Чехов в Георгиевском монастыре (Геннадий Шалюгин) / Проза.ру

            Документальный очерк

17 сентября 1898 года Чехов вышел из вагона московского поезда на перрон севастопольского вокзала. Извозчик доставил его в гостиницу Ветцеля, расположенную на Екатерининской улице, близ Морского собрания. По мнению А.С. Мелковой, известного чеховеда, думы писателя были заполнены размышлениями о Толстом. В дороге Антон Павлович читал статью Толстого «Что такое искусство?». После отдыха в гостинице Чехов вышел на Приморский бульвар. Стоял теплый сентябрьский вечер, по бульвару гуляла нарядная публика. На скамейке Чехов приметил молодого человека в форме армейского врача. Вскоре они познакомились, разговорились. Дмитрий Малышев – так звали нового знакомого – был младшим врачом Белостокского полка. В разговоре выяснилось, что молодой человек окончил медицинский факультет того же Московского университета, как и Чехов. Нашлись общие знакомые. Говорили о поэзии Бальмонта, с которым Малышев учился в Шуйской гимназии. В Шуе же у Чехова были родственники по материнской линии.
   Чехов собирался ехать в Ялту на следующий день, и Малышев предложил писателю развлечься поездкой. Антон Павлович не возражал. Наняли извозчика, который согласился за три рубля доставить их в монастырь, ждать их в течение двух часов и потом доставить обратно. Всю дорогу Дмитрий Малышев развлекал спутника севастопольскими новостями.
   Чехов, слушая в пол-уха, размышлял о вещах более грустных... Осенью прошедшего года во время обеда в ресторане у него пошла горлом кровь. Профессор Остроумов диагностировал притупление верхних частей обоих легких. Стало быть, туберкулез в открытой форме… Чехов припомнил, в каких мучениях уходил из жизни его старший брат Николай, сгоревший от скоротечной чахотки десять лет назад. «Ты калека», - сказал Антону Павловичу профессор и настоятельно посоветовал как можно скорей расстаться с Москвой и любимым Мелиховым… Жизнь круто поменялась… Где теперь жить? Придется перебраться либо за границу, во Францию или Италию, либо в Крым… Если Крым – то куда? Конечно, на Южный берег…Либо в «дамско-парикмахерскую» Ялту, которую иногда называли русской Ниццей, либо в Гурзуф, который именовали не менее помпезно - «маленькой Италией». Подъезжая к мысу Фиолент, Чехов подумал, что есть и третий вариант…
   Георгиевский монастырь был одним из древнейших в России. Основан он был, кажется, еще в девятом веке греческими монахами, бежавшими из Константинополя из-за гонений, которые начались в Византии после запрещения икон. Современный вид он приобрел в начала Х1Х века благодаря пожертвованиям известного мистика князя Голицына, бывшего министром духовных дел. Тогда и отстроили Георгиевскую церковь. На протяжении века – это было известно самому Чехову – в монастыре отдыхали после морских плаваний корабельные священники. Святой Георгий, кстати, был покровителем моряков. В 1891 году здесь «отлеживался» иеромонах Ираклий, с которым Чехов познакомился на пароходе «Петербург» при возвращении с Сахалина. Ираклий писал Чехову о своих поездках в Иерусалим, на святую гору Афон… Он, кстати, подарил Чехову кипарисовый крест, который ныне хранится в ялтинском Доме-музее писателя. Чехов не без волнения вдыхал морской воздух, настоенный на полыни… Условия тут, конечно, спартанские, но зато какая тишина, какой простор… Сам Чехов с младых лет имел склонность к затворничеству, частенько называл себя «старцем», «Иовом под смоковницей». Бунин, с которым Антон Павлович часто встречался в Ялте, записал фразу о том, что Чехов хотел бы жить в монастыре, если бы не надо было молиться… Молились в монастырях с уставом, подражающем Афонскому, истово…Заутреня начиналась еще затемно… Чехову с его болезнью такой жизни не выдержать…Нет, не выдержать…Да и лестница к морю такая, что легочному больному не осилить – более 800 ступенек. Жить у моря – и не потрогать волну…
   В мелиховской библиотеке Чехова хранилась книга московского журналиста Сергея Филиппова «По Крыму. Отражения». В книге подробно описывался Георгиевский монастырь и его живописные окрестности: « Берег в несколько сот футов бросился в море, бросился с высоты страшной, отвесной, прямой … Море кинулось ему на встречу и разбилось в мириадах сверкающих брызг о скалы, черное, едва держащееся. Не безумие ли это? И, наконец – о, верх безумия! – Крохотная церковка и постройки монастыря повисли в воздухе над самым обрывом, где идет эта безумная борьба воды и камня».
По преданиям, православный храм был построен на месте храма Артемиды; ее культ был создан Гекатой, сказочной царицей Таврии. Царица была женщиной с характером: отравила собственного отца и любила охотиться на людей. Родом она была, по утверждению Овидия, из Скифии. В 1820 году встреча с Фиолентом навеяла Пушкину мифы о храме Девы с его ужасными жертвоприношениями. Некоторые исследователи полагают, что именно из уважения к Пушкину Антон Павлович и посетил Георгиевский монастырь.
   Долго стояли Чехов и Малышев над шумящей бездной… Очнулись, когда к вечерне зазвонил колокол. Попросили у монаха чая. Тот отказал за поздним временем.
«- Если бы вы были бы генералом, то нам подали бы! – сказал Чехов Малышеву.
- Если бы вы сказали, кто вы, то мы получили бы чай! – ответил Малышев».
   Потом, как вспоминал о встрече с писателем молодой врач, они пошли в сад и наткнулись на «мрачную, любовно-трагическую сцену:
- Нет, ты меня не любишь! – кричала какая-то женщина монаху».
      Спутники еще какое-то время постояли над обрывом. У Чехова на плечи был накинут плед. Невольно залюбовались луной, от которой протянулась до самого берега живая дорожка из серебра. Вид был фантастический, и Чехову пришло на ум, что именно в такой вечер знаменитый маринист К.Айвазовский писал картину «Георгиевский монастырь в лунную ночь». С Айвазовским Антон Павлович был знаком по Феодосии, где десять лет назад отдыхал на даче Суворина…
   Вскоре пустились в обратный путь. Малышев запомнил, что при взгляде на маяк Чехов спросил о том, что чувствовал бы ребенок в такую ночь, если бы жил на маяке. По приезде в Севастополь Чехов оставил плед в гостинице и вынес книгу Толстого об искусстве. Попросил Малышева по прочтении переслать ее в Таганрогскую общественную библиотеку. Затем они поужинали в ресторане. Чехов почти ничего не пил, приговаривая: «Другой раз хорошо и похворать: ограничиваешь себя и не выпиваешь».
Уже из Ялты Чехов описал сестре Маше впечатления от поездки: «… в лунную ночь я ездил в Георгиевский монастырь и смотрел с горы вниз на море, а на горе кладбище с белыми крестами. Было фантастично». Упомянул он и о бытовой сценке возле келий, когда женщина с плачем уговаривает монаха уйти из монастыря. Этот эпизод, пожалуй, ярче всего показывает, что не мифология, а реальная жизнь с ее житейскими драмами была в поле зрения писателя.
   Чеховеды попытались найти отзвуки этой поездки в его творчестве. Юрий Турчик предположил, что такая перекличка имеет место в рассказе «Архиерей», написанный в Ялте: и в рассказе, и в монастырском эпизоде человеку, посвятившему себя Богу, приходится отказываться от радостей жизни… Можно предположить, что писателю припомнился и его же собственный рассказ «Без названия», написанный десятью годами ранее в жанре исторического анекдота. Монахи отдаленного монастыря наслушались гневных обличений своего настоятеля о разгульной жизни горожан – и дружно ринулись в город, навстречу соблазнам…
   Все это – предположения. Но точно можно утверждать, что поездка заставила Чехова вспомнить о рассказе старшего брата Александра «На маяке» (1887). Там была описана жизнь на отдаленном маяке смотрителя Луки Евсеича и его 17-летней дочки Ольги. Как жизнь в глуши могла сказаться на девочке? Александр Чехов писал о «нелепой» душе ребенка…