Мне надоели эти солнечные суслики. Во-первых, от них еще жарче. Во-вторых, они путаются под ногами. Конечно, они потешные. Возможно, из-за этого я их и терплю. Но вскоре численность грызунов переросла допустимую. И я, набрав ведро воды, решила вымыть их на улицу. Те, учуяв недоброе, шмыгнули на балконную лозу.
— +39 °С! Это ведь не температура моего тела, а градус в квартире. Если бы вы были более чуткими, то не шастали бы где попало, и я не изнывала бы от жары.
Живность замерла, все еще косясь на пластиковое ведро у моих ног.
— В дом — ни шагу! — пригрозила я пальцем сусликам и изогнулась, словно собираясь выплеснуть воду. Только искры посыпались с виноградных листьев. — Ну вот, так лучше, — довольно пробормотала уже тише.
То, что в доме творилось неладное, я поняла не только по нашествию грызунов. Вот на кухне, например, у меня завелась сумасшедшая поэтесса. Она меланхолично смотрела в окно и нашептывала в чай верлибры. Напиток она приносила с собой. Пах он чем-то кислым. Кислое я не люблю. Я плескала кипяток в мяту на дно керамической кружки и присаживалась рядом.
— Жара разбудила неразбуженное… Зря вы так с сусликами: они ловят ос, — поэтесса отмахнулась от жужжащей осы и уставилась на меня. — Как вы можете пить кипяток в такую погоду?
Я пожала плечами. Отвечать ей не имело смысла: она не помнит своих вопросов уже через минуту. Поэтесса тянула кислятину и щелкала пальцами.
— Ада. Это мое имя… Интересно, они пьют или топятся? — спросила поэтесса, вытряхивая из кружки осу.
Я знала, что ее зовут Ада. Об этом она торжественно поведала мне в первое же свое посещение. Кивнула. Посидит немного и уйдет куда-то. Куда, мне неизвестно. Уйдет, да и все. Я не хочу знать, как ее зовут, и не хочу вникать в ее бессмысленные слова.
А ванна снова занята.
— Занято! — взвизгивает стариковский тенор и слышится всплеск, я отдергиваю руку от дверной металлической зефирины.
Так, полчаса туда не сунься. Потом воды по колено на полу.
Два суслика, отбрасывая лучи, словно две лупы, вдохновенно грызли ножки стула.
— Кыш!
Я швырнула в них полотенце. Мальцы насторожились. Полотенце загорелось, и я принялась нервно тушить пожар.
— Вы не хотите съездить отдохнуть в Сингапур? Или на Мальту? — Ада облокотилась о дверной проем, постукивая длинным алым ногтем по чашке.
— Я хочу покоя в собственном доме! Почему нельзя оставить меня в покое? Кто вы вообще такие? — повысила я голос.
— Покой мне только снится, — пропел тенор из ванны.
Я закусила губу. В дверь позвонили. Ада отступила. В ванной выплеснулось цунами.
В прихожей шумно задышала моя давняя подруга Серафима.
— Ну и жара! Никакого спасения. Такого знойного лета я не припомню. Как ты тут без кондиционера… Ой! А это что?!
Серафима уперлась взглядом в суслика, продолжающего мирно грызть ножку.
— Это? Это так. Аномалия.
— Но он же мебель портит! Прогони его немедленно.
— Бесполезно. При такой жаре — бесполезно. Нужно переждать. С дождями они сами все уйдут.
— Кто они? — Серафима беспокойно оглянулась.
Выплыла поэтесса и безразлично глянула на гостью.
— Меня зовут Ада. А кислое, между прочим, в жару утоляет жажду.
— Не обращай на нее внимания. Они тут все заодно. И ванну, между прочим, занимать долго — некультурно, — сменила я вдруг тон, громко крикнув.
Робкий всплеск и легкое бульканье меня, как ни странно, удовлетворили. Я повернулась к подруге:
— Не знаешь прогноз на ближайшие дни?
— До 42-х градусов в тени, — Серафима стояла бочком ко мне. — А у меня рыжие… — вдруг как-то грустно сказала она.
— Кто? — не поняла я.
— Да всякое… коты, например. Я думала, мерещится.
— Как же! Померещится такое! — грызун прошмыгнул между нами и исчез на кухне. — Да что мы тут с тобой в прихожей-то стоим!
Серафима скосила глаза:
— Я пойду… рыбы купить нужно. Дожди еще не скоро.
— Фу, котов не люблю! — Сказала Ада, как только дверь за подругой закрылась. — От них шерсть везде.
Ближайший суслик потер лапой бок.
Я выглянула во двор, отодвинув корявую лозу. Пожухлые листья, прошуршав, посыпались вниз. Серафима пересекала двор. Небо было кристально чистым. Ни облачка.