Глава третья.
Скажу честно, принимать участие в расследовании этого странного преступления у меня не было никакой охоты: уж слишком необычно вели себя его фигуранты. К тому же я впервые видел своего друга, опытнейшего следователя Бориса Ивановича Варновского, растерявшимся перед обилием этих странностей. А уж если он спасовал перед ними, то куда уж мне со своим упертым дилетантизмом.
Но меня буквально втянул в это дознание случай, произошедший на следующий же день. Причем, все вышло так невзначай, что я невольно задумался о том, что мы себе неподвластны. Что есть на этом свете сила, которую мы зовем судьбою, властно направляющая нас туда, куда идти нам не думалось и не хотелось.
Утром мне предстояло забрать экскурсантов в одном из элитнейших санаториев на Курортном проспекте. А так как элита не привыкла торопиться и выходить к автобусу в назначенный час, у меня было время присесть в тени одинокой пальмы на асфальтовом пятачке у входа и наслаждаться свежим утренним воздухом и тишиной, потому что движение по проспекту было по какой-то причине перекрыто. Прямо напротив меня находился пятизвездочный отель, гордость нашего города, в котором на данный момент размещались делегаты экономического форума. Поэтому я не слишком удивился, когда увидел, как из него выходит в полном составе группа моих вчерашних китайских знакомых. Они, как обычно, были оживлены и, судя по бойкой жестикуляции, весьма озабочены. Потом я увидел среди них заплаканную женщину и понял, что всех их волнует судьба пропавшей девочки.
Несмотря на расстроенный вид и опухшее от слез лицо, эта женщина была ослепительно красива. Я не сказал бы, что окружавшие ее китайцы были поголовно согбенны и малы ростом, но она выделялась среди них, как стройная березка среди коряжистого бурелома. И мне почему-то стало жаль ее, особенно в тот момент, когда семенивший перед нею и что-то втолковывавший ей китаец, открыл ей дверь роскошного «Ниссана», стоявшего у гостиницы, и изогнулся в поклоне, словно лакей.
Но тут она обернулась к нему, ее лицо мигом стало злым и некрасивым, и я услышал длинную, гортанную фразу на китайском языке, которая неожиданно закончилась чисто русским восклицанием:
- И, вообще, пошел ты…!
Нет, она не была окончательно вульгарна, и не стала уточнять, куда следует идти ее собеседнику, который, как я сразу определил, был ее мужем, но моя жалость тут же прошла и сменилась самым примитивным злорадством, которое посещает меня весьма редко.
«Нечего было выходить замуж за этого иностранца – недомерка, - сердито подумал я. – Как будто у нас не хватает добрых, красивых, ну, и если уж так тебе захотелось, богатых русских мужиков».
И тут вдруг меня вдруг осенила пронзительная мысль.
«Стоп! – сказал я себе. – Русский мужик! У нее же первый муж был русским! И он, конечно же, не мог терпеть, чтобы его дочь жила и воспитывалась в Китае, будь он трижды процветающим и просвещенным. Борис Иванович так увлекся этой китайской мистикой, что даже не подумал об очевидной версии: отец похищает свою дочь у матери, прельстившейся богатством и возможностью посылать своего нового мужа, куда ей захочется».
Я немедленно схватился за свой мобильник, собираясь позвонить своему другу, но в это время к автобусу уже подошли мои экскурсанты, которые терпеть не могли, если гид задерживался хоть на минуту.
Пришлось мне с улыбочкой встретить их у входа в автобус, сердечно поприветствовать со своего рабочего места, то есть крутящегося кресла рядом с водителем, и начать свой рассказ о нашем чудесном городе, с твердым намерением в первую же свободную минуту связаться с Варновским. Но контингент доставшихся мне в это утро туристов был настолько любознательным, что едва я делал паузу, на меня тотчас же обрушивался шквал вопросов. Пришлось мне пригнуться к уху моего верного спутника почти на всех экскурсиях, водителя экстра – класса Сурена Хачатряна и шепнуть ему:
- Сурик, заскочи на Маршрутный рынок, пожалуйста.
Сурик взглянул на меня с удивлением: на этот дикий рынок, расположенный на поляне заброшенного парка и предназначенный специально для обслуживания всех туристических маршрутов нашего города, мы обычно заезжали после окончания экскурсии. Но спорить мой водитель не стал, потому что очень уважал меня за то, что я ни на одну букву не изменил его фамилию и имя в моем первом детективном романе «Мафия Небесных Братьев» и описал в нем все так, как это было на самом деле.
Я объявил своим подопечным, что даю им полчаса для «шопинга», на что женщины, которых было в моей группе большинство, тут же прокричали, что этого мало и потребовали час. Я изобразил на своем лице несогласие с такой постановкой вопроса, но после минутного мнимого колебания пошел на компромисс, дав им для покупок пятьдесят минут.
Как только мои экскурсанты разбрелись по базарчику, я спустился к ручью, присел на камень и достал из кармана телефон.
- Здравия желаю, товарищ майор! – сказал я. – Как дела с нашими чудаками из Поднебесной?
- Не называй их так больше, - мрачно попросил меня Борис Иванович, и это было признаком того, что сейчас он обязательно скажет что-нибудь смешное. - Они достойны того, чтобы их называли …
Он произнес неприличное слово, которое, однако, заставило меня улыбнуться.
- А, по-моему, ты неправ,- возразил я ему. – Во-первых, у них действительно горе, а, во-вторых, они сами мучительно ищут среди самих себя виновника этого горя. И не находят. И я уверен, что не найдут.
- Откуда такая уверенность? – все в том же унылом духе спросил меня Борис Иванович.
- От умения здраво мыслить, господин следователь! - бойко ответил я ему. – Ты подумай: кто и с какой целью мог похитить ребенка, русскую дочь русской матери от первого брака с русским мужиком?
- Ну, ты и нагородил! – вполне справедливо заметил мой друг. – Ты прямо скажи, кого ты подозреваешь, а я тебе так же прямо скажу, что ты неправ.
- Почему это?! – возмутился я. – Почему ты заранее уверен, что я неправ?
- А потому, - начал спокойно объяснять мне Варновский, - что ты первым же делом пытался доказать мне, что китайцы здесь не при чем, а я знаю, что причем.
- Откуда ты это знаешь? – удивился я.
- Оттуда, куда ты еще не успел заглянуть, - отрезал Борис Иванович. - А именно из протокола вторичного допроса этих восточных мудрецов. Сегодня они путаются в своих показаниях, как непрофессиональные воришки с Центрального рынка. А теперь выкладывай свою версию.
Мой первоначальный энтузиазм полностью улетучился, но я нашел в себе силы обосновать свою догадку:
- Самые веские причины украсть девочку были, на мой взгляд, у ее отца… Как ты вчера назвал его фамилию?
- Его зовут Олег Владимирович Комаров, - чуть ли не слогам произнес Варновский. – И он сейчас сидит передо мной и грозится пришибить того, кто осмелился украсть его дочь.
Я осекся, пораженный быстрым ходом моего друга, и тому, наверное, стало меня жалко.
- Слушай, мой верный Санчо Панса, - сказал он с теплотой, - это только дедушка Крылов мог сказать: «А ларчик просто открывался». А нам с тобой пахать и пахать, чтобы докопаться до сути. Да еще если имеешь дело с этими …. из Поднебесной.
Он снова повторил свое неприличное слово.
Но теперь я не улыбнулся. Мне стало грустно.
- Закончишь свою экскурсию, заезжай ко мне, - предложил мой друг. - Я тебе много чего любопытного расскажу. И покажу.
Я вышел из лесочка и огляделся.
Мои туристы носились по базарчику, забыв про время, деньги и свое культурное развитие. Они были счастливы и веселы, обнаружив, что юга России способны одарить их, естественно, за соответствующую плату, такими дарами, о каких они у себя, в Кинешме и Ханты-Мансийске, даже не мечтали.
Сурик сидел сбоку на скамейке, оставшейся здесь от старого парка, и грыз семечки.
- Сурен, - спросил я, присаживаясь рядом, - как ты относишься к китайцам?
Мой водитель, вероятно, понял, что сегодня я буду удивлять его все утро, а потому ответил спокойно:
- К китайцам, Михалыч-джан, я отношусь очень даже хорошо. Благодаря им, я одеваю всех моих трех маленьких дочерей за половину моей зарплаты, а это, как ты понимаешь, немаловажный вопрос. Я это почувствовал, когда моя четвертая дочь выросла и отказалась носить, как она нехорошо выразилась, «китайский ширпотреб». Так вот теперь я одеваю ее одну за вторую половину моей зарплаты.
Что мне нравилось в Хачатряне, то это его мудрая рассудительность, слегка приправленная истинно армянским остроумием.
- А ты когда-нибудь встречался с ними? - спросил я, так как мне было важно побольше узнать о характере этих людей.
- Конечно, - уверенно ответил Сурик, - и не раз. Я служил в армии на Дальнем Востоке, в городе Уссурийске, а их там, хоть запруду из них делай. Один китаец закусочную держал напротив нашей части. Как только в увольнительную идешь, он кричит: «Боец, заходи шашлык кушать, ханжу пить! Почти бесплатно обслужу, доволен будешь!» Ханжа – это они так свою водку называют, надо сказать, приличное пойло для солдата, чтобы немножко взбодриться и в часть вовремя вернуться.
- А они не злые по натуре? – продолжал я допытываться.
Сурен задумался.
- Как тебе сказать, - сказал он после минутного молчания, - не хочется мне обижать их нацию, все-таки их целый миллиард…
- И еще триста миллионов, две России, - добавил я.
- Ну, вот видишь, - оживился Сурен, - великая нация, что не говори. А потому не может такого быть, чтобы не было в ней злых людей. Как и добрых. Вот убил один китаец у нас в уссурийской тайге тигра, а другой китаец донес на него в наши органы. А теперь скажи, кто из них добрый, а кто злой?
- Оба они злые, - решил я.
- Не надо так говорить, Женя-джан, - укоризненно покачал головой Сурик. – А я бы сказал, что они оба добрые. У одного дома, в Китае, семья голодает, вот он и пошел российского тигра убивать, чтобы их спасти. А другой думает, как же Россия будет без тигров жить, ведь это ее гордость и богатство? Пошел и заложил его.
Я рассмеялся:
- Шутить изволишь, Сурик-джан. А я тебя серьезно спрашивал.
- Ну, если серьезно, - нахмурил свои густые брови водитель, - то я тебе так скажу. Их трудно понять, добрые они или злые. Как говорят русские, они себе на уме. Ехал я однажды с озера Ханка, и сломалась у меня машина. Стою один в камышах, хоть пропадай. Тут едет китаец на мотоцикле. Он три часа, дотемна помогал мне машину чинить, запчасти какие-то мне свои отдал. Отремонтировали мы мою машину, поблагодарил я его, а когда он уехал, я обнаружил, что он мою запаску спер. Опять суди: какой он этот китаец, добрый или злой?
Я понял, что даже мудрый армянин Сурик Хачатрян не в состоянии ответить на вопрос, который волновал меня сейчас больше всего: что за народ эти китайцы, если они так загадочно ведут себя, когда друг их попал в беду. Но Сурик оказался еще мудрее, чем я предполагал. Он швырнул надоевшие ему семечки на землю и сказал мне с укором:
- А ты, Михалыч, прежде чем спросить меня о чем-то важном и непонятном, скажи, что так, мол, и так: китайцы украли у бедной женщины дочку, и что я об этом думаю.
На этот раз удивляться пришлось мне: оказывается, Сурен был в курсе всех событий и дурачил меня, как хотел. Впрочем, это было немудрено: о похищении девочки он узнал из телевизора, а передо мной разыгрывал комедию, зная, что я обязательно влезу в это дело со своими криминалистическими наклонностями.
Откатав через три с половиной часа экскурсию, я попросил Сурика подбросить меня в управление МВД, где застал майора Варновского в самом мрачном состоянии духа. Он был так расстроен, что даже сделал то, чего никогда не делал: пожаловался мне на высшие эшелоны власти:
- Я понимаю, когда на тебя твое начальство давит. Но если тебе чиновник из МИДа начинает названивать и угрожать, то это уже перебор. Теперь жду звонка от Президента России и Премьера Китайской Народной Республики.
- Успокойся, Борис Иванович, - попытался я утешить его, - им сейчас не до тебя: кризис на дворе. Лучше скажи мне, почему ты сразу отмел мою версию о Комарове? Она была у меня единственной, как Лаура у Петрарки.
- Если она единственная, то это уже не версия, а, извини, закоснелая и ничем не оправданная убежденность в собственной неправоте, - охладил мой пыл следователь. – Логика у тебя сработала на славу, а вот фактов – никаких, и человека ты в глаза не видел.
- Но раз ты его вызвал, значит, и у тебя тоже были подозрения против него, - весьма убедительно насел я на него.
- Во-первых, я его не вызывал, - парировал мой наскок Борис Иванович, - а он сам пришел ко мне и выложил столько интересного, что у меня теперь голова идет кругом. Во-вторых, версия у меня такая была, и я даже попросил коллег из города Ростова-на-Дону присмотреть за ним, чтобы он не исчез куда-нибудь случайно.
- Но, судя по тому, что Комаров явился к тебе, из Ростова он все-таки исчез. До или после похищения?
- Конечно, после. Его бывшая жена дала ему телеграмму, и он тут же вылетел сюда.
- У нее хватило сил еще дать ему телеграмму? Ты сам сказал мне вчера, что она была в полуобморочном состоянии.
- Ты забываешь, Ватсон, что у миллионеров есть еще секретари, шоферы и прочая челядь, которой достаточно сказать два слова, и дело сделано. Это мне сейчас надо идти на почту, заполнять бланк и платить деньги, чтобы узнать у моей жены, куда она перед отъездом в Швецию задевала мои любимые босоножки, в которых я люблю ходить на пляж. А им этого делать не надо, у них есть прислуга. Уразумел?
- Да, вроде усвоил, - уныло ответил я и подождал, пока Борису Ивановичу надоест молчать и он выложит мне все как на духу.
Я не ошибся: ему действительно надо было выговориться, чтобы не переваривать всю эту мистику внутри себя. Начал он с отца похищенной девочки:
- Комаров, только войдя в мой кабинет, сразу же сообщил мне, что знает, кто это сделал. И указал на нынешнего мужа своей бывшей жены господина Ли. И положил мне на стол вот это.
Варновский подвинул ко мне изящную коробочку с иероглифами на крышке. Я открыл ее и увидел там золотую зажигалку, тоже испещренную иероглифами.
- Знаешь, что на ней написано? – спросил меня Борис Иванович. – «Будь мудрым, как змея, и добрым, как родник в полуденный зной». А там под зажигалкой лежит еще записка. Прочти ее.
Я достал из коробочки небольшой листочек желтой шелковистой бумаги и прочел:
«Олег, я благодарен тебе, что ты не стал возражать против нашей поездки с Жаньхо в Гонконг. Я понимаю, что мы украли у тебя возможность провести с дочерью положенные тебе две недели, но она очень хотела побывать в Гонконге. С уважением, Ли»
- Для китайца он слишком бойко излагает свои мысли по-русски, - заметил я.
- Он окончил наш МГУПП, то есть, Московский университет пищевых производств, - пояснил Варновский, - а потом три года работал шеф-поваром в каком-то ресторане в Костроме. Поэтому он отлично знает русский язык. К тому же ты опять забываешь о челяди: у него целый штат переводчиков. Ведь он поставляет свою продукцию в двадцать три страны мира.
- Мороженое? – удивился я.
- Представь себе, - подтвердил Борис Иванович. – Лучшее мороженое в Юго-Восточной Азии. И еще более пятидесяти наименований безалкогольных и освежающих напитков.
- И как ты успел все это узнать за один день? - спросил я, пораженный услышанными сведениями.
- Работа у нас такая, - усмехнулся он, - узнавать все быстро и точно. Но, по-моему, ты спрашиваешь меня не о том. Разве тебе не кажется странным, что девочка четырех с половиной лет, а тогда ей было еще меньше, вдруг изъявляет желание посетить Гонконг? Это все равно, что я, в своем детсадиковском возрасте, сказал бы: «Мама, давай поедем на остров Врангеля».
- А что? – возразил я. – Ты вполне мог бы такое отчебучить, будучи развитым ребенком и будущим пионерским начальником. А вот насчет Жаньхо не знаю. Я с ней не общался. Но надеюсь встретиться.
- Я думаю, что это вполне осуществимо, - сделал очередной загадочный ход майор Варновский. – Я уверен, что девочка находится либо в городе, либо в его окрестностях. Ты как считаешь, можно сейчас вывезти из города похищенную девочку четырех с половиной лет отроду, которая практически находится все время дома и привыкла только к трем людям: к маме, отчиму и няньке? Без всякого сомнения, она будет реветь и буянить, требуя, чтобы ее вернули в лоно семьи. А это вызовет подозрение окружающих.
- Но кроме общественного транспорта есть еще и личный, - возразил я. – Автомобиль, например.
- Спустя десять минут после того, как мы узнали о похищении, все машины проверяются на постах ГИБДД. О самолетах можешь мне не напоминать: ни один частный летательный аппарат в течение ближайших двух суток в небо не поднимался. Теперь ты согласен со мной, что девочка скорей всего находится в городе?
- Согласен, но….
- Правильно мыслишь. Союз «но» - это верный помощник умного криминалиста. И сейчас ты хотел спросить: «Но какой нам толк оттого, что она в городе?». Я прав?
- Почти что. Я хотел спросить: «Где та ниточка, которая протянулась от группы китайских бизнесменов к месту заточения девочки?»
- Ниточка есть, дорогой Ватсон. И дернуть ее скорей всего придется тебе.
- Почему мне?
- А потому, что ты всего-навсего скромный экскурсовод, обеспокоенный тем, что на твоем дежурстве произошло ЧП, ранившее тебя в самое сердце.
- И кому я должен показать эту рану в сердце?
- А тому, кто нанимал тебя возить по городу этих странных бизнесменов, связанных непонятными узами то ли землячества, то ли общих интересов, то ли непонятно чего.
- То есть, я должен встретиться с «русским китайцем» Василием Ивановичем и сказать ему…, что?
- Сначала, что тебе очень тяжело видеть то горе, что обрушилось на его земляков…
- А это так есть. Меня действительно глубоко волнует это похищение…
- В чем я нисколько не сомневался. А потом ты должен прямо спросить его: где может спрятать девочку человек, впервые очутившийся в нашем городе, если этот человек – один из его земляков, которых он ублажает экскурсиями по городу. И очень важная деталь: постарайся встретиться с Фэй Вейсаном будто случайно, мимоходом. У тебя есть такая возможность?
- Думаю, что есть. Я знаю, где он торгует на рынке. В воскресенье уговорю Нику, и мы пойдем с ней покупать зелень.
- Отлично! А когда у нас воскресенье?
- Послезавтра.
- Не подходит. У нас в распоряжении сутки, от силы – полтора.
- Тогда есть другой вариант. Но эта встреча будет не совсем случайной: я приглашу его в офис, где он якобы забыл расписаться в каком-то документе.
- Замечательный вариант, но… не подходит. Нельзя проявлять к его личности буквально никакого интереса, у него не должно появиться не единой искорки подозрения. Делаем так: завтра Борьку ведешь в садик ты. Не доходя до входа, садишься на скамеечку в платановой аллее и ждешь моего звонка. После чего начинаешь движение, и вы сталкиваетесь с ним лбами прямо у ворот садика. Идет?
- Идет, - грустно согласился я: Борис Иванович снова поразил меня своими непредвиденными ходами и огромной, почти немыслимой работоспособностью.
Отступление третье.
Сказка о старике и его котенке.
Старик Хэн Чжуан жил у самого моря. До него от селения Фэйшуань был всего один жэнь1, и в жаркие дни мальчишки часто ходили туда купаться. Они видели, как старик каждое утро выходил из своего бамбукового домика и пробовал поднять сети, лежавшие у порога. Но он не мог этого сделать, потому что намокшие от прибойной волны сети были тяжелыми, а он - слишком старым. И тогда он садился на песок и плакал. Слезы, редкие и грузные, падали в горячий песок, не оставляя следа.
Солнце поднималось все выше и выше, становилось совсем жарко, а старик все сидел и смотрел на море, и его выцветшие глаза, становились такими же голубыми, как и оно. Солнечные лучи обжигали его кожу, ветер лохматил седые волосы, но он не уходил в свою хижину, с тоской глядя на стихию, которая была для него родной в течение многих лет.
С моря возвращались рыбаки. Они проходили мимо старика и бросали в пустую корзину, стоявшую рядом с ним, рыбу и крабов. И его голова опускалась все ниже и ниже, и слезы вновь текли по его щекам.
Никто не задерживался у его домика, никто и никогда не приходил туда, чтобы поговорить и раскурить трубочку. Лишь дети иногда забегали к нему, чтобы попросить напиться холодной воды, которую он носил из родника в большом кувшине, сделанном из тыквы, и накрывал огромным пальмовым листом. Иногда, если их загонял в хижину внезапный дождь, дети упрашивали его рассказать им сказку. Но он никогда ничего им не рассказывал, а лишь смотрел на них подслеповатыми глазами и гладил шершавой рукой их вихрастые головенки. И тогда дети убегали от него к морю, чтобы под веселый дождь поиграть с прибоем. И он снова оставался один.
Но однажды ночью, когда с моря пришла огромная черная туча и разразилась гроза, старик услышал за стеной какой-то слабый писк. Тогда он встал, зажег фонарь и вышел из хижины.
У самой двери сидел маленький, мокрый котенок и жалобно мяукал, глядя на него снизу вверх печальными глазами.
Старик тут же поднял его с влажного песка, принес в дом и завернул в теплое одеяло, которым обычно укрывался зимой. Котенок сразу заснул, а старик еще долго сидел рядом с ним и любовался его забавной рыжей мордочкой. Утром он достал из котла кусок вареной рыбы, очистил его от костей и положил в блюдце, из которого обычно пил чай. Затем он ткнул в блюдце котенка его розовым носиком, но тот был слишком маленьким, чтобы есть такую пищу. Он отвернулся и снова запищал.
Старик задумался и загрустил, но ненадолго. Достав из жестяной коробки из-под чая несколько монет, он отправился в селение, тяжело ступая по мокрому песку.
Он пришел к фанзе, где жила вдова Лянь, у которой была черная коза и сказал:
- Продай, женщина, немного молока, чтобы не погибло от голода несчастное существо, пришедшее ко мне ночью.
Вдова Лянь удивилась тому, что старик Хэн стал таким разговорчивым, но спрашивать его, какое это существо, не стала. Она подумала, что он просто выжил из ума. Она налила ему в кувшинчик, сделанный из маленькой тыквы, немного молока, а он отдал ей все деньги, которые у него были, и сказал:
- Я буду приходить за молоком каждое утро, пока мой малыш не вырастет и не сможет есть рыбу.
И тогда по всей деревне зашептались женщины, узнавшие об этом. Одни из них говорили:
- Старик Хэн Чжуан, наверно, нашел клад. Сегодня он покупал молоко у вдовы Лянь и сказал, чтобы будет это делать каждый день.
Другие же утверждали, что он просто сошел с ума и бредит о каком-то малыше, пришедшем к нему в грозовую ночь.
А старик вернулся домой, налил в блюдце молока и вытащил котенка из одеяла. От этой еды тот не отказался и стал жадно лакать вкусное козье молоко. А старик пристально, с жалостью и любовью разглядывал своего ночного гостя.
Котенок был рыжий, худой и облезлый. Один глаз у него был желтый, а другой –зеленый, а кончика хвоста у него не хватало: его отгрызли нахальные крабы. И глядя на него, старик едва заметно улыбнулся, впервые за много лет.
Теперь каждое утро они выходили из хижины вместе, старик и повеселевший, отъевшийся на козьем молоке котенок. Он уже попробовал есть рыбу, и она ему тоже понравилась. И старик не стал дожидаться, пока рыбаки кинут ему в корзину, как нищему, пару рыбин. Он достал с крыши домика длинные бамбуковые удилища, привязал к ним тонкую, сплетенную из конского волоса леску и крепкие крючки, и стал ловить рыбу с берега. А его рыжий друг сидел рядом и с нетерпением ждал, когда в воздух взовьется серебряная рыбешка. Рыбалка была не ахти какая, но котенку хватало с лихвой. Вскоре он стал толстым и ласковым, и не отходил от старика ни на шаг. Тот называл его Чан, что означает данный Богом.
А однажды случилось невероятное: старику удалось-таки поднять с песка тяжелую сеть и столкнуть в воду свою старую джонку. Они вышли в море вдвоем. Котенок сидел на корме и смотрел, как старик управляется с парусом. А тот словно помолодел и делал все сноровисто и быстро. Они наловили полную лодку рыбы и впервые за много лет у хижины старика толпились люди, пришедшие из селения, чтобы купить у него огромных палтусов. А старик в этот день был очень щедрым и отдавал им свою добычу почти задаром.
Но вскоре пришла беда. Рано утром старик проснулся от того, что с левого бока, где обычно спал его любимец, повеяло холодом. Старик провел там рукой и обнаружил, что котенок исчез. Тогда он позвал его:
- Чан!
На этот зов котенок всегда прибегал немедленно, радостно урча и тыкаясь мордочкой в его ладонь, но на этот раз не появился. Старик выскочил из дома и побежал по берегу, отчаянно крича:
- Чан! Чан!
Но крик его оставался без ответа.
Старик пришел домой и без сил упал на расстеленную на полу циновку. Весь день он пролежал без движения, а когда пришла ночь, долго не мог не заснуть. В коротком сне он бредил и снова звал Чана.
Беда словно тяжелой плитой придавила старика Хэна, и люди знали, что теперь ему уже не подняться. Он сидел у входа в хижину, ссутуленный и высохший, и ничто не волновало его, потому что в этой жизни ему было ничего не нужно. Хлеб, который приносили ему из селения вдова Лянь и другие женщины, лежал нетронутый рядом с ним, и нахальные чайки спокойно расклевывали его, считая, что старик мертв.
Больше всего его жалели мальчишки, которым он никогда не причинил зла, ни словом, ни делом. И однажды, собравшись на берегу моря, они решили сделать для него что-нибудь хорошее, чтобы он так не горевал о пропавшем котенке.
В один из последних теплых дней осени, когда солнце прощается с людьми перед долгой зимой, одаривая их своей лаской, мальчишки пришли к хижине старика и опустили перед ним на песок маленького котенка. Он был такой же, как Чан, рыжий и занятный. И даже лучше, потому что у него были одинаковые глаза и вместо обгрызанного крабами обрубка – длинный, пушистый хвост.
Мальчишки ждали, что старик сейчас улыбнется, возьмет котенка и примется кормить его, приговаривая разные ласковые слова, как он делал это с Чаном. Но он с трудом встал, опираясь на посох, и пошел, не оглядываясь, вдоль моря. А котенок остался сидеть на песке, жалобно мяукая.
Мальчишки стояли вокруг него и ничего не понимали.
Ведь котенок был точно такой, как Чан.
И даже лучше.