«Ну, гостиничка вроде ничего… Прилично вроде» - подумал он, входя в четыреста шестой одноместный номер-люкс. В последних командировках приходилось ночевать в жутких клоповниках. Он вспомнил номер в Гомеле, там было сырое белье, только холодная вода и постоянный звук кухонной вытяжки из ресторана. Тараканов только не хватало. Фу, мерзость… А здесь вроде тихо, чисто, свежо.
Перед сном он посмотрел фильм про любовь и террористов. Во сне он ловил рыбу. Да не один, а в компании с какой-то гражданкой. Гражданка относилась к нему со всей строгостью жены, давала советы, отчитывала его за немытые руки. Но он знал, что советы ее полезны, а упреки справедливы. Рыба сама вышла из воды и оказалась огромным лохматым псом. Пес сказал: «Я вас не виню за то, что вы меня убили. Я тридцать четвертая реинкарнация товарища Ленина. Поэтому я давно мертв. А мертвеца убить нельзя». И так пронзительно посмотрел своими ненормально умными глазами, что стало страшно. В глазах пса читалось, что он сейчас начнет не то убивать, не то каким-то чудовищным образом истязать, не то делать что-то совсем жуткое, что нельзя описать словами, что вызывает холодный животный ужас. Он решил убежать от пса, но боялся, что если побежит сразу, то пес бросится и раздавит его своим теплым смертельно тяжелым телом. Он стал пятиться, сначала медленно, потом быстрее и быстрее, затем повернулся и побежал со всех ног. Но гражданка обвила его ноги длинными мягкими руками, мешая бежать. При этом она, волочась телом по острому гравию и оставляя за собой след из смеси крови и рыбьей чешуи, смотрела ему прямо в глаза, приговаривала: «Не бойся, я тебя не трону». Он увидел, что у гражданки точно такой же смертельный взгляд, как и у пса. Она нелепо лгала, чтобы усыпить его бдительность и убить его. Откуда-то он знал, что если громко закричать, обругать гражданку, она отпустит его ноги, и он убежит. Он попытался закричать, но горло, голос, рот не слушались его. Он только хрипел, с силой выдыхал воздух, стонал, но крика не получалось. Еще секунда и ему конец, конец такой чудовищный, какого еще не знал ни один человек. Гражданка навалилась на него всем своим рыхлым, ставшим вдруг громадным телом, ее огромные груди залепили ему лицо, перекрыли дыхание. Он упал во что-то мягкое и противное, она накрыла его, и он не мог пошевелить ни одним членом. Кое-как он высвободил на мгновение рот, вдохнул воздуха, как человек, долго пробывший под водой, и проснулся.
Очень хотелось в туалет. Волны ужаса колыхались у него в груди.
Он включил свет и пошел в туалет.
«Ну и туалет вполне приличный, во всяком случае, новый. Здесь все новое. Идиотский сон…» Он сидел на унитазе и смотрел на никель полотенцесушителя. Глаза еще не привыкли к яркому свету. «Господи, в каком говне я живу…» Он стал шепотом повторять эту фразу, уронил голову на руки, скрещенные на коленях.
Мне сорок пять лет. Я не люблю свою жену, она не любит меня, мне наплевать на своих детей, им наплевать на меня, я ненавижу свою работу, но бросить ее не могу, я презираю друзей, друзья презирают меня, я не хочу домой, дома меня не ждут, перспектив уже никаких, сделать ничего нельзя, поздно. Я старею, я уже старый. Вон какое брюшко отвратительное. Господи, в каком говне я живу…
Ему ясно вспомнилась та жизненная развилка, на которой он свернул не туда. Была вечеринка. Он был с другом, друг пригласил трех девушек, с которыми познакомился днем на пляже. Вечеринка впятером. Ему очень понравилась одна девушка, рыжая, с зелеными глазами и тихим голосом. Он решил тогда, что будет ухаживать за ней в тот вечер. Но его друг сообщил ему наедине, что, мол, с рыжей ничего не светит, с первого раза не даст, а вот та, которая в очках – без проблем. Он вспомнил, как обнимал ту, которая в очках, и остро сожалел, что обнимает не рыжую, зеленоглазую и с тихим голосом. Та, которая в очках, громко визгливо подхохатывала, друг подмигивал. Рыжая потом куда-то пропала. Позже он встречал рыжую, они здоровались, болтали. Но даже пробовать сблизиться было нелепо.
Все было бы иначе, несомненно. Я бы любил свою жену, она любила бы меня своими зелеными глазами и тихим голосом, я бы любил своих детей, они бы любили нас, я занимался бы любимым делом, друзья уважали бы меня, я хотел бы домой, дома меня бы ждали, была бы перспектива счастливой жизни, счастливой старости и счастливой смерти.
Господи, в каком говне я живу…
После туалета он вымыл руки, опухшее от слез лицо и пошел спать. Сон уже не шел. Он думал о большой лохматой собаке и гражданке. Это было приятней, чем думать о своей жизни.
2012