Духовное училище в Петрово открыли на несколько лет позднее, чем в соседних епархиях – в самом конце девяностых годов двадцатого века. Проблема с преподавательскими кадрами была одной из наиболее сложных. За неимением лучшего – привлекали тех, кто есть. Однако в сомнительных случаях ректор училища, прежде чем решить вопрос можно ли доверить кандидату на преподавательскую должность чтение курса, сам вместе со студентами слушал его пробную лекцию.
Больше всех сомнений у него вызвал иеромонах Викторин – полный мужчина лет сорока, с длинными русыми волосами и слегка всклокоченной бородой, с мутным взглядом, одышкой, необоснованными вспышками раздражения и перепадами давления. Поговаривали, что причиной всему этому – пристрастие отца Викторина к спиртному, впрочем, в запои он никогда не уходил. Иеромонах в свое время кое-как закончил философский факультет какого-то провинциального университета (злые языки поговаривали, что заочного университета марксизма-ленинизма). Впрочем, основания для разговоров были – диплома его никто не видел, даже рукополагавший его архиерей.
Дело в том, что в начале девяностых, когда Викторин, а тогда еще Виталий, решил стать священником и монахом, уполномоченных уже не было, а епархиальной бюрократии еще не было. И его рассказам об образовании епископ поверил наслово, совершил его постриг и хиротонию и назначил настоятелем храма в селе Шляпкино, среди жителей которого уже и тогда вряд ли нашелся бы кто-то, кто знал бы, что такое «диплом», не говоря уже о том, зачем он нужен. Ректор, к которому иеромонах обратился с предложением почитать в училище курс введения в философию, то же не удостоился увидеть его диплома.
– Всенепременно привезу, потому как понимаю, коль важна бумага сия. Но ведь вот беда какая: лежит она у меня уже пятнадцать лет в аспирантуре философского факультета МГУ. Поступил я туда, а потом подумал, что тлен и суета все это. А они мне обратно диплом не отдают: все уговаривают, чтобы я защитил у них диссертацию. Говорят, великий философ во мне пропадает… – сокрушался отец Викторин. Речь его изобиловала коверканными славянизмами, но иногда он не выдерживал и переходил на нормальное изложение своих мыслей.
– А в семинарии вы не учились? – спросил его ректор.
– Чему могут они там учить меня? – возмутился иеромонах. – Архиерей, как меня увидел, сразу понял, что я превзошел всю премудрость земную паче всех иных книжников во отечестве нашем и готов взойти на степень иерейскую.
Ректор задумался. На введение в философию кандидата на преподавание пока не было.
– А почему вы хотите преподавать? – спросил он.
– Потому как хочу опыт мой научный и духовный бесценный передать юношеству нашему. А еще – я слышал, что Владыка говорил, что преподавателей училища поощрять будут. А мне игуменом стать весьма потребно.
– Ну, хорошо, – улыбнулся ректор. Он был ровесником отца Викторина, но уже в сане архимандрита. Наверное, сказалось, то, что он не пил, не жалел сил для церковной службы, много учился и все его дипломы о светском и духовном образовании мог свободно увидеть любой, кто этого захотел бы. Однако желание иеромонаха стать игуменом было ему вполне понятно. – Сегодня же можно и провести пробную лекцию.
– А я всегда готов! – по пионерски бодро воскликнул отец Викторин.
… К началу занятия ректор опоздал – ему позвонили из епархиального управления, и он поручил кандидату в преподаватели начинать лекцию без него. Уже шагов за десять до закрытой аудитории он услышал громкий прерывистый голос лектора. То, что он услышал, заставило его остановиться перед дверью, борясь между желанием зайти и все же дослушать, чем все это закончится.
Архимандрит забыл сказать, что один из студентов училища три года проучился на философском факультете. И сейчас между двумя философами разгорелся нешуточный диспут.
– Как вы, отец Викторин, можете отвергать диалектику, если у Вас нет аргументов для ее опровержения? – страстно спрашивал юноша.
– Непотребное ты мне, отрок, глаголешь, – возмущенно кричал, как лаял, иеромонах. – Что же я по твоему не могу опровергнуть? В чем она твоя диалектика?
– Не моя, а Гегеля. Я имею в виду основные принципы диалектики – переход количества в качество, единство и борьбу противоположностей, отрицание отрицания…
– А вот ты о чем! – недовольно отвечал иеромонах. – На все это не то что я, а любой нищий, который сидит у моей церкви, легко ответит. Начать с Гегля…
– Гегеля!
– Да плевать я на него хотел! Анчутка он и храпилоид, ныне в аду мучается со еллины! – вскипел отец Викторин. – Кстати, – обратился он к остальным ученикам, – это можете взять под запись. Вас спросят, кто такой Гегль, а вы и знаете! А все благодаря мне!
– Что за чушь вы несете! – возмутился бывший студент-философ.
– Чушь! Да я, если хочешь знать, философ получше любого Гегля! Хочешь про диалектику слушать – слушай: все это муть! Возьми переход количества в качество – это же глупость несусветная. Ну, сам рассуди: из двух килограммов шоколада, при определенных условиях можно сделать килограмм дерьма. Но ведь из двух килограммов дерьма килограмм шоколада никак не сделаешь. Вот и получается, что принцип этот относительный, а никак не абсолютный. Или взять единство и борьбу противоположностей. Вот мы с Геглем вроде бы оба философы, то есть это нас объединяет. Взгляды у нас разные, поэтому они борются друг с другом. Но он еретик, а я истинный пастырь, а потому не может у нас быть единства! Согласен, что я не похож на Гегля? – грозно обратился он к молодому философу.
– Согласен, – сказал тот, едва сдерживая смех.
– В отношении отрицания отрицания я сам скажу, – сказал вдруг ректор, который не выдержал и вошел в класс. – Церковь отрицает диалектический материализм, выросший на основе учения Гегеля, и многое из того, что написал этот великий философ. Но когда отрицание принимает такую форму, как мы сейчас слышали – приходит время для отрицания такого отрицания и знакомства с первоисточниками, потому что подобная демагогия только оттолкнет от нас любого образованного человека. Мы не сможем включить вас в число нашей преподавательской корпорации, отец Викторин!
– Ну и не больно нуждаюсь! – злобно огрызнулся тот. – Ты прямо как этот доцент очкастый, из-за которого меня тогда с первого курса отчислили…
Тут он спохватился, что открыл свою «тайну», которую скрывал уже много лет, и, чтобы не выболтать что-то еще поспешил уйти, вполголоса бормоча, что ректор – прислужник жидомасонов, которые еще будут играть им в гегльбан – игру, являющуюся, по мнению иеромонаха Викторина, главным изобретением Гегля.