«Молодёжь». Что понимаем мы под этим словом? «Разве можно было быть молодым, и не стремиться поехать в Испанию»? – писал один из советских авторов в конце тридцатых. Сегодня такая фраза звучит смешно, сегодня модно стареть, и стареть как можно быстрее. То есть – как можно быстрее найти свою нишу: жениться(выйти замуж), обзавестись квартирой, машиной завести детей, и ни о чём не беспокоясь доживать остаток своих дней.
Как писал Жан-Поль Сартр: «Молодежь сегодня чувствует себя не в своей тарелке. Они не имеют больше права на молодость…К стыду для своей молодости, к стыду для той свободы, которая было когда-то в моде, большая часть моих бывших учеников женилась рано, они становятся отцами семейств еще до того, как закончат учебу. Они еще получают в конце каждого месяца деньги от своих родителей, но этого недостаточно, нужно еще, чтобы они давали уроки, делали переводы, замещали преподавателей. Эти полу-рабочие, чем-то похожие на содержанок, чем-то на работниц на дому. Они не тратят больше времени, как мы, на то, чтобы играть с идеями перед тем как принять одну из них, они граждане и отцы, они голосуют, они должны устроиться в этой жизни».
Но что привело к такой ситуации? Раньше, хоть мы и не могли похвастать каким-то участием молодёжи в политических процессах, но молодые люди тем или иным образом выражали своё отношение к происходящему, пусть даже и с помощью бегства от действительности в субкультуры. Политические организации тоже имели место быть, пускай и не столь массовые, зато самых различных взглядов и направлений. Хорошо помню одно из последних массовых выступлений левых в нашем городе:
То был закат молодёжной политики, но он, как и всякий закат, выглядел красиво. Вереница людей с флагами шла по улице, это была небольшая река, скорее ручей, но ручей этот был бурлящий. Здесь не было аморфной массы, не было лишних людей: каждый знал, что он делает, и понимал, зачем он это делает. Шло время, а колонна всё не заканчивалась. Прошли коммунисты, ещё одни коммунисты, анархо - коммунисты, просто анархисты, нацболы. Замыкала шествие нестройная колонна неформалов. Пожалуй, это была последняя настоящая первомайская демонстрация того времени. Шёл 2002 год, всего через пару лет маршировать здесь будет уже КПРФ, одев в жилетки студентов, и сопровождать всё это действо громогласными заявлениями о том, что «молодёжь с нами».
Таков был финал. Но ни одно явление не проходит бесследно. Во многом, причина повальной аполитичности нынешней молодёжи состоит именно в характере тех политических движений, которые имели место в конце 90-х – начале 2000-х, их развитие, а затем фактическое самоустранение и распад во многом предопределили омертвение общественной жизни при Путине.
Прежде всего надо понять, в каких условиях формировались протестные настроения девяностых. По словам Антонио Грамши, любая теория, прежде чем она затронет широкие массы, должна подвергнутся определенному упрощению, иначе массы её отторгнут. Такова была и «Советская идеология», то есть то, во что превратился марксизм, смешавшись с обыденным мировоззрением крестьянина и рабочего. Люди усваивали вовсе не «диалектический материализм», а просто банальный набор истин: классовая борьба, дружа народов, «от каждого по возможностям – каждому по потребностям». Конечно, это наносило огромный урон теории, но зато делало самые примитивные марксистские положения легко доступными.
После развала Советского Союза от марксизма не осталось ровным счётом ничего, остался только набор догм о том, «что такое хорошо, и что такое плохо».
Роль книг к этому времени была фактически сведена на нет. Если на Западе девальвация понятия истины и так называемого «плюрализма» в философии привели к исчезновению такого явления, как интеллектуал, то и на Востоке происходило практически то же самое, и под прикрытием официальной идеологии проглядывал тот же позитивизм: вера в глобальную мощь науки, в кибернетику, а затем и рассуждения «лириков» о нравственных проблемах заменяли собой философию. Образовался идеологический вакуум, колоссальный дефицит смыслов. Среди советских диссидентов не было талантов , духовных лидеров, были лишь только люди-символы. И большинство людей были разочарованы, читая по ночам их запрещённые произведения, и не находя там ничего. Вот почему интерес к издаваемым в перестройку миллионными тиражами журналам угас очень быстро: люди искали в запрещённых изданиях то, что смогло бы заменить собой набившие оскомину советские лозунги, а находили там в лучшем случае религиозно-мистический хлам. Желание что-либо читать в поисках ответа на вопросы отпало надолго.
Роль проводников идей(в первую очередь левых) легла на андеграунд, а точнее – на рок-музыкантов. Но и с этим дело обстояло очень туго, поскольку, начиная с Ленинградского рок-клуба так называемый «Русский рок» носил подчеркнуто аполитичный характер. Позднее в среде неформалов – тусовщиков считалось дурным тоном отзываться положительно или даже обсуждать так людей как Шевчук и Кинчев. Даже и сейчас приходится читать восторженные статьи о том, что, якобы, пионеры русского рока выступали за свободу, что они не хотели обратно в СССР, не хотели на Запад. На самом деле никуда они не хотели. За всеми их псевдофилософскими тестами, нагромождением заумных фраз скрывалось ни что иное, как желание стать богемой, новой элитой, и занять своё место на культурном небосклоне.
Говоря о субкультурах девяностых, важно понять разницу: сегодня политической жизнью, протестами, «Маршами миллионов», интересуется очень небольшая часть населения. Достаточно сказать, что многие и вовсе не знают об их существовании(даже в областных центрах). В конце девяностых ситуация была принципиально иной. В глухой украинской деревне, в которой мне тогда довелось быть, существовала своя группа панков. Там же, от старожил мне удалось услышать о хиппи восьмидесятых. Суть рассказа была вот в чём: да, конечно это хулиганы и бездельники, но помимо этих «хулиганистых» существовали (по выражению моей собеседницы) и «хорошие хиппи», которые любили читать и разговаривать на интеллектуальные темы. Наблюдение это можно распространить и на другие протестные субкультуры: везде есть свои Sex Pistols и свои The Clash, то есть, с одной стороны – «бунтари без причины», которые подобно школьникам у Зощенко кричат «бунтуйся»(и строгий преподаватель говорит им: нельзя, нельзя так, вредно это), с другой – бунтари политизированные, имеющие определенные взгляды и определенную жизненную философию, и уже оставившие, подобно Блоку «искусство ради искусства». И хотя оба явления существуют вместе и рядом, путь между ними лежит очень долгий. Конечно, эта рок-тусовка не могла принести в глухую деревню ни идеологии, ни образованности, но самые элементарные представления всё же присутствовали. И когда такие вот люди говорили мне, что надо голосовать за коммунистов, потому что они уважают панков, чувствовалось, что это искренне.
Распространялись подобные взгляды благодаря Егору Летову, хотя этого человека и левым-то назвать можно было с большой натяжкой. Его перестроечное творчество вполне можно считать антисоветским. Но это только на первый взгляд. Не только и не столько ненависть к советским реалиям руководила им. Достаточно вспомнить улыбающуюся счастливую американскую семью с пачкой долларов на обложке одного из альбомов. Это был протест против всего, против любой наличной действительности, то есть тот самый бунт «without cause», без причины. Но, по известному выражению, «отрицающий слишком многое, не отрицает ничего». Вот и из летовского бунта не вышло абсолютно ничего: он никуда не вёл и ни к чему не призывал. Гораздо больший интерес вызывает последующая метаморфоза Летова, когда он объявил себя полностью ангажированным и слился с так называемым «национал – коммунистическим» движением. Многим такая перемена остаётся непонятной. Непонятной… если не обратиться к Михаилу Лифшицу. Именно Лифшиц всегда утверждал, что такой вот авангардизм, такое отрицание любых норм и канонов, такая ничем не подкреплённая псевдореволюционная фраза неизбежно переходит в свою противоположность – то есть в правый радикализм. Вот что пишет Лифшиц об Эйзенштейне: «Об нём скажу, что это тоже сомнительная величина. Хорош был «Потёмкин, если выбросить из него экспрессионистские мелькания и другие дешёвые эффекты. А «Александр Невский» и «Иоанн Грозный» - это уже нечто совершенно «нордическое», а вовсе не коммунистическое. Явный путь от ультралевизны к тому, что из этого начала неизбежно, по тенденции своей, растёт ». Да, без сомнения, в этом движении было много того самого нордического имперского. Но надо понимать, что за всем этим стояло желание сохранить те самые советские ценности, от которых к тому времени осталась одна шелуха. Всеобщее ощущение катастрофы, деградации присутствовало у всех. Протестное движение поневоле приобрело охранительный оттенок, что заставляло искать союза с правыми, и самим приобретать правые черты. Таким образом создавался поразительный симбиоз бунтарства и охранительных стремлений. И именно поэтому, когда девочка-панк с зелёным ирокезом по имени «Лё» пела под гитару песню о Родине «ой, мама-мама, больно мне», это не выглядело чем-то странным.
Тем не менее Летов был кумиром замкнутых, андеграундных, небольших групп молодежи. Настоящая же популярность неформальных субкультур началась в конце девяностых, с появлением фильма «Брат-2» и «Нашего радио». Надо сказать что в «Брате» ярко виден отход от защиты ценностей традиционных(а то есть – советских) к реакционным и даже шовинистическим. Так, вместо «имперской» логики защиты и собирания территорий вырастает банальный национализм, а ответить на царящий кругом бандитизм предлагается аналогичным способом - взять в руки автомат и стать таким же бандитом. Легко увидеть, что такой фильм не нёс в себе никакой опасности для власти, а лишь подзадоривало хулиганистую молодёжь. Было ещё одно «но»: всё это сопровождалось рок-н-рольным угаром и рекламной кампанией на «Нашем радио». Долгое время это радио было чем-то вроде символа разросшейся до непомерных размеров субкультуры. Публика в банданах и чёрных балахонах была довольно многочисленна, собиралась группами в несколько десятков , а то и сотню человек, притом в нескольких местах города. Ни с какими современными «оккупаями» это не сравнится. На «оккупай» в этом году прошло немногим более десяти человек. От своих кумиров, радиостанций они ждали каких-то смыслов, каких-то посланий, точнее хоть какой-то, самой примитивной идеологии. Но её не было. На нашем радио политизированные песни были под негласным запретом, тот же Летов не звучал там под тем предлогом, что он «фашист». На вершину популярности взобралась инфантильная и полудетская группа «Король и Шут». Вместе с другими коллективами такого же рода своей аполитичностью и своими текстами они фактически вели пропаганду различного рода развлечений, по большей части алкогольных, и содействовали отуплению своей многотысячной армии фанатов.
Что касается «андеграундных» групп, то их пытались прибрать к рукам ультраправые. КТР (Корпорация Тяжёлого Рока), которой руководил Сергей Троицкий – Паук фактически приобрела монополию на издание записей панк – групп. Левая пропаганда там не допускалась, зато в каждый сборник включалось по две-три песни сугубо нацистского содержания.
Вообще же правые тогда были в явном меньшинстве, поодиночке не ходили, и мишенью для них являлись как раз те самые рокеры -неформальщики, а отнюдь не приезжие с Кавказа. Всё-таки приезжие могут дать хоть какой-то отпор, ну а с полупьяных неформалов - что взять? Таким образом, если мы сегодня начинаем вместе с националистами обсуждать проблему нелегальной миграции – мы начинаем играть по их правилам, так как вовсе не это является причиной их появления. Это движение имеет более глубокие корни.
Молодёжные политические организации, существовавшие тогда, пополнялись выходцами из этих субкультур, путём некоторого «просвещения» их участников. Это были либо «патриотические»(коммунистические), либо «интернациональные» (анархистские) организации. Своим внешним видом, манерой поведения, одеждой они мало чем отличались от представителей тех же субкультур.
Что же послужило причиной захирения и угасания этих субкультурных и политических явлений? Во-первых, это аполитичность большинства эскапистских неформальных движений, во многом насаждаемая сверху.
Во-вторых это патриотическая направленность всех тогдашних оппозиционных движений. Ура-патриотизм, фактически и был их единственной идеологией, при отсутствии каких-либо положительных ценностей. В результате сохранение всего «советского», препятствующего наступлению рынка, перестало быть приоритетом, на первый план вышел шовинистический имперский патриотизм, с помощью которого казалось возможным восстановить СССР. То есть, к моменту появления Путина у власти у многих идеалом уже являлся «некоммунистический Зюганов», и Путину следовало только занять эту нишу. Получается, что власть сама выполнила требования оппозиции, взяв на вооружение её лозунги: сражаться больше было не за что.
В-третьих это повышение цен на нефть, и появившаяся у государства возможность давать небольшие подачки гражданам. Плюс ко всему непомерно разросшаяся индустрия развлечений(телефоны, ноутбуки, плееры итд.) Непомерно разрасталось студенчество, при почти полной ликвидации промышленности. Это позволяло молодым людям не особо напрягаясь(ведь как специалисты они были не нужны) жить беззаботной жизнью весь период обучения и не думать ни о какой политике. Появилось целое прикормленное поколение, привыкшее развлекаться, и не способное работать. Они не понимают, что в один прекрасный момент прикормка может закончиться.
В-четвертых субкультурные маргиналы были банально разогнаны правыми скинхедами, а неформальные политические организации взяты под контроль ЦПЭ и ФСБ.
Проще говоря, люди погрузились в свою частную жизнь. Стали больше пить (также как и при приходе Брежнева к власти многократно возросло потребление алкоголя и впервые стала расти смертность, аналогичные явления наблюдаются и в путинское десятилетие.) Я вспоминаю своего друга из той самой деревни, о которой говорил вначале. Он спился, и меня не узнаёт, а я уже не могу определить его возраст. Село вымирает, работы нет, молодежь либо уехала, либо тоже пьёт. Каждый раз, когда я его вижу, я думаю: а ведь если бы эти деревенские панки смогли бы хоть как-то организоваться, всё могло получиться иначе…
Таким образом эта довольно шумная протестная волна сошла на нет. Люди занялись своими личными проблемами, а улица была почти полностью отдана правым, что вполне соответствует эпохам стабильности.
Но как раз в это время заката уличных левых появляется новый род политканов, пусть и совсем небольшой. Эти интернет – бойцы – в основном одиночки, ибо каких-то левых организаций не осталось вовсе, разве что в Москве и Петербурге.
Широкое распространение получает интернет, хоть какая-то теория стала постепенно доходить до масс, но… к сожалению до чтения серьёзной теории дело доходило редко.
Анархисты принялись насаждать на своём сайте makno.ru культ Махно, пользуясь в основном трудами Александра Шубина, хотят тот уже давно был в правительстве(ныне он в Пиратской партии). Пропаганда была направлена на тех же субкультурщиков, которые и понятия не имели о Махно. Они очень удивлялись, когда узнавали, что в России когда-то были анархисты, и они (пускай и не совсем подобающим образом) продолжают их дело. Вторым объектом идеализации был Буэнавентура Дуррути и испанские анархисты. Суть была в том, чтобы на место изрядно надоевшего и испачканного Ленина поднять на щит новых «святых», чистых и непорочных(потому как никто ничего о них не знал), то есть создать свой миф наподобие советского. В теоретическом плане эта линия ни к чему не привела, и анархисты занялись штудированием трудов «Новых левых»
Что касается марксистов, то им пытались подсовывать суррогат, прежде всего в виде толстенных книг С.Г. Кара-Мурзы. В интернете он был довольно популярен, а книжные полки ломились от его томов. При внимательном прочтении нетрудно увидеть, что восхваляет как раз архаические , почти родоплеменные черты, существовавшие в СССР, а марксизм считает чуждым для России. Далее этот «коммунист» начал бороться с «оранжевыми революциями», а затем и поддержал Путина.
Поучительна для левых деятельность другого липового коммуниста – С.Е. Кургиняна. Ему действительно удалось создать кружки, где происходит обсуждение теории(правда, в основном его книг). И дело тут не в путинских деньгах. Люди к нему действительно идут, идут сами, идут, потому что им интересна теория. Проблема в том, что современным левым организациям в нынешнем их состоянии даже это не под силу.
И ещё про интернет… Последние либерально – буржуазные протесты вырвали из спячки какую-то (очень небольшую)часть населения, пробудили у них интерес к политике. Участвовать в либеральных митингах, конечно, не стоит, но вот обратить внимание на этих людей безусловно нужно. При этом важно понимать, что в основной массе это хипстеры, любители богемы и арт-хауса, и интересы имеют мелкобуржуазные. То есть это те самые «розовые», которые вроде бы и наши, но в случае чего могут переметнуться к противнику. Естественно, теоретические познания у этих людей и вовсе на нуле.
Факт остаётся фактом: большинство из наследия западной левой мысли двадцатого века до сих пор не знакомо нашим левым, за исключением, может быть, Эриха Фромма, и, отчасти, Жан-Поля Сартра. Надежды на интернет и на быструю передачу знаний в данном случае не оправдываются. Учитывая то, что интерес к теории есть, и притом довольно большой, это выглядит ещё одним просчётом наших левых.