Я пришёл к своему юбилею, насвистывая любимую мелодию . Я легко открыл дверь, за которой скрывалась вторая половина моей жизни, и сразу услышал телефонный звонок.
С сорокалетием! - поздравил меня голос, очень похожий на мой.
Спасибо, - сказал я, и на всякий случай добавил, — мне очень приятно, что вы обо мне не забыли.
Комната ничем не отличалась от той, которую я недавно покинул. В высоких окнах играло солнце, бежевые обои были великолепны и хорошо сочетались с тёмно-коричневыми шторами во всю стену. На полу лежала пачка сигарет, которые я не успел докурить в свои тридцать девять. Я наклонился за сигаретами, в спине что-то хрустнуло, как грецкий орех в зубах щелкунчика, и мне с трудом удалось выпрямиться. На стене красовалась иллюстрация картины Верещагина «Двери Тамерлана». На кухне что-то булькало и шипело. Я заглянул в кастрюльку и на самом донышке увидел выкипающие амбиции тридцатилетнего мужчины. Честно сказать, это меня не сильно расстроило, но я выключил газ, и на всякий случай, отставил кастрюльку в сторону. Молотый перец моих не сбывшихся снов, рассыпанный на разделочной доске, заставил меня чихнуть и прослезиться. В духовом шкафу уютно горел свет, и я не отказал себе в удовольствии заглянуть внутрь. На противне румянился пирог моей карьеры руководителя. Я убедился, что пирог ещё не испёкся, и что умная плита сама контролирует процесс. Изящная бутылка из синего стекла высилась на кухонном столе, чем-то похожая на мои недавние намерения жить по высоким моральным стандартам. На этикетке, явно наклеенной вручную, значилась надпись: «Лекарство от глупости». В бутылке была жидкость, которая почему-то пахла коньяком. Интуиция подсказывала, что я ничем не рискую, а вылечится от глупости одним махом, казалось соблазнительным. Я нашёл рюмку, накапал жидкости, и выпил. Через минуту, ко мне пришло понимание, что никаких особо важных дел у меня нет, а дела, которые я считал важными — таковыми совсем не являлись, а даже наоборот, были неважными и никчемными. И тут я вспомнил о своей любимой, и уже не мог думать ни о чём другом. С ней, и только с ней я был по-настоящему счастлив. От её присутствия у меня кружилась голова, и наливалось силой тело. С ней, я совершал самые бесшабашные поступки в своей жизни, и никогда потом об этом не жалел. Я ощущал все запахи земли, я был таким ловким, что мог поймать на лету пулю, и укусить яблоко без помощи рук. Я лазил по деревьям не хуже белки, скакал по камням, как горный козёл, а моя тарзанка, на грани разрыва, всегда уносила меня дальше всех. Любимая! Я помню как она шла, в своей короткой юбке, играя бёдрами, волнуя всё моё существо, и приковывая мой взгляд навсегда. Я помню её запах: смесь морской свежести, и нагретого солнцем, душистого луга. Я помню как она пробуждала во мне желания и вселяла уверенность, что я могу добиться всего, чего захочу. С ней я был непобедим, велик, и кажется бессмертен... Она ушла от меня внезапно, в один из дней, когда я стал думать о том, что наш союз неразрывен, и что нас может разлучить только смерть, в которую я тогда не верил. Она ушла, но даже в этой, новой комнате ещё колебался воздух, взбудораженный её движением, витал её запах, и слегка поскрипывали половицы, запоздало приветствуя её лёгкие ноги. Между шкафом и стенкой ещё тихонько позванивала гитара, на которой она любила играть.Над этажеркой по-прежнему красовались вырезки из журналов — те, что хранили на себе её взгляд : парни демонстрировали завидную мускулатуру, девушки улыбались и открывали белоснежные зубы. У этажерки стояли чугунные гантели — её подарок на моё шестнадцатилетие, а в шкафу лежали подаренные ею футболки, которые я не носил с тех пор, как за ней закрылась входная дверь.Машинально, я скинул рубаху, потянул одну из футболок, и попытался одеть её на себя. Увы, футболка налезла только на голову и на одно плечо. Гантели, которые я хотел переставить, оказались такими тяжёлыми, что мне пришлось перекатить их по полу до нового места жительства. Я снял со стенки все вырезки, наколов палец о гвозди, торчащие из стены. Я открыл в комнате все окна, чтобы выветрить запах моей любимой. Я обернул гитару старым халатом, чтобы её струны не резонировали в такт моим воспоминаниям. Запищала умная духовка, призывая вытащить вполне готовый пирог. Но мне было уже не до этого пирога, не до амбиций, оставшихся в кастрюльке и вполне готовых для нового применения. Я метался по комнате, срывая шторы, выхватывая вещи из шкафа, и бросая их на пол. У меня жутко болела спина, и пульсировал палец, наколотый гвоздём. Я очень хотел её вернуть, заглянуть ей в глаза, хотя бы ещё раз. Потом я взял себя в руки, сел на табуретку в кухне, и накапал себе ещё одну рюмку лекарства. В конце-концов, я был не первым и не последним, кого бросила любимая Молодость, оставив на память пару гантелей, футболки не по размеру, и вырезки из старых журналов. Пора было менять тщеславие на тщательность, любовь к родине на любовь к семье, и спорт на спортивное обозрение в газете. Пора было натирать больную спину бальзамом, не поднимать тяжести, а тащить, и не хранить старые вещи, а хранить память о том, что тебе дорого, и что останется с тобой навсегда. Пора было убираться в новом доме, обживаться и вырастать душой, поскольку душа всегда растёт очень медленно, а время движется очень быстро, и не успеешь оглянуться, как в твоём кармане зазвонит телефон, и вместо голоса жены, приглашающей тебя на обед, ты услышишь голос приятеля, который поздравит тебя с пятидесятилетием.
Рекомендую прочесть: "День первый", "Тридцать", "Пятьдесят", "Шестьдесят".