(
Она не помнит, когда в первый раз его увидела, наверное когда болела, в апреле, Рыбак тогда сидел на краю кровати, с кровати можно было свесить ноги, не касаясь воды, и Рыбак горбом торчал у берега, он был весь синий, складчатый, хоботом уходивший в черную воду, по воде шла мертвая рябь – ветра не было, Рыбак, сказала Алиса (кто-кто ?-?) Рыбак, воон сидит большой, синий, (еще бредит… дай сюда), разве им объяснишь, и она слышала откуда-то сверху и слева тонкий звон встряхиваемой ртути - несколько холодных капель упали на лицо, а потом была ледяная мокрая ткань на лбу, и позже она уже знала, когда наступит Рыбак – узнавала его приход по странному угольному вкусу во рту и тому чувству, когда как будто медленно съезжаешь с океанской горы вниз, и уже видно каменное дно и вьющиеся по воде зеленые пряди чьих-то волос, но вслед тебе уже нарастает другая, до неба, которую не объять –
(
так она боялась слова ДОМНА из книжки про рабочих, а однажды Рыбак появился на контрольной - в тихой аудитории шелестела бумага, а за окном бесшумно раскачивались переплетения черных ветвей, был ноябрь, а Рыбак сидел за окном, Лен, там Рыбак, - сказала она тихо, но Ленка посмотрела на нее, как смотрят на чучело глубоководной рыбы, и отвернулась, и тогда Алиса неслышно встала, прошла никем не замеченная между рядами белых столов и вышла на улицу – сырой ветер ударил в лицо, а Рыбак, как и тогда, сидел к ней спиной, вернее, подойдя ближе, но увидела, что спины-то у Рыбака и нет, что Рыбак – как гора, что он состоит из одного лица и что лицо на нем - иссиня-черное, с наплывами лавы или темного воска, и отечные складки там и здесь удерживаются воткнутыми в землю рогатинами, Рыбак был совсем близко - был такой большой, что не помещался нигде, охватить его руками, взглядом, мыслью было невозможно, он распирал голову изнутри так, что нельзя было двинуть языком или закрыть глаза, Алиса остановилась и схватилась за дерево, кора была шершавой, и тут Рыбак пошевелился – или это ветер пошел по черным сплетениям ветвей, и рябь шла по воде, пока Алиса медленно съезжала вниз, царапая ногтями кору, и ее лицо заливала кровь, обломавшаяся ветка, сучок, ничего страшного, просто рассечена кожа, мы сейчас наложим швы, ты потерпи, и когда промыли холодной водой лицо, она скосила глаза и увидела овальную эмалированную плошку с черной каймой, нет, барышня, вы туда не смотрите -
(
там ничего интересного нет, только мокрая розовая марля, путаница ниток и кривые иглы, стальные иглы … … три точки и еще три - по каждую сторону изогнутого белого шрама у самых корней волос - всегда можно было прикрыть прядью, и это даже было стильно, вода бежала в раковину из никелированного крана - они мыли резиновые перчатки, это уже в институте, на практике, когда она опять поняла, что придет Рыбак, это было как детское слово ГОВЕРЛА – название горы, воронки с отвесными стенами, медленно выворачивающимися, чтобы поглотить самое себя с растянутым раковинным карканьем уходящей воды, Наташ дай перчатку, дай перчатку, ДАЙ ПЕРЧАТКУ, у воды сидел, как валун, черный Рыбак, он был так близко, что Алиса слышала исходивший от Рыбака сырой запах иода, базальта, свинцового доисторического мха, Рыбак был везде, Рыбак был невообразимо огромен, он был как ушедший в землю каменный скелет папоротника, как разбитый бомбами почерневший собор, в глазницах его свистел ветер, и на ветру развевались растущие из Рыбака редкие, доледниковые пряди шерсти, длинной и черной, и Алиса уже не пыталась докричаться до Лен и Наташ, потому что поняла, что те, что по эту сторону, не видят и не слышат тех, что по ту.