Сегодня мне обещали мастера.
Которое утро портится от того, что каскады не просмолены и издают крик всякий раз, как подует даже самый лёгкий бриз. В такую жару нужен ветер. Уже полдень, и я в ожидании. Слишком долго ждать я не смогу, ибо сегодня не обыкновенный день. При всём уважении к моим подопечным, я оставлю хозяйство на них, а сама уеду в центральный район.
Сегодня ристалище.
Мы поедем на сокрытой от людских глаз повозке. Я и Цирея, моя прислужница. Народ будет развлекаться на площади до утра, но перед началом гуляния будет торжественное шествие и театральный марафон. И я должна увидеть своего возлюбленного, Кхалифа.
Он щедро одарил меня перед следующим своим рейдом, но самый диковинный и дорогой из подарков я ношу на груди, не снимая даже во сне или во дни Отречения. Эту подвеску не видит никто: ни банщики, ни Сёстры. Эта наше тайное напоминание и украшение, наше с Кхалифом.
"Я появлюсь, как только заиграет зурна".
Празднования редко проходят без этого инструмента, и потому я решила сжульничать. Я должна была ждать на берегу, и откуда ни возьмись, со всех сторон, но может лишь с моря, до моего уха должна была дойти лукавая мелодия древних мореходов... Но я не могу ждать дольше. Цирея говорит, что нет хуже болезни, нежели тоска. Безвестная, молчаливая, словно сам океан. Фракийцы не самый дружелюбный народ, я не знаю, насколько это верно, но отец умер на их земле. Его убили из-за его архива, который содержал в себе все тайны мира. Отец был всегда против Кхалифа из-за того, что верил в его грубый нрав и сомнительные связи и не желал поглядеть на него в ином свете. Жестокой ошибкой с моей же стороны будет ещё одна столь долгая мука - ждать моего загадочного любимого. Я знаю, что в моём полисе самая тяжкая провинность - уныние. Если люди узнают, что я до сих пор девственна, то публично надругаются над телом моим, и мне не за чем будет жить. Поэтому я приближаю этот момент, момент звучания арабской зурны...
Мы не слушали речь, в нетерпении мои колени дрожали, а рот шептал заветное имя. Театр не впечатлил ни в одном моменте, ни в единой насмешке, ведь каждая мысль была посвящена будущему самому первому и самому прекрасному любовнику. Краем глаза Цирея заметила, как народ начинает постепенно собираться у Площади Анклава, а потому и мы ринулись к музыкантам и юродивым.
Пока из театра ни хлынули остальные, мы поспешили примкнуть под зачин. Цирея споткнулась. Я сказала ей, чтобы она ехала домой. Её туника собрала на себя много пыли, и моя прислужница не захотела выглядеть непристойно. Повозка заберёт её. Цирея пожелала мне удачи.
Сегодня и вправду не обычный день. Я познакомилась с Инотом. Он великолепно играет на арфе. Его лик напоминает луну, а поступь мягка, как у барышни. Он покорил меня своей проникновенной игрой. Когда тонкие пальцы коснулись небесно лёгких струн, моё сознание отошло от меня, чтобы совершить путешествие в божественный мир. Ранее даже священные пары не давали мне таких ярких видений. Одурманенная искусным звуком, я легла с Инотом. Его постель пахла другими мужчинами, а рваная палатка едва держалась на одной лишь изувеченной короедами палке, но я не думала тогда, а держалась за подаренную мне Инотом эфемерную нить, соединяющую мир духов и мой мир, мир тоски и вечного мучения.
В момент нашего соития в палатку заглянул смуглый муж, но я не противилась ничему в тот роковой момент. Не приметила я также, как в руках у сарацина возникло что-то, от чего я на миг похолодела, но всего на миг, ибо захлестнула меня тёплая волна от Инота, но и от другого звучания. Арфа растворилась во внезапном сумраке. Будто песчаные частички растянули лёгкие щипки до долгого и монотонного, пискливого и змеиного, прожжённого пустыней и скалистой пылью выдоха. Предо мной явился Кхалиф с сияющей сталью в руке. И болей я ничего не помню о той минуте.
Я проснулась, когда солнце танцевало в зените. Ровно как в момент начала обсуждения моих вчерашних похождений. Невозможно было не учуять запаха горелой и разложившейся плоти, что проникал всюду так, что даже туника не спасала от зловонных потоков. На месте, где был Инот, лежала груда придатков, скомканная в некий восточный знак, какие я встречала в архиве покойного отца. Всё кости были перевязаны струнами арфы. Я не смела заплакать, ибо такова доля неверной жены, такова моя судьба.
Ныне я смиренно жду у моря, покинув всё своё хозяйство. Я сожгла архив отца, ибо не угодно Кхалифу, чтобы я знала. И я не буду. Я буду стоять у греческих берегов, покуда ветер не превратит мои кости в зурны и не заиграет сквозь водяные просторы, покуда о моём смирении не услышит маг неведомой земли, мой самый мстительный и самый прекрасный любовник.