(этюд)
Судьба продаёт дорого то, что она обещает дать.
Гельвеций
– ...Ну, поскандалили они, посмешили соседей, да и расплевались: он в соседнее село на жительство перебрался, она в город подалась, продавщицей устроилась, – завершает тётка свой долгий, томительный, под стать гостиничному ожиданию, рассказ. Ёрзает, примащиваясь поудобнее, в тесном для неё кресле, обхватывает туго набитую сумку короткопалыми ладонями, усеянными пигментными пятнами, прибавляет уже для себя, не для слушателей: – Хорошо ещё, детишек не успели наделать...
– Судьба у них такая, – замечает сидящий рядом с ней мужчина. Он дочитал газету, и сейчас не знает, чем себя занять.
– Чего? – спрашивает тётка.
– Судьба, говорю, у них, тех, про кого вы рассказывали, такая, – поясняет мужчина. – Развестись, то есть. Фатум, как говорили древние латиняне, ничего не поделаешь.
– Не знаю, какая там фата, а судьба – это точно, – охотно отзывается тётка. – Как на роду кому написано – так оно и будет.
– А у вас как было? – любопытствует мужчина.
Тётка оглядывает его, замечает под пуховиком пиджак, узел галстука, решает ответить:
– Да как у всех. Походили с Иваном по селу, чтобы все увидели: как жених и невеста ходим, а не просто так шляемся. Осенью свадьбу сыграли. Дети в городе живут. Грех обижаться: отцу и мне на дни рождения открытки посылают. А у вас как?
– Можно сказать, никак, – помолчав, отвечает мужчина. – Жены нет – подруга.
Тётка косится на него:
– Какая ещё подруга? Сожительница, и дело с концом.
Мужчина лишь вздыхает:
– Судьба, видимо, у нас с ней такая...
– Разная бывает судьба-то, – замечает сидящая напротив них вторая слушательница, деревенского обличья женщина. – Вот вы про знакомых своих рассказывали, – обращается она к тётке, – а я про брата своего младшего, Василия, рассказать хочу... Он ещё в детстве, лет в двенадцать, как втрескался в девчонку соседскую, Катю, так до самой армии от неё и не отходил. И она от него ни на шаг: в школу, из школы – вместе. Подразнили их женихом и невестой, потом и отстали: надоело.
– Ну, а что потом-то? – заинтересованно спрашивает тётка.
– Мать Катерины, Пелагея, поначалу на их дружбу и внимания не обращала – ерунда, мол, в любовь играются. Потом, когда прознала, что Катя пообещала ждать Васю из армии, сразу всполошилась. В глаза Кате сказала: на кой он тебе, босяк этот? Ну, мы не то, чтобы бедно жили, в достатке, можно сказать, но соседи покрепче нас на ногах стояли. Ну, так, три коровы, да ещё и машина легковая, «Москвич», одна на всю деревню – шутка ли... Так она, Пелагея-то, и Васе не постеснялась при всём народе высказать: не по себе, мол, зять заплатанный, сук рубишь, отстань от моей дочери по-хорошему! Смолчал он, ничего ей не ответил. Ну, проводили Васю в армию. Две недели не прошло – Катя с лица спала... Спрашивает меня: «Что, Вася письма пишет?» – «Пишет, – говорю. – А тебе разве нет?» – «Не пишет почему-то», – отвечает, а у самой слёзы в голосе. Я в тот же день Васе письмо написала, разговор с Катей передала. Скоро ответ пришёл. Вася пишет: как, мол, так, я каждый день Кате по письму, а то и по два, отправляю! это я от неё ни одного письма не получил! Тут мне всё понятно стало: Пелагея почтальоншу караулит, письма Васины забирает; а почему её письма до него не доходят, не сообразила. Вечером встала у ворот, дождалась Катю, письмо Васино ей показала, заодно и адрес его дала. «Вот и перехитрили Пелагею!» – подумала. Да только додумать не успела – от Васи письмо приходит: почему Катя не пишет, неужели другого нашла? Снова Катю у ворот дождалась, передала ей Васино письмо. Она прочитала, говорит: «Да как же это так? Ведь я ему каждый день по письму, а то и по два, отправляю!». Ну, деревня – не город, ничего не скрыть. Шепнули: на почте родственница Пелагеи работает, Катины письма тётке отдаёт. Катя рвалась этой родственнице волосья повыдёргивать; едва отговорила. Давай, говорю ей, так сделаем: твои письма будем с нашего адреса отправлять. Согласилась. Полгода всё было хорошо, потом Катя вдруг решила в армию съездить, к Васе. «Повидаться хочу», – сказала; а кроме меня, ещё кому-то сказала, а те Пелагее эту новость передали. Пришла Катя к автобусу, а мать её уже там, лихоматом кричит: «Не пущу!». Автобус без Кати в город уехал.
– Мелодрама какая-то... – бормочет мужчина.
– Вася, как пришёл из армии, сразу же, домой не заходя, к Кате пошёл. Пелагея его и на порог не пустила. Обозвала по-всякому, а Кате так и сказала, все слышали: «Не дай тебе бог нос из дому высунуть!». Вася ходил кругами возле Катиного дома, ходил – и Пелагее это надоело: наскочила на него с топором. «Зарублю!» – орёт, а сама топором-то всерьёз машет, без всяких там шуток... Ну, я как увидела такое дело, сказала Васе: «Уезжай из деревни, – сам видишь, что Пелагея совсем умом тронулась». Вася в отказ: «Нет». Он и так-то упрямый, а тут – ну просто как рогом упёрся, не свернёшь... Тогда я ему говорю: «Ты о Кате подумай. Ведь Пелагея, дура психованная, из-за тебя на неё с топором броситься может». Подумал Вася – и утром уехал в город, а оттуда – на Север. Там и женился. В общем, жена и два сына, погодки, – всё, как у людей. Катя тоже скоро замуж вышла. Вернее, Пелагея её насильно выдала, за Михаила, колхозного механика. Двоих сыновей Катя родила, тоже одного за другим.
– Мелодрама выродилась в буффонаду, – усмехается мужчина, прикрывает глаза.
– Тут Васина жена от рака померла, остался он в сорок лет вдовцом. Михаил, как в перестройку колхоз разваливаться начал, запил, начал Катю сначала поколачивать, а потом и разошёлся: то под левым глазом у Кати синяк, то под правым, а то и под обоими сразу... Ну, пил, пил – помер. Осталась она вдовой. Сыновья выросли, в город подались. Тут на Севере чёрт-те что началось. Вася вернулся обратно в родную деревню, в которой больше двадцати лет не был. Сыновья его, забыла сказать, ещё раньше укатили куда-то. Приехал Вася, сразу начал про Катю расспрашивать. Вечером встретились они, а утром заявление в ЗАГС подали. Ну, Пелагея перед смертью успела-таки повиниться перед ними. Как лучше, мол, хотела, а вышло всё не по-людски, всё почему-то не так, по бестолковому...
Женщина замолкает.
– Что дальше-то? – торопит её тётка.
– Вася дом купил; с Севера с деньгами приехал. Вот она, судьба-то... А я так иногда думаю: если бы не Пелагея, без хлопот женились, и жили скучно, как все. Зато сейчас идут по деревне – как маленькие, за руки держатся.
– Двухместный номер свободен! – объявляет администраторша. Тётка и рассказчица подхватываются из кресел. Мужчина сидит с закрытыми глазами, угрюмым лицом, нахмуренными бровями.
декабрь 2012