Ландшафтный дизайн Николай ЕРЁМИН
рассказ
На последнем курсе Универа влюбился я в студентку филфака поэтессу Веронику Петрову, или просто Нику. И стали мы жить в гражданском браке, сначала тайком, а потом и с вынужденного благословения её папы и моей мамы.
Папа Вероники Иван Иванович, крутой перец, держал контрольный пакет акций всей ликероводочной промышленности прекрасного нашего любящего выпить сибирского города Абаканска, был любвеобильным и богатым многожёнцем.
Мой папа бросил меня и маму, когда мне не было и годика, поэтому я его не помню.
Мама моя заведовала департаментом образования в областной администрации.
Естественно, рос я маменькиным сынком, точно связанный с нею неразрезанной пуповиной. Она дышала надо мной и надышаться не могла. Мечтала, чтобы стал я ландшафтным дизайнером, и сделала меня им, потому что все дороги для меня к высшему образованию были открыты.
И, в конце концов, я получил диплом с отличием.
По этому случаю решили мы с Никой и с моим приятелем Максом пойти потанцевать в ночной клуб «Планета Абаканск».
Я надел модные джинсы и свитер, Макс обрядился во фрак.
Наряд Ники представлял нечто воздушно-поэтическое.
Муза во плоти.
Так что на неё оглядывались, когда мы шли к «Планете» от машины.
Охранники при входе расшаркались перед Максом и Никой, а меня остановили со словами:
– Вам нельзя!
– Почему? – возмутился я.
– Сходите переоденьтесь, как ваш друг, тогда будет можно.
– Да у меня самый модный прикид в Абаканске! Даже в Москве меня в нём везде пропускали!
– В Москве пропускали, а здесь нужно выглядеть прилично.
Охранник загородил рукой проход, я откинул его руку, рука охранника изогнулась и, скользнув по моей груди, обвилась вокруг шеи.
Я начал вырываться, извиваться.
Подбежал Максим.
Завязалась потасовка, перешедшая в драку.
Приём.
Контрприем.
Удар.
Ещё удар.
Ника визжит.
Толпа вокруг улюлюкает.
Из глаз у меня летят искры, из носа льётся кровь…
Как нас развели – не помню.
На следующий день мама, осмотрев меня, ужаснулась и сказала:
– Едем в судмедэкспертизу, составлять акт! Они ответят за каждый твой синяк, за каждую ссадину!
Папа Ники, посмотрев на меня, сказал:
– Молодец! Боевое крещение принял. Никуда ходить не надо. Никому ничего не докажешь. А с охранниками я сам разберусь.
Готовьтесь лучше с Никой к переезду в Москву. Куплю вам квартиру, подучишься в аспирантуре, а потом и к бизнесу моему подтянешься. Идёт?
И я согласился, как ни плакала моя мама, как ни возражала.
И вот в один прекрасный вечер заснули мы с Никой в самолёте в Абаканске, а проснулись в Москве, на Калининском проспекте, в шикарной двухкомнатной квартире после евроремонта, на 12-м этаже.
Красота! Вся Москва – как на ладони!
И стали мы вести московский богемный образ жизни.
Я учился в аспирантуре, повышал свою квалификацию и писал диссертацию на тему "Ландшафтный дизайн и современные коттеджи. "
Ника сочиняла стихи и ходила по злачным местам.
Она была не только поэтессой, но и красавицей, и очень скоро покорила все гламурные круги столицы.
Её фотография появилась на обложке журнала "Караван"
Пьеса в стихах "Танатос и эрос" вдруг пошла на малой сцене театра "Колизей", а сама она стала сниматься в бесконечном телесериале "Ник и Ника", изображая молодую продвинутую бизнесменку, патриотку, страстно мечтающую о возрождении России и о собственном ребенке.
От серии к серии кинематографическая мечта ее героини сбывалась.
А в жизни, сколько я ни предлагал Нике, все время получал отказ.
– Давай поживем для себя! – возражала она. – Мы же еще молодые, а ребёнок, он от нас никуда не убежит!
Убежал.
И счастье семейное, о котором мы мечтали, убежало, как вода из-под крана между пальцев.
Я и не заметил, как Ника увлеклась сначала алкоголем, потом курением всяких травок, а потом и одноразовыми шприцами, наполненными какой-то очень дорогой дурью.
Вечеринки, которые она устраивала на нашей квартире, я было пытался запретить, но безуспешно. Через салон "У Ники" прошел весь сочиняющий и играющий на гитарах авангард и андеграунд…
И когда Иван Иванович, Никин папа, крутой перец, навестил нас через год, вместо сверкающей чистотой после евроремонта квартиры обнаружил он ободранные, разрисованные губной помадой стены и горы немытой посуды на кухне и на балконе.
– Да, не справился ты, дорогой мой зять, с поставленной перед тобой задачей. – грустно сказал Иван Иванович. – А поэтому срочно все трое, мы садимся в машину и возвращаемся в Абаканск, на свежий сибирский воздух, мозги ваши от столичного угара проветрить.
Услышав эти слова, Ника закатила истерику.
– Никуда я не поеду! Мне и здесь хорошо! Видала я в гробу ваш прекрасный Абаканск!
Но делать было нечего.
Папа, я и шофер скрутили её по рукам и ногам, посадили на заднее сиденье джипа и поехали восвояси на дикой скорости.
Прощай, столица!
Прощай, аспирантура!
Прощай, богемная жизнь!
Мчались мы день, мчались мы ночь, а наутро где-то под Омском, возник вдруг перед нами КАМаЗ, груженный гравием, помигал фарами да и выехал на нашу полосу движения… И врезался в наш прекрасный лимузин, только железки и кости затрещали…
Как потом мне сказали, шофер наш погиб на месте. А нас спасатели МЧС вырезали из разбитого автомобиля автогеном…
Ивана Ивановича, живого, но сильно покалеченного, транспортировали сначала в Омск, потом на самолете в Москву, а потом – в Лондон, где его буквально сшили по частям и вернули с Того света.
После лечения в травматологии Нику по приказанию папы увезли в Италию, где она проходит курс реабилитации и лечения от наркотической зависимости.
Я, слава Богу, отделался несколькими царапинами и легким испугом и живу сейчас в Абаканске с мамой, как маменькин сынок, связанный с нею неразрезанной пуповиной.
Она буквально ни на шаг не отпускает меня от себя, так как предполагает, что столкновение с КАМаЗом не случайно, и советует мне порвать всяческие отношения с Никой и ее папой. «Добром это не кончится», – сокрушаясь, говорит она.
Иногда ко мне заходит Макс, и я откладываю работу над диссертацией: жалуюсь ему на судьбу и говорю, что мечтаю о встрече с Никой, потому что, нe смотря ни на что, очень-очень-очень её люблю и хочу, чтобы у нас родился маленький мальчик или дочурка, мне без разницы, лишь бы она захотела.
А уж я-то никогда не брошу, ни её, ни своих детей.