Одно время на российском телевидении появилась новая звезда – гуру и пропагандист здорового образа жизни Геннадий Петрович Малахов. Он утверждал, что практически все болезни не очень трудно вылечить, если только самому хорошо постараться. К слову сказать, причём безо всякой иронии, у этого вроде бы заурядного мужичка, но с умными глазами, порядка полусотни книг об оздоровлении организма и море примеров того, как люди сами себя успешно излечивают. Так, что я ему очень даже верю. В одной из его передач авторитетные люди утверждали, что храп во сне – совсем не шуточки, а, скорее всего сигнал того, что в организме начинает происходить что-то неладное. И можно очень даже запросто однажды во сне, фигурально выражаясь, «откинуть копыта».
За время многочисленных командировок, а также пребывания в местах совместного сна, типа – общежитие, казарма, залы ожидания, гостиничные холлы и т.п., мне приходилось встречаться с самыми разнообразными видами храпа. Да и сам, честно говоря, грешен. Но, то о чём хочу рассказать – случай особенный.
Лёнька во сне храпел. Вообще-то сказать, что храпел – это фактически ничего не сказать. Да он и сам утверждал, что совсем не храпит, а только спит вслух. Но, то, что он генерировал своими органами дыхания, не подходило ни под одно из существующих определений волновых колебаний, издаваемых источниками звука. Это была некая какофония, некий грохот, возникающий в пустом, ещё не работающем цехе, когда там бригадой подвыпивших слесарей с матюгами и воплями идёт монтаж громоздкого оборудования, к тому же с использованием цепных полиспастов (типа «козёл»), К этому же грохоту добавлялись звуки, похожие на вздохи, бормотанье (вот откуда заветное словечко «бормотуха»!) и урчание бродящего молодого вина в бочках в громадном гулком подвале, по которому эти бочки периодически ещё и перекатывают с места на место. Спать в соседней с ним палатке было равносильно тому, что спать под крылом реактивного лайнера.
Когда же «...тиха украинская ночь, прозрачно небо, звезды блещут, своей дремоты превозмочь не может воздух...» и внезапно из его палатки начинает доносится рёв, скрежет и завывание, рычание и стоны, причмокивания, вздохи, присвистывания и какое-то бульканье, то мысли сидящих у костра невольных слушателей перестраиваются с песенно-лирического на минорный и даже трагический лад. Непроизвольно возникают картины ада и описание жутких сцен пыток душ грешников из «Энеиды» Котляревского. Добавьте к этому живущий своей ночной жизнью лес, стеной окружающей со всех сторон крохотный островок огня, и у особо впечатлительных слушателей этой ночной симфонии начинают шевелиться волосы на голове и бегать мурашки по телу.
Была у Лёньки еще одна неприятная черта характера: непонятно из каких соображений, но он обожал ставить свою палатку обязательно в самой гуще остальных. Так, что каждое вечерне-ночное распевание песен и трёп у костра вынуждены были происходить под аккомпанемент издаваемых им звуков. Причём, будто специально, со своим соло он вступал именно тогда, когда это было наименее уместно. Можно ли представить на минуточку песню «Милая моя» Ю.Визбора, исполняемую хором, под аккомпанемент гитары и в сопровождении Лёнькиного, извиняюсь, храпа? Да, ни в жисть! Короче говоря, своим храпом он достал нас так, что мы решили его проучить.
Был очередной туристский слёт – событие во всех отношениях весьма приятное, уже хотя бы потому, что была возможность встретиться со старыми друзьями, пообщаться, поделиться новыми песнями. В те древние времена туристские, или, как сейчас принято называть, авторские песни распространялись исключительно, как в эпоху до исторического материализма – из уст в уста. Разумеется, магнитофоны существовали, но это были стационарные монстры, громадных размеров, веса и стоимости. А тут такая возможность взаимного песенного обмена представлялась. Если бы не Лёнька! Вполне естественно, что свою палатку он поставил в непосредственной близости от палатки штаба слёта и невдалеке от центрального костра. Вначале, при общей суматохе обустройства мы как-то этого и не заметили. Но вот хлопоты первого дня слёта немного поутихли, наступил тихий весенний вечер, в воздухе разлилась умиротворяющая благостная тишина, постепенно угомонились лесные птахи, готовясь к ночному отдыху. Вот уже появились обладатели гитар и начали неспешно размещаться у костра, раздались первые аккорды особенно нетерпеливых бардов... и в этот момент «включился» Лёнька!
«Увертюру» он исполнил в стиле «адажио» - негромко и довольно спокойно, будто разминая застоявшиеся губы и весь прочий голосовой аппарат: слегка повздыхал, посопел, почмокал губами, деликатно покашлял. Наконец, будто-бы убедившись, что слушатели соответственно настроились, выдал первую руладу! Это было нечто! Моментально весь песенно-лирический настрой сидящих у костра исчез бесследно. Переносить костёр на другое место не хотелось никому, продолжать петь песни – было уже просто невозможно. И вдруг возникла идея, в мгновение ока объединившая всех!
Из штабной палатки вытащили микрофон радиостанции «Казахстан», пропустили через окошко и закрепили его в Лёнькиной палатке, «колокол» - т.е. громкоговоритель положили за палаткой, направив раструб на место, где должна была находиться Лёнькина голова. Этим дьявольским изобретением мы реализовали систему обратной связи: Лёнька храпит, микрофон передаёт этот храп на усилитель, а тот, в свою очередь – на «колокол». Храп, многократно усиленный «колоколом», возвращается в Лёнькины уши. Результатом подобного эксперимента могло бы стать или прекращение «концерта» или полное Лёнькино пробуждение. Во время этих приготовлений из палатки не слышалось ни звука, он будто бы готовился к предстоящему испытанию. Наконец всё было готово, и мы затихли в напряженном ожидании. И вот, наконец, началось!
После серии охов, вздохов, покряхтываний, посапываний и почмокиваний губами в эфир была выдана первая рулада: внутри палатки будто бы загрохотала металлическая цепь полиспаста, пьяные монтажники с матом и воплями двинули какую-то громоздкую металлическую штуковину, скрежеща ею по металлической же площадке, задевая за торчащие со всех сторон препятствия. Задвигались по подземелью пустые и заполненные бочки. Как и предполагалось, добросовестный «колокол» выдал весь этот грохот в многократно усиленном виде в Лёнькины уши. В момент акустического апогея тот вероятно проснулся и в испуге мгновенно замолк. Минут 10 – 15 стояла напряженная тишина. Будет продолжение или нет? Наконец вновь послышались уже знакомые звуки «увертюры», но продолжение было несколько иным: Лёньку на этот раз будто бы кто-то рвал, кусал, теребил и одновременно душил, ибо перечисленные звуки перемежались стонами и вскрикиваниями человека, задыхающегося в смертельных объятиях. От этой, усиленной техникой в несколько раз, какофонии испуганно вздрогнул лес, показалось, что даже немного притух костёр, гитаристы перестали бренчать, туристы петь, а Лёнька мгновенно замолк. И кажется надолго.
Обрадованные удачным исходом необычного эксперимента, мы радостно разместились вокруг костра. Вновь зазвучали гитары, полились песни...
...Внезапно откинулся полог палатки, из неё выбрался полусонный Лёнька со спальником в руках.
– Какого чёрта балаган устроили? Человеку поспать не дают...
Повёл взглядом в поисках места, где можно было бы продолжить прерванный сон, и побрёл в самую дальнюю палатку.
2006г.