Тогрул увлеченно рисовал. И даже невообразимый шум-гам, крики Ульви и Зейнаб не могли отвлечь его. Маленький художник никого не замечал, то улыбался, то хмурился, внимательно всматриваясь в лист бумаги перед собой, погружаясь в только ему ведомые раздумья.
Он вздрогнул, услышав, как неожиданно подошедшая к нему Зейнаб вскрикнула, взглянув на рисунок:
— Ооой... какие красивые цветы!...
Он быстро оглянулся и улыбнулся сестре:
— Спасибо, сестричка.
Ульви посмотрел на нарисованные братом цветы, поморщился:
— Ну и цветы, мне совсем не нравятся, — проворчал он. — Не обижайся, гагаш, ты плохо нарисовал эти цветы, я бы нарисовал лучше. Не видишь, что ли, они совсем не похожи на цветы в нашем саду.
Зейнаб прервала его:
— Почему, Ульви очень хорошо нарисовал. Ты не прав. Смотри, вот эти цветы как настоящие. Как же ты их рисуешь, Тогрул?
Тогрул тихонько прошептал:
— Рисую, да, сестра, просто рисую. Не знаю, как...
Его расстроило, что Ульви не понравились цветы, которые ему самому так нравились. Наморщил лобик, прищурил большие черные глаза, внимательно рассматривая каждый из запечатленных им на бумаге цветков. Ему показалось, что в рисунке чего-то не хватает. Но не мог понять, чего именно. Взял зеленый карандаш. Склонив голову, подошел ближе, начал работать, сделал длинные острые листья цветов еще более зелеными. Разглядывая листья, положил зеленый карандаш на место. Взял красный, повертел меж пухленьких пальчиков, начертал в воздухе невидимые линии. Легонько подкрасил мелкие красные цветочки на тоненьких веточках, сделал их более темными. Щеки у него раскраснелись, лицо покрылось испариной. Продолжая рисовать, не заметил, когда ушли Ульви и Зейнаб.
Вдруг маленький художник остановился. То прикасался красным карандашом к подбородку, то ворошил им волосы. О чем-то он раздумывал, что-то пытался вспомнить, пристально вглядываясь в ало-красные цветы, зеленые листья, изящные веточки созданного им рисунка. Как будто раскрывшиеся на листе цветы сейчас заговорят, что-то скажут ему, что-то объяснят. Запутавшийся в своих раздумьях малыш и будто только раскрывшие свои глазенки цветочки изумленно смотрели друг на друга. Мальчик подумал: «Что же я не так нарисовал в этих цветах? Чего в них не хватает? Почему Ульви не понравились мои цветы?»
В этих беспокойных раздумьях мальчик с шумом смешал рассыпанные по столу остро заточенные цветные карандаши. Ему понравилось, что они со стуком ударялись друг о друга. Вдруг среди карандашей на глаза ему попался желтый. Подумал: «А зачем мне желтый карандаш? У меня цветы красные, а листья - зеленые». Ему показалось, что он попал в какой-то зачарованный мир мечтаний. На душе стало светло и радостно. Подобно чайке, с бьющимся сердцем выхватывающей из морских волн рыбу, он большим и указательным пальцами взял желтый карандаш. «Нашел! Нашел!» - с радостным криком он стал подпрыгивать. Он понял, чего не хватает цветам. Точно знал, что теперь Ульви и Зейнаб понравятся его цветы. Но больше всего он хотел, чтобы эти цветы понравились маме. Тогрул размечтался, представил, как его папа возвращается из Стамбула, видит его «Цветы», гордится им, прижимает его к груди вместе с рисунком.
И малыш сразу, не раздумывая, нанес много-много желтых крапинок на нежные лепестки темно-красных цветов. Это были необычные точки — крапинки. Они были как бы проявившимся биеньем его сердца. Эти точечки повергли в смятенье всю его сущность. Он был уверен, что его цветам не хватало именно этих крапинок, он искал их. И когда в комнату вошла мама, он с гордостью протянул ей листок с рисунком:
— Мама! Мама, посмотри, эти цветы нарисовал я. — Голос задрожал от радости. Волнение сына передалось и матери. И она тоже радостно сказала:
— Да, Тогрул, очень красивые цветы, ты прекрасно рисуешь, сынок, — и обняла его.
Малыш с беспокойством не отводил от нее взгляда:
— Мама, а это что за точечки на цветах? Ты не сказала о них, не сказала, что они на этих цветах делают?
Тогрул так заинтересованно, с таким волненьем спросил это, что мать растерялась. Она даже внимания не обратила на них, только сейчас заметила. Но и опять ничего не могла придумать.
— Точки, да... желтые точки, мой родной, а цветы твои прекрасны, ничего не скажешь, — и замолчала.
Маленький художник страшно разволновался.
— Мама, ты хорошенько посмотри! Ты и вправду не знаешь, что такое эти точки? — с сожаленьем спросил он.
С нетерпеньем ждал ответа. Мать удивилась. Широко раскрыв глаза, внимательно стала разглядывать крапинки на лепестках. Пожала плечами.
— Вижу, дорогой, вижу. Точки, да... А ты сам, Тогрул, знаешь, что это за точки? Скажи, и я буду знать.
Тогрул указательным пальцем провел по цветам, прошептал:
— Мама, эти точечки, которые я рассыпал по листьям — это аромат цветов. Я так запах цветов нарисовал, мама! Это — душистые точки...
Мать безмерно обрадовалась, ее переполнило чувство гордости. В этот миг сын был самым великим художником в ее глазах. Она с любовью и восхищением прижала к груди рисунок. Потом поднесла к носу, вдохнула:
— Ах... ах... ах... как же прекрасно пахнут твои цветы, да буду я твоей жертвой, — и стала покрывать поцелуями личико, пальцы малыша.