Продолжение Михаил Гавлин
Открытие мира
Со временем стихи постепенно приобретали новые черты. Юношеская пора рождала вопросы о назначении жизни, о вечности. Открывалась тревожная глубина мироздания. В эту пору я много и беспорядочно читал, но особенно любил исторические романы. Древность и величие исторических образов и эпох целиком захватили меня.
Я знаю, что красота мира
В шепоте бульварных листьев,
В рокоте древней лиры,
В вечной мудрости истин.
Но сердце тревожит порою
Неясными снами надежда,
Что где-то и я открою
Не выстраданное прежде.
И наряду с этим тонкость и изящество современной городской, неповторимой городской жизни, непринужденно соседствующей рядом с великим прошлым.
Сколько в мире высокого
И все оно, как подаянье:
Ренессансы и готики
Только каменные преданья.
А вечернего Пушкина
В рампе старинных подсвечников,
Словно модного юношу
Обступили балетные девочки.
И великому городу
С каждым днем роднее становятся
Не реликвии гордые,
А московских девчонок бессонница.
В это время, я уже учился в старших классах школы №166, которая, кстати, наконец-то обрела собственное изящное, четырехэтажное здание, возведенное недалеко от Столешникова, на углу Петровки и Дмитровского переулка на месте больших куч песка, «песочных гор», как мы, дети, их называли. Сейчас оно, к сожалению, снесено и на его месте возвышается очередной коммерческий бездушный строительный «монстр» неопределенной архитектурной стилистики, в которой главное, что бы не было никакого даже намека на проникнутый теплотой и человечностью московский стиль, а чтобы главенствовал чуждый для Москвы, какой-то лощенный, холодный, псевдо парижский шик.
В моем классе было немало интересных учеников: Е. Л-цкий, В. Ф-ман, П. К-нян, Э. Сав-ва, Н. Юд-на, Е. П-квой, А. Шен-рович, С.Вин-ская и др., судьба которых позднее сложилась по-разному, у некоторых трагически, другие живы и сегодня, став крупными архитекторами, инженерами, врачами, учеными и т.д..
Конечно же, в школе никто не знал о моих стихах. Но литературные мои «таланты» иногда прорывались в школьных сочинениях. Однажды, я принес в школу заданное на дом сочинение на тему о поэзии Маяковского. Назвал я свое сочинение «Трагедия: Владимир Маяковский» по аналогии с его поэмой того же названия, В нем я напористо доказывал свой взгляд на причины самоубийства поэта. Мол, Маяковский был поэтом революции, революционной стихии, а когда революция закончилась, и ее сменило затхлое обывательское болото советской жизни 1920-х гг., поэт не смог с этим смириться. Он понял, что его время кончилось. Новая эпоха была для этого гиганта тесной, как «прокрустово ложе», не по его меркам, не по его масштабу и он ушел из жизни, покончив с собой. Сочинение произвело фурор. Учительница по литературе долго ходила гордая и торжественная, и ставила мое сочинение в пример, но потом как-то все затихло, видимо где-то моя концепция вступила в противоречие с методиками преподавания литературы, а может быть, просто школьная жизнь шла своим чередом, и все забылось.
В это время как раз начались стихийные чтения стихов на площади Маяковского и я часто приходил туда слушать стихи, но сам долгое время стеснялся выступить со своими.
Я был на площади
У Маяковского,
Где вечереют
Рекламы броские,
Где рубят воздух
Ладони веские,
Где говорятся
Мысли дерзкие.
Читают важно
Стихи неважные.
Вокруг девчонки
«Эрмитажные».
Я был на площади,
Где площадь стала
Поэту лучшим
Из пьедесталов.
И только однажды я решился выступить, и получилось, будто бы, неплохо. Мои стихи вызвали одобрение. Передо мной колыхалась толпа в темном теплом вечере угасающего дня, а за ней все в огнях открывалось уходящее вдаль Садовое кольцо.
Садовая в огнях, в улыбках светофоров,
В младенческом сиянии реклам.
Нет ничего прекрасней уличных уборов,
Вечерних туалетов улиц – дам.
Продолжение следует