Ритурнель

                Из наслаждений жизни
                Одной любви музыка уступает,
                Но и любовь — мелодия...

                А. С. Пушкин, «Каменный гость»

       Возведенный на горЕ,  дом стоял ближе остальных к солнцу.  Старинной постройки,  он отличался парадным входом с широкой лестницей и высоченной двустворчатой дверью под резным козырьком.  Притягивал взгляд и каскад лиловых клематисов,  ниспадающих с его стен и цветущих с весны до глубокой осени.  Возле  дома несла воды в речку глубокая  канава,  и каждую весну,  а также после сильных летних и осенних дождей в ней копошилась детвора,  пуская кораблики. Когда-то строение принадлежало одному хозяину,  а теперь в его двух этажах ютилось двенадцать семей.
 
      На дворе царствовала "оттепель",   молодые умы волновали стихи  Ахмадулиной, Вознесенского,  Евтушенко…

Бал,
бал,
бал на Красной площади!
Бал в двенадцать баллов -
бал выпускников!
Бабушка, вы мечетесь,
бабушка, вы плачете, -
ваша внучка,
бабушка,
уже без каблуков <...>
<...>Лысый с телехроники,
с ног чуть не валясь,
умоляет: "Родненькие,
родненькие, вальс!"
Но на просьбы робкие -
свист, свист,
и танцуют родненькие
твист, твист!.. *

       ...и буги-вуги,  как пульс жизни.  Этим танцам присуща раскованность движений,  наверное,  поэтому старшее поколение считало их неприличными. Да и все то  новое,   что обрушилось лавиной,   —   стиляги с их яркими галстуками,  широкими пиджаками,  узкими брюками,  новые легкомысленные,  без идеологической подоплеки,  песенки   —    вызывало негодование даже  у столичных обывателей,  не говоря уже о провинциальных.  «А у нас во дворе…»,  «Жил да был черный кот…»  —  лилось из репродукторов,  открытых форточек и окон домов.
 
       Кота звали Чарли.  Это  был перс с роскошной,  черной,  искрящейся шерстью и ярко-желтыми великолепными глазами,   придающими демонический облик,   и кота действительно ненавидел весь дом,  как,  впрочем,  и его хозяйку Полину Великонскую  —  новую жиличку,  появившуюся в нем несколько месяцев назад.
       Когда освободилась одна из квартир,   все жильцы с нетерпеливым любопытством ждали новоселов.  Квартира была двухкомнатной,  и предполагалось вселение семьи из нескольких человек.  И когда в ней поселилась одна Полина,   все были в шоке.  Как так?  Многие по пять человек ютятся в однокомнатных,  а тут одна заняла целых две.  Это было первым толчком,  вызвавшим лавину неприязни к новой соседке.
       В ней за версту чувствовалась порода,   —  нечто,  не поддающееся объяснению.  Она отличалась благородством,   утонченностью манер,  сдержанностью движений и оценок.  Все понимали,  что она выше дрязг и сплетен,  коими полнилась их жизнь,  и не прощали ей этого.   
       А ещё двор не мог мириться с её красотой.  Полина была не молода,  но ведь истинная красота не страшится возраста.  Особенно поразительными были её глаза  —  в пол-лица,  глубокие,  выразительные.  И улыбка.  Она едва заметно касалась губ и тотчас слетала,  но потом долго удерживалась в глазах.   При встрече с ней хотелось воскликнуть:  «Сейчас таких не бывает!».   Однако,  делясь впечатлениями о внешности новой соседки,  кто-то непременно фыркал:  «Подумаешь… красотка»,   или что-то в этом роде.

       Первой,  с кем Великонской пришлось столкнуться на новом месте,  была Лизавета. Невысокого росточка,  она,  чтобы казаться выше,  голову всегда поднимала кверху,  а голос ее был громким и властным.  На левой стороне груди безрукавки неопределенного цвета,  которую она носила постоянно,  толстыми красными нитками было вышито:  «Председатель домкома».  Пользуясь предоставленной ей властью,  она любила задавать бестактные вопросы.  Глядя на Чарли,  которого Полина держала на руках,  Лизавета,  заполняя документы,  ехидно спросила:  «И это вся ваша семья?»   Полина отмолчалась,  а Чарли запомнил недружелюбную интонацию и впоследствии мстил за хозяйку,  отмечаясь на коврике у двери квартиры домоуправши.
—   Ах ты…!  Когда же кончится это безобразие?!  Увижу еще раз,  прибью.  А хозяйка и рада!  Ходит, посмеивается,   —  визжала Лизавета,  обнаружив очередной «подарок» от Чарли.
       Какое там посмеивается!  Полине уже невмоготу было выслушивать ежедневные причитания «хозяйки» дома.  Пригодился испытанный способ защиты,  придуманный ею в детстве.  На секунду зажав уши ладонями,  тут же убирала их и снова зажимала.  Звук превращался в пунктир,  и тирада соседки выглядела примерно так: «А…ы…янь…а…да…чит…аз…ю…да...». А что она могла поделать?  Иногда ей удавалось замести следы кота прежде,  чем их замечала Лизавета, но чаще  не успевала.  А Чарли навсегда невзлюбил Лизавету,  обидевшись за хозяйку.  Ведь персы  —  это особая порода кошек.   Они не только любят,  но и переживают за избранного им человека,  защищая  и охраняя его.

      Понимая,  что пришлась не ко двору,  Полина глубоко переживала и делала попытки к сближению с соседями,  но пока безуспешно. Населению дома,  конечно же,  не терпелось узнать о прошлом Великонской.  Недостаток информации восполнялся разного рода небылицами о бурной молодости,  пяти мужьях,  брошенных детях…
      Все прояснилось само собой...

      Полине все-таки удалось подружиться с соседкой из квартиры напротив. Произошло это после совместного просмотра франко-итальянского фильма Висконти  «Рокко и его братья» с Аленом Делоном и Анни Жирардо в главных ролях.  Их места оказались рядом и они,  выйдя из кинотеатра,  так и шли вместе,  на ходу делясь впечатлениями о фильме.  Наталья,   —  так звали соседку, —   преподавала в школе иностранные языки и  оказалась приятной,  эрудированной собеседницей.  Расставаясь,  пригласили друг друга в гости.
      Наталья первой воспользовалась приглашением и,   войдя в квартиру,   с порога увидела висевшую в прихожей афишу,   с которой,  на фоне рояля,  на нее смотрела молодая Полина.  Текст был на английском,  но Наталья без труда прочла,  что афиша извещала о гастрольных концертах великой русской пианистки Апполинарии Аристарховны Великонской
—  Так вы та самая…  —  с неприкрытым удивлением воскликнула гостья
—  Та самая,   —  грустно улыбнувшись,  эхом отозвалась Полина.   —  И еще...  Если вам это интересно...  Я родилась в этом доме.   

       Да,  это была она,  пианистка Апполинария Великонская,  покорившая мир своим невероятным исполнительским мастерством.  Внезапно,  без прощальных туров,  прервав блистательную карьеру,  приняла решение оставить концертную деятельность и вернуться в родной город.  Желание переехать из столицы теплилось в душе давно,   и она,   списавшись с городскими властями,  ждала возможности поселиться именно в отцовском доме.  По закону,  как народной артистке,  ей полагалась дополнительная жилая площадь,  потому и была предоставлена двухкомнатная квартира. Местные власти готовились с помпой встретить ее по приезду,  но Полина категорически была против, потому-то в доме и не подозревали,  кто стал их новой соседкой.
       Можно только представить ее волнение,  когда она,  спустя несколько десятилетий,  встретилась со своим домом. И степень огорчения,  что дом ее не принял...
 
      ... А прежде в нем царила атмосфера любви и взаимопонимания.  Кроме Полины,  младшей из детей,   в семье было еще две сестры и два брата.   
Первые уроки музыки маленькая Полина получила от родительницы,  Анны Яковлевны,  женщины образованной,  романтичной,  любящей музыку и живопись.  Девочка впервые села за инструмент,  когда ей не было и четырех лет.  С той поры музицирование стало ее любимым занятием.
       Полине исполнилось 12 лет,  когда в их доме появился немец  Отто,  учитель музыки,  который и обнаружил в ней не просто музыкальные способности,  а божью искру исполнительского таланта.
 —  Вы только посмотрите на эти ручки,   —  восклицал он,   —  это ручки врожденного пианиста!  Тонкие,  длинные пальцы,  с великолепной растяжкой.
       Было решено продолжить дальнейшее образование дочери,  но это требовало значительных средств.  Их у семьи не было,  и родители постепенно начали собирать необходимую сумму. Анна Яковлевна энергично взялась за дело. Она уговорила мужа продать пустующие земли,  сама же вытребовала какие-то старые долги и купила дочери приличный инструмент.  Затем вступила в переписку с "важными родственниками" из Петербурга,  от которых узнала о существовании при консерватории научно-музыкальных курсов,  где  дочь могла бы продолжить не только музыкальное,  но и общее образование.  Полина,   стараясь помочь родителям,  несмотря на малый возраст,   начала давать платные уроки музыки.

       Наконец,  все было подготовлено,  и будущая великая пианистка,   вместе с матерью отбыла в Петербург,  где успешно держала экзамен и поступила на курсы,  по окончании которых была зачислена в число студентов консерватории.  Уже во время обучения Полина отличалась своим блистательным талантом,  давала сольные концерты, была замечена в свете и о ней уже начали писать в газетах,  освещающих культурную жизнь Санкт-Петербурга.
      Так,  "Петербургский листок"  — общественная и литературная газета писала тогда:   "Г-жа Великонская,  ученица профессора Бергмана,  выказала необходимый лиризм и певучесть тона,   размах и цепкость пальцев,  осиливая трудности,  чаруя той искрой дара Божья, которая бьет широким ключом в её исполнении.  Она вполне овладела инструментом и подчинила его себе... Мощный,   выдающийся, подкупающий слушателя талант".
    В дипломе на звание свободного художника,  выданном Великонской по окончании консерватории,  были отмечены её необычайные способности,  благодаря которым она была награждена золотой медалью. Но концертная деятельность пианистки,  едва начавшись,  была прервана революцией.  В ту пору Полине едва исполнилось 15 лет. Попав в общую мясорубку,  Полина выжила,  пришла в себя и,  спустя три года, вновь занялась любимым делом.

Её концерты были удивительны.   Зрители буквально гипнотизировались её чудною игрою.  Кроме того,  Полина владела искусством декламации и обожала читать стихи русских и зарубежных поэтов перед началом исполнения музыкального произведения. Основу ее репертуара составляли произведения музыкантов-романтиков:  Вебера,  Листа, Шопена. Особенную любовь к последнему пианистка пронесла через всю жизнь. Недаром один из поклонников её таланта однажды заметил,  что "Великонскую нельзя представить себе без стихов,  цветов и Шопена".

Шопен, ты словно море выплаканных слёз,
Круженье, виражи и игры над волной
Воздушных бабочек, стремительных стрекоз.
Мечтай, люби, чаруй, баюкай, успокой.**

***

    Наталья засиделась допоздна.  После её ухода Полина долго не могла уснуть,   перебирая в памяти эпизод за эпизодом своей яркой на события жизни.  Все они,  так или иначе,  были связаны с музыкой.
 —  А ведь  жизнь-то прошла!   —  вдруг с каким-то торжеством,  не понятным ей самой,   вслух воскликнула она.   —  И как же так получилось, что в моей жизни нет ничего,  кроме музыки?!  Я не успела создать ничего такого,  за что можно было бы уцепиться,  чтобы не опрокинуться в минуты отчаяния.  И рядом нет никого…  —  Полина даже оглянулась для верности,  будто убеждаясь,   и повторила:   —  н  и  к  о  г  о…   В чем прошла моя жизнь?  В каждодневных колоссальных нагрузках,  тренировках,  разминках,  репетициях,  концертах…  И где это все?  Где аплодисменты,  крики «Браво»,  цветы,  поклонники?  Все кануло,  испарилось,  растаяло,  как предутренние сумерки.  Ах,  надо было родить ребенка,  надо было…  Но,  зная свой характер,  я  не решилась на это,  понимала,  что  тогда непременно кто-то был бы брошенным,  либо сцена,  либо ребенок,  потому что я не умела отдавать себя вполсилы.  А сочетать две страсти невозможно  — разорвали бы пополам. Да что теперь об этом,   —  уже засыпая,  с давней горечью,  прошептала Полина.

    Полина никогда не была замужем,   хотя,  если оглянуться,   позади остался целый «лес» отвергнутых поклонников.  При внешней сдержанности,  она обладала страстной натурой,  и  в отношениях с мужчинами  желала невозможного,   —   чтобы накал страсти не угасал.   Как только она видела,   что факел превращается в огарок,   уходила первой.

    А любила Полина одного человека.  Всю жизнь.  Это был сын их дальних родственников,  Впервые они увидели друг друга незадолго до ее отъезда на учебу в Санкт-Петербург. Полине шел в ту пору тринадцатый год,  а юноша был на год старше.  Звали его Андрей.
    Одаренный математическими способностями,  он увлекался поэзий и живописью и сам писал неплохие стихи. Если Полина отличалась редкой красотой,  то внешность Андрея  была весьма непримечательной,   но это с лихвой компенсировалось его невероятным обаянием,  что  присуще натурам незаурядным.
    А еще Андрей был необычайно,  до болезненности,  застенчив.    Полина же,    с 12 лет живя самостоятельной жизнью в столице,   слыла довольно смелой девушкой,  но,  странное дело,  при нем она робела.  И вот так они,  внутренне необычайно тянувшихся друг к другу,  внешне  долгое время своих чувств не проявляли.   

    Во время редких приездов Полины домой,  они много времени проводили вместе,  привязываясь так,  что расставание уже переносили с трудом.  Завязалась переписка.  Письма были длинными и частыми.  В них,  сначала робко,  потом все смелее,   они заговорили про чувства.

    Она:   «Бывают минуты в жизни, когда думаешь, что если сейчас не произойдет то,   чего ты очень хочешь,  то все остальное   —  бессмысленно.  Я тебя умоляю, напиши!  Иначе я буду думать,  что ты забыл меня!  А я  не  могу  уже  без  тебя.  Совсем не могу!»

    Он:  «Ясная моя! Молю тебя,  не делай никогда поспешных выводов….  Ты   —  мой живительный кислород,   и как же я могу от тебя отказаться?»

    Она:   «А мне кто-то,   как будто,  на ушко шепнул:  "Беги быстрее домой!  Там тебя ждет весточка от милого". Захожу   —  точно.  Письмо.  От милого.  И не просто письмо,  а сказочно-прекрасное...  Чудеса...  Это  ты,  наверное,  дождиком ко мне приходил и прошелестел...  И тучки не было на небе,  а он откуда-то  взялся,  —  дождик...
Я люблю тебя!»

    Он:  «Ты меня чувствуешь. А как же так случилось, что мы заполнили собою друг друга... Представь,   возможно ль хрустальный фужер на тонкой ножке,  изящный и искрящийся, заполнить,   скажем,  булыжником?  Несоответствие формы,   и при малейшем насилии неизбежны мелкие осколки.  Заполнить что-либо можно только чем-то соответствующим, чужеродное им же и останется.
Я люблю тебя!»

    Родители Андрея не одобряли их отношений.  Они прочили сыну карьеру ученого-математика и не видели в Полине партии для него.
—   Она одержима музыкой и не бросит ее,  пока не наиграется.   Тебе рядом нужен совсем другой человек,  женщина домашняя,   которая создавала бы тебе уют,  ухаживала за тобой,  рожала бы тебе наследников.  А она пусть ищет пару в своей среде,  —  говорила сыну мать.   Зачастую,  родители самонадеянно считают,  что  они лучше знают,  что нужно их детям.
    Видя,  что ее слова не возымеют никакого действия,   матушка Андрея от слов перешла к делу.  Она стала перехватывать письма.  Между молодыми людьми начали возникать недоразумения.

    Тем временем,  Андрей поступил учиться в Московский университет.  Отношения с Полиной возобновились,  переписка разгорелась с новой силой,  уже без помех.
Но… Наступил октябрь 1917 года…
    Семья Андрея эмигрировала в первые же дни революции.  Великонские остались в России.  Жизнь,  как железнодорожная стрелка, беспощадно развела их пути в разные стороны. Целых двадцать лет они ничего не знали друг о друге.

    Встреча произошла в Канаде,  В Торонто,  во время гастролей Полины.  После концерта в  номер отеля постучали.  Открыв дверь,  она увидела прежде охапку белых роз,  а за ними   —  посыльного,  вместе с цветами передавшего записку.  «Госпожа Великонская!  Осмелюсь спросить Вас,  не примете ли Вы меня?  Ответ жду через посыльного.  Мистер N»,  —  значилось в ней,   Каким-то десятым чувством она почувствовала,  кто это был.   Пребывая в невероятном волнении,  в  ответной записке написала:  «Жду Вас».

    Будто и не было этой бесконечной череды лет,  прожитых друг без друга.  На целую ночь остальной мир перестал существовать.  В нем остались только эти двое…
—  Ты знаешь,   —  шептал он ей,  —  скольких усилий мне стоило не выбежать на сцену и не крикнуть:  «Это моя любимая женщина!»,  когда толпа восторженных поклонников кинулась к тебе с цветами и возгласами «Браво!»
—   А я была бы несказанно рада этому,   —   она засмеялась своим неповторимым грудным смехом.
 —  Я люблю тебя!
 —  Это правда?  Ты меня все еще любишь?
 —  Больше жизни!..

Но наступило утро и стало ясно,  что в оставленном на ночь мире есть его жена и двое маленьких детей.
Ох,  как мучительно они расставались,  приняв решение больше никогда не встречаться!
И даже писем не писать,  чтобы не рвать сердца понапрасну…

***

    Атмосфера вокруг Полины резко поменялась после того,  как в доме узнали,  кто она такая.  Забавно,  но Лизавета стала здороваться издалека,  а Чарли из заклятого врага превратился в друга,  которого она так и норовила любовно потрепать по холке.  Но Чарли   —   не человек и не умел менять своих убеждений в зависимости от изменения обстоятельств,  и по-прежнему искал удобного случая выразить свое к ней отношение, а Лизавета,  удивительное дело,  терпела.
    Но главное событие было впереди.

    В один из дней Полине пришел долгожданный багаж с роялем. Шестеро дюжих мужчин в униформе,  преодолев путь по широкой парадной лестнице, предприняли попытку внести рояль в квартиру,  однако случилось непредвиденное. Рояль не вошел в дверь.  Собрался народ,  посыпались советы.  Кто-то предложил отвинтить ножки или снять крышку,  кто-то  —  стесать дверные косяки,  но Полина вдруг воскликнула: «Стойте!  Я    не суеверный человек,  но жизнь меня научила прислушиваться к знакам судьбы.   Может,  рояль совсем не случайно не хочет входить в дом?  Ну, конечно же! Я ушла со сцены,  не простившись со зрителем.  Вот и представилась такая возможность.  Вечером собирайтесь все во дворе.  Я исполню вам мои любимые произведения.  Потом мы вместе найдём способ,  как занести рояль в квартиру.  А сейчас несите-ка его во двор,  под лестницу,  там мы и обустроим импровизированную сцену».

    К вечеру жильцы дома Полины и близлежащих домов,  захватив с собой скамейки и стулья,   заполнили двор.
Когда все поутихли,  заговорила Полина:
 —   Я очень люблю музыку Фредерика Шопена, особенно его вальсы.  Начну их исполнение со своего любимого,  седьмого.  Он написан в период разрыва отношений с Амандиной  Люсиль Авророй Дюпен,  известной нам больше,  как Жорж Санд.  Этот вальс   —   один из самых популярных произведений композитора. В сочинении есть трижды повторяющийся,  «кружащий» пассаж,  который и придает вальсу некую головокружительную зыбкость, завораживающую слушателей. Такие пассажи носят название ритурнель,  то есть,   —  нечто возвращающееся. Но прежде я прочту стихи,  которые так и называются «Седьмой» вальс Шопена» ***

Закружат синие метели
трехдольной мерностью своей
И то ли ели,
то ль качели,
качнутся в памяти моей.
Начнутся долгие обманы
игрой мотивов и теней,
О, вальс
танцующих туманов,
Ах, вальс
мерцающих свечей.
Заденет давняя обида -
тот тихий поворот ключей,
Уходят в ночь.
До слез обидно.
Не попрощавшись.
Так больней.
Седьмой безумный вальс Шопена,
Семь нот, семь дней и семь ночей,
Седмица Божья.
Лондон. Вена.
Безумье гонок. Гон страстей.
Париж. Варшава.
И измена!
Любимой женщины своей.***

    Окончив чтение,  Полина села за рояль.  Звуки чарующей музыки плыли к небу, возвращались и снова улетали…
    Она играла самозабвенно,  и перед ее мысленным взором мелькали концертные залы Лондона,  Вены,  Кельна,   Варшавы, Парижа...  Она оглядывалась на дом,  где родилась,  где прошло ее детство,  где встретила свою первую и последнюю  любовь,  и думала о том,  что её личный пассаж с возвращением не удался… Ритурнеля не произошло.  Видимо,  не следует возвращаться в те места,  где тебе было хорошо,  если там не осталось тех,  с кем тебе было хорошо,  кроме горького разочарования и печали это ничего не может принести.

—  Разрешите расцеловать Ваши руки,  Полянка,   —   негромкий мужской голос прервал её грустные думы.  Она вздрогнула.  На всём белом свете только один человек звал её так.  Подняв глаза,  тихо охнула.  Перед ней стоял Андрей. «Так вот,  почему рояль не «захотел» войти!  Это мой дом организовал нашу встречу!»   —   мысленно воскликнула Полина.

—   Я приехал в наш город захоронить прах родителей.  Они умерли,  один за другим,   несколько лет назад,  но выполнить их волю удалось только сейчас. Остановился у дальних родственников.  Назавтра планировал отъезд.    И мне вдруг нестерпимо захотелось взглянуть на твой дом.   Иду и слышу музыку.  И не просто музыку,  а твою игру.  Подумалось,   что  невероятно сильное желание услышать тебя вызвало галлюцинации. Стало немножко не по себе,   и я хотел уже уйти,  но вдруг понял,  что это вовсе не сон,  не призрак,  не мистика,  а настоящая,  всамделишная музыка.  Ну,  а когда вошел во двор и увидел тебя за роялем,  чуть было не лишился чувств…

—  А со мной стали твориться непонятные вещи.  Мне вдруг стала безразлична сцена,   и безумно потянуло сюда,  в родные места.  Я,  без объяснения причин,   без прощания со зрителями,  ушла со сцены,  уехала из столицы и поселилась здесь.  Все это  время, идя по улице,  неосознанно,  но постоянно искала взглядом тебя.  Ну,  рассказывай.  Где ты?  Как ты?
 —  Живу в Торонто. Один.  Жена умерла год назад.  Дети выросли,  у них свои семьи. Ну,  а ты...?
 —  Я тоже одна.  Замуж так и не вышла.  Никак не могла представить на твоем месте кого-то другого.
—   Прости,  любимая…   Прости,  что так долго заставил тебя ждать.



http://www.youtube.com/watch?v=lAvcmWK7jVE

————
* -  отрывок из поэмы Е.Евтушенко "Братская ГЭС"
**  -  отрывок из стихотворения Марселя Пруста(перевод Нат.Корди)
*** Владимир Янке. «Седьмой» вальс Шопена». Из книги "Дыхание музыки"