел нас научить, но директор сказала, что нужен для этого тренер. Обещала секцию акробатики открыть. Только не успел я научиться колесо крутить…
Никита отвернулся и замолчал. Он, не мигая, смотрел на огонь в печи и будто забыл про гостя.
- Чё опустила вас директорша? – ощерился Леха.
- Да нет, - качнул головой Никита, - мы переехали.
- Куда?
- Сюда…
- Чё совсем больные? Из города и сюда…
Леха руками провел по закопченной комнате, изобразив на лице презрение.
- Мы же не знали, - дернул плечами хозяин дома, - это все мать. Мы с отцом на лето уехали на пасеку к его другу. Рыбачили, за ягодой ходили. Столько рыбы навялили, на всю зиму бы хватило. Приезжает к нам эта, на тако-о-о-ой машине, и говорит, что мы будем теперь жить в коттедже за городом. А квартиру нашу она продала. Оставила бумажку с адресом и уехала.
Отец и я поехали домой, проверить, как вещи собирают к переезду, да коттедж посмотреть. В нашей квартире уже другие люди живут, нам даже двери не открыли. Тетя Валя, соседка рассказала, что вещи погрузили в машину и увезли.
- Коттедж-то большой был? – вздохнул Лёха.
- Не было никакого коттеджа. Она нас в этот дом выселила, приезжала с новым мужем, меня звала с собой.
- И чё мужик-то, наверное, богатый?
- Наверное. Тачка у него крутая. Только не поехал я с ней.
- Совсем лох?
- Как же я отца брошу? Он у меня знаешь какой? Всё умеет делать. Вечером ляжем с ним спать, а он мне рассказывает о разных странах. Про самолеты... Он добрый и меня любит. Вот вернется с заработков, сам увидишь.
- И когда твой… этот вернется?
- Должен бы уже прийти. Наверно работу постоянную нашел. Вот будет здорово, мы поедем домой, я в секцию акробатики пойду.
- Пока родак не вернулся, я у тебя поживу, - с ноткой превосходства изрек Лёха и по-хозяйски распрямил плечи. – Ты дров-то в печку подкинь побольше. Я люблю тепло.
Никита усмехнулся, прикрыл дверцу печи поплотнее.
- Оттаял?!. Ты не очень-то командуй. Не дома.
Гость сверкнул глазами, набрал в грудь воздуха, чтобы закричать, но, услышав глухое рычание Турана, успокоился.
- Спать ляжешь на лавку у печки, - также спокойно продолжил говорить Никита.
- Так вон кровать есть.
- Это папина кровать, а у тебя вшей, наверное, полно. Вон весь чешешься.
- Не вши, а блохи. У нас в стае у всех блохи. Готя говорит, чё блохи нас от ментов спасают. Те боятся нахвататься от нас блох, потому и не трогают.
- А мне твои блохи зачем? Завтра баню истопим, а баба Груня тебя острижет, даст другую одёжку. У неё этого много, целый сундук.
- Щас бегу и морду подставил. Я чё зек какой стричься, ты мне ищё куфайку полосатую дай.
- Ладно, тогда завтра с утра гуляй отсюда.
- Куда?
- А куда хочешь. У меня отец не любит блохастых.
Лёха покосился на Турана, глянул на окно, передёрнул плечами и подвинулся ближе к печке.
- Ладно уж, на лавку так на лавку…
Осенний рассвет еще не спешил дарить земле день, а Никита уже растопил печь, согрел чай и принялся расталкивать спящего Лёху.
- Вставай, надо за дровами ехать.
- Ехай, а мне не надо, - пробурчал пацан, распрямляя затекшие за ночь ноги.
- А баню для кого топить будем? Знаешь сколько дров надо.
- Вот полный угол твоих дров.
- Этого на зиму мало, и тратить на баню их нельзя.
В спор вступил Туран. Он коротко рыкнул в лицо Лёхе, и того словно ветром сдуло с лавки.
- Ты чё такой правильный? Мы таких ботаников «стригли» и «окучивали».
Утро было сухим, несмотря на тяжело ползущие тучи. Никита надел на Турана упряжь, прицепил к ней самодельную тележку и ребята отправились к соседнему дому за дровами. Еще крепкий деревянный остов человеческого жилища хранил следы прошлой счастливой жизни. На стене, покривившись, висела рамка с фотографиями.
- Смотри, Лёха, это, наверное, хозяева. Вон какие счастливые…
На лавке сидели дед и бабушка. На коленях держали мальчишек. Два пацаненка были похожи как две капли воды. Рядом с дедами стояла девочка лет двенадцати с букетом полевых цветов. За спинами стариков улыбались жизни молодые мужчина и женщина.
- Лыбятся придурки, - хыкнул пришлый, - а чё и сами не знают.
Он сдернул рамку, швырнул её на пол и стал с остервенением топтать ногами.
- Я вам улыбочки-то сотру, гады… Гады… На перо бы вас всех, чёбы не лыбились…
Постепенно Леха приходил в себя, тяжело дыша, он пнул остатки фотографий, смачно плюнул на них.
- Гады!..
Никита удивленно наблюдал за припадком бешенства своего нового жильца, потом молча, повернулся и вышел в другую комнату.
Ломиком стал выворачивать половицы. Ржавые гвозди не хотели отдавать дерево, они сердито скрежетали, крякали, а потом с визгом вытягивались из насиженных мест. Уже несколько оторванных досок были сложены у порога. Паренек подцепил очередную половицу, и она на удивление легко подалась.
Под ней, прямо на земле лежали кучкой игрушки: тряпочная куколка, несколько кукольных платьев сшитых из разных лоскутков, глиняная игрушечная посуда.
- Надо же, - спустился в подполье Никита, - целый склад. Это, наверное, девочка от своих братьев прятала.
- Потому што лохушка, - это подошел Леха. Он присел на корточки и заглядывал вниз. - Куклы из тряпок…
- Перебесился? Перенеси доски на улицу, да поаккуратнее складывай в тележку, а то рассыплются по дороге. А я еще несколько выдерну.
Большая куртка слегка пошевелилась, из неё зло глядели холодные глаза.
- Чё раскомандовался? Надо - сам и неси… Я вот щас дыню тебе топором располовиню. Кто тебя искать будет? Родак-то твой тебя уже забыл как зовут. Нашел себе телку…
Договорить Леха не успел. Никита пулей выскочил наверх, схватил егоза шиворот и принялся трепать из стороны в сторону. Потом придавил к стене.
- Мой отец меня не забыл… Он меня любит… И никакой телки у него нет… Еще раз рыпнешься, не пущу в дом.
Отпустил воротник куртки, отряхнул руки и, по-стариковски сгорбившись, поднял ломик. Молча постоял, обернулся:
- Доски неси на улицу, да поосторожнее, Туран не любит дерганых.
Увязанные на тележке половицы свободным концом волоклись по раскисшей дороге, загребая кучи грязи. Пес изо всех собачьих сил тянул тяжелый груз. Лямка врезалась в шею и, казалось, вот-вот передавит глотку.
Мальчишки толкали воз сзади. Недалеко от ворот бабушки груниного дома Никита остановился, дал передохнуть собаке.
- Вот что, Леха, - с тихой угрозой сказал Никита, - если ты у бабы Груни заорешь, или еще что выкинешь, я тебя отдам Турану.
День пролетел незаметно. Ребята до вечера возили доски на дрова из полуразрушенных домов. Тележка скрипела от тяжести. Ее колеса то и дело застревали в размокшей дороге, и Туран, напрягая лапы, старательно тащил поклажу. Мальчишки, что было сил, помогали ему, подталкивая тележку и вытаскивая её из грязи.
Потом носили из колодца воду для бабушки Груни, топили баню.
Вечером, сидя в теплой, пахнущей хлебом, избе, чистые и сытые мальчишки смотрели пожелтевшие фотографии.
- Эт мой сынок, - говорила бабушка Груня, показывая на молодого паренька, улыбающегося среди сирени. – Эт он аккурат перед армией снималси. Его по весне и призвали. Хороший мальчишка, добрый был. Он и сичас добрый, к сибе зовет жить.
- Эх, баб Грунь, и что ты не соглашаешься? Здесь-то уж никого и не осталось, вон пять окон светится, да сколько же за речкой.
Старушка погладила Никиту по голове мягкой ладошкой.
- Куды мине от своёй хаты-то бежать? Я в ей родилась, даст Бог, в ей и помру. Ну, а не помру, то на тот год и уеду. Стара я стала. Вот кабы не ты, так и с хозяйством бы не справилась.
В окна ветками стучала старая, корявая яблоня.
Сумерки вычернили небо, и Никита засобирался домой.
- Оставайтися да заночуйтя у миня, - захлопотала бабушка Груня, - кудайт вы на ночь-то глядя.
- Точно, - закрутил остриженой головой Лёха, - тут вон как тепло, и хлеба полно. А мы куда-то по грязи попрёмся…
- Не, баб Грунь, вдруг отец придёт, а у меня и печь второй раз не топлена. Ему и согреться негде будет.
- Горемыка ты мой, - закачала головой старушка, вытирая фартуком намокшие от слез глаза - как же сердце-то не лопнуло у твоёй матери, кода она так вас одманула.
Никита резко крутанул головой, отвернулся к окну и прерывисто засопел. Потер глаза и сказал:
- А у неё нет сердца. Отец говорил, что у неё там камень. Камни не лопаются.
- Лопаютси, милок, ищё как лопаются. Ты вон накалишь их, а потом холодом то плеснёшь, так куски и полетят. И у твоёй матери сердце когда-никогда раскалитси, и пойдеть она к тибе прощения просить…
- Не прощу! – с натугой закричал Никита, - в ногах валяться будет - не прощу! За отца – не прощу…
Он вскочил из-за стола, схватил одежонку и выскочил из дома на улицу. Холодные струи дождя текли по его лицу, смешиваясь с потоками слез. А в голове билась только одна мысль: «Папа, папочка, да где же ты есть? Что же ты за все лето ни разу не смог прийти?» Осенним ветром вспомнились слова деда Павла: «…осталси ты круглым сиротой. Батька твой видно не дошед до городу».
«Дошед!- кричал парнишка ночи, и крик тонул в темноте. - Дошед! Не мог он не дойти! Он же знает, что я его жду!»
Слова становились всё тише, горло перехватывали рыдания.
«Дошед! Дошед!..» - твердил сам себе мальчишка.
Открылась дверь, и тихий голос бабушки Груни позвал: «Никитушка, дитятко, иди у хату, промокнешь весь, захвораешь…»
Парень вытер глаза мокрым рукавом, поднялся на скрипучее крылечко.
- Нет, баб Грунь, мы домой пошли. Завтра дров еще поколю. Кликни Турана и Лёху.
Всю ночь полоскал разоренное село осенний дождь. Тяжелые капли стучали в окно, словно просились погреться.
Тревога за отца вдруг выпрыгнула из темного угла души, где за семью замками держал её мальчик.
Черным комом сдавила сердце. Хотелось выскочить в ночь и броситься на помощь самому родному человеку на свете, заслонить его от беды, привести домой в тепло…
Не спал и пес, время от времени он поднимал голову, лизал горячим языком лицо и руки хозяина. Лохматая спина вздымалась от тяжелых вздохов. Животное чуяло беду.
На лавке сопел Леха. Он был сыт.
Синий рассвет начал выбеливаться первым снежинками. Робкие белые комочки прочерчивали темноту, падали на окно и тут же таяли, стекая тоненькими прозрачными струйками.
Боль перешла в тревожный сон. Никите снился город.
Холодные улицы быстро заполнялись талой водой. Каменные дома перегораживали дорогу. Надо было пройти немного, завернуть за угол, и там будет дом, отец.
Но найти поворот не мог. У горизонта появилась лодка, а в ней отец. Мальчик кинулся навстречу. Вот он уже рядом, только протянуть руку…
- Папа, я тебя жду, - закричал Никита, - возьми меня с собой…
Но отец покачал головой:
- Не могу, тебе еще жить надо. Прости, сынок, что не дошел…
- Папа, - хрипел Никита, просыпаясь. За окном уже был день.
Над ним наклонился Леха.
- Ты чё, герика наглотался? Чё так орешь? Напугал меня.
- Я папу во сне видел, - всхлипнул Никита.
- Эт да! Я кода своих во сне вижу, тоже ору. Стая меня за это сколь раз била. Ну ничё, вырасту, найду их и - на перо, чтоб не снилися.
Липкий пот тек по спине. Никита слушал Леху и не слышал его. В ушах звенел голос отца: «Прости, сынок, что не дошел…» Не дошел… Не дошел…
Как же теперь жить?
- Да не парься ты, - присел рядом Леха, - щас сигарет купим, пива и конфет. Я люблю конфеты… Где у вас тут магазин-то?
- К-какой магазин? – не сразу понял жильца Никита.
- Ну, куда «Газелька» привезла жратву, где всё продают…
- Нет у нас никакого магазина.
- А ларек?
- И ларька нет.
- Где же вы жратуху берете?
- С машины и берем. Только деньги у меня давно кончились…
Никита хотел еще что-то сказать, но всхлипнул и замолчал.
- Не боись, братан, - солидным голосом произнес Леха, - я угощаю.
Он вытащил из-за пазухи свернутые трубочкой и перевязанные шерстяной ниткой деньги.
- Во, - гордо сказал он, - живи, не хочу в наше удовольствие!
Вместо того чтобы обрадоваться, Никита вдруг рассвирепел, с размаху врезал по носу.
- Она тебя накормила, а ты ее обобрал…
…Мальчишки катались по полу и тузили друг друга, Туран носился вокруг. За шумом и лаем никто не услышал, как открылась дверь. Впустив легкий морозный воздух, в избу вошел высокий мужчина в камуфляже.
- Что за шум, и что за драка?
От звука чужого голоса ребята расцепились. Леха, словно ящерица, пополз под лавку. На полу остался сидеть Никита. Он вытирал разбитый нос и смотрел на вошедшего.
- Вы кто?
- Если ты Никита, то я дядя Андрей.
Мальчик встал с пола, показал кулак Лехе, поднял перевернутые стулья.
- Проходите, садитесь. Вы, наверное, хозяин этого дома, так не переживайте, мы живем здесь аккуратно. Все целое. Вон посмотрите. Если надо я переберусь в другой дом…
Дядя Андрей не успел ничего сказать, как в избу ввалился дед Павел. С порога он начал размахивать своей палкой и кричать:
- И никакого вашего права тута нетути, мальчонку забирать. У ево батька родной есть. А што живет в доме, так ето дом мово кума Митрича.
Задыхаясь от бега, вошла бабушка Груня. В изнеможении упала на лавку.
- Вот как автолавку поворовали, так вас властей и не до кричишьси. А как пропажа вечером случилася, так вы вот оне. Я можа сама куды приткнула деньгу, а мальчонка тута при чем?
Никита подошел к лавке, заглянул под неё.
- Ну-ка, вылазь.
Из-под бабушкиной юбки показалась стриженая голова. Посмотрев на присутствующих, Леха вылез, деловито отряхнул колени и протянул приезжему скаточку денег.
- Вот под лавкой нашел. Эт вон энтот жучара их у бабки вчера увел.
- Ну, гад, - кинулся на него Никита, но повис на сильных руках дяди Андрея.
- Не слухай ево, мил человек, - встревожено заговорила баба Груня, вертя в руках свою пропажу, - скока живут оне с отцом, никакой пакости не было.
- Помочьник нам старым, - загородил собой мальчика дед Павел, - головастый парень, сам по книжкам учит науки. Ты чей, начальник, будешь? А ну докладай: какая нужда к нам привела, чегот к мальчонке пристаешь?
Мужчина силой посадил мальчика рядом с собой, заглянул в глаза.
- Ты меня не помнишь? Я приезжал к вам, когда ты маленьким был. Спрашиваю: «Как тебя зовут?» А ты говоришь: «Кит». Это ты не выговаривал свое имя. Так мы тебя Китом и звали. Не помнишь?
- Мне папа рассказывал историю про Кита, и мы смеялись, - помолчав, недоверчиво произнес Никита. - Только он говорил, что звали его друга Почтальоном.
- Так я и есть Почтальон. Фамилия моя Почтин. Ребята из части прозвали Почтальоном.
- Дядя Андрей, а вы от моего папы? – глаза мальчика засветились надеждой.
- Ты взрослый парень, - нахмурился и покрутил головой Почтин, - я могу говорить с тобой серьезно?
- Конечно! Что с папой?
- Я вас искал. Вы как-то пропали быстро, и адреса не оставили.
- Так нас…
- Знаю теперь. Я нашел твою маму, и от нее узнал все. Не хотела давать адреса. Выбросила, как котят…
Он покрутил головой, похлопал Никиту по плечу и неожиданно прижал к себе.
- Теперь всё будет хорошо. Ты поедешь со мной.
- Не поеду, - твердо заявил паренек и отодвинулся от Почтина, - я буду папу ждать.
- Видишь-ли, весной папа твой погиб. Нашли его рюкзак, а там документы. Маме-то сообщили, а где ты живешь, кроме нее, никто не знал.
Земля уходила из-под ног. «Папы нет… Не дошед…»
Сполз по стенке печки, скрутился в маленький комочек, закрыл голову руками, а в голове: «Прости, сынок, что не дошел…»
В тишине было слышно, как дышит у ног хозяина верный пес.
- И не страдай, мил человек, - заговорила вдруг бабушка Груня, - не оставим мы мальца. Сын у миня хороший, добрый мальчишка к сибе зовет жить. Так мы с Никитушкой к ему и поедем. Сыном ему будеть, в школу отправим на ученого.
- Спасибо, бабуля, но я Никиту к себе заберу. У меня долг перед его отцом, моим другом...
Шум в сенях не дал мужчине договорить.
Дверь распахнулась, впустив элегантную даму. Она брезгливо подвернула дорогую шубу и высматривала место, куда бы пройти, чтобы не испортить сапоги. Туран вдруг ощетинился, зарычал, встал между женщиной и Никитой.
- Свинарник развели, ступить некуда человеку.
Женщина остановилась посередине комнаты, оглядывая присутствующих.
- Дмитрий Николаевич, - окликнула она кого-то, - тут целый симпозиум собрался. Где ты там?
На пороге возник круглый человечек в длинном пальто, которое оттопыривалось на животе так, словно он прятал под ним большой арбуз.
- Я здесь, душа моя.
- Что значит: «я здесь»?.. Забирай мальчишку и поехали. Сколько я могу торчать в этой развалине?
Человечек ринулся было к сидящему неподвижно Никите, но дорогу ему преградил Почтин. Он с высоты своего роста разглядывал вошедших.
- Что, адресок вспомнила, - усмехнулся Почтин. – За квартиру спросили власти, или наживу почуяла?
- Я сына любимого своего забираю.
- Любимого, а что же ты его без жилья оставила?
- Что ты лезешь не в свои дела? - повысила голос вошедшая. - Может тебе квартира потребовалась, а может на премию метишь? Так вот тебе ее не видать как своих ушей.
- Ишь, вспомнила про сына, как только Петру деньги большие пришли. Что без Никиты получить их не можешь?
Лицо Андрея побагровело, кулаки сжались:
- Никита единственный наследник у Петра, и я всё сделаю, чтобы у него жизнь была доброй… и без тебя.
- Да кто ты такой? - рассвирепела дама и ринулась на живую преграду.
- Кто ты такой, - орала она, - это мой сын, что хочу с ним, то и делаю.
Прорвалась к мальчику, грубо схватила за руку и с силой дернула к себе. Рявкнула:
- Быстро в машину, ношусь за ним по всем деревням по колено в грязи…
От рывка Никита пришел в себя. Перед ним стояла его мать… Холеная… Живая…
- Ты, - закричал он, вырывая руку, - ты убила папу!
- Никто его не убивал, его волки загрызли. Нечего было мотаться в город. Сидел бы в своей деревне…
- А-а-а, - вопил мальчик, вцепившись в лицо матери, - ненавижу тебя, ненавижу…
Дмитрий Николаевич сделал попытку оторвать от жены Никиту, но злобное рычание пса остановило его.
А тут еще бабушка Груня стала наступать да так активно, что круглый шарик человечка выкатился за порог. Дед Павел и Почтин пытались оторвать Никиту от матери.
Наконец справились с ребенком. Почтин, схватив его в охапку, гладил по голове и уговаривал:
- Успокойся... Всё будет хорошо. Я тебя ей не отдам.
Тело мальчика ходило ходуном.
- Дмитрий Николаевич, - истошно завопила мать, вытирая окровавленное лицо, - где там твои долбаки, пусть тащат щенка в машину… А с тобой, волчонок, я поговорю дома…
Сунувшиеся было в избу два крупных мужика, наткнулись на палку деда Павла и кулачки бабушки Груни.
- Слушай, хозяин, - сказал один из них, - мы не нанимались убивать дедов. Их толкнешь, а они помрут. Из-за них садиться…
- Слушай, Кит, - вдруг высунулся из-под лавки Леха, - а давай я ее замочу? Ну, вон, хучь топором?.. Мне ж ничё не будет, мне нет четырнадцати.
Сказал и потянулся к топору…
Взвизгнув, женщина выскочила из дома. Вскоре послышался удаляющийся рокот мотора.
Никита глянул на приятеля, на топор и вдруг… засмеялся:
- Как ты ее: «Давай замочу…» А она как кинулась…
- А чё нам, - хохотал над своей выходкой Леха, - она как моя, только напупыренная.
Глядя на них, вздохнули облегченно взрослые.
- Никитушка-то осталси круглым сиротой, - качал головой дед Павел, - Вся надёжа на тебя Андрий. Не забижай мальчонку, али нам оставь.
- Я его в Суворовское училище отдам учиться, так его отец мечтал, А Никита?
Мальчишки перестали смеяться.
- Дяд Андрей, а нельзя куда-нибудь Леху пристроить? Пропадет в стае.
- Пристроим конечно...
Леха шмыгнул носом в знак согласия, и пробурчал под нос:
- Щас! Мне бы до городу добраться, видели вы миня.
- Так-то хорошо будеть, - говорила баба Груня, обнимая Никиту, - паренек-то больно уважительный, душевный.
- Как ты здесь одна-то зимовать будешь? - прижался к ней мальчик, - дров то я мало наколол.
- Деда Павла к сибе позову, так он и прибижит, - засмеялась бабушка, - а вдвоем-то и не пропадем...
За окном падал белый снег. Он медленно закрывал следы от протекторов, черные крыши домов, ветки безхозных тополей.
Черное медленно исчезало, оставалось только белое.