Исцелитель или второе пришествие

ВАДИМ СВИРЧЕВСКИЙ

ИСЦЕЛИТЕЛЬ ИЛИ ВТОРОЕ ПРИШЕСТВИЕ

I
Однажды ночью он проснулся от жары – топили немилосердно. Хотелось пить и, не зажигая света, безошибочно огибая мебель, он пошел на кухню. Там было светлее – незашторенное окно светилось синеватым светом уличного фонаря. Он сел к окну и медленно стал цедить воду, прополаскивая рот и горло. Спать расхотелось. Подперев голову руками, он смотрел в окно. Ночной ветер тихонько звенел в замерзших ветках деревьев. Этот тихий звон убаюкивал и он задремал.
– Приветствую вас, любезнейший! – раздалось за спиной. Он вздрогнул, спросонья не испугавшись и не удивившись.
– Здравствуйте! – ответил он, с любопытством оглядывая стоявшего в дверях кухни человека.
– Надеюсь, вы не взламывали дверь? – спросил он, удивляюсь собственному спокойствию.
Человек засмеялся негромким, довольно приятным смехом и радостно ответил:
– Безусловно, безусловно. Я пришел к вам по делу и не собираюсь причинить вреда ни вам, ни вашему имуществу. Не бойтесь.
– Я, в общем-то, и не боюсь. Но согласитесь, это ведь не очень  подхо-дящее время для визита. Кстати, который час?
Незнакомец поглядел на потолок и после некоторого раздумья ответил:
– Здесь три часа.
– А там? – улыбнулся он.
– А, так вы уже догадались?
– О чем? Я просто пошутил. Впрочем, то, что вы нездешний, я понял сразу.
– Интересно,  это почему же?
– У нас зимой не ходят босиком.
– Ах, да, да, да, да …, – задумчиво пробурчал незнакомец, посмотрев на свои безукоризненные брюки, из под которых выглядывали босые ступни.
– Ну, да это мелочи. Так по какому делу вы пришли?
– Вот это правильно. Ближе к делу – лучше телу, – усмехнулся незнакомец и сел напротив него за стол.
– Так вот. У меня есть для вас интересное предложение.
– Да? Какое же? Вероятно, это что-то необычное.
– Вы правы, это не совсем обычная сделка, хотя бы с вашей точки зре-ния.
– А с вашей?
– Ну, для меня она в порядке вещей, хотя есть новые моменты. Но не будем отвлекаться. Так вот, я предлагаю вам деньги, большие деньги.
Незнакомец помолчал, но так как вопросов не последовало, он продолжал.
– Конечно, вас интересует – за что?
-– Да нет, я уже догадался. Вам нужна расписка кровью? У вас, кажется, так оформляются документы?
– Вы правы.
– В принципе, я согласен. Остаются частности: за что и как я их получу и воспользуюсь, чтобы все было вполне законно?
– Видите ли,  дело в том, что нас не очень интересует ваша душа.
– Это как понять? Больше у меня продавать нечего.
– Деньги вам будут давать люди, а не мы.
– Что, вполне добровольно? Это, знаете, даже не смешно.
– Да, добровольно, причем с чувством огромной благодарности.
– Ну, ну, не зарывайтесь. В это я, извините, не поверю.
Незнакомец засмеялся.
– Вы правы. Ни один человек в здравом уме не отдаст своих денег, да еще с чувством благодарности.
– Так что - вы предлагаете мне иметь дело с ненормальными? – они засмеялись.
–  Я ценю ваше чувство юмора. Нет, это нормальные люди. Я имею в виду – психически нормальные. Это больные люди. Больные тяжело и неизлечимо. И вы их будете лечить.
– Но я не врач!
– Поэтому я и пришел к вам. Врач бы мне не поверил. Он не поверил бы, что человека можно излечить от рака прикосновением руки. А вы поверите.
– Вы уверены?
– Да вы и сейчас верите.
– М-м-м… Вы правы. Вероятно, через пару тысяч лет этому научатся, если доживут.
– А я предлагаю вам научиться сейчас.
– Ну а вам-то это зачем?  По-моему,  это как-то не согласуется с пред-ставлением о вас. Насколько я помню, Христос тоже лечил прикосновением руки. Вы что, там у себя поменялись ролями? Скажите, а вы не снитесь мне?
Он посмотрел на зажатую между пальцев сигарету и сказал:
– Зажгите.
– Что зажечь? – удивленно спросил незнакомец.
– Сигарету.
– А, понимаю. Маленький тест? – улыбнулся незнакомец, – Извольте.
Он прикоснулся пальцем к концу сигареты. Вспыхнул огонек, и сигареты пыхнула дымом.
– Итак, продолжим. Объясните мне, с какой  целью вы будете лечить людей. Вы, а не я, так как я – всего-навсего подставная фигура. Я правильно понял?
– Вы ошибаетесь. Лечить будете именно вы. В противном случае мы бы не искали ничьей помощи, а делали бы все сами. Мы знаем, как это делается, но сами лечить не можем.
– Так вы не всесильны?
– Видимо, да. И у нас есть свои пределы.
– Понятно. А все же, для чего это вам?
Незнакомец улыбнулся.
– У нас мало клиентов.
– Что, мало грешат?
– Да нет, сейчас нет праведников. Но все они когда-нибудь чем-нибудь заболевают – кстати, от излишеств – следовательно, страдают и раскаиваются, и автоматически попадают в разряд мучеников. А к нам попадают немногие – те, кто погиб, не успев заболеть, их среди крупных грешников немного. А остальные – мелочь.
– Так значит, вам нужны крупные грешники, так я понял?
– Вот именно.
– Ну, это понятно. Значит, выздоровев, они будут грешить с новыми силами, а я буду лечить только крупных грешников. Только как я их отличу от других?
– Вот здесь-то вы и коснулись весьма неприятного пункта договора. Я уже говорил, что нас не очень интересует ваша душа. Так вот, по условию вы должны лечить только состоятельных людей. В этом случае ваша душа останется у вас. Если же вы вылечите человека, не имеющего возможности заплатить за лечение…
– Ладно, все понятно. Согласен.
Он протянул руку. Незнакомец прикоснулся к ней, раздался легкий щелчок и у него в руках оказался тонкий металлический стержень.
– Прошу, – сказал незнакомец и показал на лист бумаги, лежащий на столе.
– А кровь?
– Она уже в стержне. У нас, видите ли, тоже некоторый прогресс.
Он прочитал договор и поставил подпись.
– Прекрасно! – сказал незнакомец и стержень исчез.
– Да, вот еще что. Вы научитесь не только лечить, но и вызывать болезни. Естественно, только те, к которым человек предрасположен.
– Это в целях самозащиты, – добавил незнакомец в ответ на немой во-прос.
– И еще. При исцелении вы будете испытывать определенные ощуще-ния, подчас неприятные. Так что эта работа нелегкая, подумайте, пока можно разорвать контракт, – и он поднял лист со стола.
– Ладно, это не страшно. Работа есть работа. Согласен.
– Ну что ж, приступим к обучению.
II
Хлопнула форточка. Он проснулся, с недоумением посмотрел в окно. Все так же свистел ветер, было темно. Он  помассировал задеревеневшую шею и пошел в комнату.
«Приснится же такое», – засыпая, подумал он. Повернувшись на бок, он положил руку на теплое бедро жены и, проваливаясь  в сонное беспамятство, подумал:  «Это ж надо – лечить!»
Внезапно руку обожгло. Еще не поняв, в чем дело, он отдернул руку и сел. «Что за черт?» – приходя в себя, подумал он. Поднял руку. Пальцы еще зудели. «Обо что это я? Неужто об жену?», – усмехнулся он. Протянул руку. «Может, и вправду…». Пальцы ощутили теплую, гладкую кожу. Ничего не произошло.
«А ведь поверил, что можешь лечить», – с невольным разочарованием подумал он. И тут в пальцы впились тонкие огненные иголки. Он почувствовал, как у него сдавило сердце, и отдернул руку. Ошеломленно уставившись на жену, он просидел минут пять, пока пришел в себя.
«Значит, и вправду…». Он знал, что у жены больное сердце и раньше, здоровый и уверенный в своем здоровье, он сочувствовал ей, и только. А сейчас, почувствовав вместо незаметного могучего мотора тяжелый и холодный обруч, он ужаснулся, представив себе, что каждый день она носит в своем маленьком теле эту тяжесть.
Жалость охватила его. Он лег и протянул руку.
Минут через двадцать боль начала стихать и скоро совсем прекратилась. Он лежал разбитый, весь в поту и чувствовал, как гудят мышцы. Усталость навалилась на него, закрыла глаза. Он заснул.
Утром, еле разбудив его, жена удивленно и испуганно посмотрела на  него.
– Что с тобой? Ты не заболел?
Он подошел к зеркалу, увидел свое осунувшееся лицо и запавшие глаза.
– Нет, ничего. Жарко было, не выспался.
– А, по-моему, нормально. Я прекрасно выспалась.
– Да, как ты себя чувствуешь? Сердце не болит?– с таким неподдельным интересом спросил он, что жена удивилась.
– Чего это ты? Раньше ты не очень интересовался моим здоровьем. Нет, не болит, – она внезапно замолчала, словно прислушиваясь к себе.
– Ты знаешь, странно – я его совсем не чувствую.
– Значит, правда, – пробормотал он.
– Что?
– Нет, нет. Ничего. Знаешь, сходи-ка ты сегодня к врачу.
– Ладно, попробую попасть на прием вечером.
На работе он еле дождался конца дня.
– Ну, как? – едва войдя в квартиру, спросил он.
Растерянная и радостная, жена бросилась ему на шею:
– Доктор сказал, что у меня совершенно здоровое сердце. Он просто поражен! Я так счастлива! Ты не можешь себе представить, что значит иметь здоровое сердце!
– Сейчас могу, – рассеяно пробормотал он, вспомнив то ощущение ужаса и постоянной тяжести, которое он чувствовал, когда лечил ее. Лечил! Он уже не сомневался. Но как ей сказать об этом? Поверит ли она? И он решил пока молчать.
Все было прекрасно в тот вечер. Уже давно у жены не было такой счастливой улыбки. Когда пришли дети, они сели ужинать  и с веселым гамом шутили и смеялись, а потом смотрели телевизор.
Когда ложились спать, жена по привычке полезла в шкафчик, засмеялась и выбросила пузырьки с лекарствами. Потом, нахмурившись, она достала таблетки для дочери.
– Не надо, – сказал он.
– Как не надо? – удивилась жена.
– Не надо, я тебе потом объясню.
Когда дочь уснула, он подвинул кресло к ее кровати, сел и попросил жену:
– Аля, сядь рядом.
Жена послушно опустилась на ковер возле кресла. Она с недоумением смотрела на него.
Дочь, свернувшись калачиком (привычка жены), спала. Он протянул руку.
Жена вскрикнула: зеленая, отекшая маска легла на его лицо, тело одеревенело. Рубаха прилипла к груди, капельки пота сливались в струйки, капали с носа и подбородка. Он убрал руку, прохрипел: – Всё!
Жена смотрела на него широко раскрытыми глазами, в которых он читал ужас и восхищение: она поняла.
Через полчаса он очнулся. С трудом встав, он  заковылял по комнате, пристанывая при каждом шаге. Жена, задремавшая на ковре, вскочила и подбежала к нему, довела до кровати.
Она уложила его, накрыла одеялом и поцеловала руку.
– Христу тоже целовали руки, – пробормотал он и заснул.
III
Утром он все-таки пошел на работу. Сел за свой стол, достал бумаги. Посмотрел и положил их на место. Работать не хотелось.
«Как же начать? Мне никто не поверит. Нужна реклама, но для этого надо начинать с низов. Да, они там не филантропы – «некоторые неприятные ощущения»... Но не это главное –  до богатых мне пока не добраться. Они сами должны приходить ко мне, а не я к ним. Так сказать, новый святой, исцелитель…».
Он вышел в коридор, закурил сигарету, безразлично отметив удивленный взгляд начальника.
Он докурил сигарету до фильтра и вошел в отдел. Там царила суматоха, все женщины сгрудились вокруг стола, за которым, откинувшись на спинку стула, бледная до синевы, сидела одна из сотрудниц. Он, как и все, знал, что она больна – она работала у них недавно, но уже несколько раз у нее на работе были приступы. А сегодня ей было явно хуже.
Он, как всегда, собрался выйти, чтоб не мешать, но тут подумал, что это как  раз тот случай, когда можно начать.
«А как же условие?», – подумал он, но, посмотрев на искаженное страданием лицо женщины, решился.
– Я попрошу всех выйти, – громче, чем надо, сказал он и увидел глаза сотрудников, удивленные и недоумевающие. Они замолчали и не двигались. И, предчувствуя ту тяжесть и боль, которую ему предстояло испытать, он разозлился и заорал: – Выйдите!
Испуганно и молча, люди вышли из комнаты.
Он вытер вспотевший лоб и подошел к больной.
– Не волнуйтесь, я вас постараюсь вылечить.
– Но ведь… – с трудом проговорила она.
– Да, я не врач. Но я постараюсь.
Тут он опять вспомнил об условии.
– Впрочем, если вы не хотите…
– Нет, нет, я…, – не досказав, она уже с мольбой смотрела на него.
– Ладно.
Он подтащил стул, сел рядом с ней.
– Закройте глаза, – он вспомнил, что рассказывала жена.
Она помотала головой.
– Ну, как хотите, – устало сказал он и положил руку ей на лоб.
Она вскрикнула, увидев чудовищную маску, и сбросила руку. Он очнулся.
– Я же просил закрыть глаза, – мягко сказал он. – Закройте же.
– Нет, нет, я больше не испугаюсь.
Закусив губу, она смотрела и не могла оторвать взгляд от его лица. Через некоторое время он убрал руку и с трудом вытер пот.
Она смотрела на него, прислушиваясь к себе, и верила.
Он встал. Его руки дрожали, губы кривились при каждом движении.
Почувствовав  огромную благодарность и жалость к нему, она взяла его руку и поцеловала.
Он грустно посмотрел на нее и убрал руку.
– Я не бог. Скорее, наоборот, – и вышел в коридор.
IV
«Вроде пора быть и развилке», – подумал Сергей. И, действительно, вправо от шоссе стена деревьев раздвинулась, и он увидел неширокую, но отличную дорогу.
«Интересно, откуда бы здесь взяться такой дороге?», – подумал он, вспомнив, как года два назад, бывая здесь по грибы, он трясся по ужасному проселку, едва не угробив свою видавшую виды «Ниву».
Он отъехал от шоссе километра три, и тут двигатель чихнул, машина дернулась и встала.
«Ну вот, приехали», – уже с привычным огорчением подумал он. – «Как всегда, в самый неподходящий момент. Теперь здесь куковать или идти за помощью к шоссе? Здесь-то вряд ли кто-нибудь появится».
Он вышел из машины, закурил и помахал руками, разминая уставшие плечи.
«Вот черт, точно жена говорила, что на мне все ездят. Шеф-то как аргументировал – «У тебя вездеход, сам говорил, что там дорога плохая, что ж я, должен редакционную машину посылать, если она там развалится?».
Да мог бы и не уговаривать – самому любопытно было. Здесь, под бо-ком, исцелитель почище филиппинских кудесников. И слухи-то какие – по-месь магии Востока с современной психотерапией, а лечение – наложением рук. «Хотя слухов то у нас…», – Сергей щелчком отбросил сигарету, и со-брался было уже идти к шоссе, не надеясь увидеть здесь машин.
В это время из-за поворота послышался негромкий уверенный гул двигателя и мимо оторопевшего Сергея промчался темно-синий «Мерседес» с московскими номерами.
«Вот это да! Что же он здесь делает?»
И тут мимо него друг за другом прошли еще две машины – вишневый «Лексус» и, еще один, белый, «Мерседес».
Окончательно заинтригованный, Сергей почти бегом бросился в ту же сторону, куда так солидно и загадочно прошуршали эти машины.
V
– Нет, нет. Никаких журналистов, – непреклонно произнесла молодая женщина в черном кимоно, которое гармонично сочеталось с восточными чертами ее лица.
Сергей беспомощно оглянулся. Большой уютный холл, где он уже  полчаса спорил с  этим сухим непреклонным стражем, был пуст. Мягкие кожаные кресла, фонтан и огромный письменный стол, за которым сосредоточенно работала эта женщина, да картотека за ее спиной – вызывали ощущение учрежденческого уюта в лучшем смысле этого слова.
Сергей уже отчаялся – его красноречие иссякло – женщину не брала ни лесть, ни нажим.  «Никаких журналистов» – сухо и корректно.
Он устало сел в кресло, вытянув натруженные ноги – все-таки километров семь пришлось протопать пешком, пока эта отличная дорога не уперлась в черные стальные ворота. Справа от ворот и был вход в этот уютный холл, где уже столько времени Сергей препирался с администратором или как там она называлась – непреклонным стражем этого таинственного дома.
Широкие окна холла выходили на дорогу, а та стена, что должна выходить во двор, была зашторена, так что есть ли там окна, или нет, было непонятно.
Он поудобнее уселся, отдыхая перед тем, как отправиться обратно, и тут на дороге показалась светлая точка, которая стремительно приближалась, превратившись в серебристый внедорожник.  Подъехав к воротам, машина притормозила, створки разъехались и снова сомкнулись.
Но в тот момент, когда машина остановилась перед воротами, Сергею вдруг показалось удивительно знакомым лицо, хотя он его толком не разглядел за затемненными стеклами.
Он бросился к столу.
– Как зовут человека, который только что приехал? Кто он? – лихора-дочно спросил он невозмутимую женщину.
– Справок я вам никаких не дам. Неужели я непонятно сказала – никаких журналистов, – уже неприязненно ответила она. – Если Вы сейчас же не уберетесь восвояси, Вас выпроводят, – корректно, но уже с угрозой добавила она.
– Хорошо, хорошо, я не буду больше спрашивать. Только прошу, доложите обо мне этому человеку. Он рад будет меня видеть. А если я ошибаюсь, я просто уйду, – он с мольбой глядел в ее бесстрастные черные глаза.
Она помедлила, но всё же взяла трубку и нажала кнопку на пульте старомодного  селектора, стоящего на приставном столике.
– Вас хочет видеть Сергей Глухов, журналист, – она выслушала ответ, положила трубку и, уже не скрывая раздражения, сказала: – Я же говорила – никаких журналистов. Уходите, или Вас выпроводят!
Но тут на пульте замигала лампочка, и раздался зуммер. Она сняла трубку и удивленно повторила несколько раз: – Глухов, Сергей Глухов.
Положив трубку, она уже с интересом  посмотрела на Сергея и сказала: – Пойдемте, я провожу вас,  – и, встав, нажала на кнопку возле зашторенной стенки.
Шторы поплыли в стороны, и Сергей увидел такие же широкие окна и дверь, ведущую на ухоженную поляну перед двухэтажным домом. Вид у дома был удивительно уютный, и даже высокое строение позади, похожее на собор в миниатюре, не нарушали эту гармонию уюта.
Они прошли по широкой дорожке, огибая клумбу, радовавшую глаз яркими красками, несмотря на осень, и поднялись на крыльцо.
Его провели в небольшую комнату, ничем не напоминающую врачебный кабинет. Широкое окно выходило прямо в лес, мебели практически не было, если не считать вешалки, стоящей в углу, красивого резного столика из камня  да мягкого стула рядом с ним. В комнате была еще одна дверь, но плотные складки тяжелого шелка полностью скрывали ее.
– Разденетесь до пояса, одежду повесите на вешалку, часы, телефон  и другую электронику, если есть, положите на столик. Затем подойдите сюда, – женщина показала на светлый квадрат на темном полу возле зашторенной двери,  – И ждите. Ничего не бойтесь и помните – никаких фотографий!
– Да я и не боюсь, – ответил Сергей, улыбнувшись и вспомнив командировки в горячие точки, где ему довелось побывать. Он снял куртку и рубашку, выложил на стол фотоаппарат, мобильник и часы, и, после некоторого раздумья, положил рядом миниатюрный диктофон, который он постоянно таскал с собой.
Затем встал на указанное место и стал ждать. Внезапно в комнате стало темнеть – жалюзи между стекол поворачивались, закрывая свет. Полной темноты не было, но что-либо разглядеть было невозможно.
Сзади послышался шорох раздвигаемых портьер. Он почувствовал, как чья-то прохладная рука  коснулась его спины. Он вздрогнул от неожиданности, но от руки почему-то веяло спокойствием и он замер.
Через некоторое время руку убрали.
Жалюзи раздвинулись, он подошел к вешалке, оделся, надел часы, по-ложил телефон в чехол, перекинул фотоаппарат через плечо. «Ну вот, в полной боевой!» – подумал он и сел на стул.
Через некоторое время в комнату вошла все та же женщина и сказала, глядя в листочек: – У вас нехорошее сердце, да и с желудком не все в порядке. Поджелудочная барахлит, с ногами проблемы.
– Это так, – растерянно согласился он, но потом подумал, что это – обычный набор болячек любого корреспондента. Поэтому он уже с долей сарказма спросил: – А откуда вы узнали?
– Это не я, а Хозяин, – не обратив внимания на его сарказм, серьезно ответила она.
– Так это была его рука? Он что, вот так, за одно прикосновение все понял?
– Безусловно. Хозяин приказал подготовить вас к процедуре.
– Но я же не лечиться сюда приехал!
– Я должна выполнить приказ, – она протянула ему стакан с прозрачной жидкостью.
– Что, выпить?
– Да. И побыстрей.
Жидкость была с привкусом лимона, и немного горчила.
– Теперь наденьте халат, – она положила на столик сверток, – И когда загорится вот это табло, – она показала на светлую полоску над таинственной дверью, – Входите.
Он развернул сверток, в котором было черное шелковое кимоно, надел его и стал ждать.
Не прошло и двух минут, как  над дверью загорелась зеленая полоска, и портьеры раздвинулись в стороны. Он нажал на резную ручку двери, она распахнулась и он замер на пороге, ослепленный  яркими лучами солнца, расцвеченными яркими красками. Он поморгал, привыкая к яркому свету, и огляделся вокруг. Повторяющийся узор керамических плиток («Это же фракталы!» – подумал он) зрительно еще больше увеличивал высокий зал. Это действительно напоминало собор, хотя привычных признаков обрядового помещения не было – ни иконостаса, ни алтаря, ни скульптур Будды, как и ковров на полу,  расстеленных для молитвы, как в мечети.
Глаза привыкли к яркому свету, и он увидел впереди пять витражей. Полукругом, они окружали место, отмеченное на полу квадратом белоснежных плиток. Они очень напоминали витражи Марка Шагала в городской церкви Цюриха, которые он видел в командировке. Он вспомнил, как его поразили эти нехарактерные для европейских соборов витражи, но не они сами, а то, что церковь не просто дала разрешение на них, но и сама заказала! Яркие гротескные картины, оживающие под лучами солнца, фигурки, как будто специально выполненные в манере детского примитивизма, поразительный эффект от зрительного ряда персонажей Ветхого и Нового завета – вот то ощущение, которое он вынес из швейцарского собора. 
Но здесь было нечто иное. Не было библейских персонажей, но еще больше движения, не только физического, но и  движения мысли, мучительного постижения мира, внутреннего конфликта разума, познающего мир и не могущего смириться с ним! Причем это ощущение возникло сразу, а детали, которые стали видны потом, только усиливали его.
Но для подробного рассмотрения времени не было. Нет, витражи не померкли,  но, казалось,  воздух стал плотнее, и в огромном зале ярко светилось только белоснежное  пятно, приглашающее занять место для неведомого обряда.
Он прошел к алтарю – (как он для себя назвал место перед поражающими экспрессией  витражами),  – и встал на белоснежные плитки.
Свет окончательно померк – скрытые лампы погасли, а витражи хоть и светились, но не рассеивали мрак огромного зала, а лишь бросали разноцветные отблески, концентрируя их в том месте, где он стоял.
Было так тихо, что Сергею показалось, что он слышит, как эти отблески падают на белый кафель.
И вдруг тишина взорвалась ошеломляющими органными аккордами. Музыка выворачивала его наизнанку, а звучание было такое мощное, что он испугался за свои барабанные перепонки. «Вот это аппаратура!» – успел подумать Сергей, прежде чем яростные аккорды выбили из его мозгов любое подобие мысли. Он не был знатоком музыки, но то, что звучало так мощно, не уступало Баховской «Токкате», только было как-то современней без всякой электронной аранжировки. Эта музыка выворачивала его наизнанку, поднимая всю муть со дна его души, раскручивая ее в немыслимом вихре, очищая его подсознание и лишая его сил. Он зарыдал, опустился на колени и стал молиться, не зная ни одной молитвы. Слезы очищения катились по его щекам: – « Так вот что такое катарсис!»,  – успел подумать Сергей, прежде чем сознание покинуло его, и он мягко сполз на белые квадраты пола.
VI
Ошеломленный услышанным, Сергей молча смотрел в лицо собеседнику. Перед ним сидел тот самый таинственный Хозяин. Да какой, к черту,  Хозяин!  Перед ним сидел друг его юности, с которым они в студенческие годы покуролесили так, что мало никому не покажется – Антон Захаров или Затон, как его называли друзья.
- Но ведь… - с трудом проглотив комок, мешающий говорить, Сергей хрипло сказал -   Я же не могу тебе заплатить!
- Смотри-ка, про деньги спросил, – мягко улыбнулся Антон. – А как насчет грехов?
- Черт, я не то хотел сказать…
- Понимаю. А я тебя и не лечил.
- Но как же, ведь я прошел полное обследование, и мне сказали, что у меня все настолько хорошо со здоровьем, что это большая редкость. Ты же сам организовал это обследование!
Сергей вспомнил, как очнувшись рано утром, он обнаружил себя в больничной палате, и его повели на различные процедуры. Он сдавал анализы, минут сорок  лежал в чреве магнитно-резонансного томографа и слушал через музыку в наушниках гулкую долбежку этого аппарата, крутил педали велоэргометра, ходил, обвешанный датчиками, работал на тренажерах и к полудню следующего дня консилиум из четырех докторов вынес свой вердикт – абсолютно здоров!
- Кстати, больница была так себе, мог бы и получше выбрать, – шутливо проворчал он.
- Мог бы, если бы где-то еще были такого класса диагносты, – ответил Антон. – Все эти пафосные клиники хороши только условиями пребывание. Ну, уж за такие-то деньги это естественно, ведь этот аспект виден невооруженным взглядом. Что же касается лечения, то в большей части – это выкачивание денег, вплоть до постановки мифического диагноза и «стрижки» денег за ненужные операции и анализы. А тебе грех жаловаться – управились за полтора дня. Тоже не бесплатно, но зато за дело. Ты же вроде не неженка? Неужели и в горячих точках о комфорте думал?
- В горячих точках? Ты и это знаешь?
- Ты думаешь, я не мог навести справки о тебе? Кстати, ничего секретного в твоей биографии нет.
- Я не о том. А  зачем ты это сделал?
- Во-первых, чисто по-человечески было интересно – как ты жил эти годы. А во-вторых, ты мне нужен, и я должен понимать, с кем я сейчас имею дело.
Сергей обратил внимание на этот акцент – сейчас – и спросил:
 - Почему сейчас и почему я?
- Знаешь что, на сегодня расспросов хватит. Пойдем ужинать.
- Но погоди, ты не ответил на мой вопрос – почему ты меня вылечил бесплатно?
- Потом, все потом. Пойдем ужинать.
- Я же должен позвонить шефу!
- Не надо, он в курсе, что ты задерживаешься.
- Ты ему звонил?
- Не я. А те, с кем он считается.
Сергей вспомнил шефа, его связи, без которых тот бы не смог выпускать свою скандальную газету, через которую, - он это понимал, - «вбрасывались» на первый взгляд бредовые идеи, чтобы оценить, как  они будут восприняты  обществом. Многие несли в себе рациональное зерно, и, в конце концов, признавались впоследствии как вполне прогрессивные и своевременные. Ну а те, что не прошли – значит, не время. А в качестве  благодарности шеф получал  и информацию из первых рук, и возможность публикации политических сенсаций и скандальных сюжетов из жизни публичных людей. Поэтому тираж рос пропорционально популярности издания. Правда, и от сотрудников шеф требовал самоотдачи, детального анализа материала, проверки тех фактов, которые они сами «нарыли». Сейчас ему стало понятно, что его поездка на своей машине, а не на редакционной, это не крохоборство шефа, а, скорей всего, расследование по его инициативе, которое шеф не хотел бы афишировать. «Значит, что-то пронюхал, но решил все оставить в тайне, хватка у него - дай бог! Но что-то здесь не то».
 Сергей там увлекся своими мыслями, что Антону пришлось хлопнуть его по плечу и сделать приглашающий жест в сторону выхода из маленького домика, зимней беседки, где они сидели с тех самых пор, как Сергея привезли после обследования. 
- А знаешь, Антон, меня вот что настораживает, - Сергей не мог не поделиться своей догадкой.
- Если мой шеф начинает журналистское  расследование, то это либо заказной вариант, либо наводка его покровителей. И если он хотел все оставить в тайне, то, значит, те, кто ему это поручил, тоже хотели, чтобы об этом никто не знал. Меня вообще-то удивило его поручение – ведь обычно  я занимаюсь другими темами и до этого ничего не слышал о тебе. Тогда-то я подумал, что просто не обращал внимания – ведь открой любую газету и обязательно найдешь нового целителя, но я всегда считал это блефом и разводкой на деньги, а к слухам о новом целителе, «излечивающим все болезни», всегда относился крайне скептически.
- И правильно делал, в большинстве случаев это действительно блеф. Ну а настораживает-то что?
- Да, я вот о чем.  Если те, с кем он считается - как ты их  мягко назвал - просят что-то узнать через журналистское расследование, то это, по крайней мере, нелогично. Уж там-то знают все. По крайней мере, они не могут не знать о тебе. Вот что мне не понятно и настораживает.  Может, это начинается охота на тебя? Я таких случаев понавидался в своей практике. Статья, формирование общественного мнения, негодующие письма в газету, запрос силовикам, ну, и так далее.
- Ты прав. Этот  вариант они тоже имеют в виду.
- Они? Кто? А тебя это не волнует?
- Как сказать.  Для того чтобы объяснить мое отношение к этому тре-вожному, как ты считаешь, звоночку, я должен рассказать всю предысторию.
- Но я ведь об этом и прошу! – вырвалось у Сергея.
- Понимаю, – мягко улыбнулся Антон. – Смесь человеческого и профессионального.
- Не издевайся, я действительно горю от любопытства!
- Я могу рассказать только при одном условии.
- При каком? Я готов на любое!
- Не торопись. Если я тебе все расскажу, то должен быть уверен, что без моего ведома никто от тебя ничего не узнает.
- Само-собой!
- Я не могу положиться на честное слово. Даже твое, – добавил Антон, увидев обиду на лице собеседника.
- А как же я могу тебя убедить в этом?
- Ты должен быть в моей команде.
- А у тебя есть своя команда?
- Конечно, есть. Это люди, которым я абсолютно доверяю.
- А разве можно абсолютно доверять кому-нибудь? – Сергей вспомнил примеры из своей журналистской практики: перед глазами промелькнули истории предательства самых близких друзей. Да что там друзей – ближайшие родственники предавали друг друга, не в силах устоять перед соблазном или поддавшись чувству обиды.
- Я не могу пока улучшить человеческую природу, но они поставлены в такие условия, что во всех случаях предательство мне не грозит.
- То есть, я должен быть так тебе обязан, чтобы даже мысль о предательстве не приходила мне в голову?
- Цветасто, по журналистки,  но правильно.
- И как же мне вступить в твою команду? И, кстати, кто те, другие, что работают с тобой?
- Позже я тебя с ними познакомлю.  Что касается работы в команде, то, для начала, речь идет о том, что я предлагаю тебе занять должность пресс-секретаря. Можешь придумать любое другое название, но мне нужен человек, знающий механизмы работы СМИ и имеющий там связи.
- Но для контактов с прессой мне нужно знать всю картину, а не отдельные детали,  иначе могу сболтнуть лишнее.
- Естественно.  Но твоя работа начнется, по моим расчетам, месяцев через шесть. Так что времени войти в курс хватит.
- Подожди, я что же, полгода ничего делать не буду?
- Почему же, будешь входить в курс дела. – Антон помолчал и добавил: – Оклад приличный, по любым меркам.
- То есть ты покупаешь мою преданность?
- Дурак ты, Серый. Друзей не покупают, – Антон улыбнулся.
Старая институтская кличка не давала обидеться, как и улыбка Антона.  Да и желание узнать все об этом чуде – Сергей уже не сомневался, что имеет дело с чем-то действительно исключительным – не оставляло  времени на обиды.
- Так что я должен делать? Чем убедить тебя?
- Ты должен стать даже не адептом – ты должен войти в число апосто-лов.
- Апостолов?! Ты же никогда не был религиозен, не верил ни в апостолов, ни в Христа!
- А я и сейчас не верю.  Я всегда был агностиком, я верил в высший разум, а не в дедушку с белой бородой, который сидит там, наверху, на облаке и для облегчения жизни поклоняющихся ему послал на смерть своего сына. Но сейчас я как никогда раньше уверен в существование высшего разума, понимание значимости которого так принизили до уровня непогрешимого исполнителя желаний истинно верующих. И я всегда с ужасом представлял мощь информационного потока, который миллионы молящихся обрушивают на того, к кому они уповают в бедах своих. Кстати, это отлично показано в фильме «Брюс всемогущий».
- Но я-то во что должен уверовать?
- В меня.
 
VII
  Сергей ошеломленно молчал.  Который раз за этот вечер он испытывал это чувство – вначале обида, за то, что над ним смеются – так это представлялось в  первые мгновения, а затем потрясение от того, что то, чего не может быть, происходит на самом деле. Сначала рассказ о незнакомце, выкупившем душу Антона в обмен на невероятные лечебные навыки, и вот сейчас предложение стать апостолом человека, продавшего душу дьяволу – это слишком. Но эта мысль вернула его к завязке этой истории, к собственному вопросу про деньги.
- Антон, погоди,  расскажи хоть то, что можно сейчас. Ты же начал мне рассказывать про то, как продал душу.
- Хорошо, действительно, давай все по порядку.
Они встали из-за стола, перешли в кабинет и сели в кресла, стоящие у камина. Антон налил в пузатый бокал, один из четырех, стоящих  на при-ставном столике, коньяк и подвинул его своему собеседнику.
- Да, это будет кстати. А себе?
- Я не пью.
- Что, вообще?
- Да, мне нужен ясный разум.
- Что, всегда? А расслабиться разве никогда не хочется?
- Нет, мне этого не нужно. Но вернемся к нашим баранам. Я тебе рассказал про начало своей истории, и у тебя появились вопросы. Насколько я помню, сначала ты спросил про деньги?
- Да, нет, не совсем. Я сказал, что мне нечем тебе заплатить за лечение. А ты вдруг сказал, что и не лечил меня. Это как?
- Во-первых, я действительно тебя не лечил – не лечил наложением рук. А именно так записано в договоре. А во-вторых, ты вылечился сам, тебе помогла музыка, стресс, и немножко я, помогая твоему организму настроиться на нужный лад. И небольшая доза стимулятора мозговой активности.
Сергей вспомнил вкус напитка, который он выпил перед сеансом лече-ния,  его чуть горьковатый привкус, напомнивший ему вкус абсента, который он попробовал в Париже. Того самого, настоящего, продающегося из-под полы и только своим, в котором содержание туйона никто не ограничивал. В голове всплыла когда-то прочитанная фраза об абсенте: «Смесь, отправляющая разум в бледно зеленые поля полынных трав и анисовых грез».
- Так это был абсент?
- Не совсем. Я могу себе позволить заказать напиток с нужными мне свойствами, химики хорошо на мне заработали.
- Но зачем? Ты мог бы и без всякого абсента вылечить мои болячки.
- Ты ведь сам хотел спросить о соблюдении условий договора, а не о деньгах, там, в беседке. Я правильно понял?
- Да, конечно. Я спрашивал о душе, которую ты потерял, вылечив меня бесплатно.
- Я ничего не потерял. Еще раз говорю, что ты вылечился сам. Твой организм  «перепрограммировался», устранил все сбои, твоя информационная система дефрагментировалась. Так, надеюсь, тебе будет более понятно, мы же с тобой, все-таки, кончили радиотехнический.
- Правда, я помог твоему мозгу понять, как это сделать, - продолжал Антон в ответ на немой вопрос Сергея, у которого неверие в произошедшее было явно видно на лице. – Я этому научился в процессе моих настоящих лечебных сеансов, это то, чему меня научили в обмен на мою душу. Только для бесконтактного лечения мне нужна помощь – эта музыка. А абсент, как ты его называешь, привычный для тебя способ расслабиться, раскрепостить разум, «отправиться в мир полынных трав и анисовых грез».
- Откуда ты …, - Сергей, в который раз, ошеломленно замолчал.
- Знаю, знаю. Если я могу «читать» твое тело, то логично предположить, что и мысли тоже. Это даже легче – чистые информационные поля, ничем не замутненные.
- Тогда зачем посвящать меня в адепты, ждать от меня преданности, ведь ты можешь всегда узнать, не обманываю ли я тебя?
- Ну, это не так просто, раз. И два, я не могу это делать постоянно. Сейчас решается важный для меня вопрос – ты со мной, или нет. Поэтому я и позволил себе покопаться у тебя в мозгу, извини. Так ты хочешь узнать ответ на свой вопрос?
-  Да, да, конечно. Но ведь ты меня действительно вылечил, неважно, прикладывал ты руки или нет.
- А вот здесь ты ошибаешься. В договоре написано «лечить наложением рук». Так что я не нарушаю условий договора.
- А как же та женщина, с которой ты начинал свои публичные сеансы?
- Хороший вопрос. Но я в любом случае поступил бы так же, не смог бы подавить  в себе приступ гуманизма. Но эти ушлые ребята все предусмотрели. Оказывается, моя сослуживица была бедной родственницей олигарха, и в их семье этот недуг передавался по наследству. Так что когда он узнал про ее излечение, он тут же приехал ко мне, заплатив за все, «пакетом», так сказать. Делая эту подставу, они и рассчитывали на чувство сострадания. Но ребята честные, то, что это было сделано специально, сами мне рассказали.
Антон замолчал, глядя на огонь в камине, вспоминая сцену второго появления странного незнакомца. «То, что вы вылечили своих домашних – это святое» – как всегда учтиво, начал тот. Тогда он рассмеялся, пояснив собеседнику, не понимающему, что же его рассмешило, что в его устах  это звучит несколько странно. «Ну да, ну да…», - пробурчал тот в ответ, даже немного смутившись – по крайней мере, так ему показалось. «Но не будем цепляться к словам, это идиома. Ваша сослуживица – это наша работа». «Нет, нет, не ее заболевание, естественно» - поторопился незнакомец добавить, заметив гримасу на лице Антона. «А то, что она оказалась в нужном месте в нужное время». «И с нужными родственниками», - добавил Антон. «Я понял, это мне простили и моя душа все еще со мной». «Вам действительно нужно было как-то начинать. Да, конечно, мы вас простили, но впредь так не делайте». 
Пересказав это диалог Сергею, Антон добавил:
- Потом, после нескольких десятков сеансов, когда я напрактиковался в навыках управления внутренними процессами, я понял, что в каких-то, не очень серьезных случаях, это можно делать и без наложения рук, нужно только настроить организм пациента на самовосстановление. Так что в твоем случае я букву договора не нарушил.
Они помолчали. И так как Сергей все еще собирался с мыслями, Антон продолжал:
- Этому очень помогает музыка. Не музыка вообще, а специальная, при звучании которой я понимаю, на что и как она воздействует.
- Та, что звучала в соборе?
- Да, ее написал гениальный парень, которого я не смог спасти. Я бы плюнул на условие, но он не хотел жить.
- Почему? Несчастная любовь?
- Нет, он разочаровался, ему было неинтересно.
- Неинтересно жить?
- Именно так. Он считал, что он должен сделать только одно – написать эту музыку. А дальше жить незачем.
- Но ведь это странно. Ты называешь его парнем, значит, он был молод?
- Да, он умер в двадцать четыре года.
- Но это не так уж мало, это не разочаровавшийся сопливый юнец, который еще не видел жизни, но считает, что все знает, все пробовал, а жизнь скучна и монотонна.
- Да, он был вполне сформировавшимся человеком. Но он с таким от-чаянием переживал страдания других, а переживал он за все человечество, что сумел всё это ощущение бессилия и восторга выразить в своем единст-венном законченном произведении, после того, как я все ему рассказал.
Они помолчали. Сергей вспоминал тот ошеломляющий музыкальный удар, который он перенес в храме, то ощущение восторга, трепета, страха, сопереживания целому миру – всех тех нюансов, которые он и описать то не может, но именно они привели его к катарсису. Оказывается, эта музыка еще и вылечила его. 
- А часто ты используешь эту потрясающую запись? Аппаратура у тебя классная. Кстати, кто ее исполнял?
- Это не аппаратура и не запись. Это – настоящий орган. А исполнял я.
- Ты?!
- Я, я. Видишь ли, не знаю, побочный ли это эффект, но у меня проявились  и другие таланты.
- Какие?
- Что же ты про витражи не спрашиваешь?
- И это ты? Но ведь витражи Шагала…
- Да, да, я знаю, что ты был в Цюрихе, видел их. Я тоже бывал в бывшем женском монастыре Фраумюнстр. Но это не Шагал.
Сергей мучительно боролся со сном. Было страшно интересно, как же так произошло, что его институтский друг, обычный человек, и вот этот уникальный целитель - одно и то же лицо. Но он так устал от всех переживаний, что дальше бороться со сном было выше его сил.
- Тебя проводят в твою комнату, - сказал Антон, - и на пороге появи-лась та самая женщина, которая так неласково его встретила давным-давно – позавчера.
VIII
- Ну, здравствуй, входи скорей! Рад тебя видеть живым и невредимым! Рассказывай, где был так долго? – шеф от нетерпения даже вскочил со своего кресла, пробежал Сергею навстречу и стал трясти руку, показывая, как он рад. Но глаза его смотрели насторожено, он явно нервничал, хотя и старался не подавать виду.
- Добрый день, Дмитрий Юрьевич! – Сергей говорил без эмоций, спо-койно.
- В больнице я был.
- Я знаю, знаю, мне позвонили. Но что стряслось?
- Здоровье подвело. Машина сломалась, пришлось километров семь пилить  пехом, попуток не было, день теплый, пока дошел, пока ждал приема, вот и расклеился.
Они заранее проговорили с Антоном его «легенду», подтвержденную записями в больничных документах – его доставили в обычную московскую клинику без сознания, и это была правда.
- Ну, слава богу, обошлось. Но хоть что-то удалось узнать?
- Судя по всему, на этот объект денег не жалели, – Сергей рассказал про хорошую дорогу, про свое впечатление от приемной, про «цербера» в черном кимоно, про ухоженную территорию, которую он якобы видел из окна приемной. Про все то, что можно было увидеть из приемной до его «внезапного» приступа.
- И все? Просто мне позвонили из… – шеф спохватился и, не закончив фразу, продолжал: – Ну, это неважно. Неужели больше ничего? – шеф  буравил его своими маленькими глазками, не зная, верить ли рас-сказанному.
- Может, больше узнаю, когда поеду машину свою забирать.
- Куда? Туда?!
- Да, когда мне поплохело, я попросил  приглядеть за машиной. Видно, я выглядел очень плохо, раз они сделали мне одолжение. Сегодня утром мне позвонили и сказали, что я могу ее забирать. Они ее починили и выставили счет. Вот, пришел по «мылу». Оплатите?
- Конечно! Не вопрос! Давай счет, я сам отдам его в бухгалтерию. Возьми мою машину, езжай сейчас же. Только возьми с собой Татьяну, пусть приглядит за тобой, вдруг опять с тобой что-нибудь случится. У нее и права есть, в случае чего сядет за руль, – шеф подошел к своему селектору и попросил секретаршу вызвать Татьяну.
Та появилась быстро, шеф ей в двух словах объяснил ситуацию, и они вышли. Татьяна была хорошим журналистом, о ее хватке  ходили легенды, и Сергей вполне оценил поступок шефа: он не давал ей никаких указаний (значит, по-прежнему не афишировал свое расследование), но знал, что если та заметит что-либо необычное, то сама «вгрызется» в мате-риал.
Сидя в «Лексусе» шефа, Сергей вспоминал все то, что с ним случилось.  Прошло всего три дня с тех пор, когда шеф дал ему это задание, а казалось, что это было давным-давно, в той, прошлой жизни. Татьяна пыталась его расшевелить, ее явно озадачило поручение, как и то, что шеф дал им свою машину, но Сергей сослался на то, что чувствует себя неважно, и, откинувшись на подголовник, закрыл глаза.  Тогда Татьяна переключилась на водителя, обсуждая с ним редакционные проблемы. Время от времени она даже апеллировала к нему, надеясь, что он подключится к разговору, но Сергей молча сидел с закрытыми глазами. Он переваривал полученную информацию, ему нужно было сосредоточиться.  Ведь наряду с интересом, в глазах шефа он заметил страх. А ведь за все годы совместной работы он ни разу не замечал, чтобы тот чего-нибудь боялся.  Иногда он поражался его бесстрашию – тот поднимал такие темы, о которых другие газетчики даже думать не смели. А здесь, когда шеф оборвал себя на полуслове, сказав о звонке, было явно  видно, что тот боится. «Но молодец аксакал! Сдержал себя, больше страха не показывал». Шеф не был стариком, но сотрудники  уважительно называли его аксакалом, отдавая должное его уникальному журналистскому опыту.
«Итак, что мы имеем? Мы имеем необъяснимое явление. Конечно, если не говорить о продаже души. Бред какой-то… Но другого объяснения нет. Ладно бы появился кто-то неизвестный с уникальными способностями, типа Джуны, такое бывает, «потомственный целитель в третьем поколении». Но ведь Антона я знаю с юности, и родителей его знал, никаких колдунов и целителей. Но то, что именно он сейчас исцеляет, нет никаких сомнений. Ладно бы я –  музыка, стресс,  психотропные…  Но я видел его клиентов до и после, они были инкогнито, - на фотографиях лица были частично закрыты, - но это были одни и те же люди.  До и после. Да и его хозяйство – на это нужны большие деньги, шарлатанством столько не заработаешь. Да и эта возня с расследованием… Нет, здесь все серьезно».
Сергей вспомнил свою экскурсию по таинственному поместью. Это действительно было настоящее поместье, с ухоженным парком, с уютными домиками в тени деревьев, где, как сказал Антон, отлеживаются его пациенты, со спортивным комплексом с бассейном, тренажерными залами  и сауной, с подземным гаражом на десяток машин, где стояли те самые «Мерседесы», которые проехали мимо него в тот день, когда он добирался сюда, с вертолетной площадкой и ангаром, где стоял маленький вертолет.
Главный дом поразил его исключительной простотой обстановки, которая подчеркивала, как ни странно, изысканный вкус того, кто его проектировал и обставлял. «Это как музыка Филипа Гласса!», - тогда подумал он. Ни у кого другого гармония не достигалась с применением столь ограниченных музыкальных средств, которые использовал этот  ми-нималист.
Правое крыло, в котором была та самая комната, в котором он ждал сеанса излечения, вместило в себя клинику, оснащенную, на его взгляд,  самой современной аппаратурой. И когда он спросил Антона, зачем же тот отправил его в Москву, то услышал в ответ, что на это было две причины. Первая – это вера, так как если бы все было сделано здесь, то оставались бы сомнения в результатах обследования. А вторая – это документальное подтверждение легенды. «Так ты с самого начала знал, что она понадобится?» -  спросил Сергей. «Да, и мне, и тебе нужно время, чтобы принять решение. А эта легенда дает нам это время», - ответил Антон и добавил: «Кроме того, есть возможность с твоей помощью выяснить не-которые детали всей этой игры». А на немой вопрос добавил: «Да, игра идет, и это игра по крупному. Если бы не ты, мои источники еще долгое время не смогли бы связать концы с концами».
Во время экскурсии они не встретили ни одного человека, кроме той самой женщины в черном кимоно, которую он увидел в тот первый день.  Ее звали Тама, и после того, как их накануне представили друг другу, он спросил, когда они остались с Антоном вдвоем: «А что это за имя?», на что Антон ответил, что оно означает «Драгоценный камень», а имя япон-ское.
Правде, в этот раз она была одета в современный классический деловой костюм бизнес-леди, который подчеркивал гордую посадку головы и точеную фигурку. Она присоединилась к ним в лаборатории, записывая поручения, которые давал Антон. Сергей с интересом косился на нее в те мгновения, когда считал, что она этого не видит. Но несколько раз они встретились глазами, он конфузился, она же оставалась бесстрастной. И это лицо с восточными чертами волновало его, будоражило воображение, от чего он уже отвык.
Антон, казалось, ничего не замечал, но когда она ушла, он с легкой улыбкой сказал:
- Сегодня мы будем ужинать втроем. Тебе кусок то в горло полезет? - и добавил, видя смущение Сергея, - Она прелестна, и я тебя понимаю. Ей 31 год, она не замужем, и со мной с самого начала моей лечебной деятельности.
- Так вы вместе? - Сергей огорчился, и это, вероятно, было заметно. Антон  улыбнулся немного грустной улыбкой:
- Ты не так понял. Мы не вместе, если ты имеешь в виду …,  - он помолчал, и, после некоторого раздумья  продолжил:
- Тама была моей первой пациенткой, за лечение которой заплатил  ее богатый родственник.
-Та самая?! Которую ты вылечил бесплатно, но оказалось, что это было подстроено специально? - Сергей вспомнил рассказ о нарушении условий договора, за которым не последовало наказания.
- Да. Я уволился на следующий день, и она ушла со мной. Мне не хотелось, чтобы она стала источником информации. В тот день она наплела сослуживцам про массаж, дыхательную гимнастику, которой я, якобы, ее научил и что-то еще в этом роде. А когда мы уволились, то и тем для пересудов не стало.
- А твоя жена не ревновала?
- Ну, не буквально же ко мне она ушла. Мне нужен был помощник, а лучшего и желать нельзя. Ее дядя после исцеления снял для моей практики коттедж, где я начал принимать «богатых Буратино», и именно она придумала и восточный антураж, и музыкальное сопровождение, и сам ритуал исцеления с мерцающим светом и сгущающимся мраком, чтобы не было видно моего лица - ведь маска мне мешала, а без нее  зрелище было не для слабонервных. Она-то видела.
- Но у вас очень теплые отношения – это видно, это не деловые отношения, а личные.
- Ты прав, но в том смысле, о котором ты спрашивал, у нас ничего не было.
-  Но почему? Она же действительно прелестна!
-  Видишь ли, я ведь ее вылечил, и чего там больше - благодарности, любви или жалости, - я не знаю.
- Дурак ты, Затон! Такая женщина!
-  Я знаю, но для себя еще ничего не решил.
Сергей глубоко вздохнул, и Татьяна тут же повернулась к нему, надеясь на то, что он присоединится к разговору, но Сергей не открывал глаз, и она разочарованно отвернулась.
Тама не выходила из головы, и все детали того разговора он помнил так, как будто внутри у него крутилась видеозапись.
 - А она знает?  – спросил он.
-  О душе? – понял Антон. – Нет, хотя, может, и догадывается, что здесь что-то запредельное.
-  Но как же так, ты мне рассказал всю историю наделения тебя сверх-способностями, а ей, с которой ты с первого дня, нет? И еще, я же журналист, сенсация мой хлеб, ты не боишься?
- Не боюсь. Сам подумай – кто поверит в такое? Ты бы сам не поверил, если бы мы не были знакомы с юности. А ей это и не нужно было. Она сразу поверила в меня, если хочешь высоким стилем, в гуманистские порывы моей души. Тогда ведь  я не думал об оплате, а ее дядя оказался деловым человеком, и он сразу все понял. Ведь это благодаря ему я развернулся, сетевой маркетинг, если хочешь – это его рук дело. Он своим примером показал мои возможности, а коллаборативная фильтрация  в его среде богатеев много значит. Я выполняю условия, мне платят дорого, а мне много не надо. Помнишь, в институте на философии мы с тобой веселились по поводу бритвы Оккама? Как там у него – не приумножай сущего сверх необходимого?  Тогда нам казалось это абсурдом, чем больше сущего, тем лучше, так мы считали. А сейчас это – мое кредо. Но условие есть условие – это раз, много – понятие относительное, это два. Смотря  для чего. Поэтому он распоряжается моими деньгами, а бизнесмен он хороший и, имея такой бесплатный кредитный рычаг, можно быстро наращивать капитал.
-  А ты не боишься за свои деньги? – и опять Сергей  вспомнил случаи, когда доверие в финансовых вопросах приводило к краху и дружбу, и бизнес, и саму жизнь доверчивых.
-  Нет, не боюсь. Он хорошо заработал на этом. И не забывай, моей страховкой была возможность не только лечить, но и вызывать болезни и, поверь, после стольких лет мучений, он как никто оценил карательную силу моего дара. А сейчас он адепт, и вкладывает в мое дело не только заработанные на мне деньги.
-  А она?
Антон понял, о ком идет речь.
- Она апостол, - улыбнувшись, ответил он.
«Она апостол. Вот так просто. Завидую, черт!». Тогда он  еще спросил Антона про жену, но тот сухо сказал, что они расстались, не вдаваясь в подробности.
- А ты-то как стал бобылем? – перевел разговор на другую тему Антон. Сергей понял, что тот знает его биографию, но, вероятно, его интересовали личностные мотивы его жизненных перипетий. Он рассказал, что в журналистику пришел случайно. После института его призвали в армию, как офицеру, служить ему надо было всего год. Но его часть послали в Афганистан, а там досталось по полной. После ранения он попал в госпиталь, лежал в одной палате  с корреспондентом «Красной звезды», они подружились, он показал свои фотографии – ведь с фотоаппаратом он не расставался – тот оценил их как вполне профессиональные.
- Помню, помню, - сказал Антон, - Ты и в институтские годы всегда таскал с собой отцовский «Зенит», иногда это даже раздражало.
Работы Сергея понравились, и его пригласили в армейскую газету, сначала фотокорреспондентом, а потом и спецкором. Командировки в горячие точки стали постоянными, а возвращения все более тягостными. Жена вначале боялась за него, потом устала бояться, с каждым новым возвращением отчуждение нарастало, и все закончилось тихим, без скандалов и упреков, разрывом. Она не мешала сыну общаться с ним, не настраивала его против отца, и как-то раз сын сказал: «Мама всегда уважительно говорила о тебе!». Они и сейчас периодически созваниваются, и он благодарен ей и за совместную жизнь, и за вовремя поставленную точку в их отношениях. Потом он послал свои работы на международный конкурс, стал лауреатом, и его пригласили в «Франс-Пресс».  Лет пять он мотался по миру, горячих точек становилось все больше и больше, и, в конце концов, теперешний шеф убедил его в том, что он здесь нужнее, а дома и стены помогают.  Он не жалел о своем решении, работать было интересно и, хотя его зарплата не совпадала с обещанным заработком, его это не огорчало.
- Я знаю, что ты один, не спился, не скурвился, по бабам не таскаешься, но и долго ни с кем не встречаешься, - сказал Антон. – Что, бритва Оккама в действии?
- А откуда ты знаешь? – Сергей понял, что задал дурацкий вопрос. – Может, и так. Но как-то не складывается. А пить… Всяко было, это сейчас я «белый и пушистый», а видел бы ты меня лет семь назад! Но война – она здорово прочищает мозги. Теперь я знаю, когда действительно нужно рас-слабиться, а когда это просто слабость. А ты? Ты навел обо мне справки, а я этого сделать не могу. Может, все-таки расскажешь, как ты жил эти го-ды?
Антон помолчал, а потом сказал:
- Знаешь, я бы хотел, чтобы ты увидел, как я живу сейчас. А в прошлом ничего интересного нет. Когда начался дикий рынок, остался без работы,  челночил, потом устроился в ту контору, где встретил Таму. Может, она и сыграла какую-то роль, но в то время нас с женой связывали только дети и ее болезнь. Да еще безденежье. Уйти от больного человека и оставить ее на бобах – на это я не мог решиться. А когда появились деньги, настоящие деньги, мы разошлись. Это и к лучшему. Нас ничего не связывает, так что я не боюсь ни за нее, ни за детей. Мне пришлось профинансировать частную программу защиты свидетелей, чтобы исчезли все упоминания о том, что мы когда-то были вместе. Да и узнать ее нельзя. Нет, нет, никаких пластических операций – пояснил он, заметив немой вопрос Сергея. – Просто после излечения люди становятся другими. Их ничто не связывает со столь тягостным прошлым, а те, кто ее знал, помнят ее такой… - он попытался подобрать слова, но Сергей и так понял. Да,  те люди на фотографиях разительно отличались от своих больных про-тотипов.
- Сергей Николаевич, где сворачивать-то? – из задумчивости его вывел вопрос водителя. Он очнулся, посмотрел на дорогу и сказал, что еще с километр и будет правый поворот без указателя. Татьяна обрадовалась его «пробуждению», но они доехали быстро, так что разговорить его времени не было.
Впереди показались черные ворота, в которые упиралась эта отличная дорога.
IX
Они сидели в библиотеке, высокие стены которой были заняты книжными шкафами, в которых книги были расставлены в удобном для хозяев порядке (Сергей с первого раза никак не мог найти нужную ему книгу), в уютных креслах напротив большого письменного стола, за которым часто работал Антон. И это было его место, которое нельзя было занимать кому бы то ни было, кроме Тамы.  В первый раз Сергей хотел было за ним расположиться – проверить почту на своем ноутбуке, но Тама его остановила: «Это табу. Это Его кресло».
Сергей обратил внимание на тон, которым это было сказано: «Его» было явно с большой буквы.
С тех пор он каждый вечер проводил в библиотеке, и этот ритуал начался в тот самый день, когда он приехал забирать свою машину. Когда они с Татьяной вошли в знакомую ему приемную, ему показалось, что он заметил едва мелькнувшее недовольство на лице Тамы, но ее обычная бесстрастность заставила усомниться в собственных ощущениях,  а потом и забыть о них. А вот Татьяна сразу напряглась, и это было видно. Она оценивающе разглядывала Таму, и Сергей, удивившись, подумал: «Да она ревнует!». У них был роман, какое-то время они даже жили вместе, но это был вариант, когда два одиноких человека сошлись лишь для того, чтобы на некоторое время забыть о своем одиночестве, не строя планов на будущее и не питая иллюзий по поводу побудительных мотивов своего союза. Но это было пару лет назад, с тех пор они оставались друзьями, без всяких  намеков на романтические отношения. А тут вдруг… Тама это тоже заметила, и как-то раз с долей сарказма сказала, что давно не видела столь яркое проявление ревности к незнакомому человеку. Сергей, растерявшись, не нашел, что ответить, но Тама перевела разговор на другое, начав расспрашивать его о командировках.
И вот каждый вечер, уже неделю, они вдвоем или втроем дискутируют в этом уютном помещении, которое с первых минут заставило его вспомнить М. Волошина: «Я мысленно вхожу в ваш кабинет…». 
- Ты не прав! Нельзя насильно сделать человечество счастливым! – го-рячился Сергей.
- Можно и нужно! – спокойно отвечал ему Антон.
- Только выстрадав, можно оценит счастье! Именно выстрадав, стремясь к нему, преодолевая препоны, страдая, борясь – только тогда можно понять, что есть счастье и чего оно стоит! Неужели ты не по-нимаешь?
- Ты говоришь штампами, и ты прав. И не прав. Твоему сыну сколько лет?
- Девятнадцать… – Сергей немного задумался и добавил: – Будет.
- И ты ему никогда ничего не запрещал? Никогда не пытался объяснить, как будет лучше?
- Ну, когда мы расстались, он был еще в том возрасте, когда особо и запрещать было нечего. А потом мы встречались не так часто, я не знаю, нужно ли было что-то ему запрещать. И потом, я так радовался, когда он приезжал, что вряд ли мог что-нибудь запретить. И жена мне никогда на него не жаловалась.
- Молодец Нина! Тебе повезло с женой, хоть вы и расстались. А может, и расстались, что она молодец.
- Ты считаешь, что я…
- Нет, нет. Все нормально, я не виню и не сужу тебя. Но она молодец.
«Как он может говорить такое? – подумал Сергей. – Побыл бы он в моей шкуре тогда!».  И тут он поймал себя на мысли, что как раз «тогда» он испытал облегчение, когда Нина сказала, что им надо расстаться. Эта мысль поразила его, и на какое-то время он потерял нить разговора.
- Да… Так причем тут дети? – он возобновил прерванный спор.
- Моя старшая была со мной до двадцати лет. И как-то я ей сказал, что самое трудное  для родителей – это разрешить детям делать то, чего они хотят. Я не думал, что она это поймет – ей было лет 17. Но она, как ни странно, сказала, что да, она это понимает, но она всегда чувствовала, что ее любят, и это было главное.
- И что, ты никогда ничего ей не запрещал?
- Ну что ты, конечно запрещал! Но это было бытовое, по мелочам. А вот когда она стала личностью, взрослой, думающей – тогда я с трудом сдерживал себя, боясь навредить.  Но все равно, мы хотим, чтобы дети были счастливы, хотим уберечь их от невзгод, защитить от соблазнов, «закрыть собой от бед и пустоты»… Ведь мы знаем, как лучше!
- А мы действительно знаем?
- До определенного времени – безусловно. Потом нет, потом они должны сами.
- Так что, человечество – это еще ребенок, несмышленыш?
- Нет, но «не ведают они, что творят».
- Но это же парадокс! Раз уж вылезли из пеленок, то, значит, и думать научились! Значит, ведают, что творят!
- Скажи, ты, когда мотался по горячим точкам, был уверен в разумности тех, кто заваривал эту кровавую кашу?
Сергей задумался. Перед глазами прошли кадры сваленных в груду тел, разрушенных домов, засыпанных колодцев в пустыне, караваны бредущих людей, навьюченных пожитками и пытающихся найти убежище где-нибудь подальше от их родных мест,  где убивают за то, что ты иной народности, религии, цвета кожи, или просто потому, что кому-то понадобился тот клочок земли, который хоть и скудно, но кормил тебя и твою семью. А в лагерях беженцев он ощущал атмосферу покорного ожидания, смешанного с облегчением от того, что удалось выжить в этом хаосе. Но были и другие – те, кто творили все это, молодые, не ценящие ни своей, ни чужой жизни, готовые на все, получающие удовольствие от насилия над ближними. Они не сомневались в своей правоте, цинично смеялись над страданиями тех, над кем они по садистски издевались. Они вообще ни в чем не сомневались, сомневаться было нечем: в одной извилине мысли не задерживаются.
Несколько раз он брал интервью у кукловодов, тех, кто направлял эту серую массу своих приспешников, и каждый раз он вспоминал и серых штурмовиков, и дона Рэбу из славного города Арканар. Эти лидеры говорили о своей борьбе за благоденствие своего народа, а университетское образование позволяло им и найти аналогии в человеческой истории, и удачную цитату из титанов прошлого, и внятно изложить свою позицию, где не было места меркантильным мотивам и жажды власти – все о высоком и гуманном. И эти маленькие диктаторы мало в чем уступали демагогам-лидерам больших стран, так же неустанно радеющим за всеобщее благоденствие и мир во всем мире, но понимающим устройство этого мира по-своему. А если кто-то не согласен, тем хуже для несогласных.
- Да, неразумными их назвать трудно, - Сергей проглотил комок в горле, мешающий говорить, - Они все делают осознанно. Вот это-то и страшно.
- Ты видел больше меня. Я ведь смотрел на фасад, на туристический фасад. После того, как пришли первые большие деньги, мы с Тамой полгода путешествовали по миру. – Сергей ощутил укол ревности. - И даже эта парадная сторона многое показывала того, что, в моем представлении, подрывает гуманные основы жизни социума,  даже в самых благополучных странах. А ты-то был в самом эпицентре катаклизмов. А скажи, ты же общался с коллегами  из стран-инициаторов локальных конфликты, это же не секрет, кто поднес спичку к заранее заготовленному «хворосту». Как они относятся к тому, что видят? Ведь они за то, чтобы показать истинную картинку из самого пекла, рискуют жизнью. Что они думают о кукловодах?
- Да примерно тоже, что и я. Они, в числе немногих, видят ниточки, за которые дергает кукловод. Но, как ни странно, считают это в порядке вещей. – Сергей помолчал, и добавил. –  Наверное, не совсем так. В порядке вещей – это потому, что так сложилось. Но они понимают, что это плохой порядок вещей. С возрастом приходит это понимание, но взросление  на такой работе происходит быстро, «розовых очков» нет ни у кого. Но лучшие, если ты обратил внимание, это люди не молодые, со сложившейся жизненной позицией.
- Но если так, то почему их репортажи, как правило, совпадают с официальной точкой зрения?
- Потому что есть главные редакторы, которые  не могут не заниматься политикой или, по крайней мере, не считаться с официозом. Им надо вести бизнес, а уж там гуманизм точно не на первом месте.
- Ты вспомнил об Арканаре…
- Но как ты … - Сергей замолчал, так как спрашивать, откуда Антон это знает, было уже глупо.
- Нет, нет, - Антон улыбнулся, - Я не копаюсь у тебя в голове. Это же очевидно.  «Трудно быть богом» - это и моя любимая книга, а ты ее постоянно цитировал в молодости. И, несмотря на дозированность информации, мне серые штурмовики и дон  Рэба часто приходили в голову, когда я смотрел репортажи из горячих точек.
-  Но тогда ты должен помнить и диалог Араты Красивого с твоим тез-кой, прогрессором Антоном - доном Руматой. Ведь  речь шла о невмешательстве «небесных сил», о том, что они сами должны решать свои проблемы!
- Ты не совсем точен. Там речь шла несколько о другом, – Антон взял со стола рамку, в которую обычно вставляют фотографии близких, чтобы подчеркнуть приверженность обладателей солидных кабинетов семейным ценностям. – Читай.
Сергей взял паспарту, где была не фотография, а цитата из книги:
«- Вам не следовало  спускаться  с  неба,  -  сказал  вдруг  Арата.  - Возвращайтесь к себе. Вы только вредите нам.
- Это не так, - мягко сказал Румата. - Во всяком случае, мы никому не вредим.
- Нет, вы вредите. Вы внушаете беспочвенные надежды...
- Кому?
- Мне. Вы ослабили мою волю, дон Румата. Раньше я надеялся только  на себя, а теперь вы сделали так, что я чувствую вашу силу за  своей  спиной. Раньше я вел каждый бой так, словно это мой  последний  бой.  А  теперь  я заметил, что берегу себя для других боев, которые будут решающими,  потому что вы примете в них участие... Уходите отсюда, дон  Румата,  вернитесь  к себе на небо и никогда больше не приходите. Либо дайте  нам  ваши  молнии, или хотя бы вашу железную птицу, или хотя бы просто обнажите ваши  мечи  и встаньте во главе нас.
Ты еще не знаешь, подумал Румата. Ты еще тешишь себя мыслью, что обречен на поражение только ты сам. Ты еще не знаешь, как безнадежно само твое дело. Ты еще не знаешь, что враг не столько вне твоих солдат, сколько внутри них. Ты еще, может быть,  свалишь  Орден,  и  волна крестьянского бунта забросит тебя на  Арканарский  трон,  ты  сравняешь  с землей дворянские замки, утопишь баронов в  проливе,  и  восставший  народ воздаст тебе все почести, как великому освободителю, и ты  будешь  добр  и мудр - единственный добрый и мудрый человек  в  твоем  королевстве.  И  по доброте ты станешь раздавать  земли  своим  сподвижникам,  а  на  что сподвижникам   земли   без   крепостных?  И завертится колесо в обратную сторону. И хорошо еще будет, если ты  успеешь умереть своей смертью и не увидишь появления новых  графов  и  баронов  из твоих вчерашних верных бойцов. Так уже бывало, мой  славный  Арата,  и  на Земле и на твоей планете».
- Ты смотришь на эту цитату каждый день, – Сергей  раньше не обращал на эту рамку  внимания, воспринимая ее как неизменный антураж кабинета, но никогда не задумывался – что там, под стеклом. Он думал, что это фотография близких Антона, но никак не ожидал цитаты из Стругацких. – Зачем?
- Потому что я уже решил для себя первую часть вопроса – нужно ли вмешиваться.  Но не решил вторую, – ответил Антон.
- Это ты по поводу сподвижников?
- Да. И еще по поводу того, где границы гуманизма, свободы и принуждения.
Сергей удивился – эк куда занесло друга его юности! Его самого эти вопросы редко занимали, как и многих других. Конечно, он видел несправедливость этого мира, но вопрос о границах он себе не задавал – таков был порядок вещей. Но он понимал, что на самом деле ответы на эти вопросы определяют суть устройства социума, но сам он ими не озадачивался.
- А я-то зачем тебе нужен?
- У тебя информация из первых рук, ты сам все это видел. И ты остался таким, каким был тогда, давно, в юности, и тогда мы были «одной крови – ты и я».
«Но мы не Маугли, люди меняются, а кровь у всех красного цвета», - подумал Сергей, но спросил о другом:
- Но почему я  должен безоговорочно верить во что-то? Юношеская дружба – это хорошо, но этого мало. Ты ведь так и не объяснил, чего ты хочешь, вернее, во что я должен верить? Ты хочешь накормить голодных? Как?
- Я хотел, чтобы ты сначала увидел то, чем я занимаюсь. И ждал, когда у тебя созреет вопрос – для чего мне дали  эти способности, в чем моя миссия. Но ты его не задаешь, и я, кажется, знаю, почему.
- Почему? – Сергей искренне удивился.
- Тама, все дело в ней, –  сухо сказал Антон.
- При чем здесь …, – начал было Сергей и замолчал – это было правдой. Вот уже неделю он виделся с Тамой каждый день, и каждый раз это было как праздник. «Неужели это так видно? Неужели я выгляжу, как влюбленный мальчишка?». Но он и сам знал, что это именно так, и не случайно Татьяна с первого взгляда поняла это, ведь на следующий день, после их поездки за его машиной, она зашла к нему в кабинет и, смущаясь, что было ей совершенно не свойственно, спросила:
- Слушай, я все хотела тебя спросить – почему шеф так интересуется той клиникой?  – Татьяна оборвала свой вопрос, хотя ей не только это не давало покоя – это было видно.
- Какой клиникой? – не сразу понял Сергей, - А, той… Не знаю, сам удивляюсь. Ты же знаешь, я такими темами не занимался, а тут вдруг такое задание. – Все это было правдой, и он надеялся, что она почувствует, что он искренен. – Но, видишь,  не судьба, так и не выполнил задание. А шеф больше и не поднимает эту тему.
- Так ты не знаешь, что там происходит? А зачем же ты в тот же вечер опять поехал туда?
- Ты что, следила за мной?
- Да нет, так получилось, увидела твою машину, стало интересно, куда ты едешь. Извини, инстинкт. Ехала к тебе…
- Мы же не договаривались!
- Ну, я волновалась. Все же не так часто небезразличного мне человека в бессознательном состоянии привозят в больницу.
«А вот это уже дополнительная информация от шефа, – подумал Сергей, – Сама она не могла об этом знать, ведь тогда, когда ей поручили приглядывать за мной,  об этом разговора не было. Хотя наверняка потом в редакции об этом говорили».
- Ну, я решил, что будет корректным сказать спасибо за одолжение, которое мне сделали. Поэтому и поехал, да и хотелось машину после ремонта проверить на трассе.
- Да, проверка получилась – я еле успевала за тобой. Не знала, что «Нива» такая резвая.
Сергей тоже не ожидал такой прыти от старенькой «Нивы», несмотря на то, что Антон его предупредил, чтобы  он был поаккуратней, пока не привыкнет к машине. Он сначала не понял или не обратил внимания на эту реплику, но когда включил зажигание, то непривычный мягкий гул двигателя его озадачил. Оказывается, ему поставили новый двигатель, не стали возиться со старым, и этот, новый, был гораздо мощней и … не от «Нивы». Так что Татьянино наблюдение было совершенно верным - он стал позволять себе на трассе многое, о чем раньше даже не думать не мог.
- И для этого ты купил букет цветов? Это сейчас так механиков благодарят?
И тут Сергей понял, что никакого поручения шефа нет, и если и было что-то, что могло пробудить ее интерес к объекту его командировки, то его заслонила ревность, обычная женская ревность.
-  Ну, неудобно же с пустыми руками, а ехал я не к тому, кто чинил, а кто сделал мне одолжение.
- К Таме, конечно…
Это «конечно» окончательно убедило Сергея в первопричинах Татьяниного интереса, но заставило его задуматься о том, что ревнующий человек может увидеть не только то, что на поверхности, но и такие моменты, на которые раньше он и внимания бы не обратил. Он решил разрядить обстановку и, положив руку на плечо Татьяне, сказал, стараясь, чтобы иронические интонации не обидели ее: - Тань, да ты ревнуешь!
Татьяна сбросила его руку, и сухо сказала: - Вот еще! С чего мне тебя ревновать?
- Действительно, с чего, Тань, перестань, мы же друзья, -  И тут он увидел, как ее глаза наполняются слезами, чего он совершенно не ожидал.  - Тань, ты что?!
- Ничего! – она пыталась взять себя в руки, но у нее это плохо получалось, она всхлипнула, и тут ее прорвало. – Когда мы были вместе, я ничего от тебя не ожидала – ты был такой, такой … – она попыталась подобрать слова, слезы катились по ее щекам, – Замороженный, что ли, неживой, ты закутался в свой кокон, в свое одиночество, и тебе там было уютно, я не смогла тебя оттуда выковырять. И я ушла, не потому, что и у меня было так же, я не смогла достучаться до тебя и думала, что этого сделать уже никто не сможет. А тут Тама…
- Но ведь я с ней едва знаком!
- Я не слепая, прости, но это видно, может быть и не всем, но я это ясно вижу. 
Сергей, озадаченный вспышкой ее ревности, молчал. «Да черт их разберешь, этих женщин! – но привычная мужская ирония опошляла происходящее. – Нет, но как она все это увидела? Я и сам еще не разобрался, а она уже так категорична в своих выводах!».
Но он понимал, что она права, и что Тама навсегда вошла в его жизнь.
X
В тот вечер, в библиотеке,  после реплики Антона о Таме, разговор не клеился и они больше ни о чем серьезном не говорили, просто слушали музыку, сначала ту, которую они помнили со времен молодости, а потом Антон поставил новые записи. Сергей никогда не слышал эти произведения, они поразили его, и он спросил: - Это тот, чью музыку ты исполняешь в соборе?
- Не только, талантливых людей много, просто нужно их найти.
- И ты ищешь их?
- И их тоже.
Зазвучала музыка, и это нужно было слушать – она не оставляла места ни для чего другого, выворачивая целые пласты там, внутри,  спрашивая – а кто ты и куда ты идешь, о чем  мечтаешь, зачем ты здесь?
Больше вопросов Сергей в этот вечер не задавал, он слушал музыку, и сумятица в его душе нарастала, потому что он не мог ответить ни на один вопрос, кроме одного – о Таме.
На следующий день он спросил Антона:
- Слушай, а кого еще ты ищешь? – и добавил в ответ на немой вопрос Антона, - Ну, вчера ты говорил, что ты ищешь не только  талантливых музыкантов.
- А… Начинаешь созревать для серьезных вопросов?
- Ну ладно, не издевайся. Меня давно мучает куча вопросов, они раз-рывают мне голову, но я не знал, с чего начинать,  – и, помолчав, добавил:
- А насчет Тамы ты прав, я не думал, что еще способен на что-либо подобное, думал, что мое время прошло.
- Понимаю, и я думал о себе в прошедшем времени. Но с тех пор многое изменилось. Но ты задал правильный вопрос, считай, что попал в яблочко.
Антон помолчал, собираясь с мыслями, и начал свой монолог, растя-нувшийся на несколько часов, прерываемый иногда недоуменными репликами Сергея. Логика его изложения была безупречна, но после окончания этого невероятного рассказа у Сергея  в голове был полный сумбур, он не мог поверить в услышанное, и не мог не поверить. Это было невероятное напряжение, и его организм сам решил эту проблему перегрузки мозга – Сергей заснул.
На следующее утро, проснувшись в том самом уютном кресле в биб-лиотеке, он, потягиваясь, встал (как бы ни было уютно в этом кресле, но для спанья оно все-таки не годилось), и подошел к окну. Впереди, метрах в тридцати, за рядом ровно подстриженных кустарников, образующих живую невысокую изгородь, он увидел корт, на котором Антон и Тама играли в бадминтон. Он залюбовался ее грацией, она мягко передвигалась по корту, ей явно нравилась игра и то, что стремительные, почти рефлекторные движения позволяют ей отбить неудобно летящий волан. Она явно переигрывала Антона, но тот не сердился, он тоже любовался ею.
Игра закончилась, Тама подошла к Антону, обняла его, поцеловала в щеку. Сергей подумал, что подсматривать нехорошо, но он опять ощутил укол ревности, и увиденное сейчас не вязалось со словами Антона о том, что между ними ничего нет. Он помрачнел, и вышел из кабинета.
Он не упрекнул Антона за то, что  тот оставил его спать в кабинете, но тот сам коснулся этой темы.
- Когда меня переклинивает, я тоже вырубаюсь. Это естественная за-щитная реакция мозга. Правде, мне хватает полчаса, иногда чуть больше, чтобы очнуться свежим. Я не ожидал, что ты проспишь столько времени. Извини.
- Да ладно, ничего страшного. Приходилось и хуже. Я сейчас уеду, мне нужно подумать. Нет, нет, мне нужно в свою берлогу, здесь я … - он не закончил, но Антон понял.
- Да, конечно, поступай, как считаешь нужным.
Сергей уехал, но до своей берлоги, как он называл родительскую квартиру, он добирался  два с лишним часа. Но в этот раз он даже рад был пробкам на дороге, они позволили ему прийти в себя, ведь пока он мчался до загруженной московской трассы, то два раза чуть было не  улетел в кювет, занятый своими мыслями и теряя контроль над дорогой.
Он лег на диван в большой комнате, заложил руки за голову и закрыл глаза. Он не боялся заснуть – слишком велико было возбуждение, ему казалось, что пока он не разложит все по полочкам и не примет какого-то решения, он не заснет никогда. Но не прошло и пяти минут, как он провалился в сновидения, в которых смешивался реальный мир и мир вымышленный, и не всегда можно понять – где что.
Из беспамятства его вывел голос Татьяны:
- Сереж, Сережа! Ты не заболел? – она тормошила его, явно волнуясь.
- Что случилось? – он сел, еще не совсем придя в себя. – Как ты вошла?
- У меня же есть ключ, ты не просил его вернуть, но я никогда им бы не воспользовалась, но ты не отвечал на звонки, в редакции не появился, мы стали волноваться, я помчалась сюда.
- А сколько сейчас? О, уже пятый час! – он посмотрел на настенные часы и окончательно пришел в себя. – Извини, я все-таки еще не оклемался, видишь, как разоспался, даже не вспомнил, что мне нужно в редакцию.
- А почему ты спишь здесь, одетый?
- Да я уже собирался на работу, встал рано, но прилег просто так, подумать, – Сергей говорили эту смесь полуправды, полулжи, где главным для него было «подумать», и это прозвучало убедительно.
Татьяна помнила его привычки, и эту тоже – заложив руки за голову, он смотрел в потолок, и ничего не могло отвлечь его от мыслей. Тогда ее злила эта его черта, но она смирилась с ней  и не теребила его, раз уж он начинал свой сеанс головоломок, как она это называла. Вот и сейчас она нашла его спящим в этой позе, только лицо у него было осунувшееся, невыспавшееся, что так не вязалось с его рассказом.
- Ну ладно, все хорошо? Так ведь? – она вопросительно посмотрела ему в глаза.
- Все нормально, спасибо, Тань! – но прозвучало это не очень убеди-тельно, он сам это понимал.
- Ну, я позвоню шефу, успокою, – Татьяна достала мобильник, сказала, что все нормально, просто, вероятно, какие-то последствия того обморока еще есть, выслушала ответ, кивнув несколько раз «Да, да», и, выключив телефон, сказала:
- Сереж, шеф сказал, чтобы ты отлежался столько, сколько надо, и сегодня и завтра он тебя не ждет, – и, помедлив, она спросила: – Мне остаться?
В этом вопросе было столько ожидания, столько надежды, что Сергей растерялся. «Что ей сказать? Если прогоню, то за что так обижу? Она же искренне переживает за меня. А отмазка про здоровье сейчас вряд ли поможет». Он молчал, собираясь с мыслями, но Татьяна все поняла сама, глаза ее влажно заблестели, но она, не подавая виду, бодро сказала:
- Ну ладно, все хорошо, я пойду.
Сергей понимал, что это неправильно, что надо ее остановить, но поделать с собой ничего не мог, только благодарно сказал:
- Спасибо, Тань!
Она хотела ответить, но побоялась сорваться, и, отвернувшись, молча ушла. Он услышал звук закрывающейся двери и увидел ключ, который она оставила на тумбочке. 
Он опять подумал, что зря обидел ее, что это неправильно, но эти мысли быстро выветрились из его головы под напором тех фактов, которые он должен осмыслить, как бы невероятны они не были.
XI
Вертолет сел в VIP-зоне аэропорта.  Антон отдал ключи  технику, и они втроем прошли в зал, где проходили досмотр и пограничный контроль пассажиры первого класса. Все процедуры заняли минут 15, после чего микроавтобус отвез их на стоянку небольшого реактивного самолета. У открытой двери, служащей одновременно трапом, их встретила стюардесса, они поднялись на борт, самолет сдвинулся с места и через пять минут занял свое место в очереди на взлет.
Сергей сидел в уютном салоне, напротив, через столик, сидел Антон,  а Тама расположилась  за вторым, рабочим столом, на который она выложила два планшетника и занялась какими-то расчетами.
Приветливо улыбаясь, подошла стюардесса и спросила, что принести. Антон попросил яблочный сок, а Сергей виски с содовой.  Когда стюардесса принесла заказанное, Антон, улыбнувшись, сказал:
- Помнишь, в институте мы считали, что разбавлять спиртное – значит, переводить продукт.
- Да я и сейчас так считаю, – ответил Сергей, – Просто привык пить виски именно так – коллеги-корреспонденты  не понимали, как я могу пить его чистым. Но зато научился ценить послевкусие, которого после водки не бывает. А для расслабления предпочитаю водку.
- Значит, сейчас тебе не надо расслабиться?
- Нет, мне нужно чуть раскрепоститься, и этого хватит. Это чей само-лет? Дорогая игрушка!
- Это Гольфстрим-550, мой самолет, –  ответил Антон, –  И содержать его дороже, чем купить. Но зато я не связан расписанием, да и таможенные процедуры в любой стране занимают гораздо меньше вре-мени.
В этот момент Тама, извинившись, передала Антону его планшетник, и тот углубился в чтение.
Сергей опустил  спинку кресла, закрыл глаза, и задумался. Куда они летят, он толком не знал. Сегодня утром Антон просто сказал, что они должны присутствовать на эксперименте, не уточняя, о чем идет речь. Но Сергей  не удивился, он уже привык к динамизму жизненного уклада в клинике, как он называл хозяйство Антона, но до сегодняшнего дня его ни разу не брали в поездки. Хотя прошло всего десять дней с того памятного монолога Антона, и неделя с тех пор, когда он принял решение, за это время уже два раза Антон с Тамой куда-то исчезали с утра, но к вечеру обязательно появлялись. И когда он спрашивал, где они были, они называли места в центре Европы. И для него это было в диковинку – слетать на день туда, куда, по его представлению,  обычно добираются  гораздо дольше, учитывая границы и расстояние. 
Он спросил, на сколько они едут, ведь ему нужно взять свой «тревожный» чемоданчик, на что Антон ответил, что это зависит от эксперимента, а брать ничего не надо, все есть на месте.
И вот они  уже в воздухе, хотя этот разговор состоялся всего час назад, в столовой, где они собирались каждое утро за завтраком. Завтрак и ужин стали обязательным ритуалом, где они обсуждали дела и он узнавал новые детали, касающиеся деятельности империи Антона.  Он не смог подобрать другого слова – настолько многогранны были задачи, которые тот решал, и столько людей и организаций было задействовано при этом, что ничто другое не отражало масштаб деятельности друга его юности, чем это слово, но метрополией была не страна, а Антон – центр и верховная власть, объединяющая все эти разбросанные по свету кусочки единого целого.
Он вспомнил, как Антон, чуть улыбнувшись, спросил тогда, в самом начале своего рассказа:
- Если бы у тебя были неограниченные средства – чтобы ты сделал?
- Как это? – удивился Сергей, – Как такое может быть?
- Хорошо, ставлю вопрос по-другому. Чтобы ты сделал с миллиардом долларов?
- Не знаю, никогда об этом не задумывался. Как в анекдоте – отдал бы срочные долги, а несрочные подождут.
Но Антон не поддержал шутливого тона, он оставался серьезен:
- А десять миллиардов, а сто?
- Ну ладно, чего ты завелся? Не знаю, у меня таких денег никогда не было и не будет, так чего голову ломать?
Антон улыбнулся:
- Да я и не завожусь,  на этот вопрос мало кто может ответить. А когда отвечают, то всегда речь идет о расширении бизнеса, который принес такие деньжищи. Даже выходцы из «Лиги плюща», которые достигли высот в политике, а не в бизнесе.
- Ты и их спрашивал?
- Довелось.
- И о каком бизнесе они говорят?
- О политике, естественно, это их бизнес.
- А как же электорат, общество, свобода, демократия?
- А это то, что используется как оружие, как приманка, как ресурс в политической борьбе за верхнюю строчку в табели о рангах.
- И что, они не радеют за свою страну?
- Ну почему же, но в той мере, как они сами понимают ее потребности. И среди этих потребностей есть доминанты, которые принимаются во внимание в первую очередь.
- И что же это за доминанты?
- То, что больше всего волнует их клан, их касту, их группировку – называй как хочешь.
- А всемирное правительство есть, это мировое закулисье?
- Есть, куда без этого. Но это не тот вариант, когда они встречаются в «ложе» и решают судьбу мира. Сейчас они согласовывают свои действия с союзниками, пытаются соблюсти баланс интересов, своих интересов. Но меркантильные резоны – главные.
- Но как же так, при чем здесь меркантильность? Ведь у них колоссальная власть, зачем им деньги?
- Не забывай, что власть всегда легко конвертировалась в богатство, как и наоборот.  Я как-то вычитал, что движущими силами человеческой деятельности являются секс, еда и доминирование. Это кто-то из российских биологов, по моему, сказал,  и его «биологический» подход совершенно верен: власть позволяет удовлетворить все три базовые потребности, как бы представления индивидов не различались по поводу того, что есть первое, что второе, а что третье.
- То есть?
- А то и есть, что биологические  инстинкты продолжения рода, утоления голода и жажды – это вторично по сравнению с доминированием. И если задача возвышения над сородичами решена, то все остальное приложится автоматически.
- Но неужели в человеке нет ничего сверх этих инстинктов, которые так мало отличают его от тех, что живет в стае?
-  Есть, конечно. И главное – это стремление творить, человек – это, прежде всего, творец. Бродский как то образно сказал, что поэзия – наше генетическое отличие от зверей. Вторая составляющая человечества – это лень, которая и породила все те механизмы, всю ту технику, которые мы используем для облегчения своей работы.
- Ну ладно, творчество – это я понимаю. Но лень как двигатель про-гресса?!
- А почему нет? Ты же сейчас не добываешь огонь трением? А для того, чтобы смогли выжить шесть миллиардов человек, нужны современные технологии жизнеобеспечения, - Антон помолчал, а потом добавил:
- Ну, это были пролегомены, так сказать, предварительные замечания. Теперь к нашим баранам.
Он начал свой монолог, но и тогда Сергей не сразу понял этого вопроса о  неограниченных средствах. Антон рассказал про третью, последнюю встречу с незнакомцем. Тот, как всегда, появился внезапно, через несколько лет, когда у Антона уже образовалась обширная практика.  Он для себя установил критерий платы за излечение своих пациентов – десять процентов от состояния. «Обложил их десятиной, как церковь когда-то», пояснил он. Эти средства не проедались, а умножались, чем занимался дядя Тамы, которого вполне устраивало такое положение дел. Он же и разработал схему, позволяющую легализовать доходы –  благотворительный фонд,  который  существует на добровольные пожертвования и вправе тратить деньги на свою деятельность. Та часть, которую клиенты не желали или, по каким-то причинам  не могли перечислить на счет фонда официально, прокручивалась через оффшоры, и уже оттуда приходила в виде официальных пожертвований. Первое время фонд пытались  «доить» силовики, но клиентура расширялась, в числе пациентов побывали и сильные мира сего, и уже никто не осмеливал-ся влезать в дела фонда.
Но огромные суммы заставили его задуматься о том, для чего его на-градили таким финансовым могуществом. Вот тогда-то и появился незнакомец. Он выразил свое восхищение масштабами деятельности  и финансовыми успехами «этого замечательного предприятия» - таким выражением он закончил свой панегирик. Он добавил, что, как и любой успешный бизнес, он опасен для  всех причастных к нему, особенно для  верхушки, и напомнил, что у Антона есть возможность  предотвратить потенциальные угрозы – это способность вызывать болезни. По условиям договора Антон предупреждал каждого клиента об этом, понимая, что это палка о двух концах – ведь у кого-то мог возникнуть искус использовать его вторую способность для устранения конкурентов. И несколько раз он обрывал намеки, которые позволяли некоторые пациенты, из политиков, начинающие  рассказывать в черных красках о своих соперниках. Он сразу понимал, к чему все эти разговоры, и давал об этом знать собеседнику. Удивительно, что никто из них не спросил, для чего же тогда он рассказал им об этой стороне своего дара: они понимали, это – страховка, это – гарантия его жизни. Ведь как заманчиво, обретя бессмертие, или почти  бессмертие, не дать возможности сопернику воспользоваться таким даром.
В тот раз незнакомец сказал:
- Мы освобождаем вас от всех обязательств. Вы можете лечить кого хотите и на тех условиях, каких хотите.  Ваша душа остается с вами. Но вы можете сделать гораздо больше, не для горстки богатеев, а для всего человечества.
Антон в очередной раз удивился:
- Но вам-то это зачем?  Это совершенно не вяжется с тем, что обычно думают про вас. И как же крупные грешники? У вас что, уже все переполнено? Или вы там действительно поменялись местами?
Незнакомец улыбнулся.
- Вы недалеки от истины, просто нам не с кем меняться. Пользуясь вашей идиомой – мы единая команда.
- А как же …, - Антон ошарашено смотрел на собеседника.
- Душа? Человек не может ее продать, да никто и не купит. Она уни-кальна и может существовать только в нем.
- Но наш договор?
- А как еще убедить атеиста, простите, агностика, в том, что лечить можно наложением рук? И какую причину я должен был назвать, чтобы вы мне сразу поверили? Ведь, к сожалению, вы, люди, больше верите в темные силы.
- Тогда зачем все это? В чем ваша цель?
- Мы уже пытались подправить ход эксперимента, надеясь на моральные качества человека, на его стремление к добру. Но нашего  посланника распяли. Сейчас мы наделяем его не только словом, но и могуществом, которое единственно признается  у вас как мерило всего – деньги. Но что делать с этим могуществом – решайте самостоятельно.
«Эксперимент? Распяли? О чем это он?» ; крутилось в голове у Антона, но он уже все понял.
- Но почему я?! Почему вы не спросили, хочу ли я быть мессией?! – В отчаянии выкрикнул он, представляя всю тяжесть пути, который ему предстоял.  – Я не смогу! Я обычный человек!
- Именно поэтому. Героям это не под силу.
XII
Через два с половиной часа они сели в Цюрихе, где их встречал седо-власый представительный мужчина – герр Мензель, так его представил Антон. Между собой они обращались друг к другу по имени: Антон звал его Давид, а тот, глотая букву «н», обращался к нему «Атон». Сергей поймал себя на мысли, что имя из монотеистического культа древних египтян из уст современников может звучать и не случайно. Герр Мензель учтиво поцеловал руку Таме, сдержанно обменялся рукопожатием с Сергеем, они сели в ожидающую их машину и поехали в Университетскую клинику Цюриха,  где пробыли до вечера. Сергей плохо знал немецкий язык, но главное он смог понять – речь шла об онкологии и, судя по тому энтузиазму, с которым говорил герр Мензель и его помощники, молодые ребята и девушки, которые с горящими глазами  рассказывали о своей части исследований,  они добились многого. Причем все, обращаясь к Антону, говорили «герр Атон», и когда Сергей его спросил, как он относится к тому, что ему присвоили докторскую степень, то тот серьезно сказал, что «на степени мне плевать, а то, что я лечу и, значит, я доктор, - с этим, надеюсь, ты спорить не будешь?».
Они перелетели в Мюнхен, остановились в маленькой двухэтажной гостинице недалеко от аэропорта, поужинали в летнем павильоне ресторана при гостинице, который был расположен в отдельном здании. Кроме них, на веранде никого не было – все остальные постояльцы сидели в помещении. На веранде  стояли инфракрасные обогреватели, температура была  комфортной, и они засиделись допоздна, пока официантка, смущаясь в очередной раз, не напомнила им, что ресторан уже закрыт.
Они о многом говорили в тот вечер. Исследования в Цюрихе – это только часть программ, которые финансировал фонд Антона. На следующий  день они побывают в медицинской лаборатории, в которой занимаются проблемой СПИДа, а послезавтра, уже в Праге, он увидит ребят, которые занимаются проблемами физической химии.
А после Праги они улетели в Англию, где в Кембридже, в лаборатории молекулярной биологии, у них были переговоры с благотворительной организацией Wellcome Trust по поводу совместного финансирования исследований.
Сергей спросил, ограничивается география исследовательских центров только Европой, на что Антон, улыбаясь, ответил: «Конечно, нет. Мы с тобой и по России еще помотаемся, и в азиатских странах побываем!», а на вопрос об Америке, ответил, что там нет интересных для него объектов. Сергей удивился  – ведь американские  исследовательские школы первенствуют, на что Антон сказал: «Именно поэтому. США и так, как пылесос, втягивают в себя деньги и людей, да и разворачивать там альтернативные исследования иностранцу трудно, если только речь идет не о нарколаборатории».
Они  действительно летали и в Испанию, и в Турцию, и в Венгрию, и во Францию, и в Швецию, и в Финляндию  - Сергей уже не мог упомнить всех тех мест, где были исследовательские центры, финансируемые фондом. Но общим было впечатление, производимого на него энтузиазмом этих молодых, в большинстве своем, людей, которые с гор-достью демонстрировали свои достижения. 
Казалось, что Антон и Тама заряжаются этим энтузиазмом от своих подопечных, иначе трудно было понять, как они выдерживают такую гонку, связанную с организацией проекта такого масштаба. Сергей постепенно втянулся в этот режим, он взял на себя часть обязанностей, это произошло как-то само собой.  Антон только кивнул, когда он первый раз сказал, что вот этой проблемой он займется, и впоследствии они уже работали, как правило, втроем. Как-то раз Сергей спросил, почему нельзя нанять людей, чтобы снять с себя часть забот, на что Антон ничего не ответил, а потом, через несколько дней, за ужином, сказал: «А сам ты разве не понимаешь, почему круг людей, которые в курсе всех проблем, ограничивается мной, Тамой и тобой?».  «Кажется, понимаю, - ответил Сергей, -  Где же взять еще хоть одного неамбициозного бессребреника?». Антон рассмеялся его шутке, и больше этот вопрос не поднимался.

XIII
В этот раз они летели в Перт, в Австралию. Там был запланирован, по словам Сергея, решающий эксперимент. Сергей не стал спрашивать, что это за эксперимент, на месте будет понятно, но спросил, почему так да-леко. На что Антон, улыбнувшись, сказал, что это еще не далеко, есть дела и в Новой Зеландии. Потом добавил, что выбор пал на местный университет – Технологический университет Кертин  - по двум причинам: во-первых,  энтузиасты, люди, которые смогли решить техническую задачу и, во-вторых, потому, что там есть место, где можно безопасно испытывать новые технологии.
Они дозаправились в Сингапуре, и полет продолжался. Весь полет Антон и Тама работали, связь была безупречной и они находились в постоянном контакте с собеседниками из разных частей света – Сергей это понял потому, что периодически они переходили с английского на французский или немецкий, несколько разговоров было на испанском. Это не составляло для них труда, они работали слажено. Судя по всему, они в разной степени владели тем или иным языком, но их дуэт был безупречен – при затруднении первую роль брал на себя тот, кто лучше знал язык, и вряд ли их собеседники могли почувствовать заминку.
Сергей знал английский и французский  –  в  бытность свою коррес-пондентов зарубежного информационного агентства он здорово поднатас-кался в этих языках,  его разговорный был практически безупречен, если не считать неистребимого акцента, на который никто из коллег не обращал внимания, так как это было в порядке вещей в их журналистском интерна-ционале.  Но его помощь не требовалась – дуэт работал безукоризненно – и он углубился в свои мысли.
Тогда, в библиотеке, когда Антон рассказал о дилемме, поставленной перед ним,  Сергей спросил Антона:
- И что же ты надумал?
- Я решил избавить человечество от голода, холода и болезней, - просто ответил Антон.
- Вот так просто?! Ты что, Бог?!
- Нет, и ты это знаешь.  Тем более что бога нет.
- А кто же к тебе приходил?
- Я не знаю, но это явно не тот вариант. 
- А какой? Ты же получил божественную силу…  - тут Сергей запнулся, потому что способность вызывать болезни вряд ли можно называть божественной силой.
-  Постой, я совсем запутался. Сначала ты якобы продаешь душу, а кто там покупатели, мы знаем  с легкой руки Гете, хотя он сам использовал заимствованный сюжет - ведь расписка кровью встречается в фольклоре  почти всех европейских народов. Но его Фауст еще и любопытствовал: « И есть ли там, в том царстве, верх и низ?».
- Смотри-ка, а я и не знал, что ты «Фауста» знаешь наизусть.
- Да нет, не знаю, читал как-то. Просто этот вопрос я сам себе задавал не раз, когда видел последствия геноцида. Запало как-то в душу. Но постой, ты не ответил на мой вопрос – и что же ты собираешься делать?
- Я уже сказал. А чтобы тебе стало понятней, перейдем от лирики к прозе. Я финансирую научные исследования, которые должны совершить революцию в своих областях. Это биотехнологии и новые виды энергии, это лечение рака и СПИДа, это конструирование на наноуровне, это природа человека, это устройство социума, это накопление и обмен информацией и  еще ряд проектов.
- Но это невозможно! Для этого нужны колоссальные средства! И по-том, ты не боишься финансировать исследования в областях, в которых ты не разбираешься?  Жулики есть не только в бизнесе, но и в науке! А как ты отбираешь этих «революционеров»?
Антон не обратил внимания на иронию, и серьезно сказал:
- Вот это и есть моя миссия, а деньги вторичны. Но вспомни, я тебя спросил, чтобы ты сделал, если бы у тебя были деньги, большие деньги. Ты отшутился, да и большинство так бы сделало. О чем думать, если такой вопрос не придется решать никогда? Но есть люди, их немного, перед которыми этот вопрос встает.
- И что, они тоже этим занимаются?
- Есть маненько, - Антон улыбнулся, - И частные гранты на исследования, и благотворительность – это все желание остаться в памяти не «жирным котом», а меценатом, думающем не только о собственном благе.
- Вот видишь! А как же фундаментальные исследования? А как же колоссальные затраты на науку за счет бюджета?
- Не спорю насчет объемов этого финансирования, хотя у нас они вряд ли способны что-либо изменить в научном рейтинге нашего отечества, спорю по поводу результатов. Да, есть меценатство, да, есть государственное финансирование, но есть еще и корпоративное, которое в Штатах, например, по объемам не уступает государственному. Но в чем конечная цель всех этих трат – ты не задавал себе такого вопроса?
- А его и не надо задавать! И так все ясно – коммерциализация ново-введений, так, кажется, это называется? А дальше – новые товары, новые рынки, новые рыночные ниши и конкуренция, куда же без нее. И новые деньги, неважно, откуда они придут – с рынка новых товаров или с вирту-ального рынка, где торгуют ожиданиями будущих успехов или неожиданного краха компаний. И новые войны против новых технологий, чтобы не нарушить сложившийся статус-кво, который позволяет и без всяких нововведений зарабатывать миллиарды!
- Ты прав. Поэтому и возник этот вопрос – что делать дальше? Зарабатывать на этом или… – Антон замолчал, пытаясь сформулировать свое видение альтернативы, но Сергей нетерпеливо спросил:
- А что можно еще? Так было всегда и так будет.
- Да, таков привычный порядок вещей. А теперь представь, что будет, если отдать все эти знания, все эти новые технологии бесплатно?
- Кому? – не понял Сергей.
- Всему человечеству.
- И освободить его от забот  о хлебе насущном? И что оно будет делать, это сытое человечество? Вспомни «Хищные вещи века» - там есть ответ на этот вопрос!
- Да, у Стругацких картинка получилась нерадостная. И они правы!
- Так на что ты надеешься?
- На то, что есть и те, для кого желудок не главное. Кто осознает, что перед ними – вечность! Здесь, на земле, не в загробной жизни! И что только от них зависит, будут ли они вечно жить на помойке, или будут жить в гармонии с окружающим миром и с собой!
- Жить вечно?  Лем хорошо сказал: «Люди не хотят жить вечно. Они просто не хотят умирать». И потом, как это возможно?
- Уточню. Практически вечно, так как каждый сам будет способен устранять сбои в организме, если захочет.
- Ты хочешь сказать…
- Да, несколько групп работают над тем, чтобы создать технологии самовосстановления, используя мои знания.
- Ты хочешь сказать, что тот чудесный дар…
- Да, он будет доступен каждому. Каждому, кто захочет - кто захочет жить в гармонии с миром. А теперь попробуй представить перспективу. Нам с тобой скоро по полтиннику, это даже не экватор жизни, это начало ее заката. Средний возраст дожития даже в самых благополучных странах редко превышает 80 лет. Значит, две трети срока мы уже использовали. Плюс разница в возможностях, потребностях, желаниях там, в конце срока, и в молодости. Конечно, у возраста есть свои плюсы, но вряд ли есть кто-нибудь, кто их предпочтет, если у него будет выбор.  А теперь представь, что перед тобой таких  «полтинников» четыре, а то и пять, а, может, и шесть – я еще не знаю. Неужели у тебя ничего не изменится? Неужели ты по-прежнему будешь смотреть на мир так, как смотришь сей-час?
Сергей молчал. Он не мог себе представить, как измениться менталь-ность людей, но то, что это будет – это точно. Он вспомнил, как недавно они говорили о религии, о ее роли в формировании морально-этических основ социума, и Антон, сказав, что десять заповедей использовали и коммунисты, спросил его: «А что лежит  в основе всех жизненных установок человека? Что побуждает его брать от жизни все и сейчас?». «Но так было всегда, а что лежит за этим – неважно, - ответил Сергей, – У каждого свои резоны». «Есть общее, и это то, что основные стремления человека, его моральные принципы, определяются дискретностью жизни. Какие бы резоны и привязанности к этому не добавляются, главное – успеть сделать «задел» сейчас для своих потомков и успеть самому получить от кратковременной жизни «всё». Поэтому так легко воспринимаются меркантильные установки – это осязаемо, в принципе достижимо, вписывается в рамки продолжительности жизни, а то, что выходит за эти рамки – то «это потом и без меня». И даже если это «по-том» негативно скажется на детях и внуках, то сегодняшние реалии таковы, что кусок «чистой» природы купить пока можно. А, значит, располагая определенными средствами в будущем, основа которых закладывается сейчас, то и потомки смогут купить себе кусок чистой природы, и сам индивид успеет взять от жизни то, что хочется. Такая интерполяция проводится в отношении практически всех сторон жизни – временщику важно решить проблему сейчас. Это касается не только экологии, но и моральных устоев общества. Если моральный климат ухудшится, если нарастает проявление низменных сторон человеческой натуры, то и от них можно защититься, были бы деньги на охрану».
«А теперь задумайся  вот над чем, –  продолжал Антон. – Первым, кто оценил воздействие кратковременности жизни людей на их моральные устои, был институт церкви. Ведь необходимость соблюдение заповедей подкрепляется тем, какова будет вечная последующая жизнь – в муках или нет. При этом наказание за нарушение моральных устоев – нормальная модель организации социума, но только в данном случае сила воздействия связана с верой в последующее не дискретное существование. Кстати, раскол церкви произошел тогда, когда она начала торговать индульгенциями. Ислам до такого не додумался, и в этом его сила».
- Постой, ты хочешь сказать…
- Да, практическое бессмертие – это не только дар, это и ноша.
- Иными словами, наказание за грехи будет не там, в загробной жизни, а в жизни земной, где грешник сможет увидеть все последствия своих поступков и их влияние на будущее – свое, своих детей и внуков, своей страны, своей планеты, так как эра временщиков прошла. Значит, побуждение к соблюдению морально-этических норм через страх вечных мук ты заменяешь на страх перед вечной жизнью в дерьме?
- Да, и индульгенций здесь не будет.
XIV
Они приземлились в Перте, где их уже ждала группа людей - четверо загорелых, молодых ребят и одна девушка,  которую представили Сергею как руководителя  проекта. Они уселись в вертолет, и через пару часов он увидел внизу циклопическое зрелище: земля разошлась, обнажая, как ему показалось, свое чрево – это был гигантский карьер «Супер  Пит» и, действительно, такой большой ямы он еще не видел. Они не стали садится в аэропорту Калгурли, а, пролетев над карьером еще несколько километров, сели на краю гигантского обрыва. Там стояло два вагончика, набитых аппаратурой. Все было готово к испытаниям. Внизу,  далеко-далеко,  виднелась площадка,  с трех сторон окруженная отвалами породы, в центре которой возвышалась четырехгранная пирамида из металлических ферм, которая странно  смотрелась на этой площадке, заполненной  чем-то пестрым. Что это было, он не мог определить с такого расстояния. Им раздали бинокли, и тогда он понял, что это мусор, обычный городской мусор, который постепенно окружает все крупные города, вокруг которых, как правило, уже образовалось два-три кольца мусорных полигонов.
Мэри (так звали девушку), посмотрев на хронометр, дала команду «Приготовиться!» в микрофон, прикрепленный к ее каске, и от этого несу-разного в этом месте мусорного полигона  отбежали люди, сели в микроавтобус и он начал проворно взбираться  по серпантину, ведущему наверх. Когда он подъехал, к ним присоединилось еще пять человек, такие же загорелые и такие же нетерпеливо-взволнованные, как и встречавшие их в аэропорту.
Воздух, казалось, сгустился, звуки буровых установок и гул огромных самосвалов, которые там, за несколько километров от них, вывозили на поверхность кубометры породы, не могли нарушить тишину. Сергей слышал прерывистое дыхание своих соседей и сам заволновался, хотя и не знал, чего ожидать.
Мэри повернулась  к вагончику, и, смотря на хронограф в ее руке, взмахнула рукой, продублировав команду в микрофон: «Давай!».  Оператор в окошке радостно отсалютовал и повернул рычаг. Внезапно земля вздрогнула, и там, за изгибом карьера, где шла добыча золотоносной руды, раздался грохот, а в воздух поднялось облако пыли.
 Но у них ничего не происходило и, разочарованно опустив бинокль, Сергей покосился на Таму, которая, застыв,  не отрывала бинокля от глаз.  В этот момент раздался мягкий хлопок, он повернулся к карьеру, и обомлел – ярко-голубой столб света мгновенье постоял, опираясь своим основанием на мачту, и погас. И, Сергей не поверил своим глазам, мусора уже не было, причем это, оказывается, была не площадка, замусоренная отходами, а глубокий котлован, который доверху был засыпан мусором. На дне котлована были   видны какие-то конструкции, а под фермой – контейнер, от которого шли толстые кабели.
Окружавшие его  люди бросились к вагончику, и, перебивая друг друга, стали спрашивать оператора, который, широко улыбаясь, прокричал: «Все по расчету!!». Все, включая Таму,  бросились к Антону, подхватили его на руки, и, как он ни отбивался, начали подбрасывать его в воздух, крича что-то восторженное. Сергей не понял, что произошло, но энтузиазм всех участников захватил его, он тоже что-то радостное кричал. После пары взлетов Антон, наконец, высвободился и, широко улыбаясь, подошел к нему.
- Серый, ты видел?! Это революция!
- Но что это было?
- Это холодный ядерный синтез!
- А куда же он делся? – Сергей что-то слышал про холодный  синтез, но это было из серии «вечного двигателя», по крайней мере, такое у него сложилось впечатление от публикаций на эту тему, но его больше потрясло исчезновение мусора.
- Мусор? Это энергия, вот куда он делся! И наши приборы показывают, что все расчеты были верны! Этих отходов хватит для обеспечения энергией города со 100-тысячным населением на несколько лет!
- А сколько же там было мусора? Постой, постой. Я правильно понял, что это две технологии?  Синтез ведь можно использовать не только для переработки мусора?
- Да, да! Это неисчерпаемая энергия! Но одновременно мы решали и вторую задачу - переработка! Ты бы видел, как на нас смотрели, когда мы везли мусор из Калгурли, с местной свалки! Но здесь не только это. Теперь проблемы «Армагеддона» не существует!
- Проблемы «Армагеддона»? Это что, из фильма?
- Да, я про комету, ведь вероятность столкновения с небесным телом действительно есть, и на этом столько спекуляций!
- И вы, значит …
- Да, да, можем разрушить ее далеко на подлете, было бы мусора достаточно, а этого добра на Земле хватает!
- Но почему мусор? Можно же было, наверное, взять пустую породу здесь же! И зачем столько мусора?
- Ты прав, можно было использовать и породу, и мусора взять меньше. Но это не так наглядно! – Антон был счастлив, это было видно, он весь сиял. И Сергей, смущаясь, спросил:
- Слушай, а почему они тебя качали, а не ту, рыженькую, - он показал на Мэри, которая что-то оживленно обсуждала с коллегами. – Ведь это она руководитель проекта?
- Она, она, – рассмеялся Антон, – Но я помог не только деньгами.
- А чем же еще? Ты же не физик, а радиоинженер, как и я. Причем здесь термояд?
- Видишь ли, когда я разобрался в своих способностях, то понял, что мое воздействие  основано на нормализации внутренних процессов, я их корректирую в нужную сторону на субмолекулярном уровне.  А задача новой энергетики решалась на том же уровне, и ей безразлично, какое «топливо» использовать. Я просто помог сдвинуться ребятам с мертвой точки, вот и все. Это их установка, от начала и до конца. А мусор – это вторая задача, экологическая, а космический луч – это третья задача. Вот мы их и совместили. Так что здесь представители всех трех исследовательских групп.
- А они из университета Перта? Это его лаборатории использовались?
- Узнаю журналистскую хватку! Да, часть из Технологического уни-верситета Кертинга,  часть из других австралийских университетов, и они все  разных специальностей, но собрались в нашей  автономной  лаборатории  потому, что они творцы, незашоренные, свободные в своем творчестве. В своих университетах  они получили отличное образование, но свободу творчества предоставил им я.
- Но ведь этими исследованиями занимаются огромные коллективы! Как же они смогли?!
- Во-первых, ты видишь не всех, а, во-вторых, они молоды, идеалисты, они увлеклись идеей подарка человечеству.
- Ну ладно, я понимаю, они бессребреники, но как же научные приоритеты, признание ученого сообщества?
- А я этого у них и не отбираю. Все это будет, но чуть позже.
- Антон, - Сергей замялся, - Я все хочу спросить тебя: я-то тебе зачем здесь? Как-то я все на подхвате, я так не привык.
- Ну, это не последний пункт нашего расписания, и поверь, тебе работа найдется. Кстати, ты сам об этом заговорил.
- О чем? О работе? О какой?
- Я насчет признания научного сообщества. Когда вернемся, ты зай-мешься организацией международной научной конференции, на которой будет объявлено о всех новых технологиях. Только это пока секрет! – Антон шутливо приложил палец к губам, и они пошли к вертолету. 
Они вернулись в Перт, весело пообедали всей компанией в маленьком ресторанчике на берегу Индийского океана, и улетели в Новую Зеландию.
Сергея поразили поля, засеянные культурами с невиданной урожайностью. Когда они прилетели из Австралии в аэропорт Крайстчерча,  то там их ждали такие же молодые и веселые ребята, как и  в Перте. На вертолете они отправились на плантации, которые располагались в горах. Это было утро, они прошли вдоль посадок, где из земли торчали  невысокие всходы, и полдня провели в лаборатории, а когда вышли, то Сергей ахнул – ростки вымахали за это время, доставая ему до пояса. «Но как?! Здесь же климат, как в Альпах, но на альпийских лугах  растет только трава!». « Все правильно, – смеясь, ответил Антон, – Здесь свои Альпы, Южные Альпы. Но как вымахали! – он с любовью провел руками по сочным листьям. - Такого и в субтропиках не увидишь!». «Так что, они могут расти везде, и при засухе, и при низкой температуре?». «Ну, в холодильнике ты их не вырастишь, а в других условиях – пожалуйста!».
Вернувшись в город, они долго сидели в лаборатории, обсуждая перспективы. Насколько мог понять Сергей, эти растения были способны восстанавливать и латеритные почвы в Африке, и расти на солончаках, возвращая почве утраченное плодородие.
Сергей вспомнил свои командировку в Африку, где в борьбе за клочок земли убили сотни тысяч людей, как в Дарфуре  или в Бурунди, а этих клочков становится все меньше, так как те самые латеритные почвы после вспашки превращаются в пласт, сравнимый по крепости с железом, и никакой плуг их уже не берет.
Он представил, что значат эти растения для голодающей части человечества из развивающихся стран – это цивилизационный рывок из дикости к жизни, где найдется место не только для отупляющего труда, который, несмотря на всю его тяжесть, не способен прокормить. Но еще он подумал, что крупный агробизнес  вряд ли обрадуется такому подарку.
XV
Сергей с головой ушел в работу по организации конференции. Он действовал от имени фонда, и первое время удивлялся его известности в научных кругах. Маститые ученые с удовольствием принимали приглашение, ни одного случая отказа не было, число делегатов - нобелевских лауреатов перевалило за два десятка. Используя свои и, прежде всего, связи Антона, он добился патроната ЮНЕСКО, включив конференцию в официальный список научных мероприятий этой органи-зации.
Для конференции они выбрали Париж, штаб-квартиру ЮНЕСКО, где заседания планировалось проводить в  большом овальном зале, в котором  проходят пленарные заседания Генеральной конференции. В пяти минутах пешком целиком был арендован отель L'hotel Duquesne Eiffel, отличающийся, несмотря на свой невысокий «звездный» статус, отличным обслуживанием и комфортом. Да и один вид на Эйфелеву башню, особенно ночью, многого стоил! Но там было всего 40 номеров, и когда окончательный список участников сформировался,  пришлось арендовать еще один отель, по-соседству, а потом и еще, он уже и не помнил их названия.
Сергей так замотался с организацией этого мероприятия, что вспомнил о своей прежней работе только через четыре дня. Он поехал в Франс-Пресс, повидался со старыми приятелями. Они  посидел в ресторанчике, помянули тех, кто за это время погиб в командировках, он их заинтриговал конференцией, и они обещали, что туда придут не только корреспонденты из отдела науки. Тех он не знал, а с этими ребятами он побывал и под пулями в Боснии и Ливане, и под тяжелыми  взглядами африканской толпы, ненавидящей всех, кто так или иначе связан с тем, благополучным миром белых людей, и в парижских пригородах, когда там пылали автомобили, подожженные мигрантами в третьем поколении.
Когда он вернулся в клинику, то Антон с удовлетворением сказал, что оргкомитет работает как часы, все идет замечательно.
Утром они встретились за завтраком. Тамы не было, и Антон сказал, что она в Перте, решает проблемы с лабораторией.
- Видишь ли, пока тебя не было, кое-что произошло. Нас начинают прессовать.
- Кто?
- Давай оставим до вечера. Мне еще надо кое-что проверить. Сейчас много работы, да и Тама скоро должна прилететь, расскажет, что да как.
Они разошлись. Антон отправился в свой кабинет, а Сергей в центр связи, откуда он связался со своими людьми, улаживающимися там, в Париже, последние детали. Как всегда, в последний момент  не обошлось и без накладок, поэтому он освободился только в девять часов, не зная, вернулась ли Тама.
В столовой, кроме Тамы,  были и австралийцы, почти в полном составе. Они были подавлены, молча сидели за столом и, хотя они уже поели, в столовой царило молчание. 
Вид у Тамы был усталый, это было естественно после такого перелета. Но на ее обычно бесстрастном лице он заметил тревогу.  Сергей несколько раз пытался поймать ее взгляд, но она о чем-то глубоко задумалась, не обращая внимания на окружающих.
Наспех проглотив ужин, он спросил:
- Так в чем дело? Что случилось? Что-то неверно с расчетами?
Тама очнулась, и сказала.
- Расчеты здесь не причем. Взорвали лабораторию. Двое наших погибли. Остальных я привезла сюда. Давай на английском, они и так напуганы.
В столовую вошел Антон. У него в руках была пачка фотографий, он бросил ее на середину стола и сказал на английском:
- Take a seat, please.
Он разложил фотографии. Ребята рассматривали снимки со спутника, на которых был виден тот самый гигантский карьер, где они проводили испытания.
- Что это? – спросила Мэри, показывая на многочисленные черные точки на дне карьера.
- Это люди из частного охранного предприятия, которое часто используется Госдепом, чтобы не светиться.
- Их так много. Что они делают?
Антон вызвал на экране планшетника эту фотографию и увеличил ее. Стало видно, что на месте запуска луча ведутся раскопки.
- К сожалению, наш луч сбил спутник-шпион, о котором мы не знали. Его только недавно вывесили над Австралией.  Видно, они долго разбирались, прежде чем поняли, в чем дело. Вы помните Джо Хокера из обсерватории Тэйлор Рэндж в Брисбене? – обратился он к ребятам. Те закивали головами. – Он пропал несколько дней назад, сегодня его нашли. Перед смертью его пытали. Так они вышли на вас.
Сергей знал, что эта обсерватория отслеживала их эксперимент, там тоже были ученые, которые помогали в этом проекте, и Джо был одним из них.  Второй  погибший был тот самый оператор, Мартин, чья широкая улыбка  запомнилась Сергею тогда, в день эксперимента, когда он кричал ребятам, что «Все по расчету!». Тама рассказала, что он оставался в карьере, организуя необходимые работы по  ликвидации следов эксперимента. Оказывается, конструкции в дне котлована были взорваны, оборудование увезено, а сам котлован был засыпан бульдозерами. Он задержался, чтобы отвезти документы в дирекцию карьера, и этих пятнадцати минут ему не хватило, чтобы остаться в живых. Его схватили, пытались получить от него информацию о том, что здесь произошло, но он молчал. Тогда они реши провести раскопки, но, наткнувшись на искореженные обломки, бросили эту затею. Наверное, что-то они все-таки выбили из Мартина, так как в тот  же день  заминировали лабораторию и устроили засады на квартирах у ребят.
- Наша служба безопасности спрятала вас и связалась с нами, - сказал Антон, - Но предотвратить две смерти они не смогли, так как засекли этих наемниках только тогда, когда они появились у вас на квартирах. Там все системы безопасности были продублированы,  первую-то они отключили. А когда вас вывезли, то и спасать лабораторию не ста-ли, чтобы не светиться.
«Да и предъявить  есть что, когда придет время, - подумал Антон, - А  если поставить под удар службу, которая обеспечивала безопасность их исследований по всей Австралии, то последствия могут быть куда более тяжкие».
- Служба? Какая служба? – спросила Мэри.
- Они охраняли вас, и делали это хорошо, раз вы ничего не замечали.
- А как же нас смогла вывести Тама?
- Вас не объявляли в розыск, это же была частная структура, и пока они связались со своими работодателями, время ушло.
- Значит, куда мы делись, они уже знают?
- Они знают, что вас в стране нет. А дальше мы постарались запутать следы. Да даже если и знают, то вы здесь в безопасности. Это место охраняется.
Ребята сидели, пытаясь переварить услышанное. Они были растеряны, и это было понятно. В их жизнь, где все было связано с наукой, с идеалами и служением человечеству, так страшно ворвалась реальность.
- Скажите, у вас дома никаких записей не осталось? – спросил Антон.
Они отрицательно завертели головами, только Мэри покраснела и сказала:
- У меня были расчеты по последнему эксперименту.  Мне нужно было их уточнить с учетом  полученных поправок.
Антон не стал ее упрекать, лишь спросил:
- Если бы тебе они попались в руки, то как быстро ты бы в них разо-бралась?
- Вряд ли это возможно, не зная проекта в целом. Но кое-какую пищу для ума они дадут. Но и тогда нужно время, чтобы сделать хоть какие-то определенные выводы.
- Сколько?
- В лучшем случае пара месяцев, а то и полгода.
- Ну ладно, отправляйтесь отдыхать. Завтра много дел.
Ребята разошлись по комнатам. «Вряд ли сегодня им удастся заснуть» - подумал Сергей. Антон попросил Таму связаться с Новой Зеландией и предупредить, что самолет за ними выслан. Тама ушла в центр связи.
- Они похожи на испуганных детей.
- Да, - ответил Антон, - И это понятно. В каком-то смысле они и есть дети, хорошо образованные дети. Они не сталкивались с жестокостью, с предательством, с насилием, в конце концов. Австралия – комфортная страна, на первом месте в мире в рейтинге ООН, им трудно понять иной уклад.
- Но почему ты послал Таму, зачем рисковал ее жизнью?
- Ей ничего не грозило. У  нас там есть служба, которая обеспечивает силовое прикрытие. Это профессионалы, раз даже ты ничего не заметил. И контакты с этой службой были только у Виктора и у Тамы. Виктор (Антон говорил о начальнике службы безопасности фонда, который  занимался охраной конференции совместно со службами  ЮНЕСКО)  был в это время с тобой, в Париже, поэтому полетела Тама.
Вошла Тама.
- Самолет улетел за нашими в Новую Зеландию. Они убрали все следы плантаций, все результаты экспериментов у нас продублированы, как и австралийские. Что у нас еще плохого? – она пытливо посмотрела на Антона.
- Тама, я ничего не скрываю. Просто ждал, пока ребята уйдут. Им и своих переживаний хватает.
Он помолчал, потом встал и начал ходить вдоль стола, заложив руки за спину.
- Ребята, пойдемте в кабинет. Там как-то лучше думается.
Сергей с Тамой уселись в креслах, Антон сел за свое рабочее место. Он выдвинул ящик письменного стола, достал большой конверт и вытряс его содержимое на стол. Он взял лист бумаги, на которой была начерчена какая-то схема.
- Ситуация такова. Против нас играют те, кто категорически не согласен с нашим растущим влиянием и кто не лечился у меня. Они не боятся, так как решили, что, если я их не лечил, то ничего сделать с ними не могу. Кроме этого, они вбухали колоссальные деньги в наноисследования, поставив цель создания наномеханизмов, докторов, которые бы исправляли сбои в организме. Идея правильная, и они во многом преуспели. Уже сейчас у них есть не только прототипы, но и действующие образцы, на которые они надеются. Они преследуют две цели: застраховаться от возможного воздействия и сменить правящую элиту тогда, когда со мной что-нибудь случится, так как считают, что в критическом случае я всех утяну за собой.
- А те, другие, об этом не догадываются?
- Ну, в недрах спецслужб всегда есть какие-то группировки, которые могут перекрыть информацию.
- Так может рассказать об этом?
- Пока у меня очень ограниченный список, и нужны доказательства. Кстати, Сережа, даже эти детали мы выяснили благодаря тебе. Твое редакционное задание, помнишь? Вот тогда мы и начали «копать», и через твоего бывшего шефа нащупали ниточки.
- Дмитрий Юрьевич? – удивился Сергей, – Вот уж не думал, что он ввяжется в такую передрягу. Хотя связи у него, конечно есть.
- Да, он с ними. И когда тебя послали сюда, это был их приказ – выяснить, что здесь происходит. Ведь по обычным каналам они этого сделать не смогли бы. Все было бы понятно, а спецслужбы не церемонятся. Когда же я по своим каналам позвонил насчет твоей болезни, они тут же дали отбой. Всего лишь журналистское любопытство, такая вот отмазка.
-  Но что они могут сделать? Твои каналы, как ты их называешь, разве не заинтересованы в твоей безопасности?
- Ну, многим не нравится зависимость, хотя я на этом не спекулирую, а некоторые могут воспринимать возможность возмездия как блеф. Еще, я думаю, когда они сложат всю картинку, она им очень не понравится. Как бы мы ни  старались не афишировать свои исследования, но проект такого масштаба не мог остаться незамеченным. Если они что-то уже поняли, то сделают все, чтобы конференция не состоялась. И австралийская история показывает, что они уже близки к разгадке. Кстати, коллеги из Новой Зеландии сегодня сказали, что Природоохранный суд предъявил им иск по поводу того, что они выращивают сорняки, которые погубят растительность Южного острова. Претензия абсурдна, ее использовали лишь для того, чтобы  зайти на плантации. Поэтому я приказал уничтожить посевы и лететь сюда. Служба безопасности их сопровождает, они уже покинули страну.
- Постой. Что мы имеем? Мы имеем вполне реальную угрозу твоей жизни…
- Не только моей, – ответил Антон. – Они постараются все присвоить себе, и тогда  все труды насмарку. А сколько жизней этих талантливых детей они загубят…
- Но ведь ты сам хотел обнародовать результаты наших исследований!
- Это разные вещи. Я хочу, чтобы все эти совершенные технологии были достоянием всех, всех стран, всех людей. А они хотят владеть ими монопольно. Хочешь, я на примере нанотехнологий покажу, что будет в этом случае? – Сергей кивнул.
- Представь себе возможности постоянного обновления и исправления сбоев в организме. Это – практическое бессмертие. Но бессмертия для себя, не для других. Бессмертие, если у тебя есть деньги. Да, да, как сейчас – мне платят только богатые. И вот тогда естественный отбор заменяется искусственным, финансовым. Образуется каста «джи» ; помнишь, у Ефремова в «Часе быка»: долгоживущие (джи) и короткоживущие (кжи). Это будет недолго, пока эта реальность не будет осознана будущими кжи и подогрета салафитами.  Если сейчас цивилизационный раскол связан с разницей в уровне потребления, то что будет тогда, когда не модель потребления, а сама жизнь станет привилегией? Это будет такой взрыв ненависти, что сегодняшнее про-тивостояние Севера и Юга покажется дракой первоклашек на перемене. Добавь сюда неограниченные возможности обеспечения продовольствием и энергией, которые будут принадлежать группке лиц.
- Но разве они этого не понимают?
- «Дельцы не верят в душу и потому, в конце концов, перестают верить в разум. Им кажется, что деньги будут сражаться, когда люди уже не могут» ; так ведь Гильберт Честертон  говорил о разумности дельцов?
- Так что же нам делать?
-  Я поделился своими опасениями с некоторыми сильными мирами сего. С теми, кто, как ни странно, понимают ущербность сегодняшнего положения дел и искренне хотели бы что-то изменить.
- А есть и  такие?
- Есть, но меньше, чем хотелось бы.
- Они стали твоими адептами?
- До этого еще далеко. Да и апостолов у меня раз-два и обчелся, ; Антон пошутил, но веселья в его взгляде не было.
- Ты не прав, ; сказал Сергей, вспоминая горящие глаза этих молодых и не очень молодых людей, увлеченных  грандиозной задачей.
- Мы еще увидим Евангелие от науки! Сергей прав, у тебя много апо-столов! ; сказала Тама,  – Все те люди, которые  верят  тебе и работают  с тобой, они и есть апостолы. Но что надо делать?
- Нужно кровь из носу провести конференцию. Завтра вылетаем в Париж.
XVI
  - Тама, это ты? Я не могу Сереже дозвониться.
Голос Татьяны был очень тихим, прерывистым.
- Таня, это я, что случилось. Говори погромче, плохо слышно.
- Я не могу, я умираю.
- Что?!
-  У меня мало времени. Они что-то затевают. Я случайно подслушала – у шефа был какой-то человек, они ругались, я бы ушла из приемной, но они упомянули Сережу. Они что-то говорили про Завидово.
Тама похолодела: Антон с Сергеем поехали в Завидово, чтобы потом улететь из Шереметьево во главе российской делегации на конференцию в Париж.
- Меня заметили, дальше я помню только то, что кому-то приказали отвезти меня к Сереже домой, они хотят его обвинить в моей смерти.   
- Таня!
- Не перебивай, попрощайся с Сережей за меня, скажи, что я…
Трубка молчала. Тама с минуту в оцепенении смотрела на телефон, потом встряхнулась. «Надо что-то делать!». Она набрала номер Антона, тот не отвечал. Молчал и телефон Сергея.
Тогда она опрометью бросилась к вертолетной площадке.
XVII
- Идиоты! Вы что, не могли эту сучку добить? Или хотя бы телефон у нее забрать?
- Но если бы ее нашли без телефона, это было бы подозрительно!
- Да плевать, могли бы и разбить его. Мало ли что в пьяной драке бывает!
- Но она была мертва!
- Так кто же сейчас звонил? Призрак отца Гамлета? – генерал потряс распечаткой прослушки.
- Ладно, разберемся потом. Вырубите мобильную связь, через пять минут им можно будет дозвониться, когда они выйдут от Президента.
- Но это невозможно! Без санкции…
- Да, ладно, это долго… У нас есть кто-то в Завидово?
- Да, конечно.
- Пусть включит глушилку. Группа готова?
- Да, они на позиции, ждут.
-  Пусть не церемонятся, огрехи подчистим потом, в случае чего.
Порученец вышел из кабинета. Генерал подошел к окну, задумался.
«Сейчас позвонить америкосам, или чуть позже, когда все будет сделано?». Время не согласовывалось, чтобы избежать  утечки информации.
«Потом позвоню» ; принял он решение. На ум почему-то пришел последний разговор с этим слизняком из газеты. «Вы сделаете из него мученика!». Тот был  не одинок, то же самое говорили и некоторые  другие высокопоставленные участники этого заговора. «Тьфу, чистоплюи! Да не будет он мучеником! Когда они исчезнут, одного объявим шарлатаном, а из другой сделаем  убийцу  по пьяни. А их узкоглазая сучка проведет остаток жизни в психушке, никакой дядя не поможет. И дядю прижмем, деньги нам пригодятся. И если правда насчет способностей этого блаженного, то всех сразу не убьет, а своих потом подлатаем этими новомодными игрушками. А не свои, то  пусть освободят место!».
Он сел за письменный стол и стал ждать. Но на душе было неспокой-но. Все это так отличалась от того, что было привычно, что соответствовало его пониманию правил игры. Они не смогли завербовать ни одного человека из ближнего окружения Антона. Привычные стимулы и угрозы не действовали, их просто не понимали. Генерал недоумевал – никогда не было такого,  чтобы алчность, страх или зависть не смогли ре-шить проблему.
Это серьезно затрудняло работу. Они никак не могли связать воедино разрозненные кусочки общей картины. Им удавалось получать клочки информации – кусок фразы, брошенной в людном месте, конечный пункт маршрута, подслушанная реплика в уличном кафе. Несколько раз казалось, что они вот-вот подберутся вплотную, но это была иллюзия – им противостояли профессионалы, и  они потратили много времени, чтобы осознать силу тех, кто защищал  проекты фонда. 
Но постепенно картинка складывалась. Последней каплей, позволив-шей понять картину целиком,  стала эта конференция в Париже.  Генерал поразился тому, каким шоком для его боссов был его доклад, когда он сказал, что там будут представлены какие-то технологии. Сам он не придал этому значения – ну будут, и будут, он упомянул об этом между прочим.  Но реакция! Его собеседников охватила истерика, они перешли на визг, требуя во чтобы то ни стало сорвать  это мероприятие и раз и навсегда решить проблему Исцелителя.
Привычно ответив «Есть!» генерал тогда вышел из кабинета в недо-умении. Чего они бояться? Этого блаженного? «Счастья для всех, даром,  и чтоб никто не ушел обиженным!» (он вспомнил кусок записи разговора, который им удалось подслушать в аэропорту Франкфурта; он не знал, что это цитата).  «Даром… Блаженный идиот, столько бабла настриг, сиди, не высовывайся, так нет, «счастья для всех…»! На всех не хватит, так было, и так будет! Всегда будут сирые и убогие, всегда будут сильные и богатые. Такова природа вещей.  И не идеалистам тягаться с нами! А то, что все эти блаженные собраны в одном месте – так за это «гран мерси»! Нам меньше работы!».
Он успокоился и посмотрел на часы. Осталось пара минут, и он, как обычно, с блеском выполнит задание сильных мира сего.


XVIII
Тама выжимала из вертолета все, на что тот был способен. Через пять минут в шлемофоне раздался голос: «Борт 430, вы входите в запретную зону! Немедленно измените курс!». Тама с облегчением выдохнула ; появилась хоть какая-то связь.
- Земля, я борт 430, соедините меня с генералом Сергеевым!  Вопрос государственной важности!
После минутной паузы в шлемофоне она услышала голос генерала – начальника охраны Президента:
- Кто говорит?
- Виктор Петрович! Антон еще там, в Завидово?
- Тама, это Вы? – они были знакомы, тот нередко бывал у них, обеспечивая покой некоторых пациентов.
- Я, я! Антона хотят убить! Где-то на трассе засада! Не выпускайте их, пока я не прилечу!
- Но они уехали несколько минут назад! Высылаю вдогонку группу прикрытия! Я сейчас попробую с ними связаться! Вам пролет разрешен!
«Поздно!»  ; поняла Тама, они не успеют. Она уже видела выезд на трассу – там, сбоку,  стоял грузовик с включенным двигателем, а за ним – джип, рядом с которым, со стороны леса, стоял вооруженный человек. Она увидела машину Антона, та была уже рядом. Человек махнул рукой и залез в джип. Грузовик стронулся с места.
«Это конец! Сейчас  Антон и Сергей погибнут, и на этом все закончится! А ребят выловят поодиночке, и будут они до конца дней своих корпеть в  секретных лабораториях, увеличивая мощь корпоративных насосов, высасывающих ресурсы из бедных стран для «золотого миллиарда»! А если документация попадет в чужие руки, то обойдутся и без них – подумаешь, десяток-другой трупов «ботаников», кто о них вспомнит?».
Вдали, со стороны Завидово, появилась машина сопровождения. Она мчалась на максимальной скорости, но она не успевала.
«Сейчас они выедут на перекресток, и все будет кончено!» ; поняла Тама.
И тогда она направила свой вертолет вниз, на эту страшную пару машин, где сидели убийцы любимых ею людей.
XIX
Сергей нашел Антона на корте. Он остановился на краю, но Антон его не замечал. Сидя на траве, он изредка открытой ладонью гладил подстриженный газон. Он что-то беззвучно шептал, это была не молитва – Сергей понял, что он разговаривает с Тамой, и сидел он на том самом месте, где она обняла его после той игры, за которой когда-то наблюдал Сергей. У него защемило сердце. Он понимал, что смерть Тамы не была напрасной. Они сделали этот подарок человечеству ; технологии, избавляющие его от голода, холода и болезней. Теперь только от него, от человечества,  зависит, как распорядиться этим подарком.
Одновременная публикация всех технологий в открытом доступе произвела эффект разорвавшейся бомбы. Нужно было осознать, что делать дальше.  Начавшиеся дискуссии в ООН  не могли внести ясности, ведь ломались все стереотипы взаимоотношений между странами и вся структура рыночного хозяйства.
Шок  был так силен, что «судный день» остался почти незамеченным. Несколько десятков публичных и не очень политиков, ряд высокопоставленных чиновников скончались от неожиданных приступов, некоторые  ушли в мир иной быстро, кто-то мучительно агонизировал, в том числе и его бывший шеф.
Сергей не осуждал Антона, за то, что тот «обнажил мечи». Он и сам бы сделал так же, если бы мог. Это не вернет Таму и Татьяну, но мир немножко очистит.
Он вздохнул и подошел к Антону.
- Пойдем, у нас много дел, эра экономики альтруизма еще не наступила.
И они пошли к дому, за которым возвышался собор новой веры, и яркие краски его  витражей показывали всю трудность пути, который предстояло преодолеть человечеству.


1975-2012