Всё это здесь и сейчас – после захода небо медленно меняет цвет, сейчас оно лиловое, легкий ветер с моря, у нас на столике – светильник с орхидеями и плавающими свечами, неровный свет пламени, и на твоей ключице - тень от бретельки платья. Твоя рука на белой скатерти, на тонком запястье сплетающиеся браслеты, надо же, как загорела, черная совсем.
-
Она высохнет и покроется старческими пятнами. Потом она будет долго гореть в газовом пламени – пальцы станут полупрозрачными, меняющими цвет от малейшего дыхания огня. А потом пепел с костями соскребут с противня и раскрошат, размелют специальными жерновами, превратят в пыль.
А за дальним столиком слева, вон там – там капитан сидит, только никто об этом не знает. Вот он делает знак гарсону, чтобы тот подошёл. Пальцы у капитана короткие, с квадратными ногтями, на руке - след от сведённой татуировки, женского имени. Что он там говорит… (Не важно, какое имя. Не имеет значения).
«Нож тупой».
Гарсон убегает за ножом. Надо же, нож какой тупой, снова говорит капитан, глядя прямо перед собой, неизвестно к кому обращаясь. Пройдет еще три года, экспедиция не выйдет на связь. Только через полвека найдут место крушения. Восстановят путь, которым они двигались – сначала толкая шлюпки по снегу, потом – волоча больных и обмороженных на самодельных санях из досок. Найдут и последнюю стоянку, и ржавые пуговицы, и кости - фаланги пальцев. И в журнале Национального географического общества будет статья и эти кости на фото, крупным планом – все с царапинами, со следами от тупого ножа.
Журнал где-то у меня в офисе валялся. Вернемся – покажу.
Ночь, летим по шоссе вдоль моря, ветер гуляет по огромному салону шестидверного такси и ты прижимаешься ко мне – замёрзла летом, я чувствую губами твои дрожащие ресницы, краешек глаза, пульс у виска, справа от нас - стена тёмных банановых зарослей, а слева – долгая темнота, чёрная дышащая даль без огней.
Кипр, 200?