Глава 03 - Забытая расчёска

               

    Сороковой день моего путешествия. Небольшой комфортабельный микроавтобус марки “Мерседес” вывез нас на широкую шоссейную дорогу. Бухарест остался позади, и сейчас мы направлялись в историческую румынскую область имевшую название Трансильвания.
    За окнами мелькал хоровод деревьев, иногда разбавленный небольшими населёнными пунктами и дорожными знаками. Несколько часов я смотрел в окно наблюдая за дорогой, слушал музыку через наушники, а затем задремал под композицию “the Noose” группы “A Perfect Circle”. Очнулся я от того что автобус начало сильно качать из стороны в сторону: он прыгал как мячик, вилял как пьяница после хорошей стопки портвейна. Я взглянул на часы, было 19:27. Мы в дороге уже шестой час.
    За окном шоссе я больше не видел, а видел размытую дождём всю в ямах дорогу. Окружали нас большие густо растущие ветвистые деревья, путь микроавтобуса пролегал через лес. Этот тёмный старый лес окружил маленькое транспортное средство, поглотил его в своё мрачное чрево. Вечерело, пушистые кроны деревьев совсем не пропускали свет. Автомобиль мирно покачиваясь в полумраке преодолевал дорожные рытвины, а лес всё тянулся и тянулся. И казалось что уже больше ничего не существует, кроме этого бескрайнего сумрачного старого леса. Кроме его чёрных стволов и изогнутых сучьев, кроме его мирного сановитого спокойствия, кроме его мёртвой тишины. Мы ехали через лес уже час с лишним, и никто не знал, будит ли конец его мраку. Молчаливый водитель еле слышно слушал местную радиостанцию. Полненькая кареглазая Анна несколько раз его спрашивала, долго ли нам ещё осталось ехать? На что водитель отвечал ей всё той же неприветливой фразой: i don't speak English.
    Так что никто не имел понятия, как скоро мы выберемся из леса? Да и вообще, выберемся ли? Среди этих тёмных ветвистых стражей, ощущалась безграничная оторванность от цивилизации. Словно деревья никогда не знали о том, что где-то за пределами чащи существует совершенно другой мир, наполненный суетой, кутерьмой и эмоциями. Словно они поклонялись культу отчуждённости. Их размеренное шелестение будто говорило: “Не спешите, путники. Посмотрите на нас! Мы спокойны, мы не знаем печалей и страхов, мы вечны. За пределами наших крон что-то есть, но оно нисколько нас не заботит. Всё суета, всё страхи и печали. А в нас успокоение, а в нас вечный путь, одна вечная мысль. Мы почтенные старцы, внимайте нашим речам. Кроме нас ничто не вечно. Мы одни стояли и стоим здесь, как и сотни лет назад. Всё суета. Не спешите, путники, не спешите…” Так говорили они. И я уже будто знал этот лес, будто чувствовал его. Он олицетворял для меня все мои сомненья и все мои мечты о будущей жизни. Обрету ли я своё место в мире? Или я до конца своей жизни останусь мечтателем? Хорошо ли то, что я думаю о жизни и смерти? Зачем люди не знают кто я и что во мне? И от чего люди не знают зачем живут? Преодолею ли я сей лес сомнений?
    Дети Тамилы изрядно извелись от скуки. Мальчуганы больше не плевались, не толкались и не щекотались. Они дружно в один голос повторяли по десять раз в минуту один и тот же вопрос матери: когда мы уже приедем? Мать пыталась их успокаивать, однако её старания успеха не возымели. Супруги Левшенко беседовали, если так можно выразиться. Здоровяк Борис сидел в неуклюжей позе, скучающе глядел в окно, делая вид что слушает бесконечный трескот своей жены. Рита что-то оживлённо пыталась ему донести, всё больше и больше раздражалась и морщила свою лисью мордочку, смотря на отсутствующий взгляд и безразличную физиономию мужа. Господин Крумский уже как несколько часов подряд с серьёзной миной напряжённо изучал толстый путеводитель, изредка поглядывая на часы. Марк и Анна некоторое время тихонько беседовали. Затем Анна поудобней устроилась, положила голову на плечо супругу и закрыла глаза. Марк обнял её одной рукой, и дальше они ехали молча. Голубоглазая девушка со светлыми волосами слушала музыку через наушники, прислонившись к стеклу щекой. Её красивые глаза что-то выискивали в темноте, пытливо открывались и закрывались.
    Никто уже и не надеялся на то, что чаща когда ни будь кончиться. Однако то что имеет начало, имеет и конец. И следовательно этой аксиоме, лес стал редеть. На землю спустились сумерки. В начале десятого вечера ещё было более или менее светло, и то что проплывало за окнами возбудило в пассажирах автобуса неимоверное любопытство. Лес кончился, смиловался и выпустил отчаянных путешественников на свет божий. Деревья плавно перешли в крутые скалы, а скалы в высокое ущелье. Многотонные каменные гиганты обступили беззащитное транспортное средство, казалось что они готовы были навалиться всей своей безграничной мощью и без сожаления раздавить копошащихся под ними букашек. Но они этого не делали. И единственной причиной сему, было всё тоже мирное спокойствие и абсолютное безразличие к окружающему миру, такое же красноречивое как и у оставшегося позади тёмного леса. “В странном краю очутились мы, - подумалось мне, - будто лес перенёс нас в совершенно другой мир”. Ущелье вскоре кончилось, и открыло перед нами неожиданную картину. Уставшим глазам туристов предстала зелёная уютная долина, одним боком упирающаяся в дремучий лес, другим – в крутые могучие холмы. В долине располагалось небольшое селенье, могу предположить что оно состояла не более чем из  восьмидесяти домов. По размытому грязному подобию дороги микроавтобус направился к нему. Должно быть наша конечная цель находилась здесь.
    Селенье напоминало собой старинные посёлки России, где-то в районе Сибири. Грубо рубленные небольшие домики из цельных брёвен с круглыми маленькими окошками и чёрными дымоходами на треугольных крышах, напоминали русские избы, и стояли тихонько прижавшись друг к другу. Возле домов располагались цветущие сады, засаженные овощными культурами грядки, сараи, конюшни, укрытые брезентами стога сена, а также горки дров. Частенько можно было увидеть аккуратную старенькую лошадку пасущуюся возле ворот у двора, либо везущую повозку. Четырёхколёсных транспортных средств я заприметил только два, это был старенький грузовичок нагруженный мешками с овощами, и маленький облезлый с разбитыми фарами и треснутым лобовым стеклом Фольксваген старой модели, мирно почивающий в большой луже. Должно быть незадолго до нашего прибытия, посёлок накрыло ливнем. Деревья шелестели мокрыми листьями, а из-под колёс нашего микроавтобуса разлетались обильные брызги грязных луж. За нашим скромным автомобилем, упрямо продвигающемся через село сквозь бездорожье, с весёлым лаем увивалось несколько собак. Из открытых окон был слышен запах дождя, сена и навоза. Провинциальные лица местных жителей с испугом и любопытством обращались в нашу сторону. Похоже автобусы здесь проезжают так же часто, как и мои попугаи сидят тихо. Местное население было одето в обычную, но вполне аккуратную, повседневную рабочую одежду. Мужчины – в клетчатые рубашки из плотной материи, старые тонкие свитера, обтёртые джинсы, простые плотные штаны, резиновые грязные сапоги либо солдатские высокие ботинки. Женщины – в похожие друг на друга невзрачные сарафаны, рабочие открытее джинсовые комбинезоны, старые спортивные костюмы, резиновые калоши либо кожаные сандали, из которых торчали грязные пальцы. Мужская половина большей частью носила бороды и усы, женская – ходила либо с собранными волосами либо в платках и косынках. Молодёжи я не заприметил вовсе. Это был полностью оторванный от мира тихий уголок старой жизни и древнего быта. Я и не думал что в нашем техногенном мире есть место таким островкам древности. Все эти наблюдения я успел сделать в то время как наше транспортное средство медленно но уверенно преодолевало размытую дорогу.
    Автобус заехал на окраину села, и остановился перед большим особняком, напоминающим постоялый двор XVII-XVIII-ого века. Наконец-то можно было размять затёкшие ноги и уставшие туристы, закинув на плечи рюкзаки и взяв в руки дорожные сумки, потихоньку стали выходить. На сиденье возле окна я увидел забытую расчёску. Я знал кому она принадлежит.   
    - Вал, ты кое-что забыла. – Бросил я вдогонку голубоглазой девушке. Она подошла, я протянул ей расчёску.
    - Спасибо, я тебя отблагодарю. – Улыбнулась она, подмигнув.    
    Вот мы и подошли к тому моменту, ради которого я писал эту главу. Мне немного совестно за то, что я так поздно добрался до этого самого места. Теперь, возвращаясь к сим призрачным воспоминаниям, я ощущаю как дороги и милы моему сердцу, все эти трогательные фантомы моей юности. Я осознаю это, несмотря даже на те последующие трагические события, которые в корне изменили и мою жизнь, и жизнь светловолосой голубоглазой девушки. Однако не браните меня, за то что я так отдаюсь воспоминаниям и вдаюсь иногда в ненужные подробности и описания. Если бы вы знали как тяжело вновь переживать эти моменты, как неповторимо радостно и грустно сливаться воедино с очередным образом из прошлого! Оглядываясь на всю мою прошедшую жизнь, перерывая вверх дном хранилище памяти, я понимаю что никогда не был таким счастливым, как в то время моего путешествия, как в то время когда украдкой наблюдал за ней, когда подавал ей расчёску, когда был так юн и мечтателен. Покорнейше прошу, уважаемого читателя, простить мою чувственность.
    Та, которой принадлежала расчёска, носила имя – Валерия Друбецкая. Сея молодая особа представляла собой высокую светло русую миловидную девушку. Она имела длинные худые ножки, тонкую талию, маленькую попку, заметно округлившуюся грудь, тонкие нежные руки, лебединую загорелую шею и смуглое прелестное личико. Валерия была чуточку выше меня, и во время ходьбы немного сутулилась. Выражение её лица в свои семнадцать лет было иногда чрезвычайно задумчиво и печально. Живые голубые глазки в это время начинали беспокойно бегать, а тонкие розовые губы нервно покусывались белоснежными зубами. Должно быть не так давно в её жизни произошли некие неблагополучные перемены. Однако когда Вал улыбалась, её улыбка светилась радостью и добротой, она выражала всю открытость и все надежды её трепетной души. Ещё не одна улыбка так не располагала к себе, как улыбка моей попутчицы Друбецкой. Хотя других смущали её чуточку вытянутые верхние клыки, которые смотрелись крупнее чем надо на фоне передних резцов. Валерия стеснялась своего небольшого дефекта, и рассмеявшись на людях, всегда потом краснела. Впервые мы обменялись словами друг с другом в Париже.
    - Мне нравятся твои зубы. – Выпалил однажды я ей, когда наша группа бродила по Лувру.
    - Ты идиот! – ответила она и быстро ушла.
    Вот так глупо закончилась моя попытка знакомства с Валерией. Почему-то ничего лучшего я тогда придумать не смог. В следующие несколько дней она хмуро на меня поглядывала, а я виновато ей улыбался.
    - Ты же не хотел меня обидеть? – спросила она, когда мы стояли облокотившись на перелила верхнего яруса Эйфелевой башни.
    - Нет, конечно нет. Мне кажутся твои зубы очень красивыми… они такие хищные… - залепетал краснея я.
    - Вот как, а я думала что ты подшучиваешь надо мной, как и все. – Улыбнувшись сказала она, почесав свой курносый носик. – Ты странный.
    - Да… пожалуй. – Ответил я.
    - Прекрасный вид, не правда ли? Ночной Париж, это что-то незабываемое. – Всё также улыбаясь проговорила Валерия.
    - Верно, сегодняшнюю ночь я никогда не забуду. – Молвил я, смотря на неё.
    - Это от чего же?
    - Сегодня ночной воздух наполнен ванильным ароматом счастья и радостные маленькие феи устроили вечеринку в моей голове. – Мечтательно отвечал я.
    Она рассмеялась и я тоже. Наши взгляды устремились на ночной яркий кипящий жизнью город. А в моём носу и голове стоял мечтательный ванильный аромат парфюма Валерии Друбецкой.
    С тех пор она часто на меня смотрела ласковым и озорным взглядом. Иногда мы разговаривали, иногда молчали, но почему старались ближе держаться друг к дружке. Как-то странно всё было. Что она во мне могла найти? В школе я никогда не пользовался особой популярностью, да и друзей у меня было только двое. Мальчишки считали меня богатым папиным сынком, из-за того что у меня всегда было вдоволь карманных денег, и из-за того что моя одежда и мобильный телефон были дороже чем у них. Девчонки называли меня “отмороженным”, из-за того что я всегда на переменах читал книги имевшие странные название, такие как “Скорбь Сатаны” Брема Стокера, “Молот ведьм” Якова Шпренгера и Генриха Инститориса, “Дети вампира” Джин Калогридис, “Герберт Уэст – реаниматор” Говарда Филипса Лавкрафта, “Кладбище домашних животных” Стивена Кинга, “Американская готика” Роберта Альберта Блоха, “Тень зверя” Роберта Ирвина Говард и т.д. и т.п. Думаю эти названия их и отпугивали. Утвердительной точкой после которой прозвище “отмороженного” за мной навсегда закрепилось, стал интерес одной девочки ко мне. Её звали Ксения. Однажды на перемене она поинтересовалась что я читаю. Я же под впечатлением от “Реаниматора”, начал увлечённо рассказывать что главный герой Герберт Уэст – талантливый самолюбивый учёный, изобретатель специфического реагента, который при введении в мёртвый организм способен оживлять трупы. Он проводит эксперименты над мертвецами, пугающие своей аморальностью и надругательством над законами природы, дабы почувствовать себя богом. На что Ксения пропищала: фээээ! Убежала и больше со мной никогда не разговаривала.
    Как я и говорил выше, друзей у меня было только двое. Одноклассник Борис – полный неуклюжий весельчак, вечно трескающий шоколадные батончики, которого дразнили “пончик Борька”. И девочка из параллельного класса Кира, кудрявая бесконечно болтающая, в круглых больших очках, которую называли “ботаном” и “пацанкой”. Мы были странное трио, что не говори. Но как не странно дружили мы уже пять лет, понимали и выручали друг друга из сложных ситуаций.
    Я не с кем не общался кроме Бориса и Киры, и внимание Валерии производило на меня необыкновенное опьяняющее впечатление. И ещё необыкновенней было чувствовать странное тепло в душе, когда эта милая девушка находилась рядом.